Текст книги "Сон Демиурга"

Автор книги: Алексей Корепанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Алексей Корепанов
Сон Демиурга

1. Выезд

«Пятерка, на выезд!» – раздался в динамике хрипловатый голос дежурного.

– Тьфу ты! – сидящий у телевизора Саня Веремеев в сердцах плюнул и стукнул крепкой ладонью по подлокотнику кресла. – Ну не дадут досмотреть!

На телеэкране московский «Спартак» отчаянно цеплялся за последний шанс удержаться в Лиге чемпионов.

– Еще досмотришь, если быстро управимся, – успокоил его командир группы капитан Зорин. – А это и от тебя зависит. Давайте, ребята, запрягаемся.

– Какое там досмотришь – всего полтайма-то и осталось, – уныло сказал Саня в спину направившемуся к двери Зорину. Капитан шел получать разъяснения и конкретное задание для группы.

– Не расстраивайся, Санёк, все равно амбец «Спартачку», – утешил сослуживца Гена Гусев. – Лучше уж воздухом подышать и размяться.

– Фиг тебе, Гусёк! – заявил Саня, покидая уютное кресло. – Целых полтайма еще.

За окнами было темно и шел дождь, не сильный, но затяжной, каким и положено быть осеннему дождю. Весь день с раннего утра бойцы пятой группы провели здесь, в казарме, под крышей, потому как кому же охота торчать на дворе под дождем? Это занятие на любителя. Разве что перекурить под навесом – и вновь в свой дом родной, заниматься всякой всячиной в ожидании команды «на выезд». Которой вполне могло так и не поступить за все сутки дежурства, благо времена настали более-менее тихие.

До того, как прозвучал в динамике голос дежурного по спецчасти, дюжина бойцов пятой группы коротала вечер как обычно, когда не было выезда на задание: кто-то развлекался «стрелялками» на компьютерах, кто-то смотрел телевизор, кто-то играл в шахматы, а Сергей Лукин даже читал. Не монографию, правда, какую-нибудь, и не сочинения «матерого человечища» Льва Николаевича Толстого или там «Сагу о Картрайтах», а какую-то фантастику, – но все-таки читал… И дома он тоже читал. Только дома не всегда удавалось.

Теперь же «стрелялки» и шахматы были отложены, и книжка тоже, и бойцы деловито и сноровисто занялись экипировкой возле стенных шкафов. Причем и Саня Веремеев, и еще несколько парней продолжали при этом следить за барахтаньем «Спартака», старавшегося подобно известной лягушке сбить сливки в масло и выпрыгнуть-таки в плей-офф.

Снаряжались, как и положено, по полной форме: бронежилеты под камуфляжные куртки, черные маски-шапочки с прорезями на голову, сверху – шлемы с прозрачными пуленепробиваемыми щитками и встроенными рациями, на ноги – высокие ботинки со шнуровкой, на толстой, в два пальца, пружинящей подошве. Разбирали оружие: ножи, пистолеты и неувядающие «калашниковы», цепляли к широким поясам боевые гранаты и «погремушки Перуна» – оглушающе-ослепляющие «бабахалки», что ввергали в шок не только слабонервных, но и субъектов покруче. Проверяли карманные фонарики. Вынимали из шкафов «кошки». Рассовывали по карманам кто сигареты, кто жевательную резинку, а кто и шоколадные батончики. Дело было привычное – ни один боец пятой группы не ходил в первогодках, у каждого из этих парней были на счету десятки подобных выездов.

– Вот блин, – ворчал Саня Веремеев, зашнуровывая ботинок. – И футбол не посмотришь из-за этих бандюков!

Облачились, расселись в ожидании командира по креслам с откидными сиденьями, стоящими вдоль стены. Каждый на своем персональном месте – у кресел, как и у стенных шкафов, хозяева не менялись. Массивные и широкоплечие в бронежилетах, увешанные оружием, в масках и шлемах, бойцы выглядели как космические десантники из фантастических фильмов. Капитан Зорин вернулся, и Саня Веремеев со вздохом выключил телевизор.

