Текст книги "Великий князь"

Автор книги: Алексей Кулаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

  Увы, были и плохие моменты: и первым из них было то, что пружина кремневого замка стабильно ломалась-портилась.

  "С-сволочь!".

  Второй печалью являлось то, что для выделки новых ружей использовался тульский уклад, прочность которого во время морозов вызывала сильные сомнения. Металлургия на Урале была в стадии зарождения – только-только заложили необходимые рудники-шахты и наметили контур первого из пяти заводов... Короче, до первого чугуна, железа и стали там было еще далеко.

  "Как вариант, можно использовать в качестве сырья шведское железо – но цена конечного продукта!.. С другой же стороны, такой стали и надо всего-то пару тонн, для обеспечения учебного процесса в Александровской слободе. А будущие опричники могут покамест и с ружьями из тульского уклада побегать".

  – Не так уж и дорого получается вроде?

  – Димитрий Иванович?..

  Очнувшись от размышлений, царевич аккуратно уложил отчет в отдельный лоток на столе и вопросительно изогнул брови – что там насчет седельных и поясных пистолей? При виде очередного шедевра каллиграфии в исполнении Бутурлина, хозяин покоев отчетливо поморщился:

  – Если у самого не выходит хорошо писать, найди того, кто будет это делать за тебя.

  – Слушаюсь, государь-наследник!..

  Учитывая тот факт, что за надежность возможного писаря отвечать будет именно Бутурлин (причем головой), не приходилось и сомневаться, что последний серьезно приналяжет на чистописание. Легкий шелест бумаги, пара минут молчания, после чего наследник трона Московского вновь поморщился:

  – Опять пружины замков!..

  "Кремневые дешевле и проще, колесцовые сложнее – но надежнее. М-дя, надо подумать, что можно сделать с этими чертовыми пружинами. Может пустить на них тигельную сталь? Все одно надо расширять ее производство...".

  – Все?

  В ответ дворянин старомосковского рода выложил на стол тоненькую стопочку докладов от наставников будущего Опричного войска, и парочку челобитных от их бедных учеников, после чего коротко поклонился.

  – Отдыхай.

  После ухода ближника в покоях надолго воцарилась тишина – до тех пор, пока царевич не закончил практиковаться в испанском языке, разбирая все то, что написал ему капитан Хосе Эстебан Ласкано, старший наставник будущих командиров Опричного войска. Сей благородный идальго знал все о правильном пехотном строе, являлся отличным специалистом в деле убийства ближнего и дальнего своего, но главное – имел хорошие задатки педагога-садиста, гоняя своих подопечных без малейшей жалости и любых поблажек. В этом ему изрядно помогало умение сквернословить и богохульствовать на всех европейских языках, короткий посох, которым он совсем не стеснялся пользоваться – а так же общество другого идальго по имени Франсиско Амадор Перальта. Который, в свою очередь, наставлял в воинских искусствах будущих кирасир. Кстати, этот прекрасный наездник и рубака считал ниже своего достоинства охаживать нерасторопных "bastardo" и "cabron" какой-то там простонародной палкой, используя вместо нее свой любимый палаш – к счастью, не вынимая при этом его из ножен. Также в почете у дона Франсиско были затрещины, но их он употреблял редко и исключительно по веской причине. Потому что ни на минуту не забывал, что его ученики набраны среди безземельных идальго, для которых одно дело получить по хребтине благородным клинком, и совсем другое – принять кулачное "благословение", оскорбительное вне зависимости от того, насколько тяжела была провинность.

  "Ну что же, все как обычно – просят еще пороха и свинца, и увеличить винное довольство. На спирт что ли этих испанских алконавтов перевести? Или специально для них водку изобрести? Так хлипкие они по этой части, загнутся или сопьются. М-да, надо бы заехать на неделе, поглядеть на опричников".

  – Господин мой.

  Глянув на верную челядинку, царевич разрешающе кивнул – потому что еще до ее прихода увидел в Передней знакомые Узоры княжича Скопина-Шуйского и девицы Есфирии Колычевой, служащей Аптечного приказа.

