Текст книги "Ловушка для опера"

Автор книги: Алексей Сухаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Полеты во сне и наяву

Егор, совершено голый сидел верхом на крупном гнедом жеребце и вглядывался в высокую болотную траву. Наконец, он увидел, мелькнувшее в камышах голое женское тело, и с громким гиканьем поскакал в ту сторону. Дважды он, казалось, достигал убегающую женщину, и всякий раз вожделенная плоть исчезала из поля зрения. Отчаявшись догнать свою соблазнительную добычу, он повернул лошадь в обратную сторону, но, спустя несколько секунд, из высокого камыша показалась маленькая цепкая ручка с перламутровыми коготками и, схватив Егора за ногу, сдернула с коня. В тот же момент над ним нависла голая женщина, лица которой не было видно из-за сбившихся спереди густых волос. Егор, испугавшись напора голой дикарки, попытался ее с себя сбросить, но это ему не удалось. Прямо перед его глазами церковными колоколами, раскачивались две женские груди с наколотыми вокруг сосков лепестками ромашки и нитка жемчуга. Егор попытался закричать и позвать кого-нибудь на помощь, но маленькая ручка клейким скотчем залепила ему рот не давая исторгнуть и звука. Устав сопротивляться, и уже совсем отчаявшись, он вдруг увидел бесполого ребенка стоящего над ним и держащего в руках будильник.

Звонок будильника заставил Егора подскочить на кровати, сбросив с себя соблазн сновидения, и дал возможность перевести дыхание. Первое испытанное чувство облегчения сменилось озабоченностью странными процессами в организме. Егор поднял край одеяла и посмотрел вниз. Все стало ясно и стыдно. Он тут же опустил одеяло, с испугом оглядываясь на мамину кроватью Мать, с восковым выражением широко открытых глаз, рассматривала на потолке жирную муху. У нее в ногах сидел маленький ребенок с будильником в руках и непроницаемым взглядом смотрел в его сторону. Сын встал с кровати прикрывая ладонями срамное место, и развернувшись к материнской кровати спиной выскочил в коридор. Холодный душ вернул его к душевному спокойствию. Выйдя из ванной, он, взяв два куриных кубика заварил бульон, и отправился потчевать больную.

– Как ты себя чувствуешь? – заботливый сын внимательно посмотрел на мать, и опять удивился не соответствию поставленному врачами диагнозу и ее внешнему виду.

Больная с аппетитом уплетала сваренный сыном бульон. Наконец-то она насытилась и ласково посмотрела на Егора.

– Тебе уже 34 года, – она тяжело вздохнула – Я больна и не могу работать и вести хозяйство, а кроме того при моей болезни за мной нужен уход. Может тебе пора жениться?

Она сказала это, не открывая восковой печати на своих плотно сжатых губах, и Егор задумался, что это было – ее слова или его мысли.

– Вот если бы ты женился на скромной девушке, лучше всего на медсестре? А? – мать смотрела куда – то поверх головы сына на потолок.

Егор медлил с ответом. Он открыл коробочку с табаком и, прихватив щепотку, поднес к ее носу. Мать, видимо принимая это за согласие, нюхнула, и спустя секунду взорвалась чихом. Егор вспомнил, про работу матери.

«Если не выйти ей на замену, то наймут другого дворника» – эта мысль вытеснила все остальное, так как работа матери была единственным источником их пропитания.

Он направился в смежную комнату и открыв кладовую, взял из нее ведро и лыжную палку с оторванным пластмассовым кружком, которую мать использовала для уборки мусора. Выйдя во двор дома, Егор привычными движениями начал нанизывать на металлический наконечник палки различный бумажный мусор. Фантики от конфет – это дети. Он любил детей, не смотря на то, что они часто его дразнили, и обливали водой из водяных пистолетов. Особенно он любил маленьких, которые лежали в колясках и не могли его обижать. Кусок газеты с остатками закуски – это местная пъянь. Их он обходил стороной, особенно после того случая, когда они его напоили, и оставили лежать пьяного в кустах за детской площадкой. Он тогда сильно испугался. Проснулся, открыл глаза и ни чего не увидел. Подумал, что ослеп и заплакал, стал звать маму. Мать не приходила, и от этого становилось еще страшнее. Тогда он стал кричать и звать на помощь. Из дома стали угрожать, разбуженные его криками жильцы. В конце концов, пришел его сосед сверху – поющий Семен, и снял с его лица куртку. Это было как воскрешение. Наверно такую же благодарность испытывают к врачам больные избавленные ими от слепоты.