В полной тишине выслушали командира. Задача была обычной, одной из стандартных задач. Вариант «вода в песок». Выехать. Спешиться. Оцепить. Просочиться. Брать живьем, особо прытких убивать, но не до смерти. Доставить повязанный «товар» куда положено. Сдать. Вернуться в расположение спецчасти. А утром – если ночью вновь не будут дергать – разъехаться по домам и постараться успеть еще и жен приласкать, прежде чем те упорхнут на работу. Кого именно придется брать и за какие грехи – бойцов не интересовало, это были ненужные детали. Кому надо, тот знает, а их дело – повязать и доставить. Выполнить задание и получить свои заработанные. С надбавкой за профессионализм.

Несколько минут ушло на изучение схемы расположения объекта. И вновь ничего экстраординарного: двухэтажный, чуть ли не типовой особнячок на окраине дачного поселка, у самого сосняка. Забор, естественно, и охрана, – но это все из задачника для грудных младенцев. Впрочем, будь там хоть ров десятиметровой глубины, до краев заполненный свеженькой вулканической лавой, будь там хоть вышки с пулеметами и колючая проволока под током по всему периметру, – все равно это не переводило бы задачу в повышенную категорию сложности. На учениях бойцы пятой группы сталкивались и не с таким – работали мозги у организаторов, какие только извращения не придумывали! – сталкивались и преодолевали, хотя порой и приходилось очень даже нелегко. И при выездах случались иногда всякие фокусы, только фокусники все равно, в конечном счете, оказывались мордой вниз и с руками за спиной. А кое для кого – не обходилось и без этого – такие фокусы оказывались последними в жизни…

– Подъем, ребята, – сказал капитан. – Гусев, шкафчик-то свой прикрой.

Встали, потянулись к выходу, не торопясь и не толкаясь – каждый знал свое место в цепочке. Пока грузились в автобус, курильщики успели сделать с десяток затяжек. В свете прожекторов блестели лужи на асфальте просторного двора. По опавшим листьям шуршал назойливый работяга-дождь.

Командир чуть задержался в казарме, управляясь с амуницией, и Гена Гусев тем временем выдал анекдот в тему о выезде группы быстрого реагирования в бордель. Бойцы хохотали от души, а капитан Зорин, забравшись в салон, сел в кресло рядом с водителем и скомандовал:

– Погнали!

Попетляв по безлюдным улицам пригорода, автобус выбрался на окружную, сделал вираж на транспортной развязке и по Западному шоссе устремился прочь от города. До конечной цели пути было не более десятка километров.

– Эх, хотел завтра с Димкой в парке погулять, – сокрушенно сказал Сергей Лукин, глядя в темное окно, исполосованное размазанными следами дождевых капель. – А по такой погоде не разгуляешься.

Сидящий рядом Гена Гусев удивленно повернулся к нему:

– Так ведь завтра вроде бы четверг, Серый. Чего это он у тебя не в садике?

– Карантин в садике. Осенний грипп.

– А, ну да, что-то такое было по телеку. Ничего, папаша, посидишь дома с пацаном, книжку ему почитаешь. Спешил же папашей заделаться, вот теперь саночки и вози. – Гусев закинул руки за голову, с наслаждением потянулся, выгнув спину, и мечтательно закатил глаза. – А нам, холостым, доступны все удовольствия. – Он встрепенулся. – Кстати, есть по этому поводу неплохой анекдотец…

Через несколько минут автобус замедлил ход и аккуратно свернул с шоссе. Мелькнули в свете фар мокрые полуголые деревья, и колеса запрыгали по грунтовке. Вскоре, по команде капитана, водитель остановил автобус и заглушил мотор. Зорин, встав, начал отдавать распоряжения:

– Выходим, обычным порядком перемещаемся к объекту. Разбиваемся на связки, оцепляем. Начало проникновения во двор по моей команде. Вопросы есть?