  – Долгие лета государю-наследнику Димитрию Ивановичу!..

  Первым с коротким поклоном поздоровался родовитый юноша, за ним проговорила положенные славословия не очень родовитая, зато вполне пригожая девица в "свадебном" возрасте, отягощенная большим коробом из обыкновенного липового лыка.

  – Показывайте.

  Пока государственный алхимик Колычева ставила на стол свою ношу и снимала крышку, наследник суздальских князей шагнул к Старицкому и тихо обронил:

  – Сочувствую.

  Тем временем хозяин кабинета взял в руки серо-коричневый брусок непонятно чего, и внимательно его осмотрел:

  – С ромашкой?

  – Да, мой господин.

  Короткая фраза, но сколько же интересного в ней прозвучало для пятнадцатилетнего князя!.. Во-первых, царевич благоволил бойкой девице, раз позволил ей так обращаться к себе. Во-вторых, сама Есфирия явно жаждала внимания и похвалы своего... Учителя? Ведь будущих государственных алхимиков наставляли в этом сложном искусстве голова Аптекарского приказа дворянин Аренд Клаузенд и лично государь-наследник Димитрий Иванович.

  – Репейник и зверобой, мой господин!..

  Родственник правящей династии где-то с год назад слышал побасенку о том, как две лучших ученицы царского аптекаря прямо во время занятий устроили меж собой знатную склоку – с визгом-писком, выдиранием волосьев и расцарапыванием щек. Две дюжины розог каждой утихомирили вражду, но вот причины оной так и остались тайной... Неужели соперничали за внимание царевича?

  – Что показали испытания?

  Тут уже встрепенулся княжич Скопин-Шуйский:

  – Хорошо себя показало мыло с репейником и зверобоем, но и петрушка с ромашкой тако же...

  Вслушиваясь в довольно непонятный доклад, Василий Старицкий постепенно уяснил для себя, о чем же именно идет речь – его царственный родич повелел Аптекарскому приказу выделать средство против вшей. Полезная вещь, что ни говори!.. И для воина в долгом походе, и для простого путешественника, и даже для самого последнего пахаря.

  – Василий.

  Троюродный брат царевича непроизвольно выпрямился, но почти сразу же понял, что обратились не к нему.

  – Отправь несколько коробов с мылом на чумные кордоны – ливонские и те, что между нами и литвинами. Пусть испробуют на беженцах от Бледного всадника.

  – Слушаюсь.

  – Что с устроением мыловарен?

  – Кирпича с известью приуготовлено с превеликим запасом, каменных дел мастера только и ждут, пока подсохнет землица, так что...

  Слушая уже вполне понятный для него отчет, князь Старицкий внезапно позавидовал. Тарх Адашев вечно в разъездах и хлопотах, Скопин-Шуйский явственно учится на приказного боярина, про заботы Бутурлина он слышал своими ушами – к тому же частенько его видел в Пушкарском и Бронном приказах. Поди, со временем Богданка станет головой одного из них? Федька Мстиславский по святым местам да отдаленным монастырям ездит, для государя-наследника старые летописи выискивает, и даже Петька Горбатый-Шуйский время от времени поручения царевича исполняет. А он?.. Ни единого разу, словно рохля какая или неуч.

  – Что же.

  Воздух на какое-то мгновение сгустился, придавая особую весомость следующим словам:

  – Я вами доволен.

  Есфирия Колычева вспыхнула густым румянцем удовольствия, а вслед за ней и княжич заметно дрогнул лицом. Нечасто, ох нечасто раздавал похвалы будущий царь!

  – Ступайте.

  Едва дождавшись пока Скопин-Шуйский и излишне бойкая девица покинут Комнату, удельный князь Старицкий вскочил на ноги.

  – Вижу, тоска твоя ушла?

  Не отвечая, Василий низко поклонился.

  – Государь мой Димитрий Иванович. Прошу о милости... Дай мне дело!

  Глянув на просителя с явственным удивлением, не по годам серьезный юноша легко повел рукой – в которую его служанка тут же вложила небольшой кубок с травяным взваром.

