Текст книги "Женщина над нами"

Автор книги: Алексей Слаповский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

ГАЧИН. Но ведь так оно и есть.

ОЛЬГА. Возможно, так было. Теперь – не так.

ГАЧИН. Вы меня знали?

ОЛЬГА. Нет. Знала человека, похожего на вас.

ГАЧИН. До завтра, Ольга. О чем с вами говорил этот тип?

ОЛЬГА. Он очень одинокий. Пришел под предлогом консультации: как пол настилать. Потом выпить еще попросил. Потом о жизни своей рассказал.

ГАЧИН. А потом?

ОЛЬГА. Потом мы распрощались.

ГАЧИН. Вы говорите это не просто. Вы говорите с каким-то значением, хотя, скорее всего, никакого значения нет. Но вы на всякий случай говорите со значением.

ОЛЬГА. Я в эти игры уже не играю.

ГАЧИН. Значит, играете еще тоньше, чем тогда, когда старались играть.

ОЛЬГА. Вы хотите тоже поговорить со мной о жизни и о своей судьбе?

ГАЧИН. Да.

ОЛЬГА. Я вас разочарую. Я не умею слушать. Мне не интересно слушать. Вы мне безразличны.

ГАЧИН. Вы сделали все, чтобы я настаивал на свидании. Вы гений обольщения.

ОЛЬГА. Вы о себе тоже так думаете.

ГАЧИН. А может, на самом деле все очень просто?

ОЛЬГА. Что именно?

ГАЧИН. Все! Абсолютно все! Впрочем – до завтра!

ОЛЬГА. До завтра!

Уходят.

Затемнение. Музыка.

Свет. С носилками появляются Цаплин и Лукояров.

ЛУКОЯРОВ. Перекур. Сколько он там?

ЦАПЛИН. Вы о чем?

ЛУКОЯРОВ. Во-первых, хватит дергаться, давай на ты. Во-вторых, не притворяйся. Ты только об этом и думаешь.

ЦАПЛИН. О чем?.. Мне есть о чем подумать кроме этого, будь уверен... Я о тебе думаю.

ЛУКОЯРОВ. Да ну!

ЦАПЛИН. О тебе и о твоей собаке. Хорошо, тебя обидели. Но обидели одни. А ты мстишь – другим.

ЛУКОЯРОВ. Все – одинаковые.

ЦАПЛИН. При этом, я уверен, ты напускаешь пса не только на тех, кто пристает. Такие люди, как ты, входят во вкус. Тебе просто кто-то не понравится – и ты спускаешь пса. Я угадал?

ЛУКОЯРОВ. Прямо в точку. Сейчас бы на тебя спустил, чтобы ты умолк.

ЦАПЛИН. Не сомневаюсь. Ты делаешь это сладострастно. Тебе кажется, что ты сам зубами рвешь человека! Ты наслаждаешься!

ЛУКОЯРОВ. Красиво рассказываешь! Хочешь, вместе сходим на охоту? Я же главного не рассказал. Мальчиков травить – это ерунда! У меня другой фокус есть. Вот представь: идет женщина. Вечер. Вокруг никого. Умный мой Адик, как тень, выходит перед ней – и стоит. И женщина стоит. Она плачет. Ей страшно. Она делает шаг – Адик рычит. И тут появляюсь я. Спаситель! Спрашиваю: "В чем дело?" Адик на этот вопрос натренирован, он начинает на меня злобно рычать. Женщина уже в истерике. Я говорю: мадам, спокойно! Я сейчас бегу от него и прыгаю через этот забор. А вы быстро – вперед. Ну, и бегу. Адик за мной. Я через забор. Он тоже. Рычит и начинает меня трепать. Балуется, то есть. Тут я ему командую – и он ложится и лежит, как мертвый. Я догоняю женщину. Весь растрепанный, руки в крови – я пузырек с гуашью ношу с собой. Она ахает, охает, оглядывается: где ужасная собака? Я говорю, что убил ее. И она ведет меня домой умыться – если одинокая, конечно. Я умываюсь, она подает полотенце – мне, убийце. Ее всю трясет – но уже не от страха. Дальше рассказывать?

ЦАПЛИН. Не надо. Вот в это – я верю. Это в твоем стиле.

ЛУКОЯРОВ. Хочешь щенка от него? Помогу тебе выдрессировать. А потом спустишь на свою бывшую бабу или на ее хахаля. Или на обоих сразу. Огромное удовольствие получишь.

ЦАПЛИН. Пошел к черту!.. А эти кавказцы, они не увлекаются?

ЛУКОЯРОВ. То есть?

ЦАПЛИН. До смерти не загрызают?

ЛУКОЯРОВ. Это как дрессировать. Можно и до смерти. А можно чтобы только слегка поувечил. Например лицо. Было прекрасное женское лицо. Чистое и белое. А потом – ужас, ужас! Никакая пластическая операция не поможет.

ЦАПЛИН. Почему женское лицо?

ЛУКОЯРОВ. Это я к примеру.

ЦАПЛИН. Знаешь, что я тебе скажу, человек из народа. Ты, может, понимаешь в собаках, но в людях ты ничего не понимаешь. Ты вот смотришь на меня и думаешь: вшивый интеллигент, баба от него ушла. К твоему сведению, я занимался медитацией и восточной борьбой. Его бы я мог не то что пальцем убить, я бы взглядом мог его убить. А она, представь себе, теперь ходит ко мне – как к любовнику. Хочет вернуться, но я – не хочу. Понял? Это я так, к сведению.

ЛУКОЯРОВ. Я верю.

ЦАПЛИН. Мне твое ехидство смешно.

ЛУКОЯРОВ. Я действительно верю.

ЦАПЛИН. Будь осторожней со мной, инвалид, очень советую.

ЛУКОЯРОВ. Слушай, ты не надо, ты не пугай меня. У меня сердце колотится, я серьезно. Нельзя же так с больным-то человеком. Ты пощупай пульс, ты пощупай.

Цаплин протягивает руку, Лукояров перехватывает ее, выворачивает. Цаплин молчит. Молчит и Лукояров.

Мне хочется, чтобы ты что-нибудь сказал. Что ты хочешь мне сказать? А? Я не слышу.

ЦАПЛИН. И не услышишь.

ЛУКОЯРОВ. А ручку сломать – не бо-бо будет?

ЦАПЛИН. Ломай! Ломай!

Появляется Гачин.

ГАЧИН. Дмитрий Сергеевич, перестань! Кричать он не будет. У него, как у всех шизиков, повышенный болевой барьер. Перестань, говорю!

Лукояров отпускает руку, Цаплин вскакивает.

ЦАПЛИН. Я убью его! Лопатой по черепу! Понял? Хамло, сволочь,

смотри у меня! И вообще, для меня пятнадцать суток кончились! Все! Я иду домой! И пусть попробуют меня оттуда взять! Только с санкции прокурора! Я забаррикадируюсь! Я отстреливаться буду!

ГАЧИН. Из дуршлага?

ЦАПЛИН. Я ненавижу тебя, Саша! Я тебя не знаю, понял?!

Убегает.

ЛУКОЯРОВ. Полный придурок. Ну? Как дела?

ГАЧИН. Не спеши. Пусть будет полный зал.

ЛУКОЯРОВ. Думаешь, вернется?

ГАЧИН. И очень скоро.

ЛУКОЯРОВ. Скорее всего. Он трус страшный.

ГАЧИН. Нет. Он хочет услышать, что я расскажу. Поэтому вернется.

Пауза.

ЦАПЛИН (появляется). Они на это и рассчитывали. Что я выйду из себя. Нет уж! Они просчитались. Они без закона, а я – по закону. Все пятнадцать суток честно отработаю – но за каждые сутки они мне ответят! Я лучшего адвоката найму, я показательный процесс устрою!

Пауза.

ГАЧИН. Ты готов?

Цаплин не отвечает.

Setzen Sie, bitte! Ich beginne die meine Geschichte!

ЛУКОЯРОВ. Начинай, начинай.

ГАЧИН. Вы знаете немецкий?

ЛУКОЯРОВ. Я знаю больше, чем ты забыл. Поехали.

ГАЧИН. Гут. Итак, я пришел.

Появляется Ольга. В строгом платье.

ОЛЬГА. У вас очень решительный вид. Такой... Будто мы раньше

были знакомы – и что-то меж нами было, и вот вы хотите объясниться.

ГАЧИН. Вы сами сказали, что я на кого-то похож.

ОЛЬГА. Я ошиблась.

ГАЧИН. Тем не менее. Меж нами действительно что-то было. То есть не обязательно меж нами. Понимаете, когда встречаются мужчина и женщина, то встречается сотня мужчин и сотня женщин. То есть рядом с вами я выстраиваю мысленно сто...

ОЛЬГА. Ого!

ГАЧИН. Ну, пусть десять, пусть пять, неважно. Пусть все-таки десять. Итак, рядом с вами десять женщин. Это те, кого я знал раньше. Или знаю сейчас. Потому что я невольно сравниваю. И не хочется повторяться, не хочется говорить о том, что они слышали. Следовательно то, как я с вами буду говорить и о чем, зависит от того, какие эти десять женщин. Прибавим еще десять-двадцать из книг, еще десять-двадцать из кино, они тоже рядом с вами. А у вас – наоборот, вы мысленно выстраиваете рядом со мной десятки мужчин, которых знаете. К тому же, существуют некоторые архетипы ситуаций, диалогов между мужчиной и женщиной – из жизни, из тех же книг, из кино – и так далее. Поэтому и возникает ощущение, что когда-то что-то было.

ЛУКОЯРОВ. Стой, стой, стой! Ты сам понял, о чем говоришь?

ГАЧИН. Конечно. И она поняла.

ЛУКОЯРОВ. А может, пропустим эти разговоры? Или только они и были, а?

ГАЧИН. Я никого не заставляю слушать. (Ольге.) Мне кажется, мы похожи. Вы все знаете наперед – и я все знаю наперед. Но возьмем исходную позицию. Вы молодая красивая женщина, живущая на средства мужа в доме, который недостроен, но вам уже опостылел. Не спешите возражать. Пусть это не так, от этого мало что меняется. Поэтому примем это за архетип.

ОЛЬГА. Хорошо. Пусть будет так. А у вас какая исходная позиция? У вас умерла жена – кстати, от чего?

ГАЧИН. Заражение крови.

ОЛЬГА. Хорошо. У вас умерла жена. Вы ходите по ночам и ищете ее. То есть кого-то, кто нам нее похож. И вот вы увидели меня – и вам показалось...

ГАЧИН. Нет. Да, я хожу и ищу. Чтобы убедиться, что я никогда больше не встречу такую женщину. И чем больше ищу – тем больше в этом убеждаюсь.

ОЛЬГА. Тогда зачем вы пришли ко мне?

ГАЧИН. Это выяснится в процессе разговора. Кстати, возможно, вам мой приход важнее. Понимаете, это только кажется, что решает какой-то импульс. Любовь с первого взгляда и тому подобное. Все решает – математика и, опять-таки, архетипы.

ЛУКОЯРОВ. Ничего не понимаю!

ЦАПЛИН. Помолчи.

ГАЧИН. Итак, за исходную ситуацию мы взяли ваше тоскующее и, я бы даже сказал, вожделеющее одиночество. И есть три претендента, три рыцаря, три богатыря. То есть мы, бедные узники частного капитала. И двое из них имеют шанс!

ОЛЬГА. Вы – это понятно. Кто еще?

ГАЧИН. Как раз не я. Шанс, во-первых, имеет наш Дмитрий Сергеевич. На первый взгляд, этот альянс невозможен. Но в самом деле здесь прекрасно разыгрывается миф и архетип, который называется КРАСАВИЦА И ЧУДОВИЩЕ!

ЛУКОЯРОВ. Это кто чудовище?

ГАЧИН. Вы – красавица. Он – чудовище. Вам хочется побывать в его лапах. Теперь второй вариант: друг мой Павел Цаплин.

ОЛЬГА. Он тоже из мифа?

ГЧИН. Он из сказки. Про трех братьев. Помните: старший глупый был детина – или сильный, не помню, средний был и так, и сяк, младший вовсе был дурак. Он Иванушка-дурачок, младший братец, которому всегда везет, которому достается царевна и полцарства в придачу. А я – именно и так, и сяк. Я средний. Я вне архетипа. Если с двумя вы можете разыграть какой-то сюжет, ибо люди только и делают, что разыгрывают уже сыгранные сюжеты, то со мной вам непривычно, неуютно: я не чудовище, не Иванушка-дурачок, не Иван-царевич, я... И вот тут все-таки начинается миф. Потому что есть еще один сюжет: о человеке, влюбившемся в нимфу Эхо, то есть в тайну, в загадку. Не понимаю, почему герой там – мужчина. Это легенда о женщине. Именно женщины способны пойти на один только голос за тысячу километров. Я проводил эксперимент. Я ведь не только блуждаю по ночам, я провожу эксперименты. Вполне безобидные. Итак, я звоню по телефону наугад – и когда мне попадается незнакомый женский приятный голос, начинаю что-нибудь говорить – неважно, какие-то пустяки. У меня неплохой голос, довольно красивый голос, я это знаю. Короче, я подвожу разговор к тому, что хотел бы встретиться. И девять из десяти, уверяю вас, соглашаются. Неважно, что будет потом, неважно, шестнадцать лет женщине или шестьдесят восемь, неважно, замужем она или нет – ее влечет великое женское любопытство, и она горит желанием видеть, кто же говорил с ней таким голосом!

ЛУКОЯРОВ. Вопрос можно?

ГАЧИН. Ну?

ЛУКОЯРОВ. Ты так и говорил?

ГАЧИН. Примерно.

ЛУКОЯРОВ. И ни разу не сбился?

ГАЧИН. Это мои мысли. Я не сбиваюсь со своих мыслей.

ЛУКОЯРОВ. Тогда если ты скажешь, что ты ее уложил – я не поверю. Бабы таких боятся.

ГАЧИН. Это каких?

ЛУКОЯРОВ. А вот таких, у которых язык как помело. Нет, говорить надо, баба ушами любит, известное дело, бормотать надо обязательно, но так, чтобы баба поняла: ты бормочешь что попало, а думаешь о ней, ты ради нее бормочешь. А не ради себя. А когда ради себя, баба...

ЦАПЛИН. Хватит! Баба, баба, баба! Женщина!

ЛУКОЯРОВ. А женщина что – не баба? Ну ладно, женщина. Когда баба видит, что мужик ради себя бормочет, она понимает, что он слегка – ну, блызнутый , на себе зацикленный, июньским морозом хваченный, с такими хлопот полон рот, себе дороже. Понял? И она от таких подальше держится. Мой тебе совет, смени пластинку!

ГАЧИН. Я не могу сменить пластинку. Я рассказываю о том, что было. А был разговор с умной женщиной. Восхитительно умной женщиной. (Ольге.) Вы восхитительно умная женщина. По глазам вижу, что вы меня поняли.

ОЛЬГА. Вы к этому не привыкли?

ГАЧИН. Если честно – нет.

ОЛЬГА. Хорошо. Пусть вы – эхо. Но если я не хочу никуда идти?

ГАЧИН. Вы уже идете. Вы слушаете меня – значит идете. Вам надо было раньше прекратить этот разговор. Уже поздно. При этом то, что случится, не принесет нам счастья. Вы разочаруетесь во мне, а я разочаруюсь в вас. Потому что вы ищете в человеке больше, чем в нем есть. Я тоже.

ОЛЬГА. Тогда – почему поздно?

ГАЧИН. Потому что вам, как и мне, нравится состояние обреченности. Вы обречены на вечный поиск. Я это вижу.

ОЛЬГА. Возможно. Но почему бы мне не поискать в другом месте? Почему вы думаете, что я никак не пройду мимо вас?

ГАЧИН. Вы уже не прошли. Я могу оборвать разговор, но вам хочется продолжения. Вы мучаетесь, вы хотите понять. Скажите честно.

Пауза.

Что ж, я пошел. Я никогда больше не буду говорить с вами. Ни одного слова.

ОЛЬГА. Постойте. Мне все равно нечего делать. А вы занятно рассуждаете. Туманно, но занятно.

ЛУКОЯРОВ. Да чего тут занятного? Слушай, Саша, ты там сколько был? Полтора часа? Так вот, если ты так раскачивался, то тебе, чтобы успеть, надо было еще часов десять! Так что признайся, что ничего не было – и кончай болтать. У меня уши завяли, я серьезно говорю!

ГАЧИН. Хорошо. Я пропускаю дальнейший разговор. Только вам не понять, Дмитрий Сергеевич, как действуют на женщину смены ритма. Во всем, в том числе в разговоре. Начало было долгим, да, но потом буквально за десять минут стало все по-другому.

Пауза.

ЛУКОЯРОВ. Ну?

ГАЧИН. Что – ну?

ЛУКОЯРОВ. Как по-другому-то?

ГАЧИН. Я не хочу рассказывать. Надоело. Это не перескажешь.

ЦАПЛИН. Вы поговорили – и разошлись. Да?

ГАЧИН. Считай, что так.

ЛУКОЯРОВ. Ох, не люблю таких, как ты, Саша! Сильно не люблю! Она тебя просто послала с твоими ля-ля-фа-фа, вот и все!

ГАЧИН. Ладно. Ладно. Было примерно так. (Ольге.) Итак, я средний брат, я не так, не сяк, я терра инкогнита – вы тоже. У вас рука подрагивает.

ОЛЬГА. Вам кажется.

ГАЧИН. Вам хочется дотронуться до меня, чтобы убедиться, что я существую. Ну, дотроньтесь. А вдруг я и в самом деле – мираж? Ну?

Ольга подходит, дотрагивается.

Мы с вами похожи. Мы вечно ищем. И знаете что? Мы боимся найти! Нам нужно как можно скорее убедиться, что опять не то, опять ошибка – и успокоиться! (Берет ее за плечи.) Я хочу разрушить этот обман. Я хочу убедиться, что эти глаза – не самые красивые, эти губы – не самые манящие,

эта шея – не самая волнующая...

ЛУКОЯРОВ. Ниже, ниже спускайся, чего там!

ЦАПЛИН. Молчи!

ГАЧИН. А вам в свой черед хочется быстрее понять, что я такой же, как все – и даже хуже. Что мои влюбленные глаза – выдумка, голос – выдумка, плечи – выдумка!

ОЛЬГА. А если нет? Что мы будем тогда делать?

ГАЧИН. Этого не случится. Это бывало только в мифах и сказках.

ОЛЬГА. Но хотя бы на час, на день, на месяц? У меня так было.

ГАЧИН. Значит, уже не будет. Потому что это бывает один раз в жизни.

ОЛЬГА. Но было не так. Сейчас по-другому.

ГАЧИН. Это обман. Надо его разрушить.

ОЛЬГА. Я хочу его разрушить. Ты страшный человек.

ГАЧИН. Я знаю. Все страшно на этой земле.

ЛУКОЯРОВ. Не верю! Ну не верю, хоть режьте меня! Не бывает так! Вот мужчина, вот женщина – это я понимаю! Обнимаются – понимаю! А когда одни разговоры – ничего не понимаю! Врешь ты, Саша, как сивый мерин!

ГАЧИН. Если честно, то вру. (Цаплину.) Я вру, Паша. Просто я заранее все придумал, я ночь не спал, я думал, думал, думал...

ЦАПЛИН. Когда ты думаешь, ты сильно храпишь.

ГАЧИН. У тебя прорезалось остроумие? Я заснул только под утро. Я столько хотел сказать... И я говорил, говорил, а она вдруг...

ОЛЬГА. Послушай, Саша. Ты болтаешь, как десятиклассник. Кстати, я школу не закончила, так что не старайся. В чем дело? Ты не уверен в себе, что ль? Брось эту хренотень! Говорю тебе прямо: я люблю мужиков. Хобби у меня такое. Увлечение. И это не муж просил прислать работников, а я. Но не алкоголиков, не каких-нибудь там. А таких, знаешь, лохов вроде тебя – из простого народа. Они, во-первых, все здоровые, у них на блядство денег нет, так что никакого тебе СПИДа, никакой тебе венерики, терпеть не могу! У мужа все друзья сифилитики, он сам два раза лечился, паразит! Так что давай быстро скупывайся и лезь в постель! Быстро, быстро, тебе еще работать надо! Ну? Чего встал! Сымай рубашечку-то! (Стаскивает с него футболку.) Нет, ничего, ничего, бывает и хуже. (Ощупывает Гачина.) Конечно, подкачаться еще можно бы. Остальное рассмотрим после. Вали в душ, говорят тебе, пока не передумала. Кстати, если проболтаешься, убью. Или братки моего мужа убьют, ну, то есть, его обслуга. Жить хочешь? Тогда помалкивай!

ЦАПЛИН. А ты не помалкиваешь. Но жить хочешь, я же знаю. Из этого вывод – ничего не было.

ГАЧИН. Считай, что так. (Ольге.) Пшла прочь, стерва! Я и пальцем до тебя не дотронусь!

ОЛЬГА. Ну смотри у меня, гад! Если на тебя кирпич случайно упадет – не удивляйся! Проваливай, сволочь! Уходи! (Топочет ногами. Убегает.)

Пауза.

ЛУКОЯРОВ. Послушай, Саша...

ГАЧИН. Слушаю, Дмитрий Сергеевич.

ЛУКОЯРОВ. Ты большой фантазер, я это понял. Ты сейчас ничего больше не говори, скажи только одно слово: да или нет? Понимаешь? Да или нет. И смотри при этом на меня.

ГАЧИН. Да.

ЦАПЛИН. Вы врете! Вы оба врете! Или один кто-то врет. Так не бывает! Вы слишком разные! Если с ним ( на Лукоярова) – я пойму! Если с тобой – тоже пойму. Но чтобы вчера с ним, а сегодня с тобой – не верю!

ГАЧИН. Спроси ее сам.

ЦАПЛИН. Спроси сам! У вас одно и то же: спроси сам! Ясно же, что она не скажет! Хотя... Бывает всякое. Нет! Вы как раз и рассчитываете на то, что я не спрошу! Вы рассчитываете на мое благородство. Она ведь вам пригрозила, что вас убьют, если проболтаетесь. Поэтому вы рассчитываете, что я не захочу подставить вас под удар! Но я не такой уж благородный, к вашему сведению! Или... Или все-таки врете – и поэтому ничего не боитесь, она просто посмеется надо мной, вот и все – и пусть! Пусть смеется! Ольга Евгеньевна! Ольга Евгеньевна, можно вас? Ольга Евгеньевна!

ЛУКОЯРОВ. Откуда он ее отчество знает?

Гачин пожимает плечами.

Появляется Ольга.

ЦАПЛИН. Ольга Евгеньевна, не правда ли, я смешной человек? И вопросы у меня смешные. Я дурачок. Я Иванушка-дурачок, как говорил вам мой друг Саша. Он ведь говорил вам, что я Иванушка дурачок? Архетип!

ОЛЬГА. Он мне про вас вообще не говорил.

ЦАПЛИН. Конечно, это я так... А на эту работу вы нас наняли? Ну, то есть попросили, чтобы нас...

ОЛЬГА. С какой стати? Я в это не вмешиваюсь.

ЦАПЛИН. Да, конечно... Извините... (Вдруг кричит.) В душ и в постель, да? Да? Все просто, да?

ОЛЬГА. Не понимаю. Вы пьете? Это ваше дело, но вам же будет хуже.

ЦАПЛИН. Мы не пьем, Ольга Евгеньевна! Просто вот эти два человека – скоты! Понимаете? Они последние скоты. Вы должны прогнать их, потому что... В общем, они скоты, вот и все.

ОЛЬГА. Вы чем-то расстроены?

ЦАПЛИН. Нет. Я спокоен. Все нормально.

ОЛЬГА. Нет, вы не спокойны. Что-то у вас на душе. Заходите, поговорим. Завтра.

ЛУКОЯРОВ. А может, все трое вас навестим?

ОЛЬГА. Я не люблю общих разговоров. Я не люблю, когда говорят больше, чем два человека.

ЛУКОЯРОВ. У каждого свои вкусы.

ЦАПЛИН. Я не понял, извините. Вы приглашаете меня к себе?

ОЛЬГА. Да.

ЦАПЛИН. Поговорить?

ОЛЬГА. Да.

ЦАПЛИН. Как вот их?

ОЛЬГА. Они, положим, пришли сами.

ЦАПЛИН. Поговорить?

ОЛЬГА. Поговорить. Значит, завтра?

ЦАПЛИН. А если нет? Если – не хочу?

ОЛЬГА. Странный человек. Не хотите – ваше дело.

Уходит.

ЛУКОЯРОВ. Какая, все-таки, баба! Я работать не могу. Я здесь – а она там, наверху... Мне даже сон приснился: будто мы лежим на лугу. Цветочки-лепесточки, шмели зафигачивают, гудят, соловушки каркают, подлецы, – и над нами она, вся в розовом – летит, плывет. И поет! Такую красивую песню поет, что...

ЦАПЛИН. Ты врешь. Тебе не могут сниться такие сны! Тебе должно сниться... Мясо! Голое женское мясо, вот и все, и больше ты ничего не понимаешь и не любишь! И ты напускаешь на это мясо своего пса – и стоишь, и смотришь, как он рвет, кусает, а ты смеешься – вот какие сны тебе должны сниться!

ЛУКОЯРОВ (Гачину). Саша, я его сейчас ударю. Ты его друг, вступишься. Я и тебя ударю. Начнется драка. Тебе это нужно?

ГАЧИН. Цаплин, успокойся.

ЦАПЛИН. Я успокоился. Завтра. Все будет завтра. Вы врете. Завтра все станет ясно! Вы дразните меня! Вы все издеваетесь надо мной! Вы сговорились! Вы с ней сговорились! Точно, вы сговорились! Ладно! Посмотрим! (Начинает собирать мусор в носилки, хватает их один, тащит к выходу.)

ЛУКОЯРОВ. Слушай, пока этого психа нет, скажи мне.

ГАЧИН. Я уже сказал.

ЛУКОЯРОВ. Ты серьезно скажи. Ты ее в самом деле?

ГАЧИН. В самом деле. А ты?

ЛУКОЯРОВ. Я-то – понятно.

ГАЧИН. Да вот как раз непонятно. Я ведь спросил ее. Знаешь, бывают такие минуты, когда можно спрашивать. Она рассмеялась.

ЛУКОЯРОВ. А что ей еще делать? Она же не дура. У нее свои игрушки. Я

просто что хотел сказать.

ГАЧИН. Ну?

ЛУКОЯРОВ. Тебе деньги нужны?

ГАЧИН. Всегда.

ЛУКОЯРОВ. Я скопил кое-что. Порядочно. Могу отдать – всё. А ты не будешь путаться под ногами.

ГАЧИН. Неужели?

ЛУКОЯРОВ. Я первую бабу встретил, которую вот так... Женщину, понимаешь?

ГАЧИН. У нее муж.

ЛУКОЯРОВ. Это неважно. Устраню. Убью.

ГАЧИН. А если я денег не возьму? Если я тоже – первую встретил? За нами приехали.

Усмехнувшись, выходит.

ЛУКОЯРОВ. Тогда я тебя тоже убью, дурачка.

Задирает голову, смотрит вверх. Уходит.

ЗАТЕМНЕНИЕ

Конец первой части.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Гачин и Лукояров работают.

ЛУКОЯРОВ. Весь вечер вчера он молчал, сегодня все утро молчал. Учудит он что-нибудь.

ГАЧИН. Не учудит. Ничего он не учудит.

ЛУКОЯРОВ. А ты подумал?

ГАЧИН. Над чем?

ЛУКОЯРОВ. Я ведь серьезно.

ГАЧИН. Видишь ли, самое странное, что я теперь боюсь смерти. Потому что появилась эта женщина. И как мне выбрать, рассуди? Как? И умереть не хочу – и отказаться от нее не хочу. Как быть?

ЛУКОЯРОВ. Ты еще молодой. Ты другую найдешь – или после меня. Потому что я с ней не смогу долго жить. Я не выдержу. Я ее убью или себя убью. Я не выдержу. Понимаешь, я терпеть не умею. Люди– звери и сволочи, и я этого не умею терпеть. У меня вся жизнь из-за этого наперекосяк. Начальничек один наехал на меня, я его в бетономешалку сунул.

ГАЧИН. Работающую?

ЛУКОЯРОВ. Нет. Но она водой залита была, чуть не утонул начальничек. Судить хотели, еле отмазался. А главное – бабы. Без них ведь нельзя, так?

ГАЧИН. Так.

ЛУКОЯРОВ. Слушай, Саша, ты не издевайся, пожалуйста. Я, конечно, не такой образованный, я мудрых вещей не говорю, но я говорю по жизни. И ты рожи не строй, ладно?

ГАЧИН. Я не строю.

ЛУКОЯРОВ. Ну, значит, мне показалось, извини. Так вот, бабы. Женщины. Девушки. Я их столько имел, сколько у тебя волос на голове. Но суть не в этом. Я по молодости как их проверял? Я хорошо зарабатывал. И я вел девушку в ресторан. И обрати внимание на ситуацию. Она пришла со мной, так? Она угощается за мой счет, выпивает – но даже не в этом дело. Она со мной пришла. И каждая! – я тебе серьезно говорю! – каждая головой вертит! Понимаешь? Она со мной пришла, садится – и тут же начинает вертеть головой! Кого ищет? Зачем? А так, на всякий случай. Понимаешь? То есть если по человечески: ты пришла со мной, так? Беседуй со мной, гляди на меня, ведь ты со мной пришла. Зачем головой-то вертеть? Я же на тебя смотрю, я головой не верчу! Обидно, понимаешь? Я одной в морду прямо дал, у нее шея вот так вот, на триста шестьдесят градусов вертелась!... Понимаешь?

ГАЧИН. Не понимаю. Люди – подлецы, бабы – предательницы и головой вертят. Зачем же ты вдруг... То есть представим такую маловероятную возможность, что она в тебя влюбляется, бросает мужа и так далее. Но ты же сам говоришь, что не вытерпишь. Ревновать начнешь, ее убьешь, себя убьешь. Зачем?

ЛУКЕЯРРОВ. Не знаю. То есть пусть она даже стерва, даже точно стерва, но вот головой она не вертит.

ГАЧИН. А ты был с ней в ресторане?

ЛУКОЯРОВ. Я без ресторана вижу. Я вот с ней говорил – и она так смотрела... Так слушала! – как человек человека, понимаешь? Первая женщина так слушает. То есть что ты говоришь, то она и слушает, понимаешь?

ГАЧИН. Понимаю. Это ты заметил точно. Но она и меня так слушала.

ЛУКОЯРОВ. Пускай! Но когда она со мной – она со мной! Без притворства, понимаешь? Другие тоже умеют: ах, только тебя, только тебе! Очень ловко получается. А у нее как-то просто – и честно, понимаешь? Она со мной – и со мной, и все! А остальное – прощу!

ГАЧИН. Точно простишь?

ЛУКЕОЯРОВ. Не знаю... Главное – женщина! Все звери и сволочи, а она – женщина!

ГАЧИН. Похоже, вы просто впервые в жизни влюбились, Дмитрий Сергеевич.

ЛУКОЯРОВ. Это мое дело. Ты только не мешай, Саша. Ты ей нравишься, я вижу, хотя ты и не смог. Ведь не смог.

ГАЧИН. И ты не смог.

ЛУКОЯРОВ. И я не смог. Это только твой Паша-придурок поверил. Ты давно с ним дружишь?

ГАЧИН. Давно. Он не придурок. Он на тебя похож.

ЛУКОЯРОВ. Неужели?

ГАЧИН. Он тоже всех людей считает сволочами, только ты к этому привык, а он никак не привыкнет. С детства. Дергается, психует. Жену измучал. Она его лет десять терпела. Ревнивый страшно. Причем она сперва даже и не помышляла. Она со злости и начала. Со мной даже.

ЛУКОЯРОВ. Нехорошо. Где же твои эти самые? Принципы твои где? Дружба – святое дело!

ГАЧИН. Дружба дружбой... Я ему завидовал. Надо же, такая женщина за такого дурачка вышла. А она его любила просто. Ну, я ему и нагадил по-дружески. Я не старался, она сама... Мне даже приятно было: и ты, значит, не хрустальная. А казалось-то, казалось!

ЛУКОЯРОВ. Ты сейчас будешь смеяться, но я скажу. Я просто скажу: мужик он от природы кто? Охотник. Убийца. Воин. Сволочь, то есть. То есть зверь. Ну, то есть... Ну, понятно, в общем... Но женщина! Она мать, так? Она это самое... Она хранительница очага! Она женщина! Мужики осволочились, ладно. Но женщина должна остаться или нет? Смешно говорю?

ГАЧИН. Да нет. Вещи, конечно, известные, обычные. Но до чего иногда приятно послушать обычные вещи...

ЛУКОЯРОВ. Значит, договорились? Не мешаешь мне? Ты ведь знаешь про это, женат был, любил ведь ее?

ГАЧИН. Не был я женат. Просто – уезжал. Уехал на шесть лет, хотел... Да мало ли... Ничего не вышло. Вернулся. Как уехал, так и вернулся. И меня это, как бы тебе сказать...

ЛУКОЯРОВ. Угнетало?

ГАЧИН. Спасибо. Угнетало, вот именно. И вот я пришел к кому-то, выпил – и начал заливать. Что встретил необыкновенную женщину, отбил ее у мужа, любовь до гроба и так далее. А она умерла у меня на руках. Море слез и цветов, буря оваций. Нет, серьезно. Меня как артиста в разные дома приглашали – чтобы послушать. Люди любят красивые истории. Но я ведь знал, что так и будет. Что будет женщина. Что я с ума сойду.

ЛУКОЯРОВ. И что она умрет, что ли? Ты не каркай.

ГАЧИН. Не обязательно. Но что-то случится. Так что, Дмитрий Сергеевич, ты меня не пугай. С чего ты взял вообще, что у тебя есть хоть один шанс? Ты инвалид второй группы.

ЛУКОЯРОВ. Вранье!

ГАЧИН. Хорошо, пусть не инвалид. Но ты уже в возрасте, ты некрасив, ты необразован, ты... Кто ты? Чем ты рассчитываешь ее взять?

ЛУКОЯРОВ. Тем же самым. У меня с бабами проблемы были только сначала: ну, раскрутить, туда, сюда. Главное – в постель уложить. А дальше уже все.

ГАЧИН. Ты такой гений в этом смысле?

ЛУКОЯРОВ. Да, я гений в этом смысле. Я умею делать это грустно, задумчиво и медленно. По четыре часа подряд. Меня в книгу рекордов Гиннесса заносить можно.

ГАЧИН. В этом и ошибка. У этой женщины тонкий слух, она любит слушать. А ты не умеешь говорить.

ЛУКОЯРОВ. Значит, не поладим?

ГАЧИН. Нет.

Пауза.

Интересно, о чем Паша там рассусоливает...

Пауза.

Сколько прошло?

ЛУКОЯРОВ. Я не засекал.

Пауза.

ГАЧИН. Надо поработать, что ли?

ЛУКОЯРОВ. Давно пора.

Пауза.

Появляется ЦАПЛИН.

ГАЧИН. Ну? Излил душу, Пашенька?

Цаплин не отвечает. Садится у стены.

ЛУКОЯРОВ. Еще один готов. Мужики, а может на спичках разыграем? Коротая побеждает – и действует, остальные в стороне. А?

Ответа нет. Он берет дрель, начинает сверлить.

ЦАПЛИН. Перестань! Перестань, я сказал, перестань!

ЛУКОЯРОВ. В чем дело, нервный?

ЦАПЛИН. В чем? А ни в чем! Я хочу рассказать. Вы же рассказывали – и я хочу рассказать. Вы очень артистичные люди. Как все подлецы. Я тоже артистичный, хоть и не подлец. Я умею рассказывать, да, я люблю, мне только настроиться, я как раз настроился!.. В общем, я захожу, она, само собой, в ванной, голая, потом запускает меня, то есть приглашает, я ей спинку мылом мылю, потом, значит, ну, все нормально, какие проблемы – в постель, в постель – и понеслось, и понеслось! Умора!

Пауза.

Появляется Ольга.

ОЛЬГА. Что вы стоите там? Вы стучали?

ЦАПЛИН. Куда?

ОЛЬГА. В дверь?

ЦАПЛИН. Нет.

ОЛЬГА. Значит, вошли без стука?

ЦАПЛИН. Дверь открыта была.

ОЛЬГА. Ладно, все равно. Проходите. Чай, кофе?

ЦАПЛИН. Выпить. Если можно.

ОЛЬГА. Вы, говорят, запойный. Извините.

ЦАПЛИН. Да. Был. Лучше чаю. С лимоном. Слушайте, как вы со мной разговариваете! Девчонка! Ты мне почти в дочери годишься! Или в племянницы! Как ты говоришь со мной! Я не твой холуй, не раб твой, я... Я старше, я умнее! Почему ты говоришь со мной, как с больным? Что за хамство? И что за фальшь вообще?

ОЛЬГА. Вы куда-то торопитесь?

ЦАПЛИН. Я? Нет...

ОЛЬГА. Тогда не кричите так, сядьте, выпейте чаю. Время есть. Вы успеете сказать все, что хотите.

ЦАПЛИН. Я не кричу. Мне просто досадно. То есть... Нет, без сахара. Или с сахаром, ладно. Коньяка бы немножко.

ОЛЬГА. Вы уверены?

ЦАПЛИН. Лучше не надо. Обойдусь.

Пьет чай. Обжигается.

ОЛЬГА. Горячий.

ЦАПЛИН. Да.

ОЛЬГА. Вот теперь можно поговорить. Вы говорили про какую-то фальшь.

ЦАПЛИН. Да. Поймите, девочка... Для вас это игра. Не знаю, во что вы играете. В царевну Клеопатру, может быть. Вы знаете эту историю? У вас образование есть вообще?

ОЛЬГА. Высшее. Диссертацию даже пишу кандидатскую.

ЦАПЛИН. Да? А по какой теме?

ОЛЬГА. Частная тема. По психологии.

ЦАПЛИН. В самом деле?

ОЛЬГА. В самом деле. По ночам пишу, привыкла со студенческих пор. В общежитии невозможно было днем. Я занималась ночью. Койка моя стояла за шкафом, я притащила лист фанерный, большой, ребята помогли. На ночь отгораживалась, включала лампу– и было так хорошо, уютно... Вот... Пишу по ночам, а потом сплю, поэтому вы приходите во второй половине дня.

ЦАПЛИН. А муж кто?

ОЛЬГА. Хороший человек. Гений. Изобретатель. Несколько патентов продал за границей. Теперь спросите, люблю я его или нет. Все спрашивают.

ЦАПЛИН. Почему?

ОЛЬГА. Не знаю. Все уверены, что муж у меня – старый пузатый бандит или директор банка, или спекулянт большого масштаба. Наверно, так хочется думать. И всем хочется думать, что я его не люблю.

ЦАПЛИН. А вы – любите?

ОЛЬГА. Да. Нормально, обычно. Это дорогой для меня человек.

ЦАПЛИН. Это хорошо. Но зачем он такие гадости делает? Зачем ему сюда водят тех, кого на пятнадцать суток посадили?

ОЛЬГА. Это не он, это прораб. Может, это не совсем хорошо. Но работа – всего полдня. И уже два месяца не могут сделать одну комнату. Значит, как говорится, непыльная работа. Ведь так?

ЦАПЛИН. В общем, да. (Ироническая всеведущая улыбка.) Итак, пишете научный труд, муж – изобретатель. И все хорошо?