Текст книги "Перипетии (СИ)"

Автор книги: Алексей Дьяченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

   – Не твой?

   – Не мой.

   – Не тронул сердца красавицы?

   – Ну почему же. Наоборот. Сердце тронул. Вот письма – одно, а человек совсем другой. Я не знаю, может эти письма не он писал, а кто-то написал по его просьбе.

   – После того, как этот Борис с тобой разоткровенничался, ты стала как-то по-особенному смотреться в зеркало?

   – Нет, не стала. Я всегда смотрюсь в зеркало одинаково и до, и после его откровений.

   – Не думала ли ты: «А как это всё может быть у нас с Борисом? А если и будет, то чем кончится?».

   – Думала. Ничем хорошим это не кончится. Он мне сказал, что девственник.

   – А думала о том, как это может быть?

   – Немножко думала.

   – О том, что бельё новое придётся покупать? Куда его приводить, где встречаться?

   – Ну, в принципе – да. Хотя о том, куда привести даму, мужчина должен заботиться. Но я не об этом думала. Я просто не представляю себя лежащей рядом с ним в постели. Я совершенно себе этот момент не представляю. И чего с ним делать, я тоже не представляю.

   – Это после того, как он сказал, что девственник?

   – Нет, – засмеялась Фокина и радостно улыбаясь, поправила себя, – да.

   – Но всё-таки мысли лукавые посещали?

   – Посещали. Но я пришла к выводу, что ничего хорошего из этого не получится.

   – А не жалела, что не встретился тебе такой раньше?

   – Если бы такой встретился, когда-то, давно, может, что-то хорошее и получилось бы.

   – Не думала об этом?

   – Думала. Но ведь он же мне попался сейчас, а не раньше.

   – Не вспоминала, в связи с этим, всю свою жизнь?

   – Я боюсь вспоминать прожитую жизнь. Я живу настоящим.

   – А почему боишься вспоминать?

   – Вспоминать? Нет. Много хорошего. С папкой много ходили, гуляли, фотографировались. Он меня очень любил.

   – После встречи с Борисом ты стала на себя как-то по-другому смотреть?

   – Нет. Прихорашиваться я не стала больше, чем обычно.

   – На работе...

   – Я всегда прихорашиваюсь на работе. Там не только Борис, ещё и другие мужчины мне улыбаются.

   – Посоветовалась ли с мамой? Поделилась ли с ней?

   – Нет. Ну зачем? Это же глупость! И так понятно, что ничего хорошего из этого не выйдет.

   – И как тебе теперь быть?

   – Да как-как? Жить, как жила.

   – Да?

   – Да. Вот Александр Николаевич со мной рядом.

   – Почему сразу не решилась рассказать обо всём этом своему нежному другу?

   – Потому что глупость.

   – Месяц от меня скрывала, держала в тайне. Письма любовные от него собирала, коллекционировала. Хранила в тайне.

   – Глупость потому что. Ничего хорошего из этого не получится, если какие-то шаги навстречу делать. И так понятно.

   – Как ты это поняла?

   – Нутром.

   – «Нутром». Опытом прожитой жизни?

   – У меня крупа кончилась, подай пакет.

   – Давай пофантазируем. Стоишь ты у зеркала и думаешь о Борисе. Что тебе в нём нравится и что не нравится? Скажешь: «Цветы мне такие никто никогда не дарил. Только Борис».

   – Почему? Цветы мне многие дарили. И букеты были не хуже, чем тот.

   – Ну, вот. Хорошо бы мне такие цветы подарил... Кто?

   – Хорошо бы мне вместо цветов денежный эквивалент, – уставшим голосом сообщила Екатерина. – Я подумала о том, что на цветы он потратил много денег. А на эти деньги он мог бы купить мне хорошие продукты. Например, мясо и фрукты. Или конфет, опять же. Хороших, шоколадных.

   – А ты не думала написать ему ответное письмо и указать в послании все эти свои соображения?

   – А я всё это сказала ему словами. «Борис, если вам уж очень хочется мне что-то подарить, не дарите мне таких огромных букетов. Мне их ставить некуда и негде. Ни в общежитии, ни на работе». Всё. Он понял.

   – А что же не договариваешь?

   – Я так и сказала: «Если вам хочется мне что-нибудь преподнести, дарите что-то маленькое, компактное. А уж что именно, это ваше дело».