  – Гм. Какое же ты дело хочешь для себя?

  – Такое, чтобы!..

  Старицкий замялся, мучительно подбирая нужные слова. Позволят ли ему доказать, что?..

  – Я не считаю тебя никчемой, Василий. Будь иначе, ты бы никогда не смог занять место близ меня.

  Непроизвольно кивнув, молодой князь вновь замялся. Как же выразить царственному родичу свое искреннее желание быть нужным и полезным? Вечный сонм самых разных сомнений и тревог, неуверенность в завтрашнем дне, и даже легкий страх от полной неопределенности в жизни?..

  – Димитрий Иванович, я...

  – И это мне ведомо.

  Отпив сладковатого взвара, наследник ненадолго задумался.

  – Помнится, тебе всегда нравились скакуны благородных кровей? Да и в прочих жеребцах и кобылах ты разбираешься отменно.

  Вздохнув, царевич поставил опустевшую посудину на стол.

  – Державе Московской очень не хватает коней. Сильных, быстроногих и выносливых потомков рыцарских дестриэ для кованой рати. Тяжеловозов для Большого наряда и судовых волоков. Неприхотливых пахарей для черносошных крестьян... Подходит ли тебе такое дело, брат мой Василий?

  – Но я же никогда?..

  Увидев насмешливо изогнутую бровь Дмитрия, его двоюродный брат резко осекся. А затем и вовсе переломился в низком поклоне:

  – Благодарствую за милость явленную!

  Отмахнувшись небрежным жестом, четырнадцатилетний властитель мягко продолжил:

  – Поразмысли, где желаешь устроить конные заводы, какие людишки тебе для того нужны, сколько серебра и прочего надобно. После чего запиши все на бумаге и принеси ее мне. Ступай...

  Отвесив несколько поклонов, воодушевленный князь Василий Владимирович едва не протаранил лбом дверь – а проводивший его хозяин покоев глянул через окно в подступающие сумерки, с силой потер переносицу и вздохнул:

  – Слава те, господи, еще одного к делу приставил!

  ***

  Когда почти полвека назад дед купца Тимофея сына Викентия добился высокого звания торгового гостя Суровского ряда, то первым же делом помолился за здравие великого князя Московского Василия Иоанновича. А затем указал снести свое прежнее жилище – что нанятые мастера с превеликим усердием и исполнили. Разметали по бревнышку, разломали до последнего кирпичика. Начисто! После чего на освободившемся месте поставили новый терем, краше старого и куда как удобнее и надежнее. Например, вместо сдвигающейся половицы в опочивальне, под которой хранилось самое заветное и ценное, завел себе достопочтенный предок тайную ухоронку в подполе – выложенную тесаным камнем и столь хитро упрятанную, что ежели не знать точно ее местоположения, искать можно хоть до Страшного суда. Такому хранилищу и огонь не страшен, и руки лиходейские!.. Одного только патриарх торгового рода не предусмотрел, устроив тайник размерами чуть больше обычного сундука. Нет, деду и отцу Тимофея этого вполне хватало: серебро они хранили в больших кошелях, редкое золото в потертой калиточке – а рядышком лежали купчие, жалованные грамоты и торговые договоры...

  – Сюда заносите!..

  Зато внуку в этом плане не повезло, ибо с некоторых пор серебро он начал хранить в двух небольших сундучках, а важные бумаги занимали аж три больших полки, расположенные в запирающейся на крепкие замки горнице. Разумеется, наиболее важные грамотки и золото он по прежнему держал в самом своем надежном месте – и все чаще задумывался о новой ухоронке, но все что-то руки не доходили... Пока в один прекрасный день к нему не пожаловал Тарх Адашев с дюжиной боевых холопов, одетых как простые подручные, и парой телег, буквально заваленных самой разной тканью. В основном, конечно, льняным холстом, но был и набивной ситец, и шелка с аксамитом, и даже сверток нежно-зеленого алтабаса с весьма затейливой вышивкой – при виде которого почтенный негоциант едва не дрогнул лицом. Потому что вспомнил, какую кучу серебра самолично отмерил за драгоценное узорочье персидскому торговому гостю.