«А это что!?» – наконечник лыжной палке завис в воздухе над прозрачным и склизким изделием из латекса.

«На воздушный шарик не похож. Они цветные и с рисунками. Это же похоже на напальчник, только какой-то уж непомерно большой, и с непонятным удлинением. Может это удлинение для перламутрового ноготка?»

Егору показалось, что изделие зашевелилось, и он прервав свои размышления повинуясь инстинкту самообороны ударил наконечником. С первого удара изделие проткнуть не удалось, со второго то же. Оно продавливалась в рыхлую землю, словно пытаясь спрятаться от жалящих ударов. Егорша продолжал с остервенением тыкать «уползающего» гада.

«Врешь – не уйдешь».

«Змеюка» наконец-то была им проткнута и поднята на острие «копья».

Довольный своим подвигом Егор «Победоносец» продолжил уборку территории, но через пять метров он застыл как вкопанный оглядываясь по сторонам. Очередная бумажка, подлежащая накалыванию, оказалась десятирублевой купюрой наполовину присыпанной землей. Еще раз оглянувшись по сторонам, он высыпал из ведра собранный мусор и, аккуратно наколов неожиданную находку, с хитрой улыбкой отправил ее в ведро. Оглядевшись вокруг, он в 3-х метрах от находки увидел еще одну купюру достоинством пять рублей, рядом – третью, четвертою и пошло. Это напоминало собирание грибов. 50-ти, 100 рублевые банкноты вперемежку с более мелкими «грибами» стали устилать дно егоровского ведра. У Егора от азарта аж перехватило дух. Он вспотел от этой усердной работы, и за своим занятием даже не заметил, как подошел к «Булочной».

В хлебном магазине продавщица в ужасе наблюдала за приближающимся к входу Егором, тыкающим перед собой лыжной палкой.

– Колюня! – позвала она рабочего и, не дождавшись ответа, юркнула в подсобное помещение.

Николай валялся на хлебных лотках, и никакими усилиями растолкать пьяного мужчину ей не удалось. Она вернулась к прилавку одновременно с входящим в магазин Егором. Увидев знакомого продавца, Егор радостно загыкал.

– Хле-бу-шка! – нараспев, как Отче наш, произнес он.

– Нет! – в ужасе закричала женщина, видя, что покупатель высыпает содержимое ведра на прилавок.

– Не надо, я тебе и так дам! – она протянула ему буханку черного хлеба.

Но было уже поздно. Прямо перед ней на прилавке возвышалась куча мусора из пустых сигаретных пачек, кусков бумаги, пакетов из-под молока.

– Вот, сколько! – радостно улыбался Егор, увязывая выпученные глаза продавщицы, с его несказанным везением.

– Сдачи не надо – решил он поделиться свой «удачей» с женщиной, и, надкусив буханку хлеба, направился к выходу.

Подходя к подъезду дома, он увидел машину скорой помощи, и озабоченно прибавил шагу. Перед его дверью стояла маленькая женщина в белом халате и нетерпеливо давила на дверной замок перламутровым ноготком.

– Здрасть! – громко, как на военном параде, поприветствовал звонившую девушку Егор.

Светлана испугано вздрогнула, оглядываясь на жующего черный хлеб «лыжника» с ведром.

– Не работает, – пояснил он про звонок, и толкнул незапертую дверь в квартиру, сделав при этом, как ему виделось, элегантный жест предлагающий войти.

– Где можно вымыть руки! – сухо по-деловому спросила женщина.

Когда Светлана вошла в комнату она увидела больную, лежащую все в той же позе с широко раскрытыми глазами, какой она ее оставила в день привоза. Она вгляделась в ее перепачканное лицо.

– Что у нее с носом?

– Что? – не понял Егор вопроса, всматриваясь, как и врач, в лицо матери.

– Он чем-то забит, какой-то гадостью – удивлено посмотрела на странного мужчину докторша.

– Да нет, это табак! – Егор взял коробочку, и отрыв ее продемонстрировал красивой врачессе ее содержимое.

– Какой табак? – все больше удивлялась Светлана.

– Нюхачий! Хотите? – он протянул ей на пробу.

– Вы что сбрендили? – удивленно улыбнулась врач, – у вас парализованная мать, а Вы забиваете ей нос всякой дрянью. Хотите, что бы она отмучилась поскорее?

