Текст книги "Убьем насекомых"

Автор книги: Алексей Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Смирнов Алексей
Убьем насекомых

Алексей Смирнов

Убьем насекомых

Около пяти часов вечера Афанасий, крупный жизнерадостный мужчина с густыми усами, удивленно отметил, что мир становится враждебным.Первые недружественные знаки обнаружились часом раньше, но тогда Афанасий не оценил их должным образом.Отсидев рабочий день, он направлялся домой; тоскливый сентябрьский дождь зарядил с утра. Разверзлись троллейбусные врата, некто шагнул с подножки и выстрелил японским зонтом прямо в лицо Афанасию -до глаза не хватило нескольких сантиметров. Спеша попасть в троллейбус, Афанасий не стал дожидаться извинений. Он с неудовольствием догадывался, что ожидание будет напрасным. Через две остановки стряслась авария: рогa, искрясь и грохоча, сорвались с проводов, и что-то грузовое немедленно стукнуло троллейбус по боку. Разбилось стекло, осколки разрезали Афанасию, чинно сидевшему возле окна, щеку и мочку уха – неглубоко, но больно. Отвергая помощь и не слушая оханья бабуль, Афанасий выскочил из салона и побежал к станции метро. Правую половину лица он плотно зажимал несвежим платком, и скоро кровотечение остановилось. В вагоне Афанасию повезло: нашлось свободное место, и он сел. Прямо напротив расползлась на треть дивана бальзаковская женщина с толстым пакетом в объятиях. На пакете была надпись: "Lego" – хозяйка, таким образом, являла со своей ношей некую общность среднего рода. Афанасий вздохнул, полез в портфель, достал – хотя обычно читал одни еженедельники и бестселлеры – рукопись философа-соседа, которую тот всучил ему накануне, погрузился в чтение.

"Самураи с берегов туманного Альбиона, равно как и шанхайские хакеры вот приметы нашего времени, – прочел Афанасий.– Синтез Востока и Запада реально происходит у нас на глазах при активном сотрудничестве обеих составляющих. Пассивна лишь Россия – место, где сей синтез был давно осуществлен. Но это топкое болото, эта безнадежная пустошь одинаково равнодушна как к личному бытию (какое может быть личное бытие в России?), так и к идее благодатного загробного муравейника, будь то неуловимая Нирвана или Божий Град."– Афанасий рассеянно высморкался и пропустил пару страниц.Дальше в рукописи было написано: -"Последовательное поочередное усиление европейской и азиатской сторон способно всколыхнуть это море забвения и подарить изумленному человечеству активный гибрид, совмещающий оба начала, но лично являющийся чем-то третьим, более высоким эволюционно. На коллективном уровне подобные скачки уже случались с креном то в одну, то в другую сторону – взять, допустим, Петровские реформы или, напротив, Советскую империю. Наступает очередь личного индивидуального синтеза, однако не следует забывать, что среда обязательно ответит на рождение такого индивида яростным противодействием..." "Ох ты Господи",– сокрушенно крякнул Афанасий и поспешил избавиться от рукописи, пряча ее обратно в портфель.

Тут к нему наклонился незнакомый строгий мужчина в очках. Субъект произнес негромко и ровно:"Пять минут назад вы, ворвавшись в поезд, наступили мне на ногу. Теперь я наступлю на вашу". Он старательно осуществил свое намерение и, не прощаясь, вышел из вагона. Здесь-то Афанасий и обратил внимание на свалившуюся с неба общую враждебность к его персоне.Больше всего поражало закулисное, бесконтрольное развитие событий, имеющих к нему самое прямое отношение."Едешь так и не знаешь, что хрен, сидящий рядышком, затеял недоброе. Ему плевать, что я – большой, хороший Афанасий, известен только бегемот, который, сам того не видя, наступает змеям на хвосты". Он развернул газету и поискал гороскопы с прогнозами. Гороскопы сулили выгоду, прогнозы согревали сердце, а текущий день числился среди благоприятных.

