Текст книги "МЖ. Роман-жизнь от первого лица"

Автор книги: Алексей Колышевский

Отливы и приливы

Это была хотя и не вполне полноценная, но компенсация молдавской утраты. Внутри организации я был обыкновенным клерком за семьсот долларов, но снаружи я был парнем-который-решает-вопросы. И одновременно парнем-который-«берет». Да, я стал взяточником. Я решал вопросы тех, кто мне платил, и решал их эффективно. Инструментов для этого было несколько. Во-первых: я был как раз тем парнем-который-сидел-на-бюджете. То есть распределял своим поставщикам деньги за проданный товар, а денег всегда не хватало. Я брал от трех до пяти процентов в месяц за перечисленную сумму – это было довольно скромно, если принимать во внимание, что процент отката в организациях, распределяющих государственный бюджет, составляет двадцать пять процентов. Затем я вводил в систему новые товары и брал за это немалые деньги. Организовывал различные promo и также зарабатывал на этом. Семьсот долларов, которые я получал в качестве зарплаты, я мог запросто потратить на ужин в ресторане «Эльдорадо». Мой месячный доход на новом месте составлял пятнадцать-двадцать тысяч долларов. и при этом поначалу я играл роль честнейшего и неподкупного сотрудника. Я имел тайные отношения с пятью или шестью торговыми компаниями, чьи интересы не пересекались, то есть с теми, кто не конкурировал между собой по группам товаров. В качестве дойных коров выступали: одна из крупнейших пивных компаний, водочная, компания – импортер вин из Грузии, компания – импортер вин из Молдавии и компания – импортер вин из дальнего зарубежья. Я много шлялся по ресторанам с различными людьми, которым от меня было нужно продвижение их товара, они поили меня, обещали все мыслимые и немыслимые блага. Жизнь приобретала весьма и весьма привлекательную окраску. Лера была рада деньгам, но не рада моей вечно поддатой физиономии, поэтому скандалы не только не прекратились, но и стали более частыми. Я почти физически ощущал необходимость нового романа. Именно серьезного романа, а не мелкой интрижки. Помимо качественного секса, что подразумевалось само собой, я хотел всего того, что не давала мне Лера: общения, понимания, сочувствия и романтики. Пьяной сладкой романтики, безумного адюльтера, повторения ощущений молодой первой влюбленности.

Более точно, чем это передано в моих стихах того времени, собственное состояние и настрой я передать, наверное, не смогу:

 
Мне так жаль каждый прожитый день:
Ведь его не наполнил я смыслом,
Лишь дорога в пять тысяч шагов
И какие-то мелкие мысли.
 
 
Лишь рассвет за белесым стеклом,
Сумрак в комнатах, зябкие ноги,
И с утра тот же мир, тот же дом,
Тот же завтрак и те же упреки.
 
 
Той, которая больше никто
И никем не является в жизни.
Я сажусь на последний паром
И погодой застигнут капризной.
 
 
И, пройдя мимо сотен людей,
И притом никого не заметив,
Пожалею о встрече одной,
Не случившейся в прошлом столетье.
 
 
Половина голодной зимы
Уступила другой половине.
До весны не случится, увы,
Что-то важное, нет и в помине.
 
 
Прибавляется каплями день,
И морозами чистится небо.
Солнце изредка светит на грязь,
Не прикрытую стаявшим снегом.
 
 
И, наверное, надо забыть
Средиземную белую пену,
Лиссабона горячий асфальт
И прекрасную милую Вену.
 
 
До весны на амбарном замке
Чувства, мысли, слова и поступки,
И совсем уж рассохлись, в сарае пылясь,
Два весла от некрашеной шлюпки…
 

