Текст книги "Патриот. Жестокий роман о национальной идее"

Автор книги: Алексей Колышевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

«Свои» и «Ресурс Змея»

И началась у Рогачева совсем другая жизнь. Ушли в прошлое авральные ночные звонки и полеты на частном «Джете» вдоль экватора, а вместо этого появились: подъем в семь часов утра, водные процедуры, яичница и автомобиль с тремя «Аннами» на номерных знаках, прибывающий за Петром каждое утро в одно и то же время. В девять переродившийся олигарх сидел в своем кабинете и целый час, а то и два занимался тем, что ничем не занимался. Вернее, он, разумеется, не просто сидел и разглядывал, скажем, дверную ручку или, закинув руки за голову и полулежа в кресле, изучал потолок и портрет президента на стене, нет. Он, по его собственным словам, «шарился в Интернете».

…Здесь необходимо сказать и несколько слов об интересных свойствах того самого портрета, который висел за спиной Рогачева. Такие портреты, написанные в старинной манере одним известным художником, фамилия которого не то Глазурин, не то Жилов, есть в кабинете каждого «чиновника с мигалкой» и отличаются одним забавным свойством. Не случайно они написаны именно в старинной манере: глаза с портрета словно смотрят на обитателя кабинета, в каком бы месте он ни находился. И можно, вполне можно услышать, как какой-нибудь пассажир сине-проблескового лимузина, отдыхающий в выходной на своей даче в кругу близких и находясь под добродушным хмельком, рассказывает следующее:

– Отобедали мы с Ястрибинским в «Желтом море», все спокойно обсудили, и вернулся я к себе. Дверь закрыл покрепче, секретарше сказал, чтобы ни с кем не соединяла, а сам на диване пристроился отдохнуть. Так ведь ничего из этого отдыха не вышло!

Тут кто-нибудь из приглашенных – выходцев из того же круга – с пониманием дела спросит:

– Смотрит?

И захмелевший дачник, сокрушенно покачав головой, ответит:

– Смотрит. И так, знаете ли, становится не по себе, что мысли о послеобеденном отдыхе сами собой убегают. Встанешь с дивана на портрет не глядючи и поскорей за стол. Когда за столом сидишь, так хоть глаз его не видишь…

Что же касается Интернета, то Рогачев открыл Всемирную паутину для себя именно от скуки. Каждый день в промежутке между десятью и одиннадцатью утра приходил Поплавский, и они подолгу обсуждали самые разнообразные проекты. Собственно, Петру и не приходилось ничего выдумывать самому: для этого существовал Поплавский с целым штатом веселых безумцев, именующих себя то «креативщиками», то «модераторами общественного мнения», то еще как-то, столь же вычурно и замысловато. Рогачев лишь выслушивал соображения Поплавского по тому или иному вопросу, просматривал смету и, если не имелось возражений, давал очередному «общему проекту» зеленый свет. К чести Рогачева надо сказать, что еще ни разу он не подписывал сметы Поплавского в их первозданном, созданном не знающей границ фантазией «Юлича» виде. Именно здесь и нужен был тот самый «синдром собственника», которым болен каждый, кто хоть когда-то «мутил» собственное дело. Взятки Рогачева не интересовали, денег у него было, по любому счету, достаточно, и смета грустного Поплавского безжалостно резалась пополам, а затем еще и еще. Поплавский возражал, возмущенно краснел, вскакивал с места, зачем-то брался за дужки очков, отчего еще больше становился похож на хрюшку, но ничто не помогало. В конце концов пастырь веселых безумцев с возмущением соглашался и забирал свою смету для переделки.

Однако его возмущение было не более чем театром одного актера, так как смета и в «располовиненном» виде не имела ничего общего с действительными расходами и в несколько раз их превышала.

Самым первым детищем, появившимся на свет стараниями Рогачева-чиновника и Поплавского-выдумщика, стала молодежная организация под названием «Свои». Денег на «Своих» выделялось тоже по-свойски, то есть очень много, и набранные по рекомендациям лидеры «Своих» активно и с успехом их «осваивали», устраивая факельные шествия вокруг озер Подмосковья или маршируя по московским улицам с портретами президента и флагами. Никакой особенной пользы от деятельности «Своих» никто не ощущал, но в том, что такая организация должна была по-явиться, никто и не сомневался. Молодежные организации существовали всегда и при любом режиме: комсомол при совдепах, гитлерюгенд при Гитлере, и вот теперь появились «Свои».