   – Шоколады? Или на духи французские намекала? А может, обручальное кольцо?

   – Он разберётся. Он парень умный. Если захочет подарить, разберётся, что подарить.

   – А как ты выяснила, что он девственник?

   – Он сам сказал.

   – При каких обстоятельствах?

   – М-м. По-моему, когда я на вахте сидела, он сказал.

   – Так ни разу он тебя и не подождал возле института?

   – А зачем меня ждать? Меня не надо ждать.

   – Как он тебе сказал, что он девственник?

   – Он сказал, что ему всегда нравились девушки постарше. Сказал: «Я не целованный девственник».

   – Что это за разговоры такие? Ты до этого говорила, что с ним не разговариваешь. Что он только письма тебе пишет. А тут такие интимные беседы, которые ведутся только в постели между любовниками.

   – Разговаривает-то он, я сижу и слушаю. Улучил момент, сказал.

   – Что он девственник?

   – Да.

   – Ну и как ты на это отреагировала?

   – Ну как? Молча.

   – Ухмыльнулась?

   – Не ухмыльнулась.

   – Сказала: «Это поправимо. Этот недостаток, Борис, мы с вами вместе исправим»?

   – Нет, этого я не говорила. Девственниками все были когда-то. С этим он сам, без меня разберётся, я думаю.

   – Значит, с мамой не советовалась?

   – А чего советоваться?

   – Только с кастеляншей посмеялись над ним.

   – С какой кастеляншей?

   – С той, что мыло, тряпки уборщицам выдаёт.

   – Тамара Петровна?

   – Да.

   – И Тамара Петровна, и буфетчица, и все вахтёры. И весь институт, кроме тебя, знает.

   – Они свою прожитую жизнь вспоминают, греясь в лучах вашей пылкой любви?

   – Тамара Петровна вспоминала. Она когда-то работала в универмаге продавщицей. К ней подходили покупатели, что-то спрашивали, делали покупки. И к ней очень часто подходил парень. Он стоял рядом, неподалёку, чуть-чуть в стороне и смотрел на неё. И она поняла, что парень не просто стоит. А у него есть какой-то романтический умысел.

   – А потом к Тамаре Петровне подошла его мама и сделала ей выговор. Сказала: «Что это вы с моим мальчиком сделали?», – «С каким мальчиком?», – «С моим сыном. Он не ест, не спит. Голову потерял парень». Знаю я эту историю наизусть. А студенты над Борисом не смеются?

   – Кто-то смеётся, а кто-то и завидует.

   – Кто же это такой? Как его фамилия?

   – А ты не догадываешься?

   – Нет.

   – Святая ты простота. Это твой любимчик Бедин.

3

   Через месяц после этого разговора Фрычков заехал в гости к Бедину и Фокиной, чтобы поздравить молодожёнов с прошедшим бракосочетанием и забрать приготовленную для него баночку абрикосового варенья.

   Екатерина, совершенно освоившаяся в просторной квартире своего мужа, взяла из шкафа махровое полотенце и ушла в ванную комнату, оставив мужчин вдвоём.

   Александру Николаевичу было заметно, что Борис любит жену и беззаветно ей предан. Молодой супруг мог говорить только о «Кате» и говорить бесконечно.

   – Я знаю, что у неё до сих пор много воздыхателей, – глядя преподавателю физики прямо в глаза, начал студент. – Я с этим ничего не могу поделать. Она, вон, регистрируясь в ЗАГСе, даже фамилию мою взять отказалась. Я и с этим мирюсь. Возможно, со временем я стану любить её меньше, а сейчас хоть ноги об меня вытирай. Всё готов ей простить и она, по-моему, этим пользуется. Знаете, после свадьбы прошла уже неделя, а я всё ещё не верю своему счастью. Вы, я вижу, завидуете мне.

   – Завидую, – искренно признался Фрычков.

   – Я сам себе завидую, – восторженно продолжал Бедин. – Знаете, другие не верят себе, а я верю. Иду к своему чувству навстречу. А если себе изменять, то станешь инвалидом душевным.

   – Вы это сейчас о чём говорите? – не понял преподаватель физики.

   – Ну, например, советовали мне разные доброхоты сначала «опериться», человеком стать, деньжат подзаработать, как-то окрепнуть.

   Александр Николаевич невольно глянул на жиденькую мускулатуру Бориса. Студент это заметил.