Афанасий, обычно веселый и энергичный, приуныл, но тут же сам на себя осерчал. Он не жаловал пессимистов, и любые попытки раскрасить жизнь черным расценивал как недостойное нытье. Нужно просто вернуться к привычному строю мыслей и выкинуть из головы всякую ересь о тайных пружинах зла управляющих миром. С этой операцией Афанасий блестяще справился , и, когда он снова очутился на свежем воздухе, о невзгодах напоминал лишь едва ощутимый привкус незаслуженной обиды. Афанасий завернул в магазин и купил сарделек к ужину. Возле дверей своего дома он столкнулся с соседом-философом – Афанасий очень его любил, и они скоротали не один вечерок за бутылочкой-другой пивка, а то и чего покрепче. Он еще за несколько шагов растопырил приветственную пятерню, готовясь сунуть ее – со значением.

У философа было какое-то невзрачное бессмертное имя, но все вокруг как за глаза, так и в лицо называли его Папиросой. Происхождение прозвища было ясно как день: даже ночью, во сне, Папироса не мог отказаться от курения.

– Лучшим людям,– прокашлял Папироса, раскланиваясь.– Что это у тебя с физиономией?

– Чертов транспорт,– отмахнулся Афанасий.– Разбилось стекло. Что несешь?– он разглядел в кармане Папиросиной куртки кирпичик видеофильма.

Папироса вытащил кассету, показал, Афанасий одобрительно замычал.

– М-м?– Папироса вопросительно вскинул брови и скосил глаза к себе за пазуху. Изнутри коварно выглядывало горлышко бутылки. Про себя Афанасий подумал, что вот, он прав – так называемая полоса невезения благополучно закончилась.

– Тебе надо памятник отлить,– предложил он серьезным тоном. – Только вот в бронзе или в стакане?

– Стакан – это интересно,– ответил Папироса сокровенным на сокровенное.– Главное,чтоб большой.

– Ну так памятник же!

Папироса расплылся в прокуренной улыбке и церемонно распахнул перед Афанасием дверь парадной.Они стали подниматься по темной затхлой лестнице,которая нижней своей частью терялась в болоте – там,не разбирая зим и лет, круглогодично самозарождались комары.

– Как раз сардельками заедим,– промурлыкал Афанасий, шагая через две ступеньки.– Чем это так несет?

– Насекомых убивают,– отозвался Папироса.– Помнишь, мы заявку писали?

– А, ну да,– кивнул, вспоминая, Афанасий. Несколько дней тому назад до жильцов дома дошло наконец, что убийство муравьев и комаров – дело коммунальное, и если уж их травить,так всем миром.

Афанасий достал ключи, отпер дверь и впустил товарища. Раздевшись, он снова потянул хрящеватым носом и хмыкнул: ядовитые пары просочились в квартиру. Очередь дойдет – куда бежать?

– Хоть ноги уноси из дома,– буркнул Афанасий, включая повсюду свет.

Папироса непонимающе воззрился на него.

– Почему?– спросил он простодушно. Ему,давно перешедшему с кислорода на сложную смесь канцерогенов, запах не мешал.

– Хочешь арбуза?– спросил Афанасий вместо разъяснений, извлекая из буфета нож, похожий на пилу. Папироса утвердительно закивал, и Афанасий с хрустом вспорол полосатый шар, полный сладкой мякоти. Папироса принял ломоть, выставил на стол бутылку и забил кассетой всеядную пасть видака.

Афанасий пошвырял в кастрюльку с водой нечищеные сардельки, зажег газ, достал высокие граненые рюмки.

– Наливай до краев, – попросил он Папиросу.– Надо поднять настроение меня сегодня будто сглазили.

– Кинокомпания "Уорнер Бразерс" представляет,– объявил механизм угрожающе.Афанасий изготовился выпить.

– За все хорошее,– сказал он небрежно и выпил, так и не подумав, за что же он, собственно, пьет.Тостуемое – оно же "все хорошее"– так и этак покрутило в своем всемирном информационном поле это высказывание, оскорбилось и решило впредь не иметь с Афанасием ничего общего.

Афанасию фильм понравился. Ничто в увиденном не противоречило его моральным установкам и мировоззрению в целом. Герой картины, добропорядочный одинокий громила, подвергался последовательному унижению бандой сволочей. Доведенный до крайности, он обзавелся разрушительной военной техникой и, насаждая справедливость, уничтожил город областного значения. Папироса, тоже смотревший очень внимательно, отнесся к фильму свысока.