Начальник «Своих», юркий тридцатилетний «живчик» Гриша, похожий на перезревшего пионервожатого, вызывал в Рогачеве внутреннее сострясение. «Сучий хлыщ… – думал про него Рогачев, – но заменить его некем». «Свои» довольно быстро расползлись по всей стране, благо финансировались они прямо из госбюджета и проблем с тем, где проводить свои собрания, хранить портреты и флаги, а также униформу: кепки-бейсболки с надписью «Свои», майки, на которых был изображен двуглавый орел, и трехцветные нарукавные повязки, не было. Живчик Гриша разъезжал по Москве в серьезном тонированном «БМВ» с шофером и всеми силами старался, чтобы ни один рядовой член движения никогда об этом не узнал.

– Ты, Гриша, будь попроще, – как-то сказал ему Рогачев, – твоя задача сопляков под знамена ставить, а не показывать, что ты на проценте от меня сидишь. Понял?

Гриша послушно кивал, всеми силами пытался угодить и понравиться новому боссу и однажды, когда увидел вдруг на столе у Петра книжку известного писателя, хулигана и матерщинника, то мгновенно «сделал выводы» и спустя несколько дней, втайне от Рогачева и стремясь произвести на того самое хорошее впечатление, за казенный счет закупил огромное количество книжек этого самого скабрезного литератора. После чего организовал их публичное сожжение на одной из столичных площадей. Проделав все это при огромном скоплении прессы и недоуменных граждан, Гриша заявился в девятый подъезд за похвалой, но вместо нее получил от Рогачева выговор, а от прямолинейного и бесхитростного генерала Пети, оказавшегося в тот момент в кабинете Рогачева, Гриша заработал молниеносный короткий хук в нос, после которого упал на ковер и захныкал:

– Ы-ы-ы, за что-о-о-о?

– За то, мудила, – распалившись, зарокотал генерал Петя, – что без спросу такую херню в центре Москвы учинил!

– Я не понимаю, Гриша, – поддержал его Рогачев, – ты на кого работаешь? На нас или на этого говнописца? Ты ему такую рекламу сделал, что теперь его вонючие книжонки про то, как в землю русскую надо семя пускать и вместо работы соревнование на самый громкий бздеж устраивать, в каждом доме появятся. Народу любопытно стало: «А кого это там сожгли?» Ты эти мюнхенские замашки брось! У нас не Германия тридцатых годов, а Россия, и не канцлер, а президент. Таких говнописак в игнор надо ставить, а не пиарить их за казенный счет!

Словечки «игнор» и «пиарить» Рогачев добавил в свой лексикон, вдоволь пообщавшись с разнообразными личностями в Интернете. Те самые заветные утренние часы, когда не было посетителей, Петр тратил на переругивание не пойми с кем в различных интернет-форумах. Анонимность, которую давал Интернет, возможность не называть своего подлинного имени, а прикрываться псевдонимом вызывала восторг у Петра, и он охотно переругивался с каким-то Белкиным, Модестусом, Векселем, Вито и прочей разношерстной публикой, появляющейся время от времени на «Ресурсе Змея». Рогачев попал на этот сайт случайно: однажды ему попалась фотография двух совокупляющихся чернокожих, и Рогачев был поражен размером достоинства самца.

– Ну и… у него, – вслух произнес Рогачев и закрыл развратную картинку. Он не особенно жаловал порнографию, тем более что Интернет ею просто кишел. От нечего делать он набрал нецензурное название мужского полового органа в строке поиска одного из поисковых сайтов и нажал клавишу «ввод». Как ни странно, первым из сайтов, на котором встретилось больше всего упоминаний слова из трех букв, оказался именно «Ресурс Змея», ссылка на него была самой первой, и Петр пощелкал мышью по подчеркнутому названию «Змей». Перед ним тотчас же появилась фотография певца Боярского – искусный фотомонтаж, где Боярский в костюме мушкетера Д’Артаньяна и другой актер, Смирнитский, сыгравший в знаменитом фильме, как известно, Портоса, стояли с красными глазами, держа в пальцах самокрутки с марихуаной, и в облаках дыма, и подпись под этой картинкой:

– Я вижу еще один отряд, сударь!