   – Всё это можно накачать и увеличить, будучи уже женатым человеком. Правильно я рассуждаю?

   – Можно, – согласился Фрычков. – Вот только женщины, как правило, не любят ждать, им тоже всё сразу подавай. И мужа любящего, готового на всё, даже на то, чтобы об него, как о тряпку, ноги вытирали. И любовника, человека состоявшегося, за которого, если повезёт, можно и замуж выйти, бросив «тряпку» и забыв о нём навсегда.

   – Убеждены?

   – Да, я действительно так считаю.

   – Тогда вас можно только пожалеть. Но, это в любом случае не про нас с Катей. И, знаете, по-моему, вы человек в жизни сильно пострадавший и разуверившийся во всём. Так жить нельзя. Надо меняться. Стремиться к лучшему. Берите пример с меня и Кати, мы вас научим быть счастливым. Не обижайтесь, но вы утратили чувство времени, понимание прекрасного, веру в людей. Берите пример с меня. Я люблю свою жену, она любит меня и поэтому ничто не может помешать нашему семейному счастью.

   Из ванной вернулась Екатерина и погнала мужа в институт учиться.

   – Давай-давай, – приговаривала она, толкая его в спину, – а то пропустишь самое интересное.

   Преподаватель физики попрощался с Фокиной и вышел на улицу вместе с Бединым.

   – Наивный вы человек, – говорил он студенту, – доверчивый. А что, как я и являюсь любовником вашей жены? Как думаете, зачем я пришёл поздравить вас именно в тот день, когда у нас с Катенькой выходной, а вам надо ехать в институт?

   – Не говорите глупостей, я хорошо разбираюсь в людях, – засмеялся Борис, – Во-первых, вы не из тех мужчин, что нравятся Фокиной. Вы, прошу прощения, старый, лысый, пузатый. А во-вторых, вы не станете гадить там, где вас принимают, как родного и любят всей душой. Извините, я действительно тороплюсь. Побегу. Да, вы забыли взять абрикосовое варенье, которое мы с женой для вас приготовили. Вернитесь немедленно и заберите, а то у нас оно долго не проживёт.

   Когда Фрычков вернулся и подошёл к квартире Бедина, то он нашёл входную дверь не запертой и даже слегка приоткрытой. Екатерина, раздетая донага, лежала в постели и из озорства, раскинула ноги в стороны.

   – Ты с ума сошла! Лежишь как раздавленная лягушка, – вырвалось у Александра Николаевича. – А если бы мы вернулись вдвоём?

   – Я в окно видела, как он бежал к подходившему трамваю, – смеялась лаборантка, – иди ко мне, пузатик, я сильно по тебе соскучилась.

   – Нет. Не могу обманывать хорошего парня. К тому же он сирота. Где тут у вас абрикосовое варенье? Я буду его поглощать. Твой муж меня считает порядочным человеком, и я не хочу, чтобы он обо мне думал плохо. Он у тебя славный.

   – Что верно, то верно. Я иногда его сама не Борисом, а Славиком зову. Но, если сейчас же не ляжешь рядом, – полусерьёзно-полушутя приказала Екатерина, – то я позвоню этому замечательному человеку и заставлю его упрашивать тебя об этом на коленях. Ты этого добиваешься? Хочешь испортить настроение хорошему человеку?

   – Ты сейчас о муже? – уточнил Фрычков.

   – О ком же ещё. Меня, я знаю, ты считаешь стервой.

   – Скорее, стервочкой, – поправил её Александр Николаевич, энергично снимая пиджак.

4

   – Ах ты, старый чёрт, колдун, ты покусился на мою жену, – кричал сумасшедшим голосом студент Бедин, невесть откуда взявшийся во дворе дома, в котором жил Фрычков.

   Студент бежал прямо на Александра Николаевича, возвращавшегося домой с дачи в сопровождении жены Раисы Романовны и детей, Вани и Маши. Борис отобрал у оказавшегося поблизости дворника метлу и ударил ей преподавателя физики по спине.

   Фрычкову ничего не оставалось, как спасаться бегством. Александр Николаевич убежал от преследователя и из-за угла дома наблюдал за происходящим. Студент, эмоционально жестикулируя руками, с жаром рассказывал его жене и детям, какой у них муж и отец мерзавец.

   Преподаватель физики позвонил лаборантке по мобильному телефону.

   – Что случилось? – осведомился он у любовницы.

   – А что случилось? – переспросила Екатерина.

   – Брось эту дурацкую привычку отвечать вопросом на вопрос. Всё очень серьёзно. Твой муж меня огрел грязной метлой на глазах законной супруги и детей.

   – Серьёзно? Ты знаешь, он и меня сегодня так отходил солдатским ремнём, откуда только взял его, что всё тело в синяках и кровоподтёках. Я считала его хлюпиком, слизняком, а у него, оказывается, есть характер.

   – Оставь этот трёп. Скажи, откуда он узнал про наши отношения?

   – Я хотела его позлить и сама рассказала, с твоего разрешения. Ты же сам в последний раз в постели обмолвился, что теперь тебе всё равно, узнает он о нас или нет.

   – Впрочем, что я задаю глупые вопросы? Кто ещё мог дать ему мой адрес, если не ты?

   – Да, и адрес твой ему дала.

   – Но зачем?

   – Ну, как же? Он сказал, что в противном случае убьёт меня. Он был страшен и убедителен во гневе. И потом, припугнул немедленным разводом. Что для меня страшнее смерти. Кому «разведёнка» нужна? Без жилья, без статуса замужней женщины в Москве пропадёшь. Пришлось сказать.

   Заметив, что Бедин ушёл, Александр Николаевич прервал разговор с Екатериной и, выйдя из укрытия, пошёл домой.

   Супруга, как правило, равнодушная ко всему, что не касалось ее работы, неумело играя роль обманутой жены, визгливо крикнула:

   – Мерзавец, убирайся вон!

   И дети встали на её сторону. Смотрели на него, как на врага.

   Преподавателем физики овладело чувство отчаяния и безысходности.

   «И зачем я с этой дурой Катькой связался?», – с горечью думал он.

   С Фокиной они друг другу понравились и принимали свои отношения, как невинную шалость, как приятную авантюру. Ему она казалась серьёзной и осмотрительной, умудрённой в амурных делах, молодой женщиной. А оказалась сопливой девчонкой, дурой набитой.

   Сказанное Раисой: «Убирайся вон» означало: «Езжай к матери». При этом, Фрычков это точно знал, жена непременно позвонит свекрови и наябедничает. А матушка будет всю ночь пилить ему шею «деревянной пилой», «полоскать мозги», вспоминать измены отца, «в которого он весь пошёл».

   Александру Николаевичу вспомнились похороны родителя, который целый год перед смертью, всеми брошенный и отовсюду изгнанный, жил у них с женой в квартире.

   На похоронах он шёл за гробом отца, поражённый ужасом его смерти и слушал приглушённую речь отцовского друга детства, шагавшего рядом.

   – Я работал судьёй, свои обязанности исполнял добросовестно, – говорил ему Мстислав Орестович Бойко, – С приходом нового времени стал подвергаться давлению. Сначала это были дружеские намёки, затем меня попытались отстранить от рассмотрения дел запугиваниями и шантажом. Дело в том, что юриспруденция – это моя судьба, мой воздух, моя жизнь.

   – Выгнали из судей? – бесцеремонно спросил Фрычков, надеясь на то, что закончив с этой темой, Бойко прекратит своё бормотание.

   – Не из судей меня выгнали, а из жизни. С тех пор от меня осталась только тень того, кем я был. Я уже не живу, а только присутствую на этом свете. Мне всё безразлично.

   – Так уж и всё? Сапожки-то зимние смотрю, новые, модные.

   – Я о жизни души говорю, а не о теле. Покойный Николай Прокопьевич, в гробу тоже нарядный лежит, но это не делает его живым.

   Следом за ними, в похоронной процессии, шагала жена с соседкой Инной Игнатьевной. Женщины беседовали о нём, о преподавателе физики. Фрычков невольно стал прислушиваться к их разговору.

   – Как муж твой себя ведёт? Процесс оперения продолжается? Не расхотел ещё стать «духовным учителем»? – смеясь, интересовалась соседка, вспомнившая о религиозных его исканиях той поры.

   – Нет, – сдержанно отвечала Раиса.

   – Постелью, значит, пренебрегает? Как это? «Грех – это выход из чувства единства со Святым Духом»? Так, что ли?

   – Так.

   – Говорить так все умеют. Ты давай ему, Рая, перья-то повыщипывай. Ультиматум поставь, скажи: «Все пернатые своих баб топчут, а иначе пошёл вон. Хочешь, через форточку прямо в небо синее, а хочешь, через дверь входную в подъезд, кошками загаженный». Может, тогда задумается, скажет: «Бог далеко, а изгнание из Рая совсем рядом». Глядишь, и прижмётся к тебе небритой щекой.

   – Спасибо, Инна Игнатьевна, что так заботитесь обо мне, – сдержанно поблагодарила жена, понимавшая, что муж всё слышит.

   «Покойный отец любил баб, они его и сгубили, – думал Фрычков. – Бабы, да спирт дармовой. Был главврачом „самой плохой Московской больницы“, если верить отцовским словам. В его больнице я с женой и познакомился. Рекомендовал мне её, как перспективного, молодого специалиста! Может, и с ней у него что-то было? Неужели и мне на роду написано волочиться за каждой юбкой? Сколько сил, сколько нервов на это уходит. Не удивительно, что я ничем и никем не стал. Ничтожество! Размазня! Нет во мне стержня, а бабам только того и надо. Пропаду я через них, как отец пропал. Спрятаться бы куда-нибудь! Зарыться зверем в нору или отшельником уйти в монастырь! И всё же где-то надо ночевать».

   Преподаватель физики позвонил матери.

   – А я ждала твоего звонка, Сашенька, – сразу же взяла инициативу в свои руки мама, – Сегодня готовила рагу, морковку с луком тушила. Звонок. Думала, ты звонишь, а это родительница ученицы. В-общем, она мне мозги заморочила, а потом я уже смотрю, – морковь с луком подгорели.

   – Плохо, – вяло поддерживал разговор Александр Николаевич, не зная, как перейти к просьбе приехать переночевать.

   – Я по новой нарезала лук, натёрла моркови, всё это в масло и давай тушить.

   – С родительницей хоть с пользой поговорила?

   – Да. Она хочет, чтобы я с её дочкой занималась. На моих условиях, пятьсот рублей за час. В субботу два часа, в воскресенье два часа. А у меня другая же девчонка ещё есть. Всё! Я их совмещаю в одно время и за четыре часа занятий у меня получается четыре тысячи. В месяц будет выходить шестнадцать. Я думаю это неплохо.

   – Мам, ты же работаешь по своей специальности. В наше время об этом можно только мечтать.

   – И сразу чувствую, как только дело появилось, организм настраивается, мобилизуется. Как я в школе до восьмидесяти лет работала? Думаю, плохая погода, льёт дождь, темнота, гололёд. Какого хрена, прости господи, несёт меня в школу? Думаю, да чего же мне не хватает? Что же я на пенсию свою не проживу? Куда я тащусь, зачем? Это я всё плачу, ругаюсь в дороге, а сама всё иду в школу. Пройду полквартала и думаю: «Господи, какая же благодать. Я на воздухе, иду на своих ногах, меня ждут, меня хотят. Я сейчас вот это им расскажу, вот это». Пришла в школу – всё! Я уже, как птичка, порхаю. Сама, вместе с учениками, забегаю на пятый этаж. Ни ревматизма, ни головокружения. Коллеги смотрят на меня, глаза выпучив. Я не кричу, хожу без палки, как говорится, при своём уме, при памяти, при своих знаниях. Они мне говорят: «Людмила Леонтьевна, мы перед вами преклоняемся, вы для нас пример».

   – Мам, я тебе перезвоню. Тучи стоят прямо над головой, а я без зонта. Боюсь попасть под дождь.

   – Ты не только звони, но и приезжай. А я денег заработаю и буду тебя поддерживать.

   – Обязательно.

   – Чтобы я тут одна не кисла.

   – Непременно.

   – Всё-таки я благодарна своим родителям, что они воспитали во мне, знаешь, что?

   – Активность и ответственность.

   – Правильно. «Вот, надо и – всё!». Отец мне говорил: «Что это такое: „Я не могу. Я не знаю“. Научись, узнай и никогда ни на что не жалуйся!». Ну, давай, Сашенька, не намокни.

   К матери Фрычков не поехал, не успел он сделать и двух шагов, как ему позвонил Андрей Акимов, школьный его дружок.

   Акимов работал в озеленении. После школы он поступил в военное училище, служил в советской армии офицером, затем был бизнесменом и даже охранником, после смерти жены сошёлся с их одноклассницей Вероникой Луковой. Стал с некоторых пор набожным. Всякий раз, когда звонил, сообщал, какой церковный праздник на дворе. Говорил, что нужно делать, чтобы правильно жить.

   Андрей звонил восторженный, задыхался, боялся что-то забыть, не сказать. Александр Николаевич решил напроситься к нему на ночлег, но перед этим следовало друга выслушать.

   – Саня-Саня, ты слышишь меня?

   – Слышу.

   – Сегодня прощёное воскресение. Я хочу попросить у тебя прощение. Прости за всё.

   – Прости и ты меня.

   – Саня-Саня, не клади трубку! Ты слышишь меня?

   – Слышу.

   – Саня, проси прощения у всех. У матери, у покойных отца и брата Василия. А в первую очередь у Господа Бога. Слышишь? Обязательно у отца и брата не забудь прощения попросить. Ибо мы в гостях, а они уже дома. Слышишь?

   – Да.

   – Ой, Саня, столько событий. Вот, правильно говорят, деньги приходят и уходят. Меня же обокрали. Купил в ларьке какую-то мелочь, разложил бумажник. Вещи для постирушки взял. Хватился, а вместо бумажника пакетик с орешками. Ты мне помог, Вероника кормит, мир не без добрых людей. Но вот и обокрали. Я знаю, кто. Там есть одна продавщица, у неё сумасшедшие глаза. Я с бывшим зеком на работе посоветовался. Ну, в смысле, сходить-припугнуть. А он мне посоветовал: «Не ходи, не смеши людей. Поезд ушёл». Тут к нам новенький пришёл, в первый же день подрался с зеком. Я их разнял. Он, зек, после этого обнял меня, поцеловал, сел и закурил, сказал: «Спасибо. А то я себя не контролирую. Мог бы убить его». Зек загудел.

   – В каком смысле «загудел»? Запил или его посадили?

   – Ну да. Вошёл в полосу не совсем трезвого образа жизни. Саня-Саня, ты слышишь меня? Знай, что в любое время дня и ночи я на всё готов. Спасибо тебе за всё! Проси прощения, не забудь. У Господа Бога, у матери, у брата, у родителя покойного. У всех-у всех, кто с тобой рядом. А у тех, кто далеко, у тех мысленно проси. Спасибо тебе за всё!

   – Андрей, могу я у тебя сегодня переночевать?

   – Саня, о чём речь? Осчастливишь! Жду.

   Акимов жил в родительской «двушке», знакомой Фрычкову до сантиметра. Ничего, кроме обоев в квартире, не поменялось. Холодильник «ЗИЛ» на кухне, старый комод в коридоре, – всё стояло на своих местах. Разве что появилось много домашних цветов в горшках и кадушках. Они были повсюду.

   До прихода домой Вероники, с полчаса, а может, и целый час Александр Николаевич жаловался на жизнь, а Андрей слушал его и давал дельные советы. Но с приходом Луковой атмосфера в доме изменилась.

   – Хорошо у вас, дома, по всей квартире деревья зелёные растут, – стал расхваливать Фрычков уют, созданный хозяйкой.

   – Да, прямо-таки пальмы, – покраснела Вероника. – Давно не видела тебя. Изменился, похорошел, стал основательным.

   – Не смущай. Я знаю, что сильно поправился. Когда появится возможность, обязательно себе такие же деревья посажу. Как они называются? – полюбопытствовал от смущения Александр Николаевич.

   – Фикус Бенджамена, – просветила его Лукова.

   – А кто такой Бенджамен?

   – Наверное, тот, кто вывел этот фикус или привёз из джунглей в Европу. У фикусов листья в основном большие, а у этого маленькие.

   – Да, в тропиках, должно быть, он как сорняк растёт. Там, наверное, целые рощи из них, непролазные, – вмешался в разговор Андрей, – А она, представляешь, заставляет меня каждый листочек тряпочкой протирать. Мне кажется, надо этому фикусу уже верхушку чирикнуть, чтобы шёл в стороны.

   – Нет, пока до потолка не дорастёт, никаких «чирикнуть», – возразила Вероника.

   – А у нас ещё и на окне красивые деревца цветут, глаз радуют, – напомнил Акимов.

   – «Китайская роза» называются те деревца, – подсказала хозяйка.

   – Они у вас все хорошие. И фикусы, похожие на берёзки, и «китайская роза», – нахваливал Фрычков.

   – И на даче посадили пять грядок чеснока. В следующем году будем им на рынке торговать, – смеялась Лукова.

   – Да, сядь, успокойся уже, – прикрикнул Андрей на раскрасневшуюся от возбуждения сожительницу, – преподаватель физики к нам за советом пришёл и будет у нас сегодня ночевать. Его жена, Раиса, на развод подаёт.

   – Преподаватель физики, наверное, сам нашкодил? – пошутила Вероника.

   – Не твоего ума дело, – одёрнул одноклассницу Акимов. – И вот я сейчас обо всём рассказываю. Учу его, что да как. Так вот, Александр, если сберкнижки у жены, то считай, ты деньги профукал. Как докажешь, что это ты делал денежные вклады? Ты же чеки не собирал, не хранил. Деньги – всё! Ты их профукал. Все ваши общие сбережения она себе заберёт. Считай, что деньги твои на детей идут и не переживай из-за них.

   – Ну, она же, наверное, хитрая женщина, – желая подольститься, подсказала Лукова.

   – А насчёт квартиры я его научил, – стал хвастаться Андрей, – Саня получил роскошную квартиру в хорошем доме.

   – На кого он получил? – сразу же, по-деловому, подключилась Вероника.

   – На себя.

   – На одного?

   – На семью. Он всю семью прописал, жену и двоих детей. Они все прописаны. То есть их четверо.

   – Ну и чему ты его научил? – поинтересовалась Лукова.

   – И получается так. Квартира приватизирована, у него в ней доля – одна четвёртая. Теперь так. Он живёт в хорошем доме, облицованным отделочным красным кирпичом. Там зелёный район, рядом метро, сообщение хорошее. И что же ты думаешь? Наш преподаватель физики загрустил. Пока тебя не было, сидел, плакался мне: «Ну, дадут мне деньги, и чего я с этими деньгами буду делать? Я же не смогу купить себе на них ни квартиру, ни даже комнату. Я остался без жилья, значит, я должен у мамочки жить. А мне это надо? Мама привыкла жить одна. В гости к ней ходим и всё. А тут я с мамой в двухкомнатной?». Хотя, когда-то они жили впятером в этой двухкомнатной. Я преклоняюсь перед этой женщиной. Почему? Она сумела в двухкомнатной квартире вырастить прекрасных двух сыновей и ужиться со свекровью.

   – А муж у неё был?

   – А как же! Николай Прокопьевич только в прошлом году умер, следом за своим старшим сыном Василием.

   – Ну, ладно. И чему ты Сашку научил? В суд подать?

   – Нет. Какой суд? А вот ты подумай.

   – А я знаю, – догадалась было Вероника. – Ты его научил, чтобы жена ему квартиру однокомнатную купила.

   – А очень ей надо. Рая скажет, что у неё и денег нет. А потом она скажет: «А с какой это стати? Вот, бери свою долю, одну четвёртую и выкидывайся со своим, как говорится, чемоданом. А здесь мы с тобой вместе проживать не будем».

   – Ну, в принципе Рая права, – согласилась Вероника. – Потому что она может мужика к себе нового приведёт.

   – Да она уже себе нашла, – уверенно заявил Андрей. – С двумя детьми не уходят в никуда, в «разведёнки». В её-то возрасте. Короче говоря, на кой нужна ему эта доля? Исходя из вышесказанного, какой шаг должен совершить преподаватель физики? Давай, думай.

   – В суд подать или обратиться в Минобр?

   – Зачем? И кому он там нужен?

   – Тогда не знаю.

   – Минобр скажет: «институт тебе квартиру дал, а дальше с этим имуществом распоряжайся сам».

   – Подать на расширение в мэрию Москвы?

   – Какое расширение? Что за глупость?

   – Сдаюсь.

   – Тут нужен ход.

   – Какой ход?

   – Я вот подсказал преподавателю физики. Саня мне спасибо сказал.

   – «Берёшь кастет, в подъезде выкручиваешь лампочку...», – смеясь, предположила Вероника.

   – Успокойся. Слушай. Когда я или Александр приватизировали жильё, это было наше личное желание или нас кто-то обязал? Это было личное желание. Он приватизировал. Дальше, какой мы шаг совершаем?

   – Расприватизация. Расприватизируем квартиру?

   – Правильно, – согласился Андрей.

   – А он хозяин?

   – Конечно. Он хозяин, на него ордер и всё остальное. Он ответственный квартиросъёмщик.

