Текст книги "Привилегия выживания. Часть 1 (СИ)"
Автор книги: Алексей Шаханов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)
Мотоцикл оказался совсем рядом. Древний, как говно мамонта, пожалуй, еще советских времен. С обеих сторон от сидения были приторочены две явно непустые спортивные сумки.
Мне было зверски интересно, откуда у мертвой теперь уже парочки взялся свежий бензин, возможно, стоило спросить их, прежде чем отправлять на тот свет, но в тот момент, да и сейчас в общем-то, времени заострить всерьез внимание на этой теме не было.
Дохлятины в зоне видимости пока не наблюдалось. Хотя сейчас это была не самая моя большая проблема. На мотоцикле я ездил всего один раз, лет двенадцать назад, когда мы всей семьей приезжали к дяде на лето. Я тогда показал высший пилотаж, на приличной по дачным меркам скорости вписавшись в забор, повалив его на припаркованную с другой стороны отцовскую машину. Успех был оглушительным, мне сразу же пожаловали почетное звание каскадера и к железному коню больше не подпускали на пушечный выстрел.
Но альтернативы в данную минуту у меня никакой не было.
Перевел карабин за спину, развернул мотоцикл в сторону эстакады и уселся на поскрипывающее сиденье. Вставить ключ в замок, повернуть. Вместо кнопки запуска двигателя справа на руле были какие-то два рычажка без маркировки. Бля, ладно, кикстартер еще никто не отменял. С третьей попытки движок запустился.
Ну, поехали. Включил первую и начал отпускать сцепление. Слишком быстро, мотоцикл подо мной дрогнул, от неожиданности я полностью отпустил ручку, двухколесный динозавр дернулся на полметра вперед и тут же заглох, завалившись вместе со мной на правый бок. Я взвыл от боли в правой ноге и локте, на которые грохнулся вместе с мотоциклом.
Матерясь, кое-как выкарабкался и стал поднимать агрегат. Переборщив с усилием, я начал заваливать его уже на левую сторону, после чего тот благополучно встал на подножку, которую я забыл убрать. Я же по инерции уткнулся в сиденье и обжег левую ногу об глушитель. Уже практически взвыв во второй раз, я осекся, даже про боль забыл.
Из тоннеля показались зомбаки, они пока шли довольно неторопливо, значит, у меня было еще время на повторную попытку. Но всего на одну, тварям до меня оставалось около полусотни метров.
Руки противно подрагивали от нервного напряжения. Двигатель запустился с первого раза. Зомбаки, заслышав урчание мотора, бросились вперед. Мне стоило неимоверных усилий плавно отпустить сцепление и понемногу добавить газ. Про переключение передач я вообще забыл, и даже выкрутив ручку газа до отказа, с черепашьей скоростью покатился к выезду на шоссе.
Сердце бешено колотилось. Вцепившись в руль, я бессильно смотрел на бегущую мне наперерез дохлятину. Им не хватило буквально секунду, с первым зомбаком мы разминулись в нескольких миллиметрах. Отчаянно давя в себе желание оглянуться, я смотрел только перед собой и, объезжая ямы и выбоины в асфальте, наконец, достиг выезда на шоссе.
Здесь, наконец, я вспомнил про вторую и иные передачи, и сковывающий животный страх начал понемногу отпускать. Правда, заставить себя набрать хоть сколько-нибудь приличную скорость я не мог, мотоцикл, а скорее – моя неуверенность, не давали расслабиться.
И все же, было что-то магическое в езде на двух колесах. Когда промзона, из которой с таким трудом удалось выскочить живым, осталась далеко позади, я с интересом, будто турист на экскурсии, глазел на проплывающие мимо серые многоэтажки, обгоревшие остовы машин на обочинах и изредка попадавшихся зомбаков, которые не без любопытства, но без особой надежды успевали сделать несколько шагов в мою сторону, прежде чем раствориться в туманной дымке позади, которая за какие-то полчаса успела заволочь все пространство вокруг. Конечно, смотреть на самом деле было особо не на что. Не было в окружавшем пейзаже ничего общего с кадрами из фильмов или игр, или просто картин про постапокалипсис, пусть даже псевдодокументальных. Вместо смешения ярких красок – оттенки серого, в который со временем неуловимо превратились все остальные цвета. Вместо насыщенности деталями – давление пустого пространства с изредка встречающимися абсолютно обыденными предметами, где глазу не за что зацепиться.