– О… И я тоже… Вот нас вштырило…

Рогачев засмеялся. Он хохотал, он ржал как лошадь и не мог остановиться. Что-то сидевшее в нем, какое-то грязное и нездоровое начало наконец прорвалось наружу, и он громогласно смеялся, не сдерживая себя, так, что секретарша Таня, чуть приоткрыв дверь в кабинет шефа, с облегчением убедилась, что тот не сошел с ума, а причиной его неистовой веселости стало что-то, что он разглядывал на экране монитора.

– Во дают, а! – только и вырывалось у Петра по мере того, как он путешествовал по страницам «Змея». Собственно сайт представлял собой сборище графоманов, размещающих на его страницах свои рассказы, и критиков, которые, не стесняясь в выражениях, поливали их творчество отборной руганью. Прочитав несколько рассказов, Петр понял, что еще немного, и мышцы его брюшного пресса точно не выдержат. Смеялся он в течение доброго получаса и под конец, уже изнемогая, просто налег всем телом на стол и лишь тихонько всхлипывал, впервые в жизни испытав на себе избитое выражение «смеяться до слез».

С тех пор Петр стал постоянным посетителем этого сайта, и каждое утро в кабинете он начинал с просмотра картинок, прочтения рассказов и комментариев к ним. Однажды среди излияний графоманов о том, как кто из них напивался, сношался, употреблял наркотики, бил морду приезжим сезонным рабочим, и прочего подобного непечатного количества нецензурных словосочетаний Рогачеву попался грустный, пронзительный рассказ о несчастной судьбе маленького беспризорника. Назывался рассказ «Ничей». О маленьком вокзальном побирушке, восьми лет от роду по имени Пися Камушкин. Однажды он увидел аквариум с рыбками, стоящий в витрине дорогого магазина, и решил во что бы то ни стало купить его. Отогнавший его охранник злобно подшутил над Писей, заявив, что рыбок тот сможет купить за «тыщу долларов»…

У Писи не было родителей, он лишь смутно помнил две руки и раскрасневшееся лицо женщины, которая купала его в зеленом пластмассовом ушате. Из сострадания Писю подкармливала спившаяся старуха Любаня. Она покупала для мальчика молоко и булки с изюмом, на этом детство Писи заканчивалось не начавшись.

Любаня попала под поезд, о булках Пися и не вспоминал, все копил на рыбок. Деньги: милостыню в виде медяков и серебряной мелочи – он складывал в пакет с изображенной на нем красивой, но немного грустной девушкой. «Не грусти, – разговаривал с ней Пися, – скоро купим рыбок. Вот будет радость!»

Наконец, когда пакет был полон, Пися решил, что этого вполне достаточно для покупки аквариума. Он отправился в магазин, там его вновь остановил охранник, со смехом выбил у Писи пакет из рук, и монетки рассыпались…

Пися плакал, собирая их. Потом с зареванными глазами побрел куда-то, хотел было перейти дорогу, но его сбил самосвал.

Заканчивался рассказ попаданием Писи в рай, где тот встретил свою Любаню. Она улыбалась и звала к себе. В руках Любаня держала молоко и булки.