– Напрасно,– огорчился Афанасий.– Человек, если захочет, может горы своротить. Зачем ты смотришь, если не нравится?

Папироса глубокомысленно прикурил от окурка, истлевшего до гильзы.

– Ради чувства превосходства,– ответил он со смиренным самодовольством.– Ради ощущения контраста.

– Опять умничаешь,– констатировал Афанасий пренебрежительно, но в то же время дружелюбно. Он плохо понимал Папиросу. Он любил внешнюю сторону жизни и предпочитал все понятное, материальное, утром делал гимнастику,что угодно умел починить и терпеть не мог пустых рефлексий, живя открыто и бесхитростно.Но не таков был Папироса,циничный и безынициативный мистик.

– Да философия здесь несложная,– сказал он тоном флегматичного гувернера.– Вот тебе американская модель поведения: "я их всех сделаю". Он и делает, и в вечную жизнь вступает, добившись всего, с гордо поднятой головой. А у нас подход другой: никого и ничего не нужно делать, даже если это крайне необходимо, потому что все бренно и тленно, все подвиги напрасны, все мечты преходящи. По нам, так лучше бы вовсе не жить, а коли уж пришлось – то как-нибудь шаляй-валяй. Рано или поздно мы тоже объявимся в вечности, так что всего-то и надо,что как-то перекантоваться здесь – с минимальным расходом энергии. Почему, по-твоему, в Европе – дорожки с песочком и гравием, а в России – зассанные подъезды?

– Почему?– спросил Афанасий.

– Вот я и объясняю: у них земное – во главе угла, им дня не прожить без всяких развращающих удобств, а для нашего брата все хорошее будет – там,Папироса указал окурком в потолок.

– Там сейчас тараканов травят,– значительно согласился Афанасий.– Будет потом без них хорошо, ты прав.Тем более, что за все хорошее мы выпили.

– Да ну тебя,– махнул рукой Папироса и потянулся за спичками.Думаешь,я брюзга? Я не брюзга, я классический образчик бесхребетности живу,как амеба. Мечта всей жизни – скреститься с каким-нибудь котом-кастратом, сразу выйти на инвалидность и – спать.

Из прихожей донесся турецкий марш: звонили в дверь,и философ недовольно скривился:

– Добрались уже,накаркал. Может,послать их к черту?– предложил он с надеждой.

– Нет, так не годится,– возразил законопослушный Афанасий.– Раз решили травить – значит, решили.Да они быстро управятся, еще успеем насидеться.

Папироса уныло встал.

– Ну ладно,пойду тогда к себе – приберусь. А то зальют что ни попадя своей отравой.

– Давай,– кивнул Афанасий,выходя в коридор и снимая дверную цепочку.Потом еще одну прикупим, чтоб яд не зацепил.

– Небось, не Чернобыль,– буркнул Папироса, вывалился на лестницу и снизу вверх смерил взглядом субъекта в брезентовом комбинезоне и кепочке с надписью "Убьем насекомых". Под надписью красовалась эмблема: Георгий Победоносец, надевший респиратор, пронзает копьем то ли таракана, то ли вошь.

– Проходите,– радушно обратился Афанасий к дезинсектору.– Не хотите ли чайку?

– Чайку не нужно,– отозвался тот неприятным пресным голосом. Дверь за ним захлопнулась.Убийца паразитов тщательно вытер ноги о ветхий коврик и отрешенно проследовал в гостиную. Афанасий поспешил следом; работник, не снимая висевших за спиной тяжеленных баллонов, сел за стол и поставил перед собой чемоданчик. Афанасий почувствовал себя неуютно, так как вошедший, отказавшись от предложенного чая, не удосужился поблагодарить хлебосольного хозяина.

– Кого вы планируете убивать?– осведомился гость, артикулируя с тошнотворной безупречностью, и вынул школьный блокнот.

– Тараканов,– Афанасий,слегка огорошенный емким вопросом,почесал в затылке.– Муравьев...

Дезинсектор сделал пометку и вопросительно поднял глаза. Афанасий растерянно замолчал.

– Это все?– уточнил работник.

Афанасий пожал плечами.

– Вроде, все. А что еще может быть?

Карандаш гостя побежал по строчкам вниз.