Вопросов не было – каждый боец знал свой маневр.

– С богом! – капитан первым покинул автобус.

В прохладной темноте шелестел в ветвях деревьев дождь, вдалеке виднелись редкие огни поселка. Бойцы ГБР – группы быстрого реагирования – подождали, когда глаза немного привыкнут к этой осенней мгле и двинулись вслед за командиром. Крадущимися шагами, через мокрый сосняк, в сторону объекта предстоящей операции, неслышно скользя от ствола к стволу. Не доходя до высокого бетонного забора, разделились на обычные связки и начали окружать особняк с высокой двускатной крышей. Вместо привычного когда-то флюгера она была увенчана большой белой тарелкой спутниковой антенны. В окнах верхнего этажа горел свет, пробиваясь сквозь темные портьеры.

Лукин, Гусев и Веремеев, как всегда, работали в одной связке. Повернув налево, они прокрались вдоль забора, обогнули его. Приготовили «кошки» на тонких, но прочных тросах и застыли под прикрытием сосен в ожидании команды по рации.

Но команду капитана Зорина так и не услышали.

Потому что вечерний полумрак перед ними вдруг взорвался беззвучными багровыми выбросами, и в лица бойцам мощным шквалом ударил невесть откуда взявшийся ледяной ветер. Они не удержались на ногах и попадали на мокрую землю, покрытую осыпавшейся с сосен хвоей. В тот же миг земля предательски разверзлась под ними, множащиеся багровые сполохи слились в кольцо. Это кольцо стремительно сжималось – и бойцы почувствовали, что, потеряв опору, летят куда-то вниз. Вновь ударило по глазам холодное багровое пламя, ослепив и оглушив, напрочь отрезая от привычного мира.

– Командир!.. – все-таки успел крикнуть Веремеев в рацию, но это было последнее, что он успел.

Низвергаясь в неведомые, совершенно непонятно как образовавшиеся внезапно глубины, бойцы вонзились во что-то мягкое и податливое, подобное толстой перине. Эта перина окутала их со всех сторон, поглотила, погрузила в себя, лишив так ничего и не успевших сообразить парней даже ощущения собственного тела. Новый порыв ветра превратил в лед их сознание, и они выключились из реальности. Словно некто, распоряжающийся их судьбами, одним движением пальца погасил свет…

2. Граф

Доктор Самопалов стоял у окна своего кабинета на втором этаже психиатрической больницы и рассеянно смотрел во двор. Там сидели на скамейках и прогуливались по дорожкам под деревьями с редкой желтой листвой женщины – преимущественно в домашних халатах поверх кофт и мужчины – преимущественно в спортивных костюмах. Ранний осенний вечер был не очень теплым, и с запада, заслонив солнце, наползала дождевая туча.

Доктору медицинских наук, члену ассоциации психиатров, психотерапевтов и психологов Виктору Павловичу Самопалову предстояла очередная беседа с пациентом из седьмой палаты. Тот именовал себя достаточно скромно – «Демиург», а по документам был Ковалевым Игорем Владимировичем, тридцати трех лет отроду. Доктор Самопалов имел достаточные основания полагать, что пациент Ковалев болен вялотекущей неврозоподобной шизофренией с проявлениями синдрома метафизической интоксикации, синдрома Кандинского – Клерамбо (представленного, в данном случае, бредом воздействия), шизоидного патологического фантазирования, а также онейроидных состояний и прочих специфических симптомов, отличающих психику больную от психики здоровой. Кроме того, Ковалев в свое время пережил то состояние, которое в психиатрических классификациях формулируется как расстройство множественной личности, или многоличностное заболевание. Именно по этой причине Ковалев и попал впервые в психиатрическую больницу двенадцать лет тому назад, когда еще был студентом. В то время эта странная, удивительная история чрезвычайно заинтересовала доктора Самопалова, и он приложил немало усилий для того, чтобы разобраться в завихрениях сознания студента Игоря Ковалева.