Рогачеву после прочтения этого рассказа стало тошно. И не потому, что он, несмотря на свой космический статус небожителя, на то исключительное положение в обществе, лишь повысившееся после его нового назначения, вдруг посочувствовал к этому несчастному беспризорнику. И не оттого, что он принял прочитанное близко к сердцу, нет. Он, скорее, с удовольствием размазал бы автора рассказа по стенке, а почему – и сам не знал. Наверное, потому, что люди, которые едят с золотых тарелок, не любят, когда не пойми откуда к ним в тарелку попадает муха. Муха, отвратительная, отливающая зеленым перламутром навозная муха. Тогда эти люди орут, визжат и у них начинается истерика. Муха никак не вписывается в их жизненную систему, в привычный уклад, и они и слышать не хотят ни о какой мухе. Рогачеву показалось, что границу его собственного любимого им мира только что безжалостно нарушили. Вне всякого сомнения, написавший этот рассказ был если и не полноценным Достоевским, то, во всяком случае, талант у него явно присутствовал. Рогачев поднял глаза вверх, туда, где в самом начале был написан псевдоним автора. Перед тем как начать читать, Петр не поинтересовался, кому принадлежит этот рассказ, но сейчас с непередаваемым чувством дежавю он смотрел на псевдоним, ник автора. А ник был из двух слов: Гера Клен.

То, чего все ожидали с самого начала

Рогачев еще раз поглядел на два слова, которые почти что всем живущим на планете Земля никогда бы ничего не сказали, а ему, Петру Рогачеву, при виде двух этих слов отчего-то сделалось немного печально. А потом это немногое сделалось многим, и Рогачев невесело вздохнул:

– Да… А все же неплохой был парень, хоть и ворюга. Иной не ворует, а толку от него как от козлищщи молочищща: ввек не дождешься. А этот и сам хитропопил, и мне в карман рекой текло. И надо же, кто-то почти что его полным именем назвался. Посмотреть, что ли, что еще написал?

Рогачев зашел на персональную страничку Геры Клена и обнаружил на ней ссылки на потора десятка рассказов. Принялся читать. Первый был о том, как некто работал во французской винной компании и облапошил ее так, что после этого французики с плачем покинули Россию. Рогачева рассказ повеселил, и он опять долго и всласть посмеялся над историей очередного плута и мошенника. Этот же плут и мошенник перекочевал на страницы второго рассказа: на сей раз он был брачным аферистом. Написано было грамотно, со знанием дела, и Рогачев даже удивился, до чего гадостным способом некоторые вынуждены зарабатывать на жизнь. Рассказ повествовал о том, как плут решил, выражаясь языком автора, «натурально съехать» из России и для этого, отковыряв где-то с замшелой стены чулана 60-летнюю американку двадцать первой свежести, женился на ней. Читая о приключениях этого горе-эмигранта, Петр выпил подряд залпом два стакана холодной «Перье», так как постоянный гогот явно обезвоживал организм.

Наконец Рогачев добрался до последнего рассказа под названием «Путь крысы» и с первых строк понял, что он знает автора лично. Иначе и быть не могло, чтобы тот с таким горестным юмористичным самобичеванием пересказал историю, которая была прекрасно известна Петру Рогачеву и в которой сам он выступал под именем Пети-олигарха. Рогачев словно еще раз прожил некоторые недавние мгновения собственной жизни, и по прочтении рука его сама собой потянулась к телефону.

– Алле, Таня, а ну-ка зайди ко мне!

Таня, неся впереди себя чувство собственного достоинства, появилась в его кабинете через две минуты, хотя на это ей нужно было потратить не больше пяти секунд. Все эти две минуты Рогачев в нетерпении стучал по полу каблуком своего сделанного из молодого крокодила ботинка и синхронно барабанил по столешнице подушечками пальцев так, словно он тренировался для участия в конкурсе «Человек-оркестр», и, когда Татьяна наконец вошла, приготовился рявкнуть на нее, однако та опередила его своим преснодежурным:

– Чайку?

– Нет, бл… – чуть было не вырвалось у Петра, – скажите шоферу, чтобы принес мне мой телефон из машины, я что-то не могу его найти.

– Хорошо, – вымолвила немногословная секретарша и вышла вон.

– Господи, какие в «Юксоне» были телки, – вымолвил вслух Петр, – а здесь эта коряга со своим гребаным чаем.

Шоферу пришлось ехать за телефоном к Рогачеву домой, а тот перезвонил по внутреннему генералу Пете и попросил его зайти.

– Не, не могу, – позевывая, ответил генерал Петя, – сам заскочи, если тебе так нужно, а то мы вчера с мужичками по шашлычку вдарили и у меня особой охоты двигаться что-то нету. Лежу тушкой в кресле и не желаю даже пальцем пошевелить. Я ведь, Петя, человек-то уже старый, да и здоровье не то. Я после литра раньше совел только, а теперь вот, вишь ты, болеть удумал.