В общем, в этой работе был драйв и кайф. Драйв – непрерывное движение от денег к деньгам и кайф от их получения. Наш отдел был похож на огромный полицейский участок, такой, каким его изображают в полицейских боевиках: в огромном помещении, площадью примерно в триста квадратных метров, стояли около шестидесяти столов, а за ними, прячась друг от друга за мониторами, корпели над работой шестьдесят человек. Мне некогда было знакомиться со всеми, и я не сразу заметил Свету, а вот она заметила меня сразу. Как-то вечером, когда уже разошлось по домам большинство сотрудников, я немного задержался и, оторвавшись от монитора, окинул взглядом опустевшее пространство отдела. Вместе со мной оставались еще несколько человек: жирная Ира из отдела косметики, маленькая фитюлька, ее ассистентка, какой-то парень, занимавшийся, кажется, колбасой, и особа, которая сразу же приковала мое внимание. Это была блондинка с волосами средней длины, развитой, тяжелой на вид, среднего размера грудью, чью прекрасную форму подчеркивала облегающая белая блузка. У нее были безупречной формы руки. Ее длинные красивые ноги не вполне помещались под столом, или она нарочно решила продемонстрировать всю себя, целиком. Позже Света никогда не признавалась в этом, но я совершенно уверен, что она ждала момента, когда я должен был обратить на нее внимание, она хотела этого, и я поймал ее флюид. Это не было похоже на любовь с первого взгляда, это вообще не было похоже ни на что, что случалось со мной из подобного ранее. Я не очень-то робок, а это был тот случай, когда антипод Джубадзе устроил все лучшим образом, вложив в мои уста нужные слова:

– Могу кого-нибудь подвезти, я на машине.

Сразу же откликнулась фитюлька:

– А вам в какую сторону?

Я мысленно пожелал ей заткнуться и напряженно ответил, боясь, что этой карманной ассистентке окажется по дороге со мной:

– Проспект Мира.

– Ой, нет, мне на «Щукинскую».

«Ну, вот и слава Богу», – подумал я, и тут подала голос блондинка. С просиявшим лицом она сказала:

– А мне как раз в Марьину Рощу, так что я совсем не против.

– О! И мне нужно сегодня в Марьину Рощу, – нагловато заявил парень-«колбасник».

На это я крайне сухо ответил:

– Извини, я забыл сказать, что в моей машине только два места, а сзади у меня навалены вещи, так что не получится.

Мы ехали по Кутузовскому проспекту, и я ухитрялся постоянно глядеть на мою спутницу. Она мне определенно нравилась. Мы болтали о всякой чепухе, я что-то заливал о себе, что-то, что, по моему мнению, должно было сразить ее наповал. Она с интересом слушала, и ее явная заинтересованность все больше распаляла мое красноречие. Всего в тот вечер я рассказать не успел, так как, к сожалению, мы довольно быстро доехали до Марьиной Рощи и на мое предложение подвезти ее до самого дома она ответила быстрым отказом, сказав, что дойдет «несколько метров сама». Позже, когда наши отношения шагнули за черту первого секса, она со слезами в голосе призналась мне, что живет в комнате в коммунальной квартире. Что ее небогатые родители, оставшиеся в Иркутске, смогли купить только такое жилье. Мне было наплевать на это, и, чтобы поддержать и успокоить ее, я, положив руку к ней на колено, тихо сказал:

– Милая, ты просто как настоящая москвичка! Все истинные москвичи в свое время пережили процесс исхода в отдельные квартиры именно из коммуналок, так что твои комплексы по этому поводу неуместны!

Наши отношения развивались в том русле, в котором и должны были развиваться отношения людей, откровенно желающих друг друга. Тем не менее, что мне понравилось, мы не стали переходить к кульминации отношений сразу же, после первого знакомства. Я еще около месяца просто выполнял роль шофера. Мы лишь ездили вместе на работу и с работы, рассказывая друг другу о себе. И меня и ее тяготила эта граница между нами. Граница, которую мы никак не решались перейти потому, что каждый из нас рассчитывал на решительность другого. Ее терпение лопнуло раньше, и она решила «пробить» меня из крупного калибра запрещенной международной конвенцией разрывной пулей «дум-дум». Она, словно бы невзначай, стала упоминать о своих прошлых, как она выражалась, «друзьях». Она прямо так и говорила: «мой друг».