– Я не могу отказать маме, если она просит – насупился Егор.

– Просит? – девушка в удивлении вскинула бровь.

– Да. Вот и сейчас то же, – Сын схватил щепоть табака и поднес его к носу неподвижно лежащей женщины.

Светлана уже не смотрела на больную. А с опасением и тревогой вглядывалась в ее взрослого сына. Тот, продержав немного времени, табак у ее носа, заправил его себе в ноздрю.

– Апчхи! – отреагировал нос мужчины.

– Будь здорова, мама! – радостно прокричал Егор и победоносно уставился на «глупого» врача.

– Вот как! – засмеялся победитель дискуссии.

– Я запрещаю вам давать ей табак, – опять сухо по-деловому, оправившись от удивления, произнесла девушка.

– Сейчас я вытру ей лицо, а если потом увижу следы табака, то заберу ее в больницу. Вам понятно? – она строго посмотрела на великовозрастного дебила.

– И вообще за ней нужен уход женщины. У Вас есть родственницы?

Егор посмотрел на свою мать. Больная с заговорщицким видом подмигнула сыну, явно показывая свое одобрение невестки.

– Только не сейчас! – громко вырвалось у Егора.

– Что значит только не сейчас? – удивилась Светлана неадекватному ответу насовсем простой вопрос.

У матери на глазах появились слезы. Егор больше не мог этого переносить.

– Ну ладно! – решительно выдохнул любящий сын.

Девушка уже не переспрашивала, окончательно сбитая с толку. Егор подошел к серванту, вытащил из него искусственную розу и, подойдя к ошалевшему врачу, опустился на одно колено и протянул ей цветок. Светлана по инерции приняла протянутую странным мужчиной вещь.

– Подойдите, детки мои, я Вас благословлю, – больная привстала на кровати.

Егор взял за руку ни чего не понимающую и немного испуганную женщину и, подойдя к кровати матери, опустился на колени. Врачесса так же инерционно опустилась рядом с ним, переводя взгляд с неподвижно лежащей больной на торжественное лицо ее сына, которое от важности происходящего стало даже более осмысленным.

– Как тебя звать? – Светлана уже собиралась уходить из этого странного и немного пугающего мира, и держалась за дверную ручку.

– Егорша! – залился румянцем мужчина.

– Света, – представилась девушка – Жди завтра гостей, Егорша.

Она засмеялась, видя как нелепо попытался чмокнуть ее в щеку, горе жених, и «выплыла» из его квартиры, унося на своих высоких шпильках, спрятанный под белым халатом, соблазн недавнего Егоршеного сна.

Оксана

Изменив после последних событий методику сыска, Бодряков вернулся на его взгляд, к самому вероятному варианту – Оксане.

«Звонивший ребенок – ее сын. И его сын. Зачатый вот так глупо на свадьбе в ванной комнате» – думал Сергей Иванович, сидя напротив подъезда, у дома, в котором жила разыскиваемая им женщина.

Адрес он достал без труда. Для этого ему не нужно было уламывать своего коллегу, который на поверку оказался таким пуританином. Он просто позвонил жене Замутилова и спросил телефон Оксаны. Та без всякого выпендрежа его дала, а уж адрес он узнал по телефону. Он ухмыльнулся довольный тем, что поставил у себя дома определитель номера, и хоть, как ему казалась, эта мера была запоздалой, все ровно на душе было комфортнее. Вскоре показалась Оксана, ведущая за руку маленького мальчика. Бодряков пошел ей на встречу, и у самого ее подъезда «случайно» столкнулся с ней лицом к лицу.

– Оксана, привет, вот так встреча – попытался изобразить изумление Бодряков, – ты здесь какими судьбами?

– Здравствуй Сергей, я то здесь живу, а ты сам как здесь? – настороженно удивилась женщина.

– Да иду к остановке, решил через двор угол срезать – выдал подготовленную заранее легенду оперативник.

Он попытался ее разговорить, но разговор не клеился. Мальчик с такими же темно – русыми волосами как и Бодрякова, с неподдельным интересом вглядывался в подошедшему к ее маме мужчину.

– Как тебя зовут? – присел на корточки Сергей Иванович.

– Сережа – за него ответила мать.

«Но вот и все! Вот он, какой твой сын, маленький Бодряковчик.» – Сергей Иванович поднял исполненное благодарности лицо к его матери.