Когда в первый раз выпадает возможность отвлечься от беготни и выживания, взглянуть на все это, ощущения примерно те же, как будто впервые увидел покойника. С одной стороны, каким-то шестым чувством безошибочно определяешь, что это не спецэффекты и не кукла, а с другой – на подсознательном уровне ждешь, что он сейчас откроет глаза и заговорит, потому что ты не в силах перевести мертвое тело из категории людей в вещи.
Дорогу выбирал скорее по наитию, нежели по каким-то осознанным ориентирам. Но, похоже, в этот день полагавшуюся мне дозу неприятностей я уже хлебнул, дальше везло как только слепому в бильярд может.
Примерно через час я без всяких приключений выехал к окраине города и, свернув на окружную, погнал на восток, туда, где находился схрон с небольшим запасом консервированной жратвы и патронов, и где через полтора дня мы и должны были по плану пересечься со Смоукером.
Окружная дорога, в отличие от шоссе, выводивших из города, была практически пустой на многие километры.
До введения карантина все, кто успел разобраться в ситуации, рвались как можно дальше от городской черты через ближайшие магистрали. Когда же установили периметр, о котором теперь напоминал только тянувшийся справа от меня метрах в тридцати от отбойника двойной сетчатый забор с колючкой, окружной дорогой стала пользоваться разве что армия. Все гражданское население в это время либо мыкалось в поисках возможности эвакуироваться, либо жалось по норам, отчаявшись вырваться или вообще потеряв надежду выжить.
А потом карантина не стало. Вдруг, в один день. Ясное дело, что никакого цунами из дохлятины, как предполагали некоторые любители пофантазировать, синхронно захлестнувшего все КПП, не случилось. Все было гораздо банальнее и страшнее.
Исчезнувшая преграда породила вторую волну миграции. За несколько дней город практически опустел, все, у кого была возможность, снова рванули наружу, в надежде найти среди всего окружающего дерьма хотя бы оазис нормальной жизни. Кто-то сдох по дороге, кто-то, потратив все силы и ресурсы, осел там, где закончился бензин, а многие, поняв, наконец, что привычный мир перестал существовать на всех параллелях и меридианах, вернулись обратно в город, решив, что знакомый ад лучше неизвестности.
Но то место, куда возвращались эти люди, мало общего имело с кошмаром, от которого они пытались сбежать и с которым теперь вроде были готовы смириться.
Стремление к выживанию, безопасности, освобождению от ответственности толкало людей на создание новых социальных пирамид. Формировались новые группы, раскалывались, объединялись и пожирали друг друга. Достаточно быстро выделилось несколько крупных и сильных боевых группировок, которые и поделили между собой город, вобрав в себя, подчинив или уничтожив остальные.
Причем отношение к малым группам или отдельным людям было особенным. Никаких «налогов», даже грабежи были редкостью, ну что можно взять с человека, у которого из ресурсов только скудный запас продуктов, какого даже ему самому не хватает.
Убить и обчистить? Так поначалу поступали только слабые или небольшие группы, для которых сам факт встречи с другими представителями хомо сапиенс нес в себе большие риски. Но выгоды от этого варианта маловато, а для большой группы – так вообще никакой.
Рекрутировать? Изредка, если потенциальный новобранец мог принести серьезную пользу, например, военный хирург, да если еще и с опытом, был на вес золота. Но чаще всего включать в свою сплоченную банду людей со стороны особо никто не стремился. И дело не столько в лишних ртах, сколько в дополнительном шуме. Немало групп, особенно в первый год, закончили свое существование, оставшись без патронов и сил, подохнув от голода или обезвоживания, сожравши половину своих товарищей, окруженные со всех сторон целой армией дохлятины.
По той же причине отваливалась перспектива использования рабского труда.
В течение нескольких месяцев на северную часть города наводила страх группа ебанутых на всю голову, но очень везучих отморозков. Настолько везучих, что даже перестрелка на улице с соседней бандой, с последовавшими полуторачасовыми пытками главаря этой банды, во время которых он орал так, что было слышно за три квартала, а потом еще и покатушками по району с разбрасыванием из окна машины частей тела главаря сошли им с рук.