  – Вот, Тимофей, разжился по случаю.

  Перед мысленным взором купца пронеслись видения родового поместья, разграбленного и преданного огню лихими татями... Именно туда, в надежный каменный лабаз он не так давно отправил часть своей полотняной казны – по прямому повелению Димитрия Ивановича, между прочим!

  – Ты уж сделай милость, возьми это себе – а мне взамен копиек отсыпь. Да побольше, побольше!..

  Но стоило только Тарху приблизиться вплотную, как все его веселье тут же пропало – о чем-то тихо распорядившись, он проследил, как дворня закрыла ворота и рассосалась по своим закуткам. Часть боевых холопов встала на стражу внутри терема и снаружи, а другая часть...

  – Осторожнее, ироды, чуть в грязь не уронили!..

  Служилые Адашева сноровисто раскидали в стороны ткань, после чего быстро, но с изрядной натугой затащили в его особенную горенку шесть сундуков и небольшой ларец.

  – Пересчитать, описать, грамотку только в руки Димитрия Ивановича. Головой отвечаешь!..

  Едва слышно брякнув передаваемой связкой ключей, ближник государя-наследника облегченно вздохнул – его заботы на этом заканчивались. Выйдя на крыльцо купеческих хором, молодой мужчина довольно улыбнулся, невольно погладив поблескивающий на правой руке перстень с крупным изумрудом. Терпеливо дождался, пока его служивые вернут маскировку на место и вместе с ними убыл прочь – отмываться, отъедаться и предвкушать заслуженную награду. А вот у Тимофея сына Викентия все только начиналось.

  – Эй, бездельники!..

  Для начала он призвал дворню, распорядившись вернуть ткань на положенное ей место и отправить пустые телеги на подворье Адашевых. Затем торопливо поужинал – и наконец, отговорившись от вопросов жены срочным и важным делом, вместе со старшим сыном вновь оказался в особливой горенке. Звякнула связка ключей, буквально обжигавшая нетерпеливые руки...

  – Ну-ка, помоги.

  – Ох ты ж!..

  Бздынь!

  – Чего орешь, дурень?..

  Однако наследник даже не заметил отеческой оплеухи, буквально зачарованный изобилием серебряных талеров с мелкими вкраплениями потертых акче и тестонов Людовика . Два следующих сундука хранили в себе драгоценную столовую и хозяйственную утварь, и всякую мелочь вроде пуговиц-пряжек. Четвертый, самый большой, скрывал дорогое оружие с доспехами и полдюжины книг в богатых переплетах. Но стоявшая наособицу пара окованных железными полосами хранилищ, несмотря на довольно скромные размеры, была лучше всех – ибо их содержимым было только и исключительно золото!.. Полновесные дукаты Габсбургов, цехины Венецианской республики, испанские дублоны и эскудо, французские экю, итальянские скудо, османские султани и флорины , и даже редкие ныне гульдены ганзейского города Любека.

  Бум!..

  Вздрогнув от звука захлопнувшейся крышки, наследник купца пришел в себя – и уже довольно спокойно воспринял кучу перстней, цепочек и прочих драгоценностей, часть из которых была отмечена незнакомым ему гербом.

  – Так, сынок. Садись-ка ты за стол, и готовься писать.

  Пока Елпидий доставал и раскладывал листы бумаги и перо с чернильницей, его отец коротко помолился, одновременно думая о том, что крайне необходимо устроить новый тайник. А лучше сразу два – и не мешкая! Потому что держать такие богатства на втором поверхе терема было... Откровенно боязно. Вздохнув от неясных предчувствий и отогнав их крестным знамением, доверенное лицо будущего государя Московского пододвинул поближе большие рычажные весы с набором гирек, и присел напротив самого большого сундука.

  – Готов? Ну, тогда приступим. Сабля османская, ятаганом именуемая, с рукоятью в золотой проволоке и ножнами в каменьях драгоценных – едина штука...