– Как же так, я даже не знал, что ты родила сына – он немного растерялся, не зная как продолжать разговор.

– Что же тут удивительного – неудомевала Оксана, – мы же с тобой с той поры и не виделись.

Она пригласила его в дом на традиционную чашку чая. Мальчик продолжал подозрительно вглядываться в незнакомого мужчину, но потом, определившись своим к нему отношению, стал теребить его за брючину.

– Ты волк зубастый или колобок? – непосредственно по-детски вырвался его вопрос.

Бодряков, явно не готовый к таким вопросам растерялся.

– Скорее колобок – рассеяно пожал он плечами.

– Не-е-т – протянул ребенок, – колобок круглый, а ты зеленный как крокодил.

Раздался звонок в дверь. Оксана испугано посмотрела на старого знакомого.

«Наверно ее мужик, о котором предупреждал Замутилов» – вспомнил Бодряков совет коллеги не попадаться на глаза мужу Оксаны.

На кухне появился сам Замутилов. По его лицу Бодряков почувствовал, что Петр готов его «изметелить» как последнего зека на допросе. Не слова не говоря Замутилов сел напротив него.

– Ну и что ты здесь делаешь? – на его скулах «заходили» желваки, выдавая крайне агрессивное состояние своего хозяина.

– Случайно столкнулись, вот зашел – стал немного сердиться Бодряков на своего коллегу.

– Чай попил? – сухо как на допросе, продолжил опрос Петр.

– Да, хорош. Спасибо Оксана – поблагодарил испуганную хозяйку Сергей Иванович, и подмигнул маленькому Сереньке, который появился в дверях с пластмассовой клюшкой.

– Попил – ну и ладно, пора тебе дальше по делам – совсем лишенный малейшего такта стал его выпроваживать Замутилов.

– Я не к тебе пришел – коротко и с железной интонацией в голосе произнес, как отрезал Бодряков.

Замутилов за годы работы с Сергеем Ивановичем уже изучил все интонации коллеги. Эта говорила, что следом могут и послать. Желваки Замутилова замигали со скоростью предупреждающего, желтого сигнала светофора. Воспользовавшись, тем что Оксана вышла, Замутилов повернулся к приятелю.

– Ты можешь мне сказать как мужик мужику, что тебе надо? Хочешь ее трахнуть – он кивнул на Оксану – не выйдет.

– Оксана тут не причем. Я пришел к Сережке – Сергей Иванович решил, что не стоит напрягать коллегу, – Надо было сразу тебе объяснить, что к чему.

– Надо было – автоматически продублировал его коллега, словно говорил – «Кого ты лечишь – к ребенку он пришел…»

Бодряков, чтобы не слышала Оксана, поведал Замутилову, о телефонном звонке и о своих подозрениях на счет Сережки. Петр в самом начале разговора вывел ребенка и плотно закрыл дверь на кухню. Его лицо то удлинялась, то бледнело, то покрывалось пятнами, но желваки куда-то пропали. Он был растерян. Через стеклянную дверь кухни на них глядели две пары встревоженных глаз, словно понимая, что на кухне идет судьбоносный диалог.

– Да нет, не может быть? – пробормотал Замутилов, прищурив глаза и загибая пальцы, высчитывая вероятность услышанного.

– А почему тогда она его Серегой, как меня назвала? – привел довольно веский аргумент Бодряков.

Замутилов сбился с подсчетов и плюнул с досады.

– А если бы она ребенка Юлием назвала, что бы он ребенком Цезаря от этого стал? – не сдавался «счетовод», опять принимаясь за свои подсчеты.

Наконец он устал и жалобно посмотрел на Бодрякова.

– Я с Оксаной уже скоро пять лет живу, через две недели после свадьбы это случилось.

Теперь Сергею Ивановичу стали ясны его подсчеты. В кухню вошла Оксана. Замутилов взял ее за руку и усадил рядом с собой. Женщина переводила взгляд, с одного на другое мужское лицо не понимая, что происходит, но предчувствуя, что-то серьезное.

– Ксан скажи нам честно как на духу, чей Сережка сын, мой или Бодрякова? – без подготовке рубанул Петр.

– А ну Вас с Вашими шутками – психанула побледневшая от злости женщина, попытавшись уйти.

Пришлось ей все рассказать. Она с не прикрытой жалостью посмотрела на Сергея Ивановича потом на Замутилова. Мужиков начинало трясти нервная дрожь.