– Лобковые вши? – начал перечислять дезинсектор, понемногу раздражаясь.– Блохи? Клещи? Комары?

– Комары! – встрепенулся Афанасий.– Житья от них нет! Комаров – в первую очередь!

– Итого – обработка по трем позициям,– дезинсектор с силой отчеркнул в блокноте заказ.– Должен вас предупредить, что в вашем случае уничтожение трех разновидностей насекомых грубо нарушает баланс. Сверх того: истребление даже одного вида окажется последней каплей.

Афанасий всмотрелся в лицо истребителя. Внешность довольно отталкивающая: подбородка нет – сразу шея от недоразвитой нижней губы, верхняя – нависает; нос,что называется, греческий, переходящий в высокий вертикальный лоб. Глаза выпуклые и расставлены широко, а зрачки – с ярко-зеленым ободком. Жидкие светлые волосы зачесаны, похоже, назад – из-за кепочки не видно, уши оттопырены,кожа – дряблая, нездоровая от химикатов.

– О чем вы говорите?– Афанасий уперся ладонями в стол и весь подался к собеседнику.– Какой-такой баланс?

Гость щелкнул замками чемоданчика и вынул прозрачную папку.

– Судите сами,– молвил он, выкладывая на стол какие-то бумаги.– Это последняя распечатка, получена по факсу в два часа дня. Вы тут сардельки купили – так вот: не делай вы этого, можно было бы что-то решить насчет либо комаров, либо тараканов. Но вы купили, и тем лимит допустимого ущерба исчерпан. Фирма не может позволить вам сделаться причиной гибели еще кого-то.

Афанасий долго молчал, изучая пришельца.Наконец он спросил:

– Что за бред вы городите? Причем тут мои покупки?Я не понимаю – вы что,следите за мной?

– А как же,– с неприступным видом кивнул сотрудник.– Вы же находились в федеральном розыске. Буквально несколько дней назад, едва мы получили заявку с подписями жильцов, ваше местонахождение было установлено. Наши аналитики обработали данные, и оказалось, что мы, слава Богу, пока укладываемся в рамки, так как вы очень близко подошли к черте, но переступить ее не успели.

– Дайте-ка ваши документы,– потребовал Афанасий, зловеще улыбаясь. Дезинсектор без слов протянул ему карточку, упрятанную в пластик. Афанасий прочел:"Убьем насекомых"– Товарищество с ограниченной ответственностью. Номер Б-437, категория 2, экспресс-ликвидатор общего профиля". Далее следовали реквизиты – номер абонентского ящика и расчетного счета в банке.

– Филькина грамота,– определил Афанасий.– Я таких миллион нашлепаю. Придется объясниться – в противном случае вызываю ментов.

Дезинсектор покачал головой, быстро выхватил рацию из нагрудного кармана и скороговоркой перед нею отчитался:

– Б-437, кандидат 0-1866, ситуация бета-альфа, готовность два.– Сунув прибор на место, он обратился к Афанасию: – Мы, как правило, не склонны пускаться в объяснения, но в вашей прискорбной ситуации они не принесут вреда. Вам и осталось-то всего ничего. Мы убиваем насекомых, к которым, как несложно догадаться, относим и вас. За вашим поведением внимательно следили с пеленок, но когда вы сменили квартиру, потеряли из виду по причине преступного головотяпства одного из диспетчеров. Разумеется, подали в розыск, и вот вы нашлись. Сразу скажу, что в настоящий момент не собираюсь вас убивать.Однако если вы будете настаивать на уничтожении комаров, я выполню заказ, но прикончу вас вместе с ними.

– Так,– Афанасий сел, раздумывая, как понадежнее обездвижить проходимца.– Вы назвали меня насекомым.

Дезинсектор повел плечами.

– Это, конечно, метафора, но суть она передает очень верно. Биологически вы, конечно, посложнее,а по внутренней ценности...– он устало вздохнул.– Можете спорить, возражать – я привык. Чем больше гадит подобная особь, тем сильнее возмущается.

Афанасий мысленно заменил веревки на иное средство иммобилизации: старый добрый нокаут.

– Ничего, я не в претензии, – отозвался он с натянутым смешком.Только, боюсь, я по-прежнему блуждаю в тумане.