Эти славные ребята все время держали при себе одного-двух рабов, обычно молодых девушек, но иногда бывали и мальчики, для постирать носки или постель погреть. Так вот, поймали они как-то немого парнишку, держали на привязи, развлекались от души недельки две, пока он однажды ночью не разгрыз себе руку до кости и медленно истек кровью. Меньше чем через час вокруг дома, где заночевала группа, на запах крови собралась пара тысяч зомбаков. Естественно, выйти из такого кольца живым не суждено было никому.
Веселая история эта могла быть пиздежом чистейшей воды, однако поучительности у нее сей факт не отнимал.
Ну и, наконец, оставался еще вопрос доверия, проблемы со способностью к которому начинались у любого, кто смог прожить достаточно долго. Из-за его отсутствия незнакомые персонажи могли расстреливаться еще на дальних подступах, просто во избежание любых рисков.
К сожалению, или к счастью, любой группе, не настроенной на постоянные перемещения, выжить автономно было почти нереально.
Любой отряд, который хоть что-то собой представлял, пытался захватить и удержать под своим контролем определенный ресурс, будь то склад стройматериалов или магазин снаряжения для туристов, не говоря уже про продукты, медикаменты и оружие.
Рано или поздно захваченный ресурс становился необходимым для кого-то еще. Дальше все зависело от соотношения сил, при этом обе стороны были крайне заинтересованы в бесконфликтном решении вопроса, потому как любая перестрелка или кровопролитие в девяти случаях из десяти давали старт зомби-фестивалю, что в результате оказывалось проигрышем для всех, нередко с фатальными последствиями.
Таким образом, оказалось, что большой группе бартер и дипломатия выгоднее грабежей и пострелушек, а небольшие отряды превратились в основном в «челноков», перемещавшихся между территориями больших групп и обеспечивающих не только торговлю, но и связь.
И если попытка организации долгоиграющего лагеря с периметром была предприятием довольно небезопасным, то беготня с рюкзаками по городу, была лотереей чистой воды. Помимо зомбаков, был нехилый риск нарваться на людей, иногда целенаправленно охотившихся на «челноков».
Впрочем, те, кто не смог вписаться в эту шаткую систему, шансов имели еще меньше. Жить только за счет мародерства мало кому удавалось, а если еще и без нормального лагеря, так вообще никому.
Разумеется, существовал еще вариант выйти из города и наладить натуральное хозяйство. Но изначальный пиздец случился зимой, адекватные отшельники в это время сидят в тепле и поедают заранее заготовленные запасы.
Поговаривали, что кому-то удалось восстановить несколько ферм, но лично мне ни одного фермера за все время не попалось. Во всяком случае, до встречи с Алисой, но на ее жилье еще предстояло посмотреть.
Весной бартерная торговля серьезно поутихла, многие переключились на охоту и собирательство, попутно методом антинаучного тыка с голодухи установив, что мясо животных, вопреки всем заверениям медиков во время карантина, абсолютно безвредно, во всяком случае, в том смысле, что от его поедания в зомбака никто не превратился.
Превращение произошло иного рода, и совсем по другим причинам. Человек социальный мутировал в загнанного зверя, который никому не верит, всего опасается, для которого завтрашний день – вероятность. К этому добавлялся целый список различных полезных навыков, среди которых умения разжечь костер без зажигалки или отличить съедобные грибы от несъедобных были далеко не на первых местах. И «здоровье как у быка», например, означало не столько готовность к физическим нагрузкам, сколько сильную иммунную систему и зубы без кариеса. Любые девиации от такого портрета были, мягко говоря, слабо жизнеспособны.
Физически и морально адаптироваться за очень короткое время оказалось для многих невыполнимой задачей. Без всякой статистики можно было утверждать, что от голода, переохлаждения, отравления и заражения крови погибло гораздо больше людей, чем от пули, ножа или зубов дохлятины.
И это была только первая волна. Еще до конца года в городе вымерло большинство стариков и детей. Количество трудоспособных индивидуумов неуклонно снижалось, даже один легкораненый или больной круто осложнял выживание для группы из десяти человек.
Вторая зима окончательно выкосила всех «негодных», кому повезло пережить первую. Большая часть вторичных ресурсов перестала быть востребованной, группам, охранявшим их, пришлось сняться с насиженных мест. Естественно, превращаться в «челноков» никто из них особенно не хотел.
Начался новый передел собственности. Бои достигли серьезного размаха, ведь к тому времени каждый первый обладал хотя бы каким-то огнестрелом. При серьезных разборках дело доходило до применения не только гранатометов, но и в отдельных случаях техники. Разумеется, с учетом пристального внимания дохлятины к любым звукам, это ничем хорошим не заканчивалось.
Лес рубят – щепки летят, под наплыв зомбаков попали не принимавшие участия в боевых действиях группы, которые находились в зонах конфликтов. Именно тогда мы в числе других малочисленных групп окончательно покинули город и переселились на окраину.
Нам повезло наткнуться на небольшой поселок из частных домов, в нескольких подвалах которых обнаружились натуральные бомбоубежища. Там было все, от сушеных долек ананасов до мазей от ушибов и растяжений. Везение было неописуемым. Остаток зимы мы потратили на создание полноценной базы, перенося все движимое имущество в самое просторное из убежищ. Внутри при желании относительно комфортно могло разместиться человек пятьдесят. Снаружи мы установили оборонительный периметр: заграждения от зомбаков, относительно простенькие ловушки, растяжки с гранатами и сигнальными ракетами, наконец, наблюдательная позиция на чердаке наиболее выгодно расположенного для этого дома со скрытыми бойницами.
Но, пожалуй, именно это и было нашей главной ошибкой. Чем выше забор – тем сильнее желание за него заглянуть. Наткнувшись на серьезный периметр, гости сразу почуяли лакомый кусок пирога. Да и сами по себе они оказались не промах. Уйти удалось только чудом, побросав все, что мы успели к тому моменту нажить. Это отбило любую охоту в дальнейшем искать абсолютно безопасную крепость. Чем ценнее то, что у тебя есть, тем больше людей хотят у тебя это отобрать.
Так наша жизнь превратилась в осознанное нахождение баланса между опасностью сдохнуть, не обладая ничем, и опасностью сдохнуть, обладая всем. Наверное, сложись что-то иначе или поступи мы по-другому, поведи себя умнее, пировали бы сейчас в подземном бункере и горя не знали. Но, несмотря на мою страсть к самокопанию, я понимал, что проблема неудач при принятии решений в таких вот уникальных случаях в том, что отрицательным опытом можно разве что подтереться, второго шанса не будет.
Впереди уже маячила конечная цель моего маршрута. Последний раз мы на этой развязке были неделю назад, когда пополняли запасы схрона и разгружались по максимуму для вылазки в город. За прошедшие дни, на первый взгляд, ничего не поменялось. Но судить пока было рано.
Не снижая скорости, на первом съезде повернул направо и, проскочив пустой КПП после выезда на шоссе, ведущее из города, чуть подсбросил, поглядывая каждые две секунды в единственное зеркало заднего вида. Рассмотреть что-либо из-за вибрации корпуса было почти нереально, кроме того, стекло зеркала раскололось на несколько частей, видимо, как раз во время моей первой попытки оседлать мотоцикл. Одно я мог сказать с уверенностью – хвоста за мной не наблюдалось.
Метров через четыреста я доехал до леса, остановился у ближайшего поворота, слез с мотоцикла и трусцой вернулся к границе лесополосы.
Без труда нашел знакомый старый ясень, забрался на третий ярус веток и нащупал во внутреннем кармане куртки бинокль.
Здесь, на окраине, тумана не было, развязка просматривалась отлично. За исключением пары-тройки вездесущих зомбаков – чисто. Обычно, после осмотра подходов, Смоукер выдвигался вперед, а я с дальнобоем и широким углом обзора предоставлял ему неоспоримое тактическое преимущество. После зачистки он выбирал себе удобную позицию для обороны, и я уже мог спокойно подтягиваться сам.
В одиночку можно рассчитывать только на случай, кроме того, скоро должно было начать темнеть. Окончательно решив, что игра не стоит свеч, я вернулся к мотоциклу.
Скатив его с дороги в ближайший ельник, принялся исследовать содержимое подвешенных к сиденью сумок. Рваный и слежавшийся спальник, грязный настолько, что изначальный его цвет определить было нереально, который, судя по всему, служил скорее для маскировки мотоцикла, нежели по прямому назначению, я сразу вынул и отложил в сторону. Под ним оказались инструменты и пятилитровая канистра, похоже, с бензином. Во второй сумке – двухлитровая пластиковая бутылка воды, упаковка галет, потрепанный дорожный атлас, какие-то тряпки.