Интересно, с какой целью некоторые женщины рассказывают своим действующим любовникам о предыдущих романах? А в том, что такая цель есть, я не сомневаюсь, ибо женщина ничего не делает «просто так», особенно когда это касается ее отношений с мужчиной. Может быть – это демонстрация своего успеха у мужчин, по принципу: «Ты только посмотри, какой сладкий персик тебе достался»? Может быть, таким образом женщина хочет измерить глубину неравнодушия к ней? Вот так, именно через ревность? Это недальновидный ход. Я до сих пор помню рассказы Леры о ее похождениях, и кто знает, был бы сейчас Вертько только ветром, если бы семена лишней информации не упали в благодатную почву моей ревности. Обе они были в сантиметре от самого страшного исхода. Лера, когда нечаянно назвала меня чужим именем во время исполнения роли наездницы, и мой кулак самостоятельно начал было свой путь к ее виску. А Света после своего рассказа о том, как ей было плохо после перенесенного в возрасте двадцати двух лет аборта, и я, от переполнившего меня враз адреналинового яда, чуть было не потерял контроль над управлением автомобилем, на высокой скорости почти уйдя на встречную полосу Садового кольца.

Все эти разговоры о прошлых увлечениях, какими бы невинными они ни казались тому, кто заводит их, отравляют отношения в течение многих лет последующей совместной жизни, если она все-таки начинается. Это как бомба замедленного действия. Со временем обязательно взорвется, а сила взрыва зависит от темперамента. Никогда нельзя рассказывать ничего о своих прошлых романах близкому человеку, если нет цели в конечном итоге его потерять.

Наш псевдомонашеский цинизм продолжался около полутора месяцев. Но однажды, в один из жарких дней раннего августа, Света появилась перед моей машиной в красных брюках, и я понял, что взаимное проникновение произойдет сегодня. Некоторые психологи утверждают, что женщина одевает красное во время овуляции, подсознательно готовясь к сексу с целью зачатия. Голос природы, и ничего тут невозможно поделать. Я тогда решил проверить эту теорию и преуспел.

Это произошло, что называется, «в живописной обстановке». За городом, на берегу какой-то подмосковной реки, прямо в автомобиле. Грудь действительно оказалась совершенной, оправдали мои надежды также и ноги, и прекрасные бедра, и лоно, на вкус напоминающее все тот же персик. И я еще не встретил ни одной женщины, столь приятной на вкус. Не знаю, в чем тут дело, но предполагаю, что в элементарном отсутствии вредных привычек и, как следствие, отменного физического здоровья. Мы пахнем тем, что едим и пьем, но все наши усилия казаться красивыми сводит на «нет» курение. Курящая женщина лишена возможности пахнуть «красиво». Напрасно она льет на себя парфюм, старается красиво одеться, ездить в дорогом автомобиле и делает в квартире ремонт. Табачный дым съест аромат «Nina Ricci», въестся в платье от «Valentino», впитается в обивку салона «AUDI ТТ» и покроет новую венецианскую штукатурку желтой смолой. И я уже не говорю о запахе изо рта, который просто ужасен. У некоторых табак, как ни странно, ассоциируется с сексом, но не у меня. У меня совершенно другие ассоциации. Серое раннее утро, смятая несвежая постель, волны табачного дыма и пепельница, забитая смердящими окурками, примерно половина из которых со следами губной помады. Двое. Серые похмельные лица. Муторно так, что впору удавиться. Забегая вперед, скажу, что бросил курить в сентябре 2004 года, и моя жизнь изменилась с тех пор в лучшую сторону. Я не ходил на сеансы иглоукалывания, не посещал психоаналитика за сто долларов в час, не наклеивал на себя никотиновый пластырь и не переходил на «легкие сигареты». Тот, кто полагает, что таким образом он сможет бросить курить, на самом-то деле не хочет делать этого и занимается самообманом. Растягивает процесс отказа от рака легких и не добивается ничего. Я бросил курить иначе. Шел себе по улице, достал сигарету, закурил и после двух затяжек раскашлялся. Кашель, только сильнее и ужасно хриплый, ответил мне. Я огляделся: на другой стороне улицы, у входа в аптеку, стоял бомжик. Кашель сгибал его, рвал на части легкие, а в перерывах между приступами кашля он смачно сплевывал себе под ноги. В его правой руке, меж грязными пальцами, был зажат окурок. Эта картина так впечатлила меня, что я перешел через улицу, подошел к нему, запихал ему в рот свой окурок, а под ноги бросил пачку сигарет со словами:

– А травись-ка ты, мил человек, вместо меня.