История болезни Игоря Ковалева была действительно не совсем обычной даже для видавших много всякого-разного психиатров.[1]1
  Описываемый далее случай с «Черным графом» является действительным случаем из врачебной практики. (Здесь и далее – примечания автора.)


[Закрыть]

Родители Игоря развелись, когда он еще учился в школе. Игорь остался жить с матерью, которая гораздо больше внимания уделяла себе и своим время от времени появлявшимся после развода мужчинам, чем воспитанию сына. Она была еще сравнительно молода, довольно хороша собой, и отнюдь не считала, что жизнь ее с уходом мужа закончилась. Однако же к сыну относилась строго, требуя от него только отличной учебы и примерного поведения.

Окончив школу, Игорь успешно сдал вступительные экзамены в университет и стал студентом юридического факультета. Учеба давалась ему легко, и все в его жизни, казалось, шло без каких-либо проблем. Был он спокойным и незаметным, сторонился шумных студенческих компаний, предпочитая в одиночестве бродить по улицам, а еще лучше – в парке, под дождем. Эту тягу к уединению заметил отец, который обзавелся второй семьей, но, тем не менее, время от времени тайком от матери общался с сыном. Мать же уходила на работу рано, возвращалась домой поздно, заводя один роман за другим, и не замечала погружения сына в одиночество.

Игорь учился уже на четвертом курсе, когда вдруг начал видеть странные сны. Разумеется, он видел сны и раньше, но совсем не такие. То, что стало являться ему январскими ночами, было повторением одного и того же сновидения. И оно раз или два в неделю преследовало его в течение почти трех месяцев, до мартовской оттепели.

Игорь запомнил это сновидение до мелочей. Он стоит за тяжелой темно-багровой портьерой в длинном просторном зале с высоким куполообразным потолком. Справа и слева зал обрамлен выстроившимися в ряд массивными круглыми колоннами. На нем красного цвета одежда явно не современного фасона, что-то в стиле одеяний средневековой знати, а также рыцарские латы и красный плащ. Во сне Игорь знает, что он вовсе не студент юрфака Игорь Ковалев, а герцог Чезаре Борджиа – представитель одного из могущественных кланов Италии эпохи Возрождения, сын папы римского Александра VI, правитель области Романья. Напротив него, посредине зала, пол которого выложен светлым мрамором, стоит смуглый мужчина средних лет. У него небольшая остроконечная бородка и усы а-ля «испанский гранд» и резкие, какие-то хищные черты лица. Мужчина довольно красив, но весь его облик внушает тревогу и трепет герцогу: «гранд» одет во все черное, на нем узкие панталоны, латы, черный плащ и широкополая черная шляпа с ярко-красным пером, наводящим на мысль о крови. За поясом мужчины виден кинжал с покрытой узорами рукояткой. Игорь, вернее, не Игорь, а Чезаре Борджиа, мысленно называет его Черным графом.

Затем в центре зала словно из воздуха возникает трон. На нем восседает черноволосая женщина лет тридцати, с прекрасной диадемой, в длинном белом платье, богато украшенном золотой и красной отделкой. Герцог знает, что это Екатерина Медичи – королева Франции.

Черный граф неторопливо подходит к ней и что-то говорит, а потом выхватывает из-за пояса кинжал и наносит ей удар в шею. Кровь обагряет белое платье, кровь брызжет на белый мрамор пола – и окровавленная королева падает замертво. Черный граф резко оборачивается и видит вышедшего из-за портьеры герцога Чезаре Борджиа…

На этом сновидение обрывается, и Игорь Ковалев с бешено колотящимся сердцем просыпается в собственной постели.

Постепенно он привык к этому повторяющемуся мрачному сну и попытался найти ему объяснение.