– Вы различаете личину и личность?– уныло осведомился гость, кладя локти на стол, а голову – в ладони.

– Как же,как же – в школе проходили.

– Сомневаюсь, – дезинсектор не оценил сарказма.– Если в двух словах, то личность ваша никому не известна, в том числе и вам самому. А вот ее проявления, то есть личина, на виду у каждого. И эти проявления большей частью носят гадкий, вредоносный, разрушительный характер, причем они же, будучи взяты обобщенно, ничем таким не отличаются от проявлений жизнедеятельности созданий более низких, биологически более примитивных.

В кармане комбинезона раздался противный писк,сменившийся сухим эфирным треском. Дезинсектор извинился и поднес рацию к уху. Выслушав невнятное электрическое карканье, он деловито ответил:

– База, я и так работаю с опережением. Не суйтесь не в свое дело.Заканчиваю,– он бросил взгляд на часы, – через десять минут.

– Опрометчивое обещание,– предупредил Афанасий, не двигаясь с места.

Работник взглянул на клиента, щелкнул кнопкой и проговорил:

– Ситуация альфа-альфа, жду подтверждения.

Он отключился и повернул голову в сторону окна.

– Все сказали?– поинтересовался Афанасий.

– Не все,– отрезал дезинсектор.

Грохот выстрела вызвал в Афанасии временный паралич; пуля разбила стекло и ударила в картину-пейзаж.

– Так все же взгляните,– пригласил визитер как ни в чем не бывало. Он ловко рассортировал бумаги и начал тыкать пальцем в густые строчки: Усиленное наблюдение за вашей персоной установлено ровно восемь лет назад. Вы купили полтора килограмма дефицитной тогда ветчины, изготовленной из мяса высокопородистых животных,– дикий, иррациональный поступок из тех, что неизбежно привлекают внимание. Органический баланс ощутимо нарушился, вас взяли на заметку. Больше, правда, подобное не повторялось. Объелись,поди? дезинсектор потусторонне улыбнулся.

Афанасий молчал. Он вспомнил, что действительно объелся труднодоступным продуктом – да так, что года три не мог смотреть на ветчину.

– Но зато вы делали многое другое, – продолжал страшный посетитель.– И месяца не прошло, как вы оторвали пуговицу у 0-2458.

– Не знаю такого,– машинально брякнул Афанасий.

– Тем хуже,– нахмурился собеседник.– Вы ехали с ним вместе в троллейбусе, было тесно. 0-2458, разгуливая после в расстегнутом пальто, схватил воспаление легких и скончался в истребительной больнице номер три, в нашем филиале. Смотрим дальше: посещение Лавки Писателей, участие в непокупании труда молодого автора 0-1345. Весь тираж был издан за счет романиста, 0-1345 разорился, запил и умер от белой горячки. Следующая строка: поездка за город, бессмысленный сбор грибов с последующей утерей корзины. Как вы понимаете, я не останавливаюсь на выделении ядовитых фекалий, раздавленных муравьях, поглощении кислорода – ежику ясно, что все это вам не в плюс. Но вы не унимались, продолжали систематически покупать сардельки...

– Что вы прицепились к сарделькам?! – взорвался Афанасий и треснул кулаком по столу.– Они-то причем?

– Они мясные,– вкрадчиво заметил ликвидатор.– Даже если вычесть красители и бумагу. Впрочем, если бы сардельки были единственным вашим вкладом в дело разрушения, вас бы не тронули.Но подобных фактов – вот!– он схватил несколько листков и возмущенно потряс ими в воздухе.– Короче говоря, я вам объяснил, как умел,– дезинсектор встал и принялся укладывать чемоданчик.– Сделаете еще что-нибудь – пеняйте на себя. Вся живая и неживая природа против вас. Ваш счет закрыт,– и он щелкнул крышкой. Направляясь к двери, остановился и напомнил: – Так что мы решили с комарами-тараканами? Заберете с собой в преисподнюю, или как?

Афанасий, окончательно истощенный вспышкой гнева, сидел подобно кулю со свешенными руками. Истребитель насекомых снова неодобрительно покачал головой:

– О второй, так называемой параллельной, судьбе очень часто забывают и даже вообще не думают. Знать не желают, что их"я" – дело темное, и судить их будут по делам. Так что не берусь предположить, что там будет с личностью, а с активной, деятельной личиной все предельно просто.

