Текст книги "Сияние. Прямая речь, интервью, монологи, письма. 1986-1997"
Автор книги: Алексей Коблов
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)
Е.: Да, панк и рэгги – это в одну сторону прёт-то. И так получилось, что новая волна вся из рэгги исходит. СЕКС ПИСТОЛС возникли, оказывается, как группа, которая раньше рэгги играла. Когда у них ещё альбомов не было, они рэгги играли. Так что тут ещё говорить? Да, Боб Марли – это чистый панк-рок. Что ещё можно сказать, когда человек переживает, когда болеет душой, когда ему по-настоящему больно, тогда всё, что он делает, умно получается, потому что когда человек много страдал, он какой-то мудрый становится. Во!!! Дело даже не в интеллекте. Человек, который много пережил, которому плохо было, он уже ерундой заниматься не будет. То есть всё, что он делает, будет каким-то смыслом наполнено, просто-напросто. То есть он не будет ничего лишнего делать, не будет говно играть, а будет делать какие-то настоящие вещи, как Шевчук там или ЧАЙФ.
А.: Просто чувствует жизнь.
Е.: Всё, что они делают, уже смыслом наполнено. Это – ум какой-то, мудрость.
А.: Осознание, скажем.
Е.: Поэтому я Свинью не принимаю и принимать никогда не буду. То, что он делает, – это некоторое даже предательство по отношению к року. Когда человек такой лажей занимается – это по меньшей мере обидно.
Р.: Понятно. Но ты относишься к этому делу как сподвижник?
Е.: Да.
А.: Кстати, ты знаком с идеей «Ъ»?
Е.: Терроризма? Знаком. Я с ним ругался по этому поводу.
А.: А вот ещё теория «новых левых».
Е.: Я страшно ругался с ними по этому поводу.
Р.: Я ему при встрече сказал, что он либо агент ГБ, либо дурак.
Е.: Я ему сказал по-другому. Я ему сказал, что если узнаю, что он что-нибудь в этом роде сделал, то я с ним лично начну воевать, я его просто могу в ГБ сдать. Этот человек опасен. Во-первых, он дискредитирует всё движение панк. Если он сделает хоть бы один теракт и назовёт себя панком после этого, то всем нам крышка. А во-вторых, то, что он делает – это анти-рок и анти-панк. Это то, что делают любера, только под другим знаком – тот же самый фашизм.
А.: Больше всего это похоже на провокацию.
Е.: Да, я вообще удивился, когда узнал, что такие люди на свете есть.
Р.: Человек живет в фешенебельной хате, до сего времени ничего практически не сделал, и сейчас ему, по-видимому, захотелось чего-нибудь остренького, и с чисто эстетических заморочек он торчит на панке.
Е.: У него идея такая, что нужно все разрушить и сломать. Я у него спрашиваю: «А чего ты вообще хочешь?» А он мне: «А дальше видно будет». Я его спрашиваю: «А дальше что?» Отвечает: «Хочу, чтобы люди думать начали». Я ему: «А ты сам-то начал думать?» – «А черт его знает – то ли начал, то ли нет». Короче чувак – или дурак, или еще чего.
Р.: Не думаю, что он чем-то в этом роде будет заниматься.
Ш.: Бред.
Е.: Чистый бред. Провокация какая-то.
Е.: ГБистская.
А.: Скорее, провокация.
Е.: Очень на это похоже.
А.: Сколько я с ним спорил, объяснял. А он говорит, что это, мол, нам нужно, чтобы защищаться от люберов.
Е.: Кстати, он мне ничего про люберов не говорил. Вот с кем стоит воевать, так это с люберами.
А.: Про люберов это уже Коля Рок-н-ролл занёс. Он же вообще вещал, что назревает опасность люберов, и главная опасность – их единение.
Е.: Коля очень в жилу говорит, я с ним согласен.
А.: Их «Память» может просто завербовать.
Е.: Я, кстати, следующий альбом посвящаю обществу «Память» и люберам. Там все песни про это будут. Это сейчас самая яркая и жестокая опасность. Ни разу ещё не было такой опасности по отношению к нам, к живым людям, которые сейчас в Союзе живут.
А.: Чёрная сотня.
Е.: Да, чёрная сотня. Причём эта волна «патриотизма» растёт с каждым днём, растёт прямо на глазах, всё круче и круче во всех городах. Это напоминает Германию 33-го года один в один, буквально по всем проявлениям. Я боюсь, как бы того же самого не вышло. Чтобы мы не оказались в положении той части интеллигенции, которая тут же скипнула, когда у них там путч начался в 1937-м.