– Мой он, – философски ответила она, – довольны теперь?

Бодряков был доволен, расценив ее ответ, как не желание признаться Замутилову, что умалчивала Сережино отцовство. Его коллега, до боли прикусил губу, продолжая смотреть на женщину.

– Да твой, твой – хлопнула ему по лбу Оксана, и заплакала – Как ты можешь?

Замутилов ожил, но, все еще не веря услышанному, продолжал пытать любимого человека.

– А почему назвала Сережей?

– А отца моего покойного как звали, – рыдая, набросилась на него с кулаками обиженная мать.

Бодряков вдруг осознал ошибку.

«Как же я сразу не отреагировал, что этот маленький человечек говорил, хорошо проговаривая все буквы а Его телефонный ребенок не выговаривал с десяток букв».

Потихоньку, чтобы не сделать своим присутствием еще больнее, он незаметно стал выходить из квартиры. Оксана продолжала плакать на любвиобильной груди многоженца Замутилова, а их маленький сын, догнал в дверях своего большого и глупого тезку, и треснул его сзади пластмассовой клюшкой.

– Ни какой ты не колобок, ты поросенок чумазый. Уходи – прогнало дитя причину материнских слез…

«Какой я болван, как же я сразу не догадался, что за заботой Петра скрывался его собственный жизненный интерес».

Знакомство с Тещей

Егор, причесанный и побритый, одетый в мятые, но чистые брюки, имел довольно приличный вид. Отражение в зеркале смотрело на Егора с добротой и какой-то торжественной решимостью. Словно это был не он, а его старший брат, собирающейся дать младшему братишки последние наставления. Егор всегда, когда видел многодетные семьи, а особенно близнецов, представлял себе своего несуществующего брата. С ним он разговаривал о самом сокровенном, о чем не мог поведать своей матери, с ним, еще, будучи маленьким ребенком, играл в войну – стреляя в собственное отражение. Наверно это объяснялось отсутствием отца, о котором Егор, со слов матери, знал только, что он был очень свободолюбивым и глубоко несчастным человеком, который умер сразу после его рождения. Из немногочисленных фотографий, хранящихся матерью с особой тщательностью, отец всегда смотрел на него с веселым загорелым прищуром, обнимая мать Егора своей тонкой рукой с интеллигентными пальцами, и ни как не походил на несчастного человека. На других фотографиях была их дальняя родня, которых Егор так и не увидел ни разу. Он часто приставал к матери с вопросами, когда они поедут в гости к тому – то дяде или бабушке, но мать всегда ссылалась на занятость и отсутствие денег. А потом в двенадцать лет… Был прыжок в воду… и темнота. Больницы, постоянные переезды. И какой-то вакуум. Ни друзей, ни кого вокруг. Только мать, да собственный внутренний мир, в котором и обитал Егорша. Внутренний мир был тоже затемненный, как подземная пещера, в которой он побывал перед травмой, съездив с матерью по профсоюзной путевке в Новый Афон. Сам же Егор чувствовал себя в этой «пещере» довольно комфортно. Словно слепая пещерная рыбка. Иногда сознание озарялась болезненным светом глубокого понимания, словно давая почувствовать «слепой рыбке», что есть еще и другая полная эмоций жизни, но этот свет приносил только одну боль. Вот и сейчас Егору казалось, что происходящие с ним в последнее время события должны опять приоткрыть темный занавес его внутреннего мира. А что за ним? Свет? Боль?

В ожидании гостей он занял наблюдательный пост у окна. Рядом с ним сидел ребенок. Егор не знал кто он, чей и почему он здесь. Но он ни кому не мешал, и даже более того, кроме Егора его, казалось, ни кто и не замечал.

Во дворе показалась знакомая машина скорой помощи, и Егор, вспомнив о предупреждении фарфоровой врачессы, осмотрел лицо матери, убеждаясь, что ее нос чист.

Хлопнула подъездная дверь, и вскоре на пороге квартиры показались незнакомые люди.

– Ну, зятек давай знакомиться! – первой вошла к нему статная, красивая женщина с высокой и сложной прической на голове.

– Татьяна Гипократовна, мать Светланы, – представилась она, оглядывая будущего зятя с ног до головы.

Под ее оценивающим взглядом, Егор пригладил неподатливый вихор на макушке.

– Это Владимир, ее старший брат – представила женщина стоящим за ней мужчину.