  А за сотни верст от Москвы, меж тремя знатнейшими магнатскими родами Великого княжества Литовского потихонечку назревала крупная свара – поводом которой были действия молодого графа Сапеги. Сей достойный представитель католической шляхты умудрился влезть в крупные долги, причем одновременно к Христофору Радзивиллу и подчашему литовскому Яну Кишке. В обычных условиях ему бы никто столько не одолжил, но пан Николай использовал весьма убедительный довод, отдав в заклад все свои родовые имения. Как же на таких условиях не поверить в честное слово родовитого шляхтича? Обязательно надо поверить, тем более и лихва на долг была прописана хорошая.

  – Пансырь с серебряной и золотой чеканкой, да такой же шлем-ерихонка. Успеваешь ли?

  – Да, батюшка.

  – Смотри мне! Набедренники пластинчатые, оплечи с наручами простые...

  Вот только граф по счетам платить и не собирался. Для начала он вывез в неизвестном направлении добытые обманом монеты и все, что было под рукой из более-менее ценного – после чего пропал и сам. Когда до заимодавцев дошли слухи об этом, они слегка встревожились. После того как Сапегу видели подъезжающим к Риге, их тревога заметно укрепилась, и к ней добавилось сильное недоумение. Ну не может представитель столь знатного рода просто взять и сбежать от больших, но совсем не смертельных долгов, бросив РОДОВЫЕ имения! Однако двадцатидвухлетний граф все же справился, отплыв на попутном корабле в Иерусалим – а перед этим послав крайне оскорбительное послание своим кредиторам. В коем сообщал, что пожертвует неправедное золото малоимущим, а сам отринет все мирское и вступит на путь служения Господу в одной из обителей Святой земли. Сказать, что Радзивилл и Кишка удивились, значит сильно приуменьшить – они попросту были в ярости!..

  – Пистоли седельные, со стволами дамасковыми, всячески изукрашенные – четыре штуки. Далее... Гхм! Так, сынок, перечерти-ка книжные титлы себе в роспись.

  В общем, отец и прочие родственники молодого безумца, узнав ЧТО он сделал, поначалу не могли поверить в случившееся. А затем и вовсе отказались признавать долги беглеца, так как его наверняка околдовали злой порчей. Вот только главы магнатских родов отчего-то отказались признавать себя чернокнижниками – вместо этого они объединились, угрожая должникам королевским судом и силой оружия.

  – Подсвечники литые, в треть пуда серебра каждый, пяток штук. Оглох, что ли? Елпидька, что б тебя!..

  Покрасневший словно маков цвет, взрослый и вполне себе женатый наследник купца что-то невнятно пробормотал и закрыл последнюю из рукописей – причем как-то подозрительно быстро. Нешуточно этим заинтересовавшись, патриарх рода не поленился встать и дойти до стола, дабы самолично выяснить причину странного поведения старшего сына. Ну что сказать, выяснил – пролистав с десяток страниц и без особой спешки рассмотрев три очень четкие гравюры, многоопытный торговый гость Суровского ряда аккуратно закрыл добычу государя-наследника и задумчиво пожевал губами.

  -Все же правду попы глаголят, что у папежников на словах забота о вере, а на деле сплошной разврат! Разобрал хоть, как она кличется?

  – "Позы Аретино", батюшка.

  – Тьфу ты, экая пакость!..

  Подхватив стопку увесистых книг, Тимофей Викентьевич хотел было со всего маху бросить ее в сундук – но вовремя одумался, уложив фолианты аккуратной стопочкой.

  – Записал про подсвечники? Тогда далее: чаша для омовения из серебра черненого, весом в полпуда. Кубки с чеканкой и ножкой крученой, изнутри золоченые...

  Когда отец с сыном закончили разбирать, пересчитывать и взвешивать содержимое четырех сундуков и одного ларца, на улице уже стояла глубокая ночь – вернее, очень раннее утро.

  – Ох, грехи мои тяжкие!.. Все, хватит с нас на сегодня.

  Наследник гостя торгового тут же зевнул, со всей широты русской души (то есть едва не вывихнув челюсть), и почесал подбородок сквозь маленькую пока еще бороду. Поглядел на пальцы в свежих чернильных пятнах, досадливо скривился...