Вот так, за полминуты, я бросил курить…

…После познания друг друга мы возвращались в Москву по Ленинградскому шоссе. Я остановился на автозаправочной станции. Вышел, купил лимонада и приглядел парочку детских книжек для Евы. С покупками вернулся в машину.

– Ты хороший отец, – сказала она, глядя на книжки.

– Да, я люблю детей, всегда хотел, чтобы их было хотя бы двое.

– Так что тебе мешает, у тебя есть жена, она и воплотит твою мечту в реальность, – ответила Света голосом, в котором я уже научился распознавать нотки, говорящие о том, что вскоре появятся слезы, и отвернулась.

– Нет, она не хочет больше рожать, тем более что в ее возрасте это небезопасно и для нее, и для малыша.

– А что у нее за возраст такой? – наигранным безразличным тоном спросила она.

– Она старше меня на двенадцать лет.

При этом я тщательно вглядывался в ее лицо, стараясь понять, какую реакцию вызовет сказанное мной. И совсем не нужно было быть физиономистом, чтобы понять, что в ее глазах мгновенно появилась надежда. Говорят, «кто владеет информацией, тот поимеет кого захочет». Она захотела поиметь меня, от меня и все, что у меня, и добилась своего. После той поездки за город мы почти постоянно были вместе. Впервые мне было интересно с женщиной. Впервые я нашел полного единомышленника потому, что, стоило мне сказать о чем-то, что мне нравится, она немедленно заявляла, что ей нравится то же самое. А у меня, знаете ли, довольно нестандартные предпочтения в некоторых областях. Ну вот взять хотя бы религию. Поездка в Польшу, на фестиваль католической молодежи, и пеший марш в четыреста с лишним километров от Варшавы до Ченстоховы, места, куда приехал ради всего этого Иоанн Павел Второй, не прошли для меня бесследно. Я видел Папу, слушал его проповедь и обращение к мировой молодежи. Я видел своими глазами весь этот католический интернационал, когда целые толпы молодых людей из разных стран общались друг с другом весьма дружелюбно, дарили друг другу какие-то сувениры, распевали под гитару «Pink Floyd» и Боба Марли и держались за руки во время молитвы «Отче Наш». Все это, а также торжественность католических обрядов, чувство некоего гуманитарного единства во время пребывания в любой из многочисленных католических стран и ни с чем не сравнимое чувство, которое многие называют благодатью, привели меня в католичество и сделали прихожанином костела Святого Людовика общины святых Апостолов Петра и Павла в Москве. Я очень боялся. Мой рассудок к тому времени был уже сильно искажен алкоголем, и похмельная депрессия стала моей частой спутницей. Депрессию я ходил лечить в костел. Света однажды напросилась со мной, и какое-то время мы вместе посещали мессу. Я все больше привязывался к ней. Рядом с ней мне было как-то тепло. Так же тепло, как, наверное, было тепло, когда мама брала меня маленького на руки и прижимала к своей вкусной молочной груди. Это чувство тепла я стал ощущать на расстоянии. Когда я напивался, мне физически необходимо было видеть ее рядом. Я жаждал ее, как наркоман жаждет дозу, как голодная собака грезит о куске мяса, как утопающий вожделеет глоток воздуха. Жизнь без нее стала пустой.

Догадывалась ли Лера о тех драматических и необратимых изменениях, которые уже начали действовать, окончательно подтачивая основание нашего брака? Много позже, спустя шесть лет после моего знакомства со Светой, когда я задал ей этот вопрос, Лера сказала, что просто прогоняла от себя мысли об этом. Разумеется, она все понимала, все знала и все чувствовала. Она всегда была очень умной, моя Лера. Умной и милой. И я до сей поры совмещаю в себе любовь к двум моим женщинам, которые из-за этого терпеть друг друга не могут.

Но это в настоящем, а шесть лет назад все это только начиналось. Мы ездили вместе на работу, я продолжал жить за счет взяток, постоянно боялся, что меня разоблачат, и очень много пил. Моими собутыльниками стали многие столичные бизнесмены. Они платили мне за то, что я решал их вопросы, и пили со мной потому, что, как они говорили, более интересного застольного собеседника они еще никогда не встречали. Шла осень 2001 года, до моего увольнения оставалось несколько недель. Мы со Светой недавно вернулись из Парижа, куда я, вообразив себя Паратовым, возил ее, словно Ларису Огудалову, «на выставку». Никаких выставок, кроме музеев Лувра и Версаля, мы не посещали, но сам Париж, восхитительный и прекрасный, новый для нее и знакомый мне, был для нас одной дивной выставкой «другой жизни». Мы, словно Равик и Жоан, пили кальвадос в «Cafe de Notre Dame», плавали по Сене, ездили на электричке в Версаль и гуляли, гуляли, гуляли. Остановились мы в маленьком отеле под названием «Croix de Malte», что на rue de Malte, примыкающей к boulevard Voltaire. Я показал ей все, что знал сам, мы сливались с толпой этого великого города-космополита, снисходительно принимающего всех и словно бы говорящего: «Ну что ж, посмотрите, мне в общем, все равно. Где еще вы увидите такое великолепие, какое лишь я один могу явить?» Париж, как и любой другой город мира, всегда придерживал что-то новое, никогда не открывался полностью. Он как многослойное тело матери-Земли, постигать его можно всю жизнь и так и не понять. В своей другой, тайной жизни, которая началась у меня, после того как в октябре 2001 года я оказался материально обеспеченным безработным, я избрал Париж местом своего отдыха после завершенного дела. Там, где людям словно бы не было до тебя никакого дела, я всегда был наедине с самим собой, и никто не мешал мне думать и отдыхать, сидя у прудика в саду Тюильри и кидая уткам хлебные шарики.

Вопреки моим опасениям, громкого скандала с «полным разоблачением», как сказал Булгаков, не произошло. Фирма была иностранная, выносить сор из избы было не в ее правилах, и меня лишь спокойно попросили сдать дела в связи с «сокращением штатов». Громом среди ясного неба это для меня не стало, хотя мне и было несколько неприятно и тревожно за собственное будущее. Все звонки от вчерашних, так называемых друзей сразу же прекратились, и я сидел дома. Собачился с Лерой, а когда мне это надоедало, я уходил в гараж и там напивался. Вечером, после работы, Света приезжала ко мне, и я в пьяном бреду рассказывал ей о том, кем я стану «уже очень скоро», о том, что все будет прекрасно, или, привалившись к ней, тихо выл оттого, что с потерей такой замечательной «взяточной должности» перспектива еще одной поездки в Париж была крайне сомнительна. Да и вообще: жизнь без постоянного прихода денег, на которые я подсел, как на иглу, была каким-то страшным сном, непрекращающимся кошмаром. Я вел себя омерзительно: срывал зло на Лере, орал, что все это из-за нее, что она отравляет мою жизнь своим существованием, и нес прочую богомерзкую ахинею.

Среди тех, кто являлся моим денежным донором, был один совершенно особенный человек. Тот самый алкогольный олигарх. Его звали Андреем, он владел, да и сейчас владеет, крупнейшим в России пивным дистрибьюторским бизнесом. Богат он сказочно. Скупает в Москве самые дорогие квартиры, ездит на умопомрачительных автомобилях, постоянно куролесит в лучших московских ресторанах и женат на родной сестре одного очень известного проходимца с тремя гражданствами и таким же количеством миллиардов. При всем при этом Андрей был человеком с большой буквы, и я считал его своим другом. Мы зажигали так, что дым стоял коромыслом. Андрей был большим любителем китайско-японской кухни, поэтому мы обыкновенно начинали или в «Асахи», что на проспекте Мира, или в его любимом «China Garden», в гостинице «Международная». Все эти восточные блюда, щедро орошенные пивом, лишь возбуждали аппетит, и после суши и гребешков мы закатывались в заведение вроде «Эльдорадо» или «Пушкина» и налегали там на рыбу и устрицы, запивая их замечательным «Chablis le Cloix». К сибасу, приготовленному в соляном панцире, неплохо подходила и банальная водка. В конце сомелье «Эльдорадо», неподражаемый Андрей Кевлин, приносил португальский портвейн изрядной выдержки и сигары. Как правило, «Соhiba», не слишком большого размера, к порто они подходили идеально. Коньяк и сигары – это очень жесткое, контрастное сочетание, гораздо лучше завершить ужин дуэтом сигары и портвейна, чья сладковатая мягкость отлично дополняет ароматный дым чистого кубинского табака. После ужина в стиле fine dining мы прогуливались, беседуя о разном, и не чурались прихватить бутылку-другую пива в обыкновенной палатке возле метро «Третьяковская» или «Пушкинская». Если и после этого пьяная душа просила праздника, то ехали пить пиво в «Бочку» или горлопанить под караоке в рядом расположенную «Кафку». Там выкуривали кальян и пили, пили, пили…

Под утро, с опухшими лицами и тяжелой головой, но с непотушенным в груди костром адского отжига мы вваливались в какой-нибудь ночной клуб, выискивали глазами дилера и, высыпав грамм на стеклянную полку туалетного зеркала, разминали комья белого как снег кокаина платиновой кредиткой Андрея. Писать о клубах я не стану. Я не знаток этого явления и посещаю их уже года два как только по вопросам своей основной работы, и происходит это, как правило, совсем не в Москве, хотя публика в подобных местах одинакова. В любом случае лучше, чем это сделал Сергей Минаев в своем романе «Духless», у меня не получится…

…Андрей позвонил лишь спустя месяц после моего увольнения. К тому моменту я познакомился с такой черной меланхолией, что до сих пор не понимаю, как мой чердак не съехал окончательно. Я как раз вспоминал о том, как прикольно мы куролесили за границей, куда ездили несколько раз по приглашению производителей алюминиевых пивных банок. Страны, как правило, были безвизовым ширпотребом, но это компенсировалось лучшими отелями и исполнением практически всех пожеланий приглашенных. Мы с Андреем представляли собой довольно комичный дуэт: брутальный кобанчег (это я) и щуплый, интеллигентного вида, невысокий чижик, одна только оправа очков которого стоила больше, чем ВВП какой-нибудь Зимбабве. Но нас связывала настоящая мужская дружба двух алкашей-тусовщиков. Куражились мы порой чудовищно и с большим материальным уроном. Однажды, на Кипре, на прокатном «Mercedes», которым управлял в дугу пьяный Андрей, мы въехали прямо в вестибюль своего отеля, разбив стеклянные двери и снеся две мраморные статуи. Мы сделали два круга почета на огромной скорости, под вопли и истерический визг обслуги и персонала, таким же образом выехали обратно и на разбитой машине, без фар, ночью, помчались в бар ближайшего городка, дабы продолжить попойку. Там нас и застал полицейский наряд, имевший явное намерение арестовать нас, сменив золотые браслеты наших часов на казенные стальные. Но Андрей извлек знаменитую кокаинодробительную платиновую VISA с белыми стертыми краями и решил вопрос в два счета и таким образом, что и полицейские, и хозяин отеля лишь мило улыбались и пообещали считать это происшествие съемками какого-нибудь триллера.

Я уже не ждал его звонка, думая, что вся наша дружба зиждилась лишь на интересе к моим полномочиям и выгоде Андрея от этого. Но вышло иначе. Андрей сообщил, что ездил в отпуск вместе с роскошной любовницей, причем в мягком вагоне международного экспресса, так как он не очень-то жаловал самолеты. А времяпрепровождение с бутылкой прекрасного коньяка в одной руке и другой – запущенной в трусики, надетые на женскую плоть 999,9 пробы, сопровождаемое альпийскими видами за окном, нравилось ему куда как больше. Он предложил «попить пивка», я объявил Лере, что буду утром, сказал, что многого жду от этой встречи, и, пообещав сильно не напиваться, радостно убежал из дома, как я думал, лишь для дружеского кутежа, но оказалось, что Лере я соврал один раз вместо двух и встреча эта перевернула всю мою жизнь, сделав ее скрытной во всех смыслах, словно двойное дно в чемодане контрабандиста дорентгеновской эпохи. Выйдя из дома и подставив лицо осеннему ветру, я не знал, что уже никогда не вернусь сюда прежним…