– В натуре, можно просто Вовчик – он протянул Егору синюю от многочисленных наколок руку.

– А это… – стала представлять следующего мужчину Татьяна Гипократовна.

– Виталий, – самостоятельно представился мужчина, – тоже брат только медицинский.

– Да я Вас помню – узнал его Егор, – Вы привозили маму, и еще съели протухшую котлету. Живот после не пучило?

– Вот кореш мочит! – Вовчик хохотнул в лицо опешившего Виталия.

– Ну ладно Егор, показывай, как живешь, – Тамара Гипократовна дипломатично решила уйти от неприятного разговора.

Гости зашли в комнату к больной матери. Вовчик, идущий впереди, подошел к матери Егора первый. Он наклонился над ее головой и всмотревшись ей в лицо, с испугом оглянулся на остальных.

– А она не скопытилась?

Егор испугано подбежал к матери но, видя, что с ней все в порядке облегченно вздохнул. Татьяна Гипократовна двинула локтем в бок бестактного родственника.

– А, что? – оправдывался грубый визитер, – Нет? Откуда же я знал, что она парализована. Лежит бревном, глаза открыты в потолок, похоже ведь…

Татьяна Гипократовна посмотрела на него строгим взглядом, и прошла в смежную комнату, где, увидев дверь в кладовую, взялась за ее ручку.

– Осторожно! – попытался предупредить ее медбрат, но было уже поздно.

На мать Светланы посыпался дворницкий инвентарь. Выпавшие из темной комнаты грабли упали ей прямо на ногу. Взвыв от боли, женщина запрыгала на одной ноге в другую комнату. Там будущая теща опустилась на предложенный Егором табурет, и вся кривая от боли стала разминать посиневшую стопу.

– Ну, в общем так, зятек, в этот сарай я свою дочь не отдам – все еще морщась от боли, процедила сквозь зубы мать невесты – это же здесь она все свои хрупенькие ножки переломает.

Егор с испугом, пробежался взглядом по лицам новой родни, ища поддержки. Виталий рассматривал икону, висевшую в углу маленькой комнаты, удивляясь, как он в первый раз ее не заметил. Вовик, чем-то весьма довольный, ухмылялся, цыкая на пол сквозь зубы. Было похоже, что они были полностью согласны с пострадавшей женщиной. Егор совсем сник и присел на кровать к матери.

– Ну ладно, я вот что решила – пришла в себя Татьяна Гипократовна и оглядела поникшего головой Егора – В такую халупу не отдам, но если сделать ремонт, то я согласна.

Она полностью справилась с болью и с трудом натянула на опухшую ногу туфлю.

– Но только, чур, начнем с кладовой. Хорошо!?

– Да, конечно, но когда? – согласился Егор, не понимая, каким образом он сделает этот ремонт.

– Не дрефь, кореш. Тебе ни чего не надо будет делать. Обо всем позаботимся мы с Витальком, – к нему подошел Вовчик, и положил ему на плече унизанную «перстнями» руку

– С «земелей» – он кивнул на что-то жующего медбрата, – мы за два дня все сбацаем. По-родственному, вместо свадебного подарка.

Гости чем-то очень довольные стали прощаться.

– А где Светлана? – опоздало поинтересовался Егор, который только сейчас понял кого среди них не хватало.

– Приданное гладит, – съязвил на прощание Вовчик.

Когда все ушли, Егор по-новому осмотрел свою запущенную квартиру и, увидев отошедший край обоев, схватил за угол и оторвал огромный кусок.

«Раньше начну, раньше закончим» – он стал обрывать старую выцветшую бумагу, первоначальный цвет которой уже не возможно было воспроизвести даже при самой богатой фантазии.

Ему показалось, что мать среагировав на шум начавшегося ремонта заворочалась но, подойдя к ней, он понял, что ошибся.

– Ну, вот я все сделал, как ты хотела – он посмотрел ей в лицо и увидел, что по ее глазам бегут слезы радости.

Ему стало хорошо и немного страшно. Как будто он – невеста, и его приходили сватать. И теперь обратной дороги уже нет. И он тоже заплакал от жалости к маме, к себе, к невидимому ребенку, к своему несуществующему брату, умершему отцу, Светлане, мокрому воробью, которого он видел вчера в окне, дождевому червяку, которого тот воробей аппетитно склевал с теплого асфальта, словом ко всему живому и нуждающегося в его, Егоршеной жалости.