А.: В 1937-м это у нас.
Р.: Да, кстати, о ТЕЛЕВИЗОРЕ. Твоё отношение ко всем этим делам. «Твой папа – фашист»…
Е.: Моё отношение… У меня некоторое недоумение по поводу того, почему группа два года играла всякую херню, а потом вдруг неожиданно, когда случилась перестройка, они стали играть совершенно другое.
А.: Так может, не литовали?
Е.: Почему они в альбомы это не включали?
Ш.: Может, чисто случайно?
Е.: Да нет, первый альбом группы всегда самый лучший.
А.: А альбомы в Ленинграде не литовались? (Чем чёрт не шутит, Ленинград всё-таки.)
Е.: Ну, какая может быть литовка альбомов, если группа андеграунд?
А.: Подожди. Первый альбом – «Шествие рыб»?
Е.: Да. Херня же.
А.: В каком году он вышел?
Е.: В 1986-м.
А.: В 1986-м перестройка была уже в полный рост.
Е.: А что они такую херню играли?
Ш.: То есть ты не веришь в Мишу как в честного человека, что ли?
Е.: Да вот как-то странно получается, непонятно. А если он сейчас играет вот такой экстремизм, во-первых, непонятно, что за ним кроется. То есть что дальше? Гребенщиков сказал правильно: «Дай Борзыкину власть, он фашизм похлеще, чем сейчас, сделает». А во-вторых, в Свердловске он пел одно, в Питере – другое, в Симферополе – третье. Он купюры допускает в текстах.
А.: Как???
Е.: А вот так. В Свердловске он пел: «Вы можете поставить меня на колени и всё это назвать перестройкой», а потом он это не пел. В Симферополе он этого не пел.
А.: Чтобы ему ещё концерты дали?
Е.: Да, да, да.
Р.: То есть ты видишь в этом проявление конъюнктурности?
Е.: Да, он уже начал продаваться.
Р.: Всё, что касаемо Свердловского, Ленинградского рок-клубов, это уже, как говорится, концертные организации. Довольно солидные. Там никакого панка быть не может.
Е.: Да. Во-первых, он музыкального отношения к панку не имеет, потому всё это – гнилая эстетика, советский ДЖАПАН какой-то. А во-вторых, если он хочет сказать «Долой Советы!», почему он это не делает?
Р.: Тут ещё вот что. Если ты хочешь что-то сказать, то ты это можешь сказать, а если ты хочешь это доказать, обосновать, исподволь к этому подвести, то так петь не стоило. Ну раз сказал «Долой!», два сказал…
Е.: Так он это только и говорит. Это плакатная поэзия, тупая такая.
Р.: Я у него спрашивал, почему он же поёт «Долой Совдеп!». Он как-то так ответил…
Е.: Вот видишь.
А.: Потому что потом нечего будет петь.
Р.: А больше вообще петь нечего будет.
Е.: Да нет, всегда есть про что петь.
А.: Как сказал Юджин: «Про что бы ни пели, это всё равно будет про советскую власть».
Е.: Да, всегда будет о чем петь. Человек поет, потому что ему плохо.
А.: Так ты всё-таки веришь в искренность?
Е.: Не верю. Хотя в общем-то он с кайфом поёт, и в то же время такое чувство, что он с самим собой неискренен. Боится самому себе в лицо посмотреть или боится последовательно в самом себе разобраться. У меня вот такое чувство. Но в общем и целом я к нему хорошо отношусь. То, что он делает, по сравнению с остальными питерскими – это кайф. Хотя бы по сравнению с этими же самыми ОБЪЕКТАМИ НАСМЕШЕК, АКВАРИУМОМ. Кинчевым тем более…
Р.: А к Боре как ты относишься?
Е.: Я его не знаю хорошо и как о человеке говорить о нём не буду. А в общем и целом я Борю уважаю. Человек работает для самого себя, то есть настолько человек полностью погружён в самого себя и работает себе в кайф, насколько я понимаю.
А.: Ты считаешь, главное – себе в кайф?
Е.: Это он так считает и так делает.
Р.: Ты это разделяешь?
Е.: Не то что разделяю… Уважаю, он это искренно делает.
А.: Ты неправ.
Р.: Ты уважаешь его последовательность в этом деле?
А.: То, что он только себе в кайф, – ты неправ. Он всегда говорил, что хотел жить кайфово и делать кайф другим.