Он развернулся на каблуках и вышел вон, аккуратно притворив за собою дверь. Афанасий тупо смотрел невидящими глазами на дверной замок, в одну секунду утративший всякий смысл Донеслось задорное чириканье: дезинсектор звонил в квартиру напротив. Афанасий сорвался с места и приник к глазку: несгибаемая спина истребителя открылась ему во всем своем отчужденном величии. Дезинсектор монотонно известил заспанного Папиросу:

– Все, что вы сделали в вашей жизни, может быть и будет использовано против вас.

Папироса озадаченно вытаращил глаза.Дезинсектор сказал:

– Лично я весьма удивлен, что руководство столь долго мирилось со злостным загрязнением атмосферы.

Папироса слегка отпрянул, рефлекторно испуская удушливый дым. Непонятный посетитель сунул руку в карман, достал молоток и с размаху ударил квартиросъемщика по лбу. Кость сломалась сразу, и вместилище философии потеснилось, давая место железу. Папироса завертелся, как таракан на жиру, и рухнул навзничь. Дезинсектор нагнулся, выдернул провалившийся молоток, захлопнул дверь ногой и стал спускаться по лестнице.

– Вот оно как,– прошептал Афанасий в ужасе, пятясь обратно в гостиную.Взгляд его упал на окурок, затушенный в арбузе. Почему-то вид этого невзрачного предмета окончательно уверил Афанасия в реальности происходящего. Он припомнил, как его однажды повесткой вызвали в суд. Процесс был чепуховый, почти не имевший к Афанасию никакого отношения. Но он тогда стоял с бумажкой в руке и переваривал необычное, незнакомое прежде ощущение: где-то в канцелярии, о которой он и слыхом не слыхивал, известны его имя и адрес; там считают возможным вовлекать его в дела и процессы, не поставив в известность заранее и не заботясь о его желаниях. Устрашало, что он, уместившись своею жизнью в сотню -другую буковок, размножился в компьютерах и папках, где влачит двухмерное существование. Тут же выпрыгнула из тайников подсознания давным-давно прочитанная фантастическая история человека, который, будучи сдублирован в бюрократических бумагах военкомата, воплотился реально и зажил вполне самостоятельно, грубо вмешиваясь в житье-бытье своего беспечного двойника. Живешь так и знать не знаешь, что ты, оказывается, уж много лет как в каком-то розыске, что кто-то призрачный ставит оценки и выносит приговоры. И на основании чего? На основании колонки данных – образование, возраст, судимости, объем черепа ( кстати,вписан в военный билет, и где-то пылится его личный, единственный и неповторимый противогаз ). Однако следствие этих фантасмагорий – засевшая в стенке пуля было убийственно материальным.