  – И то верно, батюшка.

  Скрипнула толстая дверь, выпуская из горенки хозяев, звякнули-щелкнули крепкие замки, после чего старый и молодой купцы разошлись вкушать заслуженный отдых. Но если Елпидий, завалившись под бочок к своей ладушке, сразу же провалился в сон, то его отец еще некоторое время ворочался на семейном ложе, обдумывая самые срочные дела:

  – Одну ухоронку под бочками с капустой устроить, а вторую прямо посередке подпола. Пущай на виду будет – то даже лучше, никто и не додумается...

  Погрузневшая, но все еще любимая жена, встрепенувшаяся было при звуках мужнина голоса, сладко зевнула и опять прикрыла глаза, сонно пробормотав напоследок:

  – Все-то ты в трудах да заботах, Тимошенька!..

  ***

  Пятнадцатого мая, когда жаркие солнечные лучи окончательно выжгли последние следы апрельской слякоти, в закрытой от посторонних части Александровской слободы приключилось незаметное для непосвященных, но вместе с тем очень важное событие, именуемое «экзаменом на разряд». Мерно ходили по кругу лошади, запряженные в ворот, шелестели и поскрипывали приводные ремни, чирикали птички и царила безмятежная погода. Снаружи. А вот внутри большого кирпичного амбара, похожего на жилой дом из-за широких окон, второй день царило напряженное внимание, сосредоточенность – и множество звуков обрабатываемого металла. Его сверлили, точили, фрезеровали и шаркали по нему самыми разными напильниками. Шлифовали-полировали, бережно постукивали небольшими бронзовыми молоточками и жестоко били большим молотом, с помощью зубила разделяя на куски. Пару-тройку раз тяжко бухал вырубной пресс, стоящий в дальнем углу цеха на отдельном фундаменте, заглушая противный звук работающего точила...

  – Учитель, мы закончили!

  На возглас, преисполненный неподдельного почтения и скрытой надежды, откликнулся сам государь-наследник Димитрий Иоаннович, отложив по такому случаю малую мисочку с изюмом. Подошел, заложив руки за спину, осмотрел-оценил, после чего милостиво повелел:

  – Ждите.

  Минут через десять раздался новый голос, извещающий об окончании подготовительных работ, затем еще и еще – пока все соискатели гордого звания "слесарь-станочник" не завершили первую часть своего экзамена.

  – Все ли поставили свои клейма?

  Честно говоря, подобного знака отличия пока никто не заслужил. Поэтому и клейма были всего лишь номерные, а не именные.

  – Сложить все в короба и перемешать.

  Когда и это было исполнено, четырнадцатилетний наставник вызвал первого соискателя:

  – Матвейка. Пистоль с колесцовым замком.

  Слегка побледнев, ученик прошелся вдоль ряда коробов, вытягивая из них сделанные чужими руками детали своей "дипломной работы". Конечно, все они должны быть одинаковыми и легко взаимозаменяемыми – четыре года к тому приучали, буквально вдалбливая в голову новую науку. Но вдруг?..

  – Демьянка. Ружье с кремневым замком.

  Расплывшись в неконтролируемой улыбке, претендент заторопился к коробам.

  – Не перебирать!

  Замешкавшийся в трудном выборе Матвей тут же цапнул самую близкую к нему железяку, после чего вывалил все добытое на свой верстак.

  – Яков. Двуствольный пистоль с кремневым замком...

  В общем, спустя довольно короткое время работа кипела. Царевич же, расставив наблюдателей из своей стражи, прихватил изюм и вышел прочь – потому что кроме оружейников он экзаменовал недорослей и в других цехах. Не всем ведь оружейниками? Кому-то по душе хитроумные запоры, другим самый разный инструмент, третьи нашли себя в доспешном деле. Или в производстве станков – над этим стратегическим направлением у Дмитрия трудилось уже целых три помощника. Кроме того, ему очень сильно хотелось обзавестись собственным часовым производством, но все что-то не срасталось. На Руси таких мастеров не водилось, а хороший часовщик из германских княжеств или швейцарских кантонов цену себе знал, и куда-то там ехать не собирался – тем более к ортодоксам византийского толка. И уж тем более не собирался никого учить семейному делу.