Нормальной еды никакой не нашлось, парочка из гаража явно планировала короткую вылазку. Галеты я уговорил минуты за две, но есть захотелось только сильнее. Воду неизвестного происхождения я очень старался не пить, но обезвоживание – это крайне нехорошая штука, поэтому пришлось позволить себе маленькими глотками опорожнить примерно четверть бутылки. Если не пронесет, можно будет выпить остальное.
Атлас я сразу переложил во внутренний карман куртки, потому как единственная на группу карта осталась у Смоукера, да и в принципе – вещь сама по себе очень раритетная, выпускать их на бумаге почти перестали уже лет десять назад, а мобильные телефоны и планшеты заряжать было нечем, да и хрен его знает, что стало со спутниками за несколько лет.
Вернувшись к ясеню на краю леса, я заметил, что уже начинало темнеть. Вскарабкавшись обратно на свою импровизированную наблюдательную позицию, разложив спальник между двух больших веток и двумя ремнями от кобуры пристраховавшись к стволу дерева, я кое-как устроился на ночлег.
Последний раз внимательно осмотрел развязку в бинокль и, положив «Сайгу» на грудь, постарался заснуть.
В ожидании время тянется крайне медленно, несмотря на постоянное ощущение опасности, которое организм рано или поздно притупляет в тщетной попытке сохранить здоровой нервную систему.
Если вдуматься, ожидание занимало большую часть моего жизненного времени, меньше, чем сон, но больше, чем сумма всех происходящих событий. За эти последние годы я по полной ощутил, что такое информационный голод. Будучи, откровенно говоря, вполне среднестатистическим человеком, до начала службы в армии я за пару недель пропускал через себя такой объем информации, которого хватило бы на целую жизнь какого-нибудь моего средневекового предка. Наверняка именно поэтому классическая литература изобиловала диким количеством подробнейших описаний, жизнь тогда протекала в совершенно другом темпе, и каждое даже незначительное изменение воспринималось как большое событие, отсюда такое внимание к деталям.
И вот сейчас с точки зрения объемов информации весь мир откатился чуть ли не в каменный век. На фоне этого монотонное терпеливое ожидание иногда становилось просто невыносимым, я на стену был готов лезть. Ждешь погоды, ждешь светлого времени суток, ждешь, пока выспится Смоукер, ждешь, пока дохлятина рассосется с предполагаемого маршрута, ждешь, пока очередной папуас-счастливчик появится в зоне видимости. Это не то напряженное нервное ожидание, когда как сжатая пружина, как спринтер в колодках после команды «внимание» с подрагиванием в мышцах и холодом где-то в области живота, это медленное самоубийственное превращение в покрытый мхом камень.
Сделать ничего нельзя, отвлечься нечем, переключиться не на что, ты наедине с собой и своими мыслями. Удача – если можешь размышлять конструктивно: строить планы, анализировать, перебирать перспективы. Если перспективы радужные – это большая удача, обычно все сводится к выбору из серии «каким из этих пистолетов вы хотели бы застрелиться?».
Но чаще всего ты погружаешься в воспоминания, смотришь хреновое кино про самого себя. Память у меня отличная, так что этих гребаных фильмов целая коллекция, большую часть из которых я бы при первой возможности сжег.
Первые несколько месяцев перед глазами постоянно всплывала нормальная жизнь, просто какие-то яркие моменты из далекого прошлого, или даже целые истории, но постепенно их почти полностью вытеснили кровь, грязь и смерть.
Меня вдруг кольнуло осознание того, что родителей я вспомнил прошлой ночью первый раз за год, наверное, если не больше. И в тот момент воображение уже не было в состоянии нарисовать их лица.
Предыдущая жизнь стала казаться такой далекой, как будто я наблюдал за ней через мутное стекло, как будто все это происходило с кем-то другим.
Выживание неуклонно требовало поступательного некроза личности. И до какого-то времени платить такую цену становилось все сложнее. Уверен, что я бы быстро сдался, если бы не Смоукер. Он казался абсолютно непрошибаемым, даже в тех ситуациях, когда про свою человеческую природу необходимо было забыть, Смоукеру без видимого труда давались тяжелые решения, не разрывая его при этом по частям. Это придавало мне сил.
Впрочем, после встречи с Алисой я осознал, что с ним творился такой же, если не больший пиздец. Он не сломался, конечно, иначе я бы понял, но был на грани и схватился за соломинку. Последний шанс хоть на какую-то долю остаться человеком. Он все еще боялся переступить ту черту, которую, по моему мнению, мы пересекли уже черт-те когда.