– Ладно, зайду сейчас, – проскрипел Рогачев и поднялся из кресла. Перед тем как выйти из-за стола, еще раз глянул на экран монитора, где продолжал светиться текст рассказа Геры Клена. – Неужели все-таки он? – пробормотал Рогачев и пошел к генералу «в гости».

…– У тебя компьютер включен? – спросил Рогачев генерала Петю, покосившись на лежащий на генеральском столе ноутбук.

– А? Кто? Что? Ах, компьютер! Да на кой мне компьютер-то, Петь? Мне бы соточку сейчас и на даче в баньку залезть поправиться, а ты компью-у-у-тер.

– Включи. Дай-ка я сам.

– Да что у тебя с лицом-то? Что случилось-то? – Торпеда из расслабленного полулежачего состояния мгновенно перешел в наступательно-боевое, сгруппировавшись в своем кресле так, словно он был наводчиком, сидел в башне танка и готовился вдарить по немцам.

– На вот, почитай.

– Чего читать-то надо, где? Очки надо… Так, ну что там еще, – пробормотал генерал Петя, начиная вчитываться в рассказ о крысах. – Ух ты! – через минуту воскликнул он. – Ты гляди-ка! Это ж о твоей конторе бывшей кто-то правду написал. Кто это такой смелый нашелся?

– А ты вверх погляди. А то я тоже сперва на имя автора внимания не обратил.

– Гера Клен… Клен, Клен… Деревянная какая-то фамилия. И чего это за птица такая, откуда так хорошо все знает?

Рогачев постучал себя кулаком по лбу:

– А ты не догадываешься? Никаких соображений не имеется на сей счет?

Генерал Петя выпятил нижнюю губу, немного помолчал, видимо, обдумывая что-то, и сказал:

– А ведь очень даже может быть. Мы и не проверяли.

– Вот-вот, «не проверяли», а парень-то, может, живой оказался!

– Ну, чего ты суетишься, тезка, как глупая курица на насесте? Ну, выжил он, допустим, так что с того?

– А ты не понимаешь?

– Нет. Не понимаю, – усмехнулся генерал Петя и решительно налил себе кипяченой воды из стоящего рядом остывающего чайника. – Вот сушняк у меня, вот это мне, допустим, понятно, а живой он, этот твой Герман, или мертвый, – не вижу разницы. Хотя, конечно, упустили мы, тут я сплоховал.

– Ты не понимаешь, что этот Гера много чего знает, и если он такие рассказики публикует на сайте, где вместо того, чтобы работать, околачивается куча разного народу, то среди них может и журналистик какой-нибудь оказаться. Не наш, конечно, нашим-то мы давно сказали, что им надо писать, а какой-нибудь импортный щелкопер тему враз срисует, и куда нам потом с этим?

Генерал Петя отставил свой стакан с противной теплой водой и нахмурился:

– Слушай, у нас кто генерал, ты или я? Правильный ответ – я. Мне виднее, понял?! Так что давай, разговорчики в строю. Хотя, наверное, твоя правда, нам сейчас со-о-всем не нужно, чтобы иностранцы визг поднимали свой поросячий, мол, «демократию зажимают», «инвестиции делать опасно» и прочий бред. С «Юксоном» покончено, и ворошить угли, которые потухли, незачем. Вот, – Торпеда ткнул пальцем в портрет, внимательно смотрящий на них и, казалось, прислушивающийся к словам их беседы, – ему не понравится. Так что ты предлагаешь, Петр?

Рогачев покачал головой:

– Не знаю… Если это Кленовский и он действительно выжил, то надо бы его найти.

– Ну, это самая маленькая проблема. А если не он?

– Я все же думаю, он это. Есть у меня внутренний голос, который подсказывает, что наш Гера просто так не сдался.

– Ладно… А что это за сайт такой? Одни сплошные матюки и слова какие-то непонятные, вон погляди: «пелотка», «вотка», «шышки», «боян»… Что за язык такой?

– Падонки, – нехотя ответил Рогачев и невольно улыбнулся.

– Подонки? А при чем здесь подонки? – изумленно спросил генерал Петя.

– Не «по», а «па». Падонки – это они сами себя так называют. И язык свой придумали. Слова смешно коверкают и пишут ими всякие рассказы, в основном на скабрезные темы.

– Ну да, я уж вижу, – прокомментировал Торпеда, не отводя глаз от экрана ноутбука. – И много их тут таких?

– Сто тысяч человек в день заходят и читают эту хрень, Петя. Ты только вдумайся: население маленького города каждый день читает все это и в том числе рассказики этого Геры Клена.

– Электорат! – важно изрек генерал Петя и понял вверх указательный палец.

– Факт. – Рогачев хлопнул себя по лбу. – Какие мы все идиоты! Вот с кем и где нужно работать! Вот где все эти бунтари будущие пасутся до срока, а потом насосутся крамолы, озлобятся и вперед брать Зимний по второму разу! Только теперь они не Зимний, они Кремль штурмовать станут с Рублевкой в придачу.

Генерал Петя развел руками:

– Хочешь, чтобы я всех пересажал? Но это невозможно. Могу вот Змея этого «закрыть» – его-то мне найти будет раз плюнуть, слишком фигура заметная.

– Нет, – Рогачев задумчиво поглядел на портрет, – нет, товарищ генерал, тут по-другому мыслить надо. Чем «закрывать» кого-то, надо попробовать с ним договориться, деньжат дать, словам правильным научить. Вот это будет дело.

– Ну, ты это… Действуй. Хочешь, чтобы я сам Кленовского поискал, своими методами?

Рогачев при слове «методы» поморщился:

– Не надо никаких ваших «методов». Я сам попытаюсь. Охота мне взглянуть, что с ним стало, если чудо все-таки произошло и он живой.

Генерал Петя, зажмурившись, глотнул из стакана и так быстро принялся болтать своей большой головой с не менее большими ушами из стороны в сторону, что Рогачев даже почувствовал, как щеки обдал легкий ветерок.

– Что с вами такое?

Генерал Петя отдышался и взглянул на Рогачева проясненным взглядом:

– Распределил жидкость по организму. Тибетский метод, кстати. Хочешь, научу?

Рогачев только рукой махнул и вышел. Вернулся к себе в кабинет. Проходя мимо не реагирующей на него Тани, заглянул ей за плечо. В ее мониторе увидел все тот же «Ресурс Змея» и картинку, где какой-то парень, сидящий на лавочке, пытался стащить юбку с совершенно, видимо, пьяной девицы. Под фотографией была надпись на языке «падонков»: «Выпел вотку – лезь ф пелотку».

– Как?! И вы туда же?! – вырвалось у Рогачева.

Татьяна испуганно «свернула» окно программы, но, видимо, делая это, поняла, что поздно спохватилась, и в смятении повернулась к начальнику:

– Петр Сергеевич, я прошу прощения, вот случайно какая-то гадость открылась, и я прямо вся остолбенела и…

– Да будет вам врать-то, – прервал ее Рогачев, – я не против. Смотрите куда хотите, хоть в «гей-ру». – Тут Петр спохватился, что сболтнул лишнего, смущенно покашлял и, перейдя на официальный тон, суровым голосом спросил:

– Так телефон мой привезли?

– Да, да, Петр Сергеевич, – затараторила Таня с несвойственной ей живостью, – вот прямо только перед вашим приходом. Я его к себе в сейф заперла, а то к такому телефону, как у вас, впору охрану ставить, хи-хи-хи.

– Так давайте его сюда, – сурово приказал ей Рогачев.

Татьяна нырнула под свой бескрайний стол, позвенела ключами, открыла сейф и извлекла из него инкрустированный черными и розовыми бриллиантами телефон «Vertu» в платиновом корпусе. Аккуратно положила его на стол и с видом мышки, зачарованно глядящей на удава, вперила в дорогую «трубу» взгляд.

– Какой же он красивый, – пролепетала она и, кося под девочку, дурашливо улыбнулась Петру. – Дорогой, наверное?..

