Текст книги "По ту сторону снега"

Автор книги: Алексей Левшин

«На все есть душевная лепта…»

 
На все есть душевная лепта.
Не ходит любовь налегке.
И что-то бессонница лепит,
Нащупавши в черновике.
 
 
Такую, такую же точно,
В оборках забот и потуг,
В сугробах затихших пророчеств,
Деревню вслепую и вслух.
 
 
На праздник. Ровесница, Муза!
Моя деревенька в ночи!
Во что превращаются узы?
В разводы, в вокзал, в недосып?
 
 
Однажды и мы соберемся.
И будет зима на дворе.
И только пространство вернется
Любить, договаривать, петь.
 

«Соловьиной печали ясна причина…»

 
Соловьиной печали ясна причина.
Но застыла твердь возле самых дверей.
Не узнаешь правду о самых сирых
На земле населенной всей.
 
 
Большеглазое сердце родное, вещее
С розоватою трещиной не сладит никак.
Если бы знать, куда ведет эта трещина…
 

Три маленьких элегии

1

 
Замыты лица перегноем сумерек,
Тех винных, ласковых, тех в чем-то виноватых.
Не сведущих, чьи родственники умерли
За Охтинского моста шубой ватною.
 
 
Друзья мои! Мы слишком быстро выросли
Из дач оладьевых, из вязаных кольчуг.
Из вас из всех один лишь я чернилами
Все время балуюсь, поблажки не ищу.
 
 
Не знали мы, как пачкаются прозвища,
Как одуванчик выжелтив лицо.
Из вас из всех лишь я пустился в розыски
Моей страны. Со всех ее концов!
 

2

 
Я не имею права. Отнято внезапно
Иль от рождения, но я уже не враль!
Прошел февраль в чернильных теплых пятнах.
И сердце выбежало: Нет знакомых. Жаль!
 
 
Повествование – прием довольно скучный,
Зато петляющий, чтоб истину сберечь.
Я брошен в жизнь – и это тем и лучше,
Что в жизнь, что некогда извлечь из жизни речь.
 
 
И я готов учиться чистой речи,
Прямой у веточек и косвенной у птиц,
Чистописанью и чистосердечью,
Чистопроходству женских лиц.
 

3

 
Посредине, где лес – плачевня
И где простыни сушит простор,
Нащебетавшаяся привереда,
Ждет природа своих сестер.
 
 
Это тьма отдает на вырост
Нам оставшиеся две ветлы,
Превращая их ночью в сирот,
Ничего не постигших в любви.
 
 
Коридор обрастает веткой
И уже тяжелей дышать.
Хорошо, когда жирно, мелко
В ночь вщебетана благодать.
 

«Больно стискивать руку – хужей: человека…»

 
Больно стискивать руку – хужей: человека
А всего безобидней всю жизнь
Раскрывать, раскрывать до последнего вздоха
Рот, глаза и объятья всему, чем ты жив.
 

«Мы с дедушкой часто гуляли вдоль кресел…»

 
Мы с дедушкой часто гуляли вдоль кресел,
На темную зиму одетых в чехлы —
Сугробов в Таврическом. Мир мало весил
И, кажется, мы себя тихо вели.
 
 
С чего нам шуметь? Жизни два средоточья —
Я – что еще не, ну а дедушка – что уже все.
Как будто бы света длина здесь ходила в обносках ночи.
И пуншем, и бронзой, и теплым цукатом обложенный сон.
 
 
Мы позже узнали, что здесь в исчисленьи
Каком-то двадцатом Потемкин бывал,
Что он не любил страшно это строенье:
Подачку царицы – и с кресел чехлов не снимал.
 

«Не надо желать лихолетья…»

 
Не надо желать лихолетья.
Фонтанка, как рифма, стара,
У Анны и Симеона
На службе давно не была.
 
 
Там дальше Литейный
И ей для чего-то нужна
Улица имени этого
Салтыкова и Щедрина.
 

День пятый. Раннее утро. Узоры прошлого

Прощание с тем веком

 
Прости, нет, лучше отпусти.
Мой век, мой страх не мною вымышлен.
Здесь не в чести сердечный стыд,
Что третьей был главою выношен,
 
 
Над коей сто уж с лишним лет,
Глядясь и пристально и врыдчиво
В судьбу Татьянину, – поэт
Не разогнется неусидчиво.
 
 
И город не взметнет метель
Над умирающим Акакием.
Отсель она шинель, оттель —
Все то, что Гоголем наплакано.
 
 
И, знать, напрасно, возвратясь
С обедни, вдоль столов обеденных,
Здесь Достоевский шел, крестясь,
А то и морщась привередливо.
 
 
И комнатам, как тактам внять,
И разыскать слепую копию,
Чтоб, с ней обнявшись, умирать.
И подоконник тих, как подлинник.
 
 
И только женские глаза
Проснулись, выплакали, вспухли
На мылом страха выскобленный зал,
На пышную, как осень – трусость.
 
 
Не дует здесь ничем. Ничто
Мне забирается в печенки.