Урывками часа по два, между которыми приходилось спускаться вниз и заниматься физкультурой, чтобы хоть немного согреться, я проспал до следующего утра.
Машинально подведя механизм на наручных часах, я отметил про себя, что уже два часа как пошли последние сутки до предполагаемой встречи. Жду как жена с войны, блин. Хотя, если без шуток, только сутки одиночества, а я уже стал гораздо дерганнее. После любого скрипа раскачиваемых ветром высоченных сосен взводил затвор «Сайги» и долго вглядывался в промежутки между деревьями, каждые полчаса взбирался на ясень, осматривая развязку и подходы к лесополосе.
Время встречи прошло, а рядом со схроном так никто и не появился. Уже почти стемнело, и с дерева были видны лишь очертания развязки, ограждения, опоры освещения, указатели на эстакаде на фоне темнеющего неба. Я понимал, что уже не увидел бы никакого движения в такой темноте, но продолжал до рези в глазах вглядываться.
В голове крутилось много вопросов и вариантов произошедшего, и хотя все они были одинаково вероятны с моей колокольни при полном отсутствии информации, расшатанные нервы требовали искать везде врагов. Даже в человеке, которому я безоговорочно доверял свою жизнь последние годы.
Наш разговор в гостинице где-то на эмоциональном уровне зацепил меня, разозлило то, что он принял решение в одиночку, будто заранее был уверен в моем ответе. Самое обидное, что он был прав, и это злило еще больше. В том, чем нам пришлось стать, не было места долгу, чести и сочувствию, не было места морали и принципам.
А теперь он собирался отказаться быть машиной для выживания, переодеться в белое и нести добро и вечные ценности, словно нашел некий рецепт, выход из ада, которым не собирался делиться.
«Если так, святоша херов, в этот раз я за тобой не пойду», – прошептал я, не отрываясь от бинокля.
Я не верил в выход, меня перестали пугать жертвы, которые пришлось и еще придется принести, точка невозврата давно пройдена, а попытка разворота равносильна смерти. Сколько бы я ни сомневался, сколько бы ни пытался представить иной путь, я видел только свою гибель.
Последняя группа, частью которой весной второго года по воле судьбы мы стали, состояла вместе с нами из девяти человек. До сих пор не понимаю, как им удалось протянуть так долго, и какого хрена дернуло подобрать на дороге двух вооруженных незнакомцев в камуфляже. К тому моменту это уже был даже не риск, скорее форменный суицид.
Эти семеро вынуждены были сняться с обжитого места и уехать из города. Запасы подходили к концу, если зимой, несмотря на морозы, была возможность отходить далеко от постоянного лагеря в поисках чего-то ценного или для бартера с другими группами, то уже начиная с весны окрестности наводняла дохлятина, которая не то что не давала отойти на достаточное расстояние, но и в принципе выйти из здания, иногда заставляя по несколько дней разговаривать исключительно шепотом, а передвигаться – крадучись.
Ехать, в общем, было куда, дачные поселки, фермы, разномастные склады, даже заводы, лотерея только в том, чтобы не попасть в уже занятое кем-то место, либо суметь при необходимости отбить жилище у нынешних обитателей или зомбаков. А главное – нужно быть готовым полностью перейти на самообеспечение.
В городе, несмотря на все его опасности, постоянно существовала некая экосистема, остатки социума, державшиеся вместе на простых вещах типа торговли. Общество не могло прекратить существование в одночасье, оно просто медленно скатывалось все ниже по цивилизационной лестнице, постепенно отмирая по краям своей территории.
Снаружи рассчитывать можно было только на себя и собственные ресурсы. Хотя, даже при этом, будь я на месте Апостола, не стал бы так рисковать. Этим позывным мы со Смоукером за глаза окрестили Петра, мужчину за рулем микроавтобуса, подобравшего нас, не столько из-за имени, конечно, сколько из-за какой-то почти отеческой опеки над всеми в группе. Я его титаническому терпению мог только позавидовать. Он готов был выслушать каждого, подбодрить, обнадежить, чуть ли не сопли утереть.
Петр представился и представил остальных. Дверь нам открыла и впустила в машину Юн, китаянка. Как и у многих азиатов, определить ее возраст точнее, чем средний, возможным не представлялось. Она тоже к пополнению в рядах отнеслась вполне спокойно, во всяком случае, так показалось. У остальных же на лицах читался целый спектр негативных эмоций от страха и недоверия до агрессии и неприязни.
Девушку на переднем сидении, единственную, у кого в тот момент было оружие в руках – охотничья двустволка, звали Карина. Видимо, сознавая себя главной хранительницей спокойствия, но не желая, с одной стороны, явно проявлять агрессию и открыто брать нас на прицел, а с другой из-за размеров двустволки не имея возможности сделать это по-тихому, компенсировала положение злобным внимательным зырканием и старательным сидением вполоборота к нам.
В кузове, помимо Юн, находилась Анна, женщина лет сорока, с двумя детьми, мальчиком Витей и девочкой Мариной.
Несмотря на то, что в машине было достаточно свободных кресел, они сидели втроем на двух, причем Анна сидела ближе всех к проходу, как бы создавая барьер между нами и детьми, с вызовом смотрела то на меня, то на Смоукера.
В самой глубине кузова, на наваленных тюках и сумках полулежа расположился отец Карины, Бакир, который при нашем появлении приподнялся, с некоторой долей презрения окинул взглядом, после чего вернулся в исходное положение. Ненадолго, впрочем, будучи явно пенсионного возраста и олицетворяя собой всю мудрость группы, устроил нам нечто среднее между допросом и собеседованием.
Смоукер не горел желанием общаться и по большей части молчал, уставившись в проплывающее за окном поле, сухо отвечая только на те вопросы, которые задавались непосредственно ему. Я же в свою очередь решил использовать редкую возможность получить информацию со стороны, поэтому охотно поддерживал диалог.
В первую очередь, нас, естественно, спросили, есть ли у нас нормальные человеческие имена, на что мы ответственно заявили, что есть.
Нас вполне ожидаемо приняли за дезертиров, что в целом было недалеко от истины, я даже не стал пытаться Бакира разубедить, рассказав про нападение на охранявшийся нашим подразделением склад более-менее подробно, упустив лишь несколько нелицеприятных деталей.
Старик, в свою очередь, поведал о том, что их группа уже два дня в дороге, и что изначально они рассчитывали доехать до его загородного дома километрах в двадцати на юг от черты города и обосноваться там. Проблема состояла в том, что единственный мост через реку, закрытый на ремонт в прошлом году, так и не доделали, проехать по объездной тоже не получилось, весной шли такие дожди, что грунтовку размыло напрочь, машина чуть не села на брюхо. Затею пришлось оставить.
Объехав город по окружной, они отправились искать счастья на севере, и, практически только-только проехав КПП, наткнулись на нас, направлявшихся обратно к лагерю, после неудачной вылазки за продуктами. Под громким словом лагерь скрывалась нерабочая водонапорная башня, которая была нашим временным прибежищем с начала весны. Там можно было заночевать и в темное время суток развести костер, благо дыра в потолке неплохо отводила дым, хотя укрытием от непогоды из-за выбитых всех до единого окон башня была слабым. Помимо этого, спуск и подъем был небезопасным, основанием для башни служили металлические фермы, карабкающегося по лестнице в центре человека можно было легко увидеть с любой стороны, любые передвижения по ней ограничивались временем после заката и до восхода. Даже запасы наши хранились не в башне, а в небольшой нише, которую мы выкопали собственными силами в неглубоком овраге под корнями пары стоявших рядом деревьев. В принципе, ее можно было бы попытаться расширить и забыть про башню, но место слишком близкое к городу, чтобы игнорировать опасность зомбаков.
Собственно, отсутствие безопасного жилища и было основной причиной, по которой мы согласились присоединиться к скитальцам на микроавтобусе. Даже договариваться не пришлось, достаточно было переглянуться со Смоукером.
Это было наше первое столкновение с людьми за месяц, если не больше. В основном, мы уже старались избегать любых контактов, кроме случаев исключительной необходимости.
Мы проездили еще почти день без какого-либо успеха. Пилорама, первый предполагавшийся кандидат на землю обетованную, оказалась занятой, более того, наше приближение встретили парой выстрелов в воздух. Чтобы не создавать впечатление жертвы, мы разок пальнули в ответ, затем чинно, но оперативно развернулись и тут же получили еще пару выстрелов по машине. Никого не задело, но намек был предельно понятный.