  "Я бы точно уговорил, но кто меня отпустит?".

  – Все ли поставили клейма? Сложить детали в короба и перемешать.

  Очередной десяток недорослей застыл в напряжении.

  – Андрейка. Механический коловорот.

  Подающий большие надежды инструментальщик солидно кивнул, и торопливой рысью побежал вдоль коробов с заготовками.

  – Вавила. Накладной замок второго типа...

  Раздав задания, наследник престола Московского заглянул к остальным ученикам, без особой спешки отобедал, с часок подремал, затем позвенел клинками с Акимом Канышевым... В общем, времени у экзаменуемых было предостаточно. Поэтому, когда он соизволил вернуться в первый цех, его глазам открылась довольно радостная картина из восьми ружей и семи пистолей – аккуратно разложенных на одном из сборочных верстаков и слегка пованивающих свежим пороховым нагаром. А так же сотника его собственной стражи, ласкающего взглядом новехонькое, и что немаловажно – абсолютно одинаковое оружие.

  – Петр Лукич.

  Главный охранитель первенца великого государя тут же выкинул из головы лишние мысли и легонько поклонился.

  – Спытали со всем усердием, государь-наследник: с вытянутой руки оземь кидали, свиную тушу прикладом крепко били да штыком кололи, тройным зарядом палили.

  Вообще-то, подобные строгости были необязательны, так как весь огнестрел в Александровской слободе выделывался по загодя утвержденным и хорошо испытанным образцам, над которыми как только не измывались – а лекала, шаблоны и прочие эталонные мерки для производства вышли из рук самого царственного учителя.

  – Добрые самопалы вышли. Вот только на одном из них...

  Без пяти минут мастера-оружейники вдруг позабыли как дышать, ожидая приговора. Кому из них не повезло? Кто еще год будет ждать следующего экзамена?..

  – Кремень негодный оказался, треснул.

  От слитного выдоха по цеху пролетел настоящий ветерок. А Михаил Салтыков, держащий в руках накрытое тряпицей блюдо, не удержался и фыркнул, замаскировав смешок тихим кашлем – уж больно смешно гляделось произошедшее.

  – Матвейка.

  Распихав сотоварищей по нелегкой учебе в стороны, жилистый юноша вытянулся перед своим учителем, замирая от сладкого ужаса.

  – Ты с честью выдержал обучение и экзамен.

  Одновременно с этими словами подручник царевича сдернул тряпицу с блюда в своих руках, открывая взглядам пятнадцать небольших серебряных колец-печаток.

  – Прими же знак своего нового достоинства, слесарь-станочник Матвей сын Павлов.

  Зажав в кулаке награду, третий сын одного из служивых Пушечного приказа отвесил земной поклон (всего один, а не полсотни – его насчет этого строго предупредили), и на подгибающихся ногах отошел в сторонку. Разжал пальцы, вглядываясь в изображение на печатке, и невольно дрогнул губами – два скрещенных пистоля на фоне шестерни. Теперь он подмастерье!..

  – Демьянка.

  Пока приятель новоявленного слесаря торопился за признанием своих заслуг, Матвей выбирал палец, на котором будет красоваться его перстень.

  – Ты с честью выдержал обучение и экзамен, а посему...

  Решившись, он надел теплый ободок на средний палец десницы и замер, наслаждаясь приятной тяжестью. Все теперь будет иначе, все: начнут платить за работу, он сможет сам навещать родных и близких, заработать на свою избу. Да и о сватовстве самое время помыслить!..

  – Слушать!

  Вздрогнув, восемнадцатилетний подмастерье с изрядным удивлением обнаружил, что пропустил почти все награждение. Почти, потому что на том месте, где еще недавно была толпа, все же остался один паренек. Угрюмый молчун, осиротевший после одного из московских пожаров и взятый в обучение чуть ли не прямо с улицы – он первым приходил в цех и покидал его последним, отдаваясь учебе телом и душой.