«Очевидно, я был свидетелем убийства в шестнадцатом веке, в своей прошлой жизни», – сказал он гораздо позже, в декабре, доктору Самопалову.

Да, к тому времени Игорь Ковалев был уже уверен в том, что действие его сна происходит именно в XVI веке. Никогда до этого особенно не интересовавшийся историей, он стал завсегдатаем читального зала областной библиотеки, стремясь узнать как можно больше о временах графа Чезаре Борджиа и Екатерины Медичи и найти точки пересечения этих исторических лиц. Но никаких точек пересечения так и не нашел. Их, собственно, и не могло быть, потому что реальный, исторический Чезаре Борджиа умер за двенадцать лет до рождения будущей французской королевы Екатерины Медичи. И она, к тому же, по свидетельствам современников, была рыжеволосой.

В апреле сюжет сна существенно изменился. Герцог Чезаре Борджиа по-прежнему стоял за портьерой в том же зале, однако там уже не было трона и Екатерины Медичи. Черный граф, застывший посредине зала, медленно поворачивал голову в сторону Ковалева-герцога, устремлял на него тяжелый взгляд и глухо говорил: «Вы были свидетелем и должны умереть».

Этот вариант сновидения повторялся также дважды в неделю. Он постепенно становился пугающе привычным и вызывал у Игоря по утрам, после пробуждения, чувство какой-то всепоглощающей тоски и обреченности.

Дальше стало еще хуже. С июля ночные сновидения превратились в дневные видения. Когда Игорь находился в квартире один, стена комнаты внезапно затягивалась дымкой и растворялась, а в дымке появлялся все тот же зловещий зал. И Черный граф, не говоря ни слова, мысленно угрожал теперь уже не Чезаре Борджиа, а именно ему, студенту Игорю Ковалеву. И зал, и Черный граф выглядели полупрозрачными, но от этого назойливого видения, как Игорь ни старался, нельзя было избавиться усилием воли…

Мысленные угрозы повторялись и повторялись. В конце концов, совершенно измученный парень начал держать под рукой кухонный нож, всерьез опасаясь, что Черный граф воплотится из видения в реального человека и выполнит свою угрозу.

Так продолжалось до второго декабря. В тот вечер Игорь вновь был дома один – мать еще не вернулась с работы. Он пил чай на кухне, когда дверь в квартиру открылась, и он увидел входящего в прихожую Черного графа все в том же традиционном одеянии. Фигура его на сей раз казалась не призрачной, а вполне реальной. Воплотившееся видение протянуло к Игорю руки, и тот вскочил со стула, схватил лежавший в коробке у газовой плиты молоток и бросился в прихожую, по пути вооружившись еще и ножом с кухонного стола. Подскочив к убийце Екатерины Медичи, Игорь с размаху ударил его молотком по голове, сломав кроваво-красное перо на широкополой черной шляпе. А потом отбросил молоток, переложил нож в правую руку и замахнулся, намереваясь нанести Черному графу удар в шею. Тот пытался обороняться, заслонялся руками, и Игорь совершенно отчетливо понимал, что перед ним действительно человек из плоти, а не эфемерный призрак. Неизвестно, чем бы закончилась эта схватка, но внезапно, как потом рассказывал Игорь, он потерял сознание и очнулся уже в палате психиатрической больницы, расположенной в пригородном поселке…

На самом же деле в тот злополучный декабрьский вечер дверь в квартиру открыл не Черный граф эпохи Возрождения, а вернувшаяся с работы мать Игоря. По ее словам, она вошла в прихожую и повернулась к двери, чтобы запереть ее на замок, но тут услышала быстро приближающиеся шаги за спиной. Затем последовал сильный удар по голове. Сознание она не потеряла и, обернувшись, увидела искаженное яростью лицо сына, который замахнулся на нее ножом. Выставив перед собой руки, она начала отчаянно защищаться и громко кричать. Сын целил ей ножом в шею, но лезвие постоянно натыкалось на руки жертвы этого внезапного ужасного нападения. Изрезав матери руки, повредив ей сухожилия, Игорь вытолкнул ее, окровавленную, на лестничную площадку. Перепуганная женщина продолжала громко звать на помощь, и соседи позвонили в милицию.