– Надо спасаться, – сказал себе Афанасий. Папироса, расхлябанный созерцатель и лентяй, поплелся в свою вечность несколько раньше, чем рассчитывал. Он не учел, что курение способно ускорить это путешествие. Кредо"я их сделаю" нравилось Афанасию куда больше. Страх отступил, накатилась ярость."Будет вам синтез Востока и Запада",– он стиснул зубы: фоном для диких, агрессивных импульсов стали пространные и бесплодные Папиросины рассуждения об азиатском тоталитаризме и европейском культе личности. Афанасий только из вежливости терпел эту абстрактную заумь, но вот,похоже, кое-что отложилось на черный день. Безликая слепая сила, сосредоточенная в преступной фирме, наводила жуть, но ей с успехом мог противостоять бесшабашный героизм западного одиночки. Афанасий подкрался к окну, осторожно отвел занавеску. Дождь продолжался, поливая фургон с глухими стенками и антенной. Прохожих почти не было, подозрений никто не вызывал, но Афанасию фургона стало достаточно. Он перешел на цыпочках в спальню, распахнул окно ив ней – точно такой же фургон стоял,развернувшись к нему двустворчатым задом, посреди пустынного двора, возле сломанных качелей. Крыша Афанасия не особенно тревожила: он жил на третьем этаже, а дом был шестиэтажный. Оставался подъезд,но вряд ли кто-нибудь ждет прямо снаружи при наличии фургонов мало кто захочет мокнуть под ливнем. И вряд ли они отважатся затевать стрельбу на улице. Если он сделает последний, роковой шаг, то существует обшарпанная дверь, которая держится на честном слове. Можно спокойно подняться, высадить ее вдвоем или даже в одиночку,достать молоток... Афанасий выдвинул ящик буфета,нашел сверкающий острый топорик для рубки костей. Вероятно, не имеет смысла брать его с собой, но недавний кровожадный фильм убедительно доказывал, что выходить из дома без всякого оружия вообще – непростительная оплошность. Он затолкал топорик за пояс, накинул плащ и осторожно приоткрыл дверь. На лестнице никого не было; алая струйка бежала из квартиры Папиросы по площадке наискосок, превращая каменный прямоугольник в неизвестно что запрещающий знак. Афанасий быстро спустился по ступенькам, выпрыгнул из дверей – пригибаясь и бессознательно досадуя, что нет на нем камуфляжа и лицо не расчерчено черно-зеленым. Его прыжков никто не оценил, фургон не подавал признаков жизни."Возьми себя в руки",– приказал Афанасий своей недоказанной, никем не познанной личности. То, к чему он обращался, явно существовало: он приосанился и решительно зашагал к магазину, который вдруг сделался страшнее чумного барака. Но Афанасий не собирался отступать. В другие времена он, держась пещерных взглядов, возможно, и поддался бы безликой силе, что вот уж который, как выяснилось, год решает за него все и в итоге списывает за ненадобностью. Но – в этом несчастный Папироса был прав – приметы времени переменились. "Насекомое, стало быть,– распалял себя Афанасий.– Ой ли? Я вам такую задам эволюцию – ахнете". Он вошел в магазин и, минуя прилавок, обратился сразу в кассу.

– Будьте любезны – два кило сарделек, – сказал Афанасий, раскрывая бумажник. Касса уважительно заурчала.

– Все? – спросила кассирша, не отнимая руки от клавиш.

– Ну что вы,– Афанасий покачал головой.– Три пачки пельменей, кило рулета...кило молодежной колбасы...

Кассирша подняла на него глаза. Мужчина был крупный, нестарый, аппетит его, хоть и внушавший почтительное изумление, казался объяснимым.

– Полкило холодца, столько же зельца, хлебца, и еще десяток котлет по-киевски...

– Пакетов сколько возьмете?– спросила кассирша уже с неприязнью.

Афанасий задумался.

– Пять,– решил он и продолжил:– фаршу два кило, упаковочку фрикаделек, голубцы...

Когда он остановился, ни у кого в магазине не осталось сомнений, что человек назвал кучу гостей. Но что-то не укладывалось в эту гипотезу, что-то ей противоречило – стоило богатому покупателю уйти с кисельных берегов, как все сообразили: мужик накупил до дури всякого мяса, но больше – ничего, и даже не заглянул в винный отдел. Что же это за гости? Афанасий, выходя прочь, посмотрел сквозь стеклянную витрину: мимо гастронома, скрежеща покрышками и воя сиреной, промчался знакомый фургон."Побегаете у меня",подумал Афанасий с торжеством. Все пять пакетов, набитых до краев, он ухитрялся держать в левой руке, оставляя правую свободной. Топорик с каждым шагом обнадеживающе толкался в живот. Возле дома Афанасия никто не встречал; он набрал полную грудь воздуха и одним прыжком одолел целый пролет, но в затылок не стреляли, погони не было, темный подъезд оказался безлюдным. "Может, им, гадам, мало?– предположил Афанасий. – Ну, увидим, а пока их нет, начну жрать". Он вошел в квартиру и только успел снести покупки в кухню, как дверь затряслась от тяжелых ударов. Испуганно заиграл турецкий марш. Афанасий, ступая бесшумно, вышел в прихожую. Дверь сорвалась с петель и обвалилась внутрь. Недавний гость стоял на пороге, недобро щурился и притоптывал ногой.

