Текст книги "Демоны ночи"

Автор книги: Алексей Атеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Ага, вот они! – в один голос воскликнули милиционеры. – Все в точности сходится. И старик, и тетка в дурацкой шубе. Не соврал таксист.

– Трофимов, что здесь происходит?! – разгневанно спросил дежурный врач, обращаясь к Фомичу.

– Не знаю, Олег Самуилыч, – делано развел руками служитель и воззрился ясным взглядом на руковод– ство. – Пришли какие-то с улицы… Говорят: «Проведи нас к телу». Мол, попрощаться хотим.

– Что это за прощание такое в двенадцать-то ночи? – Олег Самуилович с интересом оглядел странную парочку, особенно его заинтересовала Катя, продолжавшая тихонько постукивать в бубен. – Ты же знаешь, посторонним вход сюда запрещен. А что это за тело? Ах, убийца собственного семейства Никулин. Хорошенькая у вас здесь компания подобралась. Чем, интересно, вы занимались? А, Трофимов?

– Они… это… духов вызывали.

– Духов?! – изумился Олег Самуилович. – О, господи! Духов только нам здесь не хватало!

– Кто вы такие?! – загремели жестяные голоса милиционеров. – Документы свои предъявите!.. Как нет при себе?! Тогда следуйте за нами.

И Бурышкина вместе с Катей повезли в отделение. Никифор за свою жизнь попадал и не в такие переделки, и предстоящие объяснения его не страшили, а шаманке было все равно. По прибытии Бурышкин накинулся на дежурного лейтенанта с требованием немедленно освободить их, требовал телефон, чтобы сделать звонок кому следует, но был препровожден в «обезьянник» до выяснения обстоятельств дела. Туда же затолкали и шаманку. Катя расстелила кафтан на полу, улеглась на него и почти сразу же захрапела. Бурышкин уселся, привалившись к шершавой стене, и тоже смежил веки. Вдруг Катя открыла глаза и села.

– А ведь он нам правду не сказал! – произнесла она.

– Кто? – не понял Никифор.

– Мальчишка. Не сказал, кто его надоумил.

– Почему, как думаешь?

– Не знаю. Может, эти очень сильные?

– А вот он говорил, будто те, кого он убил, расплачиваются за прошлые грехи. Такое может быть?

Катя задумалась:

– Не знаю. Говорят, может. Только много он сразу наколотил. Все, что ли, виноваты? Иной раз, бывает, вселяются…

– Кто вселяется?

– Ну, кто? Злой дух. Демон. Он заставляет…

– Думаешь, и в мальчишку вселился?

– Не поняла. Слишком мало время было. Тут эти пришли. Мне кажется, тоже неспроста. Их могли специально послать, чтобы нам мешать.

– Но ведь они сослались на заявление таксиста, который нас туда вез.

– Ничего не значит. Они любят подстраивать.

– Кто?

– Как не понимаешь?! Да эти… демоны.

Никифор в сомнении почесал затылок:

– Может, это все – выдумки!

– Думаешь, вру? Зачем?

– А если ты и есть демон?

Катя засмеялась:

– Складно. Твой башка интересно варит. Правильно соображаешь. Проверь, демон я или кто?

– А как?

Вновь смешок:

– Скажем, я научу тебя как. Значит, я кто? Демон или человек? Ага. Не знаешь ответ? Вот то-то!

– Скажи, Катя, ты как думаешь, правда, что душа проживает много жизней?

– Ты неправильно спрашиваешь. Надо спросить: в каждом ли человеке есть душа? В одном – есть, в другом – нет. Если в который есть, то, может, раньше и в другом была.

– Хочешь сказать, не каждый ее имеет?

– Типа того.