   – А ему позволят сделать расприватизацию?

   – Это его личное желание. Кто ему запретит?

   – А не нужно ли согласие всех жителей квартиры для расприватизации? Наверное, нужно. Ведь когда приватизируешь, нужно согласие.

   – Нет. По-моему, для того чтобы расприватизировать, – нет.

   – Надо узнать.

   – А тут и через суд можно. Почему? Смотри. Приватизировали по одним причинам, расприватизировать хотят по другим. Допустим, поссорились, не хотят платить высокие налоги. Пошёл в регистрационную палату, подал заявление и всё.

   – Ну, хорошо. Не тяни.

   – Дальше. Какие действия мы совершаем?

   – После расприватизации?

   – Да. Они в квартире все вместе проживают. Они что делают?

   – Ну, комнату ему выделяют?

   – Государство? Государство не выделит, ему бы только налоги драть.

   – Подаёт на расширение? Ну, не знаю тогда.

   – Короче говоря, он пишет: «Обмен».

   – А сейчас нет обмена. Сейчас только купля-продажа.

   – Есть. Купля-продажа – если квартиры приватизированы. А если не приватизированы, то идёт обмен.

   – А что он менять будет? У него же даже комнаты своей нет.

   – А вот слушай. Его замечательную квартиру, в замечательном районе разменять на две менее замечательные. Есть же люди, которые соединяются. Он идёт в муниципальное образование и говорит там: «Вот я развёлся. Значит, я вам отдаю трёхкомнатную, а вы мне дайте две квартиры поменьше». Даже если она не согласна, то её принудят через суд. Скажут: «Такие, милая моя, условия. Человеку жить негде. Или хочешь, чтобы после развода он продолжал с тобой в одной кровати спать? Мужику твоему новому это понравится? Да и он станет приводить других женщин, создастся криминальная обстановка». Короче говоря, в суд. И все будут на его стороне. Расприватизируют. Тем более, что ответчики в суде он и она, а дети несовершеннолетние, их не спросят. Главное, чтобы их без крыши над головой не оставили. Значит, он получает свою жилплощадь, квартиру. Не просто часть денег. Квартиру! И может он сделать так, чтобы дали две равноценные квартиры взамен его трёхкомнатной. В своей она с новым хахалем будет жить, а Саня в своей пропишется с детьми.

   – В принципе и Раиса согласится, – поддержала сожителя Вероника, садясь к нему на колени, – Скинет с себя заботу. Скажет: «Пусть своим детям всё покупает сам». И сожитель её новый обрадуется.

   – Таким образом, Саня остаётся не просто с деньгами, за которые нигде ничего не купит, – ликовал от своего замысла Андрей, – а с полноценной квартирой. И всё это я ему до твоего прихода объяснил и смотри, какой преподаватель физики теперь сидит одушевлённый. А то всё жаловался: «Ну, что за жизнь – одни проблемы. И где теперь я буду жить? Даже не знаю, что делать». Конечно, всё это нескоро сделается. Если Рая, к примеру, задумает не разъезжаться, а комнату сдавать, то Саня будет там жить и сделать этого ей не позволит. Александр там, в конце концов, прописан, он квартиросъёмщик.

   – Так что преподаватель, побыстрее расприватизируй квартиру и на обмен подавай. А с голоду не умрёшь. Первое время я буду приезжать к тебе и супы готовить, – сделала смелое заявление Вероника.

   – Сам себе приготовит, – силком ссадив сожительницу с коленей, рявкнул Акимов, – А если не сможет, я ему подходящую бабу найду.

   – Я тебе найду! Сам поедешь жить к нему! – пригрозила Лукова.

   – Ну, успокойся! Я пошутил. Я Александру говорю: «Саня, знаешь, что? Перестань дёргаться, посмотри на себя. Ведь у тебя в жизни сейчас такой надлом, – квартиры нет, жены нет. Семьи лишился. Детей своих ты растил, воспитывал, теперь тебе изредка встречаться с ними будут позволять. Ты потерял всё, к чему привык, что любил. И сейчас у тебя начинается совершенно новая жизнь. Ты должен найти себе новую жену или, в крайнем случае, бабу какую-нибудь. Ты должен найти себе жильё, третье, пятое, десятое». Я, например, когда из армии меня «попросили», пошёл работать в баню массажистом, спины разминал всякой шушере.