Е.: Да он, похоже, людей не любит. У него отношение к публике гадливое такое. И то, что он играет в зале, для него в тягость, то есть ему лучше дома сидеть и песенки сочинять, это гораздо ему больше по кайфу. То, что он выходит на сцену, песни поёт – это потому, что ему башли платят, или потому, что надо, или ещё почему. Только не потому, что ему хочется этим людям спеть. То, что он делает, это вообще, по-моему, не рок, это какие-то другие дела, внутренние дела. Если глубоко копать, то это ближе к КСП. Там у него агрессии нет.
А.: В последних вещах.
Е.: У него и раньше-то не было агрессии.
Ш.: Это почему же?
Е.: Ну есть там «Электрический пёс» или «Прекрасный дилетант», и то какие-то случайные.
А.: В них нет прямой агрессии. У него совсем другая программа. Программа убеждения.
Р.: Он считает себя гуру.
Е.: Есть отчасти. А что мне глубоко не нравится – то, что он с Запада всё дерёт. Если глубоко копать, то у него своего ничего нет.
Р.: Ты считаешь, у нас возможно что-то своё сделать? Ведь очень многое, почти всё, берём из эмпирики. Всё, что слышал в своей жизни, как-то переварилось, перемешалось.
Е.: Так это обязательно.
Р.: Ты тоже много слышал, значит, ты тоже дерёшь.
Е.: Я считаю, что вся рок-культура в мире – одна. У меня такое убеждение, что я нахожусь в том же положении, как, допустим, Роттен. У меня нет разделения: здесь и там. Если глубже копнуть, то я считаю наравне с какими-нибудь КЛЭШ. То есть если бы я попал туда, я точно так же к ним зашёл, поговорил. Мы варимся в одном котле, поэтому у меня нет разделения на нас и на них. А Гребенщиков постоянно ощущает, что он здесь, а они там. Почему наша страна в отношении рока отстаёт? Потому, что рок-культура постоянно ощущает, что она здесь, а они там. Я не чувствую, что живу здесь. Всё едино, как некий рок-котёл. Я слушаю Игги Попа и общаюсь с ним. Мы с ним вместе, два брата, он поет для меня, я пою для него. Я считаю, что музыка делается для музыкантов, художники рисуют для художников, поэты – для поэтов… Только музыканты, панки, могут оценить твои песни, я имею в виду даже не столько музыкантов, а людей, которые…
А.: Ну, понятно.
Е.: Поэтому для меня панк, который был на Западе, – не то, что на Западе или у нас, просто есть панк и есть непанк. Допустим, панк, который играют, скажем, в Праге, – это панк, который круче, чем, допустим, ЭКСПЛОЙТЕД, или какие-нибудь ДРАКОНЫ из Китая ещё круче, чем наш панк, допустим, вместе взятый. Просто мы одна культура, одно целое, один котёл. А если, допустим, Гребенщиков, подсознательно, я чувствую, разделяет на советскую и западную. Поэтому поляки, БРИГАДА КРИ, их и в Англии слушают, там пластинки выходят, всё это по кайфу. Вот и ДК скоро выйдет, я надеюсь.
Р.: То есть ты считаешь, что у панка национальных корней нет?
А.: У рока вообще?
Е.: У рока?
Р.: И даже у рока… Мы как-то автоматически приняли рок за панк. Настоящий рок – это панк.
Е.: Да-да, это чётко совершенно.
Р.: Так, а корней у него национальных нет.
Е.: Есть. Только эти корни у каждого свои. А вообще, если глубже копать, то у всех корни-то одни. Вся культура народная, мировая, она вся по своей сути похожа.
Ш.: Да она одна и есть.
Е.: Что Африка, что Россия, вот эти вот шаманские дела по деревням, что какие-нибудь индейцы американские, что какой-нибудь оркестр миланский, какой-нибудь австралийский – это всё один хер. Я вот слушал африканские дела, истинно традиционные народные, я слышал, что ансамбль Покровского поёт. Всё то, что Покровский делает, – это панк-рок, это рок в чистом виде, с таким драйвом, который не снился ни ЛЕД ЗЕППЕЛИН, ни ЙЕС. Когда я «Музыкальный ринг» с Покровским смотрел, я весь концерт орал, я плясал, я на стене «анархия» рисовал. Потому что то, что они делают, – это именно рок в чистом виде. И вот эти все народные дела, что Африка, что Америка… Чукотскую народную музыку послушал. То, что они делают, и Игги Попу не снилось. Все-все, что люди делают, – это культура человеческая – которая корнями едина.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