– Да чушь это все – тяжелый, неудобный. Подарок. Я бы такую фигню себе никогда не купил.

– Хорошие у вас друзья, Петр Сергеевич, – все еще находясь в образе девочки, пролепетала Таня.

– Друзья?! Да вы что, Татьяна, какие там друзья?! Я бы этих «друзей» в печь живьем отправил так же, как и они меня, причем они меня даже с большим удовольствием. Это партнеры по бизнесу, которых я таковыми сделал. Бывший офисный планктон, дослужившийся до полковников. Скинулись из у меня же уворованных денег и вот наскребли сто или больше тысяч евро на эту ненужную вещь. Однако она мне по статусу положена, ничего не поделаешь: по Сеньке, Таня, и шапка, – цинично заключил Рогачев, хохотнул и, открыв дверь, собирался было уже закрыться в кабинете, как в спину ему влетело привычное:

– А вот… чайку не хотите?

Рогачев ничего не ответил, лишь скрипнул зубами и саданул дверью так, что грохот был слышен, казалось, даже на Красной площади.

В записной книжке телефона он нашел несколько номеров Кленовского. Позвонил по каждому поочередно, но тщетно. Кроме «абонент временно заблокирован», он больше ничего не услышал, а когда решил на всякий случай набрать домашний номер, то в бывшей теперь уже Гериной квартире снял трубку какой-то явно по-тяжелому похмельный, а потому злой и хамоватый мужик:

– Алле, епть, кто это?

Рогачев ошалел от подобной наглости, но, впрочем, быстро нашелся и в подобном же тоне мгновенно настроился «на волну» мужика:

– Конь в пальто. Герку позови.

Мужик не удивился такому ответу, как будто ждал его и понимал, что разговаривают с ним на понятном ему языке.

– Это Герку, который бывший хозяин, что ли? Так его вроде как завалили наглушняк, а я свояк его, на сеструхе его младшей женат, значит. Ну, она, жена моя то есть, в парикмахерской овец стрижет, а я вот три недели как из троллейбусного парка уволился и бухаю с тех пор. Ты кто такой есть-то? А то давай заезжай, Герку помянем. Он мужик, конечно, говнистый был, со мной при жизни ни там «здрасте» сказать, но все ж жене моей брательник родной, да вот и хата его, вишь, сгодилась.

– Я его шеф бывший, – сам от себя не ожидая, вдруг сказал Петр.

– Ах, ты ше-е-е-ф, – протянул мужик, и в голосе его Рогачев вдруг уловил мгновенно появившуюся жуткую злобу, – тогда знаешь что, шеф, ты тем более приезжай. Я тебя, пидора вонючего, за яблочко подержу, – мужик от злости сипел, а не говорил, – ворюга ты, потрох сучий. Кореша-то своего ты мусорам сдал, а сам на его костях в Кремль залез! А Герку-то тоже из-за тебя, падлы, завалили! Ты давай-давай, приезжай, сука, я тебя научу пролетариат ува…

Рогачев отключил телефон и от души шарахнул «Vertu» о стол, отчего розовый бриллиант, вмонтированный в одну из кнопок, выскочил из своего гнезда и, брызнув светом, словно пуля отлетел куда-то в угол кабинета. Петр почувствовал, как мгновенно появилась в правом виске стальная спица «бабушки-маньячки» из американского мультфильма про канарейку. Рогачев ненавидел этот мультфильм, и старушка в очках – хозяйка канарейки неизменно вызывала у него ассоциации с какой-то страшной ведьмой, повелительницей мигрени. В снах Рогачеву иногда являлась эта старушка, на плече у нее сидела канарейка, а в руках старушки были зажаты направленные в его сторону заточенные, огромные вязальные спицы.

– А кто это тут у нас такой гадкий мальчишка, который посмел кидаться коровьим дерьмом в мою канарейку? – елейным голоском спрашивала старушка.

– Это он, он, бабушка, – пищала канарейка Твити, – накажи его!