При последующем опросе тех, кто видел Игоря в тот вечер, после нападения, выяснилось, что он не реагировал ни на что. Застыв на месте, парень смотрел прямо перед собой немигающим и ничего не выражающим взглядом…

Доктор Самопалов хорошо помнил свои впечатления от первых встреч с новым пациентом. Игорь почти постоянно лежал в постели, глядя в пространство. И хотя и рассказал о своих видениях, мучивших его без малого год, но когда доктор пытался заговорить с ним о той попытке убийства, отвечал крайне неохотно, а то и вовсе молчал.

Тогда, двенадцать лет назад, Самопалов отмечал в своем рабочем дневнике:

«Причину госпитализации Ковалев видит в «столкновении с Черным графом». Вся эта история кажется ему реальной, но связанной с «прошлой жизнью». Считает, что его ждет неминуемая расплата за то, что он стал свидетелем убийства Екатерины Медичи. Эмоционально холоден. После сообщения о том, что на самом деле он пытался убить не иллюзорного Черного графа, а собственную мать, которая в тяжелом состоянии находится в реанимации, заявил, что «этого не может быть». Данное вытеснение не сопровождается интересом к ее судьбе. Голос монотонный, не модулированный. Ни с кем не общается, в отделении незаметен. Высказывает предположение, что Черный граф может опять прийти».

Игорь Ковалев провел в психиатрической больнице больше года. В конце концов, то ли благодаря галоперидолу, лепонексу, френолону и прочим нейролептикам вкупе с психотерапией, то ли как раз вопреки всем этим таблеткам и процедурам, состояние его улучшилось. Он, судя по всему, полностью вытеснил из сознания воспоминания о случившейся драме и не испытывал никакой неприязни к матери. Она, слава богу, вполне оправилась от последствий нападения и часто навещала сына, стараясь, быть может, этими своими частыми визитами как-то компенсировать прежнее невнимание к нему.

Перед выпиской Игоря из больницы во врачебном журнале была сделана следующая скупая запись:

«Неврологическое состояние без особенностей, ЭЭГ без пароксизмальных феноменов».

За время, проведенное Игорем Ковалевым в больнице, доктор Самопалов многое для себя открыл. Так же, как ранее Игорь, он углубился в изучение исторической литературы об эпохе Ренессанса, чтобы выяснить, насколько соответствуют видения пациента историческим фактам.

Оказалось, что отдельные символы переживаний Ковалева имеют аналогии с теми временами. В частности, залы с колоннами, первоначально имевшие форму нефов, широко распространились в Европе с XV столетия, благодаря Филиппо Брунеллески. В боковом нефе церкви Санто-Спирито во Флоренции, изображение которого Самопалов показал пациенту, тот узнал обрамленный колоннами зал из своих видений. Колоннада и мода на них в эпоху Возрождения, в свою очередь, как выяснил Самопалов, восходят к традициям эстетики античности. Дева Мария, восседающая на троне в зале с колоннадами, встречается во множестве ренессансных произведений.

Основываясь на опыте многочисленных исследований в области психопатологии, доктор Самопалов пришел к выводу о том, что Черный граф – это аналог Родриго Борджиа, или папы римского Александра VI, сыном которого был Чезаре Борджиа – герцог Романьи.

Общение с Игорем Ковалевым утвердило доктора в мысли о том, что его пациент обладает двумя личностями, то есть страдает многоличностным заболеванием. Доктор не верил в переселение душ.

Первое в истории медицины клиническое описание многоличностного заболевания было связано с дочерью священника Мэри Рейнолдс. В 1811 году эта восемнадцатилетняя девушка, отложив только что прочитанную книгу, вдруг ослепла и оглохла – на целых пять месяцев. После этого, пробудившись однажды утром после восемнадцатичасового сна, она повела себя будто вновь родившаяся: произносила лишь несколько слов, не могла узнать обстановку собственного дома и своих близких. Однако пребывая в этом состоянии «номер два», Мэри Рейнолдс быстро начала обучаться. Через пять недель девушка вновь заснула на те же восемнадцать часов и, возвратившись в прежнее состояние «номер один», ничего об этих пяти неделях не помнила. Такие странные приступы повторялись из года в год. Причем вторая личность Мэри крепла и становилась все более активной, в отличие от первой личности, которая продолжала оставаться меланхолической и чувствительной.

Другой классический случай касался Крис Сайзмор – женщины, обладавшей тремя личностями: «Белая Ева», «Черная Ева» и «Жан». Все новые личности образовывались под влиянием стрессов, связанных со сценами насилия. «Белая Ева» была любящей матерью и скромной домохозяйкой. «Черная Ева», напротив, обожала всякие питейные заведения и распутную ночную жизнь. А «Жан» представлял собой зрелую личность, пытавшуюся примирить обеих «Ев».

А самый, пожалуй, известный случай многоличностного заболевания относился к американцу Билли Миллигэну, арестованному в 1977 году по подозрению в серийных убийствах, похищении детей и многочисленных ограблениях. При проведении судебно-психиатрической экспертизы психиатры установили у него ни мало ни много двадцать четыре личности обоего пола и разного возраста, две из которых были доминантными. Первая личность – Артур, англичанин, был крупным бизнесменом, не верил в Бога, превосходно знал физику и медицину, легко говорил и писал не только по-английски, но и по-арабски. Эта личность Билли Миллигэна доминировала в спокойных ситуациях. Вторая – Раген Ядасковинич, югослав, был коммунистом, говорил по-английски с довольно сильным акцентом, зато свободно изъяснялся на сербо-хорватском языке, отлично владел оружием, приемами карате и доминировал в минуты опасности. Эти две доминантные личности могли, в случае необходимости, включать и выключать другие личности, каждая из которых обладала собственной памятью и интересами. Более того, у каждой из этих двух дюжин личностей, уживавшихся в одном человеке, фиксировались отличавшиеся друг от друга электроэнцефалограммы, они имели разный кожногальванический коэффициент и по-разному отвечали на детекторе лжи…

Когда-то по этому поводу доктор Самопалов записал в своем дневнике:

«Все это может свидетельствовать о том, что человек функционирует как оркестр, имея множество Я, которые выступают как солирующие инструменты».

Итак, Игорь Ковалев в удовлетворительном состоянии был выписан из психиатрической больницы. А доктор Самопалов работал с новыми больными – их число росло из года в год – и продолжал размышлять о причудах сознания своего не совсем ординарного пациента, воплотившего в себе личность умершего пять столетий назад Чезаре Борджиа. Он подробно расписал этот случай в своей монографии «Странный психический мир», сопроводив историю болезни Игоря Ковалева следующим предположением:

«Сознание прошлого у К. не хронологично, а семиотично,[2]2
  Семиотика – наука о знаках.


[Закрыть] оно отражает не историческое, а семиотическое время – период исторического структурирования символа. Здесь пока многое не до конца понятно, но несомненно одно: психоз является регрессией именно в семиотическое историческое время, о котором мало что известно, и даже неясно, как его можно измерить».

Монография предназначалась, в первую очередь, для коллег-специалистов, которым было вполне понятно, что имеет в виду доктор Самопалов.

И вот через двенадцать лет Игорь Ковалев вновь оказался в той же психиатрической больнице, только теперь уже не в четвертой, а в седьмой палате. Болезнь, как это обычно бывает со многими болезнями, вновь дала о себе знать…