– Я же вас предупредил, – заговорил он угрожающе, показывая всем видом, что шутить не намерен.– Обнаглели вы, что ли...За такие действия,– он полез в карман, и Афанасий, выхватив топорик, послал его в рачий глаз дезинсектора. Тот охнул, упал на колени, так и не вынув руки, и привалился к изуродованному косяку. Афанасий, чье сознание частично погрузилось в сон, подошел поближе и пощупал сонную артерию: та молчала, дезинсектор умер. Афанасий снял телефонную трубку, набрал номер и ровно, без эмоций назвал свой адрес, а потом доложил:

– Здесь произошло убийство, преступник убил моего соседа и после этого вломился в мою квартиру. Мне пришлось обороняться, и я его ликвидировал. Что имею в виду? То, что вы подумали – убил я его, убил.

Остаток вечера Афанасий провел в хлопотах: что-то подписывал, раз десять повторил одно и то же, но держался молодцом, и вообще казалось, что домогательства оперов его мало волнуют. Наконец, далеко за полночь, все завершилось. Папиросу и дезинсектора увезли в морг, жилище напротив опечатали, а дверь Афанасия сообща с грехом пополам приладили, и он по привычке накинул цепочку. Спать совершенно не хотелось, но Афанасий все равно изготовился видеть сны. Когда турецкий марш вторично осчастливил коридор чистотой звучания, хозяин, уже оставшийся в тесных трусиках, спохватился, что топорик забрали в милицию. Глаза Афанасия зажглись, забежало на огонек безумие, глотнуло из чистого родника души, оставив чуть-чуть на донышке, и вновь умчалось. Держа в кулаке шестидюймовое шило, Афанасий одним движением сбросил цепочку, распахнул дверь. Перед ним стоял дезинсектор – другой, более представительный, с квадратными погончиками. Увидев шило, он закрылся локтем и истерично затараторил:

– Пожалуйста, уберите этот предмет.Меня как раз прислали уведомить вас, что больше вашу персону не потревожат.

– Что ж так? – Афанасий многозначительно поиграл своим оружием.

– Мы ошиблись, – молвил человек с уважением.– Вас без достаточных на то оснований причислили к насекомым. В то же время очевидно, что вы стоите на более высокой ступени развития. Вы – счастливый избранник эволюционного процесса, каковой факт исчерпывающе доказан вашим сопротивлением.

– Значит, мне уже можно покупать сардельки? – уточнил Афанасий.

– В любых количествах,– дезинсектор для пущей убедительности поклонился.

– Ну, в таком случае я позвоню, пожалуй, ментам, – предложил Афанасий.Они, наверно, еще не ложились.

– Право дело, не стоит, – возразил тот с предельной выразительностью.Вы, конечно, вольны поступить как угодно, но – поверьте – контакты с властями нам не в новинку. Мне ничего не сделают – просто это до одури муторно. Каждый раз одно и то же, хотя их тоже можно понять.

Афанасий прикинул.

– Ну, тогда – привет,– сказал он полувопросительно.

– До свидания,– гость-полуночник опять поклонился.– Приятных вам снов.

Попрощавшись, он вдруг напыжился, сделался до нелепого важным, и Афанасий поспешил закрыть дверь, не желая больше его видеть. По дороге в спальню ему вспомнился сосед, и он печально подумал:"Интересно – что бы Папироса обо всем этом сказал?" И Папироса неожиданно объявился: его окровавленное лицо, написавшись перед внутренним взором, цинично шмыгнуло носом и сообщило:" Что-то в этом роде я предполагал. Эволюция – это прежде всего клыки и когти. Ты вполне по-азиатски наплевал на личность, убив с чувством собственной правоты дезинсектора. Тем же самым ты плюнул на себя самого. В то же время ты очень по-европейски обеспечил себе право на дальнейшие сардельки. Но среда – учти – свое возьмет". "Что за ахинея",разозлился Афанасий и изгнал Папиросу, испытывая неимоверную усталость. Он заснул, не успев улечься поудобнее, и спал без сновидений. А утро встретило его синим небом и мудрым осенним солнцем. Афанасий, готовясь к выходу из дома, отметил, что день сегодня какой-то особенный, что горделивая радость рвется из легких на простор. Он выглянул в окно: фургон торчал на прежнем месте, но – не тот, другой, ни капли не страшный. Да будь он даже вчерашний – Афанасий точно знал, что насекомоядная тема себя исчерпала.