Рогачев с ужасом смотрел, как бабуся, скалясь и хохоча сатанинским смехом, подходит к нему все ближе, заносит для удара руку и…

Если Петру счастливилось в этот момент очнуться, то он знал, что день пройдет отменно хорошо, но иногда бабушке-маньячке удавалось вонзить свою спицу прямо ему в голову, и тогда наяву случались самые неожиданные и непредсказуемые неприятности. Но все это было лишь сном, было лишь до настоящего момента. А сейчас старушка с канарейкой явилась Петру наяву, и он испугался, а испугавшись, подумал, что продолжать поиски Геры, видимо, ни к чему, особенно после того, как какое-то «пьяное быдло», оказавшееся к тому же политически грамотным, в двух словах рассказало ему то, о чем сам он запретил себе даже думать. Рогачев уже совсем было снял трубку телефонного аппарата местной связи, одного из тех самых аппаратов, сделанных из пластика цвета слоновой кости и с гербом государства Российского вместо диска, стоящих на отдельном столике возле его стола, и хотел сказать генералу Пете, что никого искать больше уже не надо, умолчав о подробностях разговора с Гериным «родственничком», но бабуля со спицами и канарейкой не зря решила привидеться ему в тот судьбоносный день. Несправедливо обиженный олигархический телефон, в котором от удара что-то случилось с динамиком, надтреснуто заиграл мелодию «Пинк Флойд» «We don’t need your education». Под таким сигналом в телефон Рогачева был «вшит» номер лишь одного человека на свете – того самого профессора, его бывшего научного руководителя и ректора «академии нефтяников», отца Насти и тестя Германа.

– О-о-о! Только не сейчас! – простонал Рогачев, но генералу Пете звонить не стал. К профессору Рогачев всегда питал самые теплые чувства, ведь тот вывел его в люди, и Рогачев вместе со своим «другом» Хроновским всегда помогал родному вузу и охотно брал в «Юксон» его выпускников.

– Алле! Да, Зиновий Иннокентьевич, – смакуя, произнес Петр замысловато-редкое имя, – сколько лет, сколько зим! Давненько не слышались!

– Здравствуй, Петенька, – интеллигентно-заискивающим голосом произнес Настин папа, – да и мы уж все глаза проглядели.

– Ну… вы же понимаете, я… И вообще…

– Да, конечно, я все понимаю, Петр Сергеевич. Вы теперь человек государственный, на большом посту, как и всегда, а мы-то черви книжные, у нас, как в той рекламе про новозеландский сыр, «жизнь течет неторопливо и старомодно».

«Будет денег просить, – подумал Рогачев, – надо бы подбросить что-нибудь родному институту, благо госбюджет для этого и предназначен».

– Да будет вам, Зиновий Иннокентьевич. У меня просто очередной скачок в гиперпространстве произошел, и все тут. Большие деньги дают быстрое движение по любой траектории. Моя вот меня привела в Кремль. Пора и для страны что-то сделать, не век же из нее себе в карман качать.

– Да-да, все так, Петенька, конечно. А вот… – профессор замялся, – нам бы тут в академии гранты нужно обеспечить для талантливых студентов и вообще проблем накопилось, так что звоню всем своим соколам и прошу пожертвовать, кто сколько сможет. Вот решил с тебя начать, ведь ты у нас выше всех залетел.

Они еще немного поговорили, обсудили сумму поддержки со стороны государства, и Рогачев пообещал «дать зеленый свет» в течение двух-трех дней. Затем беседа как-то не пошла, и Рогачев, которому неловко было прощаться первому, скорее ради приличия, задал профессору вопрос о том, «как там у вас дома».

– А дома у нас теперь все совсем хорошо, – неожиданно ответил тот, – от супруги моей вам привет, да и от Настеньки тоже возьму на себя смелость передать. Просто ее сейчас нет рядом, они все втроем гулять ушли.

Петр вдруг вспомнил о существовании Насти, о том, что прежде она была Гериной женой, и спросил:

– А кто «они»-то?

– А как же: и Герман, и внучек наш. Все вместе пошли в лес гулять, втроем. Мы ведь теперь за городом живем, на даче. На лечение Геры много денег ушло, вот и решили все на дачу переехать, в Переделкино, а квартиру в Москве сдаем. К тому же и внук у меня теперь, Алешка, так все с ним по очереди и нянчимся и…