  – Ивашка.

  А совсем недавно он взял и отличился – тем, что выделал наставнику пистоль. И не тот, который положено, а по своему разумению, собрав его из испорченных деталей. Говорили, что учитель при виде подношения только поморщился и тут же его выкинул. А, нет, вроде бы отдал в дар одному из своих охранителей. Неужели и в этот раз чем-то провинился?

  – Во время обучения ты очень хорошо показал себя.

  В этот момент все разом подметили, как царевичев подручник убрал опустевшее блюдо прочь.

  – Правильно ли я помню, что родитель твой держал место на Калашном ряду?

  Подумав, что это сказано в упрек, последний из экзаменуемых судорожно кивнул, не в силах протолкнуть ответ сквозь высохшее горло.

  – Что же. Прими из рук моих имя рода своего и знак отличия... Мастер-оружейник Иван Калашников.

  Видя, что бывший ученик не торопится принимать золотой перстень-печатку, явственно ошалев от свалившейся на него великой чести, подручник государя-наследника выразительно кашлянул. Затем еще раз. После чего с поклоном принял из рук господина небольшое кольцо и надел на безвольную руку новоявленного мастера, заодно оттянув его немного в сторонку, тихонечко пробормотав что-то вроде:

  – Прямо беда с этой деревенщиной!..

  Меж тем царевич, обозрев согнутые в глубоких поклонах спины, милостиво кивнул и вышел прочь – ученики в других цехах тоже ждали его признания-похвалы. Ну и, разумеется, вожделенного кольца подмастерья с соответствующим рисунком-оттиском. Замочники получат на печатку оттиск двух скрещенных ключиков на фоне шестерни, доспешники щит, инструментальщики пару изящных молоточков. А трех будущих создателей станков, еще не завершивших своего обучения, ждут золотые перстни с двойной шестерней...

  "Года через два ждут, не раньше".

  Глянув на багровый диск солнца, до половины ушедший за горизонт, Дмитрий прикинул, когда освободится, и глубоко вздохнул. И кто только сказал, что жизнь правителей – один сплошной праздник?..

   Глава 6

  – Быстрее, свиньи!!!

  Гортанные переговоры, дробный топот неподкованных копыт, кислый запах конского пота и немытого тела... А также тихий плач и стоны, время от времени прерываемые хлесткими ударами нагаек.

  – Ах ты сын осла и курицы! Спотыкаться вздумал?!.. Н-на!

  Сш-шлеп!!!

  Пока храбрые воины ногайского племенного вождя Еналея Табан-мурзы с превеликим усердием подгоняли честно захваченный ясырь – их повелитель был занят невеселыми размышлениями. Трудно, ох трудно стало брать достойную его сабли добычу на Московии! Презренные гяуры чем дальше, тем больше портили своими рвами-насыпями и Засечными чертами старые, годами нахоженные пути – к тому же, их порубежники заметно увеличились в числе и стали гораздо злее на сечу. Только в памяти и остались те благословенные времена, когда пара сотен гордых сынов степей хитрыми петлями водила за собой русские полки, а остальные разбивались на полусотни и десятки, и спокойно занимались привычным делом.

  Щелк. Сш-шлеп!

  Увы! На смену прежнему приволью пришла железная стена поместных полков, вышки с сигнальными огнями (чуть ли не в каждой деревеньке понастроили!) и ловчая сеть из полусотен окольчуженной конницы. Стоило только гостям незваным чуть замешкаться или даже остановиться на одном месте...

  – Повелитель.

  Встрепенувшись, мурза выслушал гонца, и довольно оскалился, радуясь тому, что путь впереди был чист и спокоен. Более того, его племянник Багаутдин смог не только обмануть-отвлечь порубежников, но и пройтись по двум небольшим деревенькам. Что же, ясыря никогда не бывает много!.. Позабыв прежние тревоги, Еналей прикинул, как скоро он вдохнет запах степного ковыля, затем остановил своего ахалтекинца и небрежно приказал почтительно внимавшему гонцу: