Текст книги "Антиабсурд, или Книга для тех, кто не любит читать"

Автор книги: Алексей Слаповский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

Прохоров вылезает из воды.

– Чего это вы?

– При чем тут мы? – удивляется Прохоров. – Это я. В воду упал. Напился. Теперь – протрезвел...

Мечькин посещает свою бывшую жену и дочь. Странный разговор. Вроде, ни о чем. Мечькин ходит по квартире и сварливо отмечает различные бытовые прорехи: в форточке стекло разбито, у кресла колесико отвалилось, обои совершенно не те наклеили – и не так!... И почему-то кажется, что он вот-вот скажет: давайте опять вместе жить. Фотоаппарат с собой принес. Фотографией вот начал увлекаться. Дорогой аппарат, со сменными объективами. А почему себе не позволить? Я человек свободный, одинокий. Даже алиментов не плачу. А помогать просто так – вы гордые, не берете. «Я возьму, – смеется дочь. – Но мне много надо!» – «Ладно, – говорит Мечькин. – Давайте, что ли, снимемся. Он с автоматом, сейчас налажу...» Налаживает, снимаются... На глазах у бывшей жены слезы. "Что ты? " – спрашивает Мечькин. «Отстань! И проваливай вообще!» – кричит жена. Дочь спокойнее. «Заходи», – говорит.

Дальше.

Мечькин затевает с Маришечкой разговор о том, что она похожа на его дочь. Поэтому мне и кажется, что я тебя люблю, а на самом деле я тебя не люблю, я в тебе свою дочь люблю, говорит он. Маришечке смешны эти потуги психоаналитика-самородка. Но изъявляет вдруг желание познакомиться с дочерью.

Что ж.

Мечькин знакомит, и молодые женщины удивительно быстро находят общий язык, а Мечькин себя чувствует при них папашей. Ему и радостно, и неловко. Он ведет их в парк (любимое его место). Двое молодых людей подходят и, не обращая внимания на Мечькина, заводят с девушками затейливый разговор. Мечькин терпит, терпит, не выдерживает, говорит молодым людям тяжеловесные колкости. То резко обижаются и из галантных кавалеров превращаются в петуховатых простаков с кулаками. Драка. Он побивает их – достаточно деликатно, без крови, а тут милиция. «Беги!» – просят дочь и Маришечка. Не бежит. Гордость...

Дальше.

– Давай поженимся, – предлагает вдруг Маришечка. – Только извини, но я не Маришечка.

И говорит ему, что зовут ее Светланой, что имени она этого не любит, что у нее родители обеспеченные, друзья богатые, покровители были, все было. В общем-то и есть. Родители не удивляются, когда она пропадает на недели, на месяцы. Но куда б ни уезжала, возвращается. И опять – все тот же круг, те же люди. И опять захотелось уехать. И вдруг выяснила, что уехать сюда вот, на многоэтажную окраину города, сокровеннее и надежнее, чем куда-нибудь в Магадан. Годами можно жить, и никого из знакомых не встретишь. Пустынно здесь и безлюдно, хотя людей больше, чем во всем остальном городе. Тихо. Спокойно. Днем кругом только дети и старухи. Читай книги, думай.

Мечькин говорит, что зарабатывает мало.

– Проживем!

Говорит, что стар и некрасив.

– Уже слышала.

Говорит, что детей от нее захочет.

– Рожу.

Молчит Мечькин. А потом говорит, что не верит ей.

– А ты поверь!

– Не могу! – отрезает Мечькин. – Ты полгодика со мной поживешь, и все, а я...

– Почему полгодика?

– Потому что больше со мной нельзя прожить! Бывшая пожила чуть-чуть – и взвыла. Нудный я, скучный, унылый. Хобби у меня нету! Только пиво и телевизор!.. Я любой бабе жизнь заем. Ревнивый еще потому что. И вообще – все! Уходи!

Она не уходит. Он исчезает сам. Он ночует на работе. Он пьет.

Он заходит к Прохорову.

Просит Прохорова съездить к нему домой. Просто узнать: там ли она.

Прохоров едет.

Ее нет. Записка с номером телефона.

Он не показывает ее Мечькину.

Мечькин возвращается домой, а Прохоров звонит Маришечке, встречается с ней.

Они сидели в летнем кафе.

– Что там с Мечькиным? – спросила Маришечка (пусть она так ею и остается). – Почему он не позвонил?

– Он посылал меня домой, я нашел твою записку. И не дал ему. Для его же безопасности. Ему это не нужно. Он раскусил тебя. Ты экспериментаторша. Тебе очень скучно и ты пробуешь для себя в жизни разные варианты. Самые смешные, самые дикие. Я предлагаю тебе выйти замуж за вождя племени бушменов.

– Или за тебя?

– Или за меня. Тебе же все равно. А раз тебе все равно, почему не сделать мне удовольствие? Ты мне очень нравишься. Я тебя почти люблю. Почему бы тебе не сделать хоть одно доброе дело – просто так?

– Переспать с тобой, что ли?

– Это тоже вариант. Глядишь, собью охотку. Как моему знакомому жена говорит. Он не алкоголик, но иногда очень хочет выпить. И она, мудрая женщина, говорит: «Возьми уж бутылку, выпей, сбей охотку!»

– А если охотка не собьется?

– Я буду счастлив. Я привык к неразделенной любви. Я любил – меня нет. И наоборот. Я люблю сильные чувства.

– Вот от таких разговоров меня тошнит, – сказала Маришечка. – И ты ведь не врешь, не заигрываешь, ты все натурально говоришь – и ужасно ненатурально получается. А Мечькин домой вернулся?

– Он к жене вернулся. Верней, она к нему. Ну, то есть, сошлись.

– Дочь у него замечательная.

– А ты детей хочешь?

– Пока нет. Я бездетная по натуре.

– Это точно.

– Ты меня насквозь видишь? Интеллектуал, само собой! Мне с тобой скучно.

– Мне тоже. Жаль, что ты не дура. Мне ведь начхать на твой ум. Меня красота твоя с ума сводит.

– Мужской климакс.

– Я настойчивый. Я обвораживать умею. Еще неделю разговоров – и ты запутаешься в моих сетях. Или – одна ночь. Выбирай.

– Одна ночь, ладно. В самом деле, почему не уступить, если человеку так хочется? Люблю вообще жить в чужих домах. Такое увлечение у меня. Путешествие в чужую жизнь.

– Стоп! – кричит Володя.

– Что? Что? – я внутренне переминаюсь от нетерпения.

– Вот название! ПУТЕШЕСТВИЕ В ЧУЖУЮ ЖИЗНЬ! Класс!

– Может быть, может быть. С меня бутылка. Так... О чем они у меня там?... В общем, она: путешествие в чужую жизнь. А он:

– Ты жить у меня собралась?

– Одна ночь – это уже жить. Хотя бы одну ночь.

– Я передумал. Я не хочу сбивать охотку.

– Ясно. Ты мстительный?

– Нет. Просто тоже экспериментирую. Видишь ли, я в два раза дольше тебя живу на свете и знаю то, о чем ты только догадываешься. Любви, как состояния, нет. То есть как состояние может быть, но.... В общем, это скорее история, жанр, в котором человек некоторое время пребывает. Для простоты мы говорим: любовь. На самом деле это, повторяю, история. Бывает любовь о любви, любовь о ненависти – и даже любовь о равнодушии. О деньгах, о злобе, о мщении, о похоти, о страсти... тысяча вариантов! У меня вот к тебе любовь о любви. Мне хочется, чтобы была эта история. Но я проживу и без нее. Ничего. Найду другую любовь о любви. Или о похоти.

– Нашел уже.

– Ну, считай, что так.

– Больно красиво говорят, – сомневается Володя.

– Пусть, не мешай! Они – такие!

Она встала. И сказала Прохорову:

– Самое интересное... У меня ощущение, что мы бы поладили. В самом обычном смысле. В человеческом.

– У меня тоже, – сказал Прохоров.

– Но моя любовь не о тебе.

– Жаль.

– Мне тоже...

И вот финал. Утро. Дочь Мечькина спит спокойно, безмятежно. Бывшая жена его с заспанным лицом выходит на балкон. Закуривает. Глядит вдаль.

Маришечка с заспанным лицом встает – тяжело – с постели. Чьи-то ноги торчат из-под одеяла. Она выходит на балкон. Закуривает. Глядит вдаль.

Мечькин с заспанным и опухшим лицом просыпается, нашаривает горлышко бутылки возле постели. Пьет лежа. Встает. Идет на балкон. Закуривает. Глядит вдаль. Все.

– Допустим, – говорит Володя.

– Что, не нравится?

– Да нет, вообще-то ничего. Если разработать. А идея, мораль?

– Тебе надо?

– Для дураков. Если спросят.

– Запросто! Я им скажу: идея, скажу, состоит из четырех составляющих. Первая – идея образа Мечькина: человек не может поверить, что он достоин любви и счастья. Жил без них – и вдруг! Не может – и не хочет. Вторая: идея образа Маришечки: мечтается ей полюбить. Ищет. Придумывает. Не может. Но хочет. Плюс к этому, ты правильно заметил, странное увлечение: пожить в чужой жизни. Красивый такой вампиризм.

– Только чтобы очень красивый!

– Будет очень. Будет даже анти-вампиризм. Даже донорство. Не чужую кровь пить, а свою влить. Дальше. Третья идея: идея образа Прохоров. Человек привык к победам. Уязвлен. И уже близок к реваншу, но, во-первых, понимает, что это будет победа не над душой и даже не над телом, а всего лишь над настроением женщины, во-вторых, он желает иметь для себя нечто недостигнутое. Это помогает жить некоторым. Четвертая идея – идея образа бывшей жены Мечькина: и простить себе ошибки не может, и вернуться к Мечькину не может, вдали – любит, вблизи —ненавидит. Этим и живет. В совокупности, объясню я дуракам, эти отдельные образы создают обобщенный образ нашего современника, человека, самим собой измученного, самому себе неверящего, «человека неестественного», в отличие от того «естественного», о котором мечтал и писал Андрей Платонов.

– Допустим. А дочь-красавица зачем? Для противопоставления, что ли?

– А ни зачем. У нее идеи нет: она просто красива и ей просто нравится жить. А главное – чем больше красавиц в кино, тем лучше.

– Вот тут ты прав! Тогда, может, так сделаем: в этого твоего Мечькина не одна, а сразу две красавицы влюбляются. Всерьез!

– И одна убивает другую. Она работает в НИИ «Микроб», исследует неведомые вирусы. И открывает вирус, который съедает человека в три дня, не оставляя следов.

– Но та успевает передать вирус Мечькину, – подхватывает Володя, —а Мечькин – злодейке. А злодейка – мужу (она ведь замужем). И начинается эпидемия. Охвачен весь город.

– Что город! Страна, мир!

– Который красота не спасла, а погубила!

Мы хохочем, мы придумываем все новые подробности гибели мира с непременным последующим спасением, мы уничтожаем только что созданный сюжет; так часто с нами бывало – когда, понимая, что замыслы наши останутся при нас, мы сами начинали издеваться над ними, высмеивать их, пародировать их —и нам казалось, что ничего не жаль, потому что все еще будет, даже, возможно, и то, чего не может быть...

15 июля 1998 г.

О любвях

Цветы-1
(Упражнение на безударные гласные.
Пропущенные буквы вставить.)

Как много цв...тов! Они ж...лтеют, с...неют, кр...снеют. Они л...жат б...льшими грудами. Все гл...дят на т...бя. Все х...тят понравиться т...бе. Б...ри любой цв...ток и иди на х...р!

Цветы-2
(Задача)

В день знакомства Дан Засуки преподнес красавице Койко Етидзу букет цветов стоимостью 1 000 иен.

В день сближения он преподнес ей букет стоимостью 5 000 иен.

В ознаменование светлого весеннего дня и своего хорошего настроения он преподнес ей букет стоимостью 13 000 иен.

За три года отношений Дан Засуки преподнес Койко Етидзу цветов на сумму 346 728 иен.

Вопрос: на какую сумму расщедрился бы Дан Засуки, если бы он любил Койко Етидзу (учитывая, что нам известно, что все эти три года он не любил ее, а просто так)?

Цветы-3
(Китайская легенда)

На вершине высокой горы Цун Цы растет цветок, обладающий удивительными свойствами: если юноша сорвет его, стебель съест, а лепестки разотрет и пустит по ветру, то его полюбит любая девушка, какую только он пожелает. И есть старики, которые хвастают тем, что испробовали на себе чудодейственную силу цветка. Но в том тайна, что никто не знает, где находится гора Цун Цы, да и есть ли она вообще на свете.

Цветы-4

Роза коричная (Rosa cinnamomea) – многолетнее растение, кустарник до 2 м. высоты. Ветви красноватые, блестящие; нецветущие побеги с частыми, тонкими, прямыми шипами, иногда вниз отогнутыми; цветущие ветви с твердыми, изогнутыми, попарно расположенными у основания черешков шипами. Листья очередные, черешковые, непарнолистые с прилистниками, листочков 5—7 пар, овальные, по краю мелкопильчатые. Цветки крупные, розовые, одиночные. Чашечка пятираздельная, при плодах вверхстоящая. Плоды ложные, яйцевидные, ягоднообразные, ярко-красные с многими плодиками-семянками.

Обычное название – шиповник.

Мужская правота

– Надоело! – мысленно воскликнула жена, подавая мужу тарелку щей. – Я работаю, как проклятая, и я тебе еще ужин должна готовить! А ты даже и не ищешь работу!

– Во-первых что делать, если у меня руки под кий заточены, – мысленно ответил муж, хлебая щи. – Во-вторых, если кому-то нравится работать где попало, то другие ищут работу для души! Соли мало.

– Я так больше не могу! – молча сказала жена, бросая в щи щепотку соли. – Все. Слушай правду. Я больше не люблю тебя.

– Зато я тебя люблю, – молча ответил муж, размешивая соль в щах.

– Врешь! – молча сказала жена, поджаривая яичницу. – Ты вон к больным родителям полгода на соседнюю улицу не сходишь! Ты и себя-то не любишь! Пузо отрастил! Два зуба у тебя гниют и воняют! А ты еще молодой!

– Я молодым буду всегда, – молча ответил муж, дохлебывая щи и приосаниваясь. – А зубы что ж. Догниют до конца – и перестанут вонять. На дантиста у меня денег нет.

– Как ты можешь жить с женщиной, которая тебя ненавидит? – молча спросила жена, швыряя перед мужем тарелку с яичницей. – Ведь я ненавижу тебя. Твою ухмылку, твою рожу вообще, твой голос, твои глаза, все! Давай разведемся и разменяем квартиру! Все-таки три комнаты, центр! Мне с дочерью двухкомнатную малогабаритку дадут, тебе однокомнатную тоже где-нибудь. Будь хоть раз человеком!

– Щас прям! – молча ответил муж, кушая яичницу. – Ты меня оскорбляешь, а я тебе благодеяния должен делать? Квартиру тебе устраивать, чтобы ты на глазах малолетней дочери с хахалями встречалась?

– Да есть уже хахаль, есть! – молча закричала, признаваясь, жена. – И не хахаль, а любовник! Он в сто раз лучше тебя. Жаль, не может уйти из семьи, но все равно, мы счастливы! Заметь, мы уже полгода с тобой ничего интимного не имеем!

– И хорошо, – молча ответил муж, корочкой очищая тарелку. – С какой стати я буду иметь что-то интимное с гулящей женщиной? Мне претит.

– То есть ты меня тоже ненавидишь? – с надеждой молча спросила жена, убирая тарелку.

– Еще как! – молча сказал муж, знаком показывая, чтобы она налила ему чаю.

– Тогда зачем же нам жить вместе?! – молча изумилась жена, наливая ему чай.

– Потому что ты без меня окончательно скурвишься, – молча ответил муж. – Чего это чай жидкий, как моча?

– Ты дождешься, – молча закричала жена, подливая заварки, – что я когда-нибудь отравлю тебя! Я уже думала об этом! Я не сплю уже ночами, мечтаю, чтобы ты под машину попал, чтобы ты смертельно заболел, чтобы... Тебе не страшно?

– Страшно пусть будет тому, у кого совесть грязная, – молча ответил муж, насыпая в чашку чая шесть ложек сахара. – А у меня она чистая.

– Господи, за что? – молча простонала жена.

Муж хмыкнул и молча промолчал.

А потом велел ей стелить широкую супружескую кровать, купленную для них родителями перед свадьбой четыре года назад.

– Я не выдержу! – молча плакала жена, застилая постель.

– Выдержишь, никуда не денешься! – молча зевнул муж.

И оказался совершенно прав: жена выдержала и никуда не делась, через одиннадцать лет отношения их наладились. По крайней мере ежевечерние ссоры прекратились и они ужинают молча, смотря по телевизору сериал «Тихий ангел», который им обоим нравится.

Племенная любовь

Ду Ру пришла пора жениться. А обычай в их племени был таков: созревший юноша подходит к девушке и говорит:

– Ыз? – то есть: «Хочешь быть моей женой?»

И она отвечает или «На», то есть «Да», или «По ше на», то есть «Нет».

И вот Ду Ру подошел к Фу Ты.

– Ыз?

– По ше на.

Ладно. Подошел к ее сестре Ну Ты.

– Ыз?

– По ше на!

Обидно. Подошел тогда к третьей сестре Гну Ты.

– Ыз?

– По ше на!

И так, к кому бы ни подошел Ду Ру, никто не хотел за него замуж. И не то чтобы он беден или некрасив был, но вот как-то не совпадало что-то. А главное, подумал, Ду Ру, наверное, есть в нем что-то такое, что настраивает девушек на смешливый лад (когда приезжали белые люди, его всегда заставляли валять дурака, строить гимасы и корчиться, уверяя белых, что это есть древние пояски и обычаи; белые охотно фотографировали, давая за это деньги, которые брали себе хитроумные старейшины).

Но Ду Ру хоть и смешон был, а не дурак. Осмыслив свои действия, он решил поступить иначе.

Он подошел опять к той же Фу Ты, выпалил:

– Ыз? – и убежал. Только розовые пятки сверкали.

Растерявшаяся Фу Ты только проборматала:

– Муд Ил Ло! – что означало «вот чудак».

Она бродила по селению и окрестностям, что сказать этому идиоту: «По ше на». Но выяснилось, что он отправился на охоту.

Прошел день, второй, третий.

Никто не беспокоился: такое бывало. Или вернется – или пропадет. Никто не способен помочь, судьбу человека решает всесильный Ам Бетс.

И тогда Фу Ты отправилась в лес.

И через полдня, обнаруживая следы Ду Ру с помощью острого взгляда и тонкого нюха, она нашла его безмятежно спящим на полянке.

– На! На! – завопила счастливая и до смерти влюбившаяся Фу Ты, падая на Ду Ру и обнимая его.

– Давно бы так, дура, – сказал Ду Ру, мощный спросонья, переворачивая Фу Ты и овладевая ею.

А всесильный Свезз Ло (лесное имя одного и того же бога) шептал в листьях деревьях:

– Го-ди, го-ди! – что означало: «Держи паузу!»

Любовь будущего

Человек мужского рода Д. (или сокращенно ч.м.р., или, по-другому, чмэр) захотел спариться с человеком женского рода Л. (или ч.ж.р – или, скажем, чжэра). Но чжэра Л. в это время стремилась спариться с чмэром М. И ей это удалось.

Через три года она бросила чмэра М., и чмэр Д. тут же приступил к ней. Но чжэра Л. успела уже захотеть спариться с чмэром Н. И ей это удалось.

Через пять лет она бросила чмэра Н., и чмэр Д. тут как тут. Он уже руки протянул, но чжэра Л. увернулась, потому что сильно захотела чмэра О.

Через два месяца она бросила чмэра О., и чмэр Д. обнял ее крепко и дал понять.

И она уже склонилась, но, склоняясь, заметила игристого чмэра П. и бросилась к нему. И, по обыкновению, добилась своего.

Через полгода она бросила чмэра П., и чмэр Д., улучив момент, наконец спарился с ней. Три дня и три ночи они не расставались. Чжэра Л. оказалась удивлена и довольна. Она оказалась счастлива.

Утром четвертого дня безумно окрыленный чмэр Д. вышел на улицу, чтобы пройти по улице, щурясь на солнце, и купить шампанского в ближайшем магазине. Купив его на соседней улице, он пошел назад. Он свернул на улицу, где жила и ждала его счастливая чжэра Л., и лицом к лицу столкнулся с девушкой женского пола (дэжэпэ) неизвестного имени. Он остановился, как вкопанный. Дэжэпэ была юна и хмельна. Кожный покров ее был цвета подсолнечного масла (производства Милюхинской маслобойни, знаете такое? – с горчинкой...), на нем (на покрове) там и сям посверкивали золотистые волоски. Нижние конечности дэжэпэ были длинны, верхние тонки, но округлы. Два бугорочка молочных желез сквозь тонкую маечку иглами впились в мозг Д. Эта маечка открывала вопиющей гладкости кожную обтяжку брюшной полости (и невероятно было представить, что там, как у всех, десятки метров толстых и тонких кишок, казалось – лишь однородная плотная плоть), кроме маечки на ней были короткие шорты, топорщащиеся слегка складками в области логова лона... Эта дэжэпэ была утренне свежей, несмотря на хмель, но она несла в себе и темную, сладкую, как боль, ночь. И были у нее еще невероятно белые зубы. Улыбнувшись этими белыми зубами, дэжэпэ сказала:

– Опохмелиться мне несешь, чмэр?

Д. промолчал.

Она засмеялась, взяла у него бутылку, откупорила и стала пить, обливаясь влагой и пеной, запрокинув голову, и игра горла ее, в котором двигались кольца трахеи, перекатываясь под кожей, чуть менее смуглой, чем все остальное, свела с ума чмэра Д. окончательно.

А чжэра Л. не дождалась его ни в этот день, ни на следующий, ни через неделю, ни через год.

История эта абсолютно правдива, жаль только, что не может подтвердить это сам чмэр Д., потому что с того дня его никто нигде и никогда не видел.

Разбойная любовь

Стенька Разин, досыта натешившись с запуганной измученной персиянкой, хмуро глядел в ее напрочь непонятные глаза и говорил:

– Чего молчишь, дура? Учись по-нашему! Дескать, дроля мой! Коханый, любый, ненаглядный. Мы ж не собаки, чтобы молчаком-то? Ай?

Персиянка молчала.

– Учись, говорю! – велел Степан. – Дроля! Ну? Скажи: дроля! Дро-ля, харя твоя бусурманская!

Персиянка молчала.

Степан схватил ее за руку и поволок из шатра, шагая через тела сотоварищей – пьющих или спящих или неутомимо, с конским ржаньем, бесчещущих персидских девок (некоторых до полусмерти уже доконали).

Никто не обратил на атамана внимания (потому что в гульбе нет атамана).

Степан подвел персиянку к борту.

– Последний раз прошу! – закричал чуть не со слезой Степан, разогревая в себе истошную кровавую жалость к человеческой жизни, над которой он хозяин. – Скажи: дроля!

Дрожащие губы персиянки произнесли:

– Дьдь... дьдье... ля...

– Не можешь по-нашему – не берись! – рассудил Степан и урезал персиянку по морде – как он привык, как русский мужик всегда бабу бьет, не балуясь иноземно пощечинкой, а полновесным кулаком – не бабу, в общем-то, бья, а человеческого друга, спутника или врага жизни.

Персиянка кувыркнулась за борт.

Степан стал плакать и пинать ногами сотоварищей, чтобы бросились и спасли любу его дорогую персиянскую, ненаглядную, сулил злато и серебро.

Сотоварищи посылали его ленивым матом.