– Но ведь ты сама говорила: можешь найти любого мертвеца. Вон и брата Фиры искала, и мальчишку этого…

– О другом говоришь. Есть душа, а есть… ну, как отражение… Тень! Тень бывает у каждый. Умрет он, тень останется; как сухой лист с дерево. Душа – другое. Она… ну, как… Не знаю, с чем сравнить. Вот можно с девкой. Знаешь, есть молодой красивый девка. Она жизни радуется, резвится. И ее все любят. Парни, мужики… Каждый ее хочет. И она видит, что ее желают, всякому дает. И всякий ее имеет. Но после она начинает превращаться в б…. Ведь всякий мужик есть. Кто хороший, а кто грязный, обманывает ее, обещает – не делает. Она ребят рожает. Но ребята, прижитые с кем попало, становятся уродами, выродками… Они пустые, лишенные Света. А она, душа то есть, страдает. Она хочет назад, в Свет. Но кто ее спасет? И вот она мечется из тела в тело, ищет путь к Свету. И Спаситель может найтись, если его, конечно, искать… Но Спаситель придет к ней не снаружи, а изнутри…

– Это как же? – спросил Бурышкин.

– Он сам родится в ней.

– Так ты же только что говорила, будто она рожает только ублюдков?

– Родится не от мужика. Внутри ее самой с самого начала заложено семя. Чем глубже падение, тем полнее она его осмыслит, тем быстрее семя прорастет. Хоть маленько понял?

– Значит, чтобы прозреть, душа должна обязательно страдать?

– Получается так.

– А если кто не страдает? Живет себе тихо-мирно, семечки поплевывает.

– Страдают все. Только не все понимают причин этого. Вот и ты страдаешь. Великим хотел стать, а не далось. А почему, знаешь?

– Ну, скажи?

– Отдавать не привык.

– Мне нечего отдавать. Я не богат.

– Не деньги, глупый.

– А что же?

Катя помолчала, потом вновь улеглась на свой кафтан.

– Ты, Бурышка, уж больно прост, – насмешливо сказала она. – Прост-то прост, да хитер! На чужом горбу в рай въехать хочешь. Сам думай.

Наутро пришел начальник отделения, с изумлением посмотрел на задержанных, ознакомился с сутью и выпроводил странную парочку восвояси. Даже протокол порвал.

«Солидный человек, а такой чепухой занимаетесь», – на прощание укоризненно произнес он, глядя на Бурышкина.

Никифор и сам уяснил всю анекдотичность ситуации. Ловят среди ночи… И где? В морге, в компании с шаманкой. Пойдут теперь разговоры…

Однако Бурышкин понимал: благодаря Кате он напал на подлинную «золотую жилу». Поле было, что называется, непаханым. Работы – непочатый край, а именно это – его конек. Вот только что делать дальше, он плохо себе представлял. Катя пребывала на своем любимом месте – у окна, а Никифор ходил вокруг да около, желая спросить совета, но почему-то опасаясь. Нужно заметить, он проникался к шаманке все большим почтением.

– Послушай, Катя, – наконец решился он, – а дальше-то куда направить стопы?

– Стопы? Какой стопы? – Шаманка недоуменно вытаращилась на Никифора.

– Что теперь предпринять?

– Ага. История этот. Понимаю. Дальше рыть хочешь? Молодец! Копай, копай… На польза пойдет. Найди этого. Который в газета писал.

– Корреспондента?

– Ага. Его. Потолкуй. Может, чего нового узнаешь. Этот парень тоже интересуется, знать хочет… Станете вместе искать. Вдвоем способнее будет…

– Ну и пускай себе интересуется! Мне-то что? – ревниво спросил Бурышкин. Он уже предчувствовал в незнакомом пока журналисте Мерзлове потенциального конкурента.

– Я тебе чего говорила? – улыбаясь, спросила шаманка. – Отдавать не бойся, тогда все получится.

ГЛАВА 8

События, связанные с «кровавым мальчиком», как окрестили Вову Никулина некоторые средства массовой информации, не шли из головы у Павла. Казалось бы, материал написан и отмечен. Кусочек славы, что называется, «схаван».

Однако вопросы-то остались. Директриса проговорилась: у Вовы был конфликт с классной. Но в чем он заключался, Павел так и не понял. Конечно, проще и лучше всего расспросить кого-нибудь из Вовиных одноклассников. И журналист решил так и сделать. И вновь отправился в школу, где совсем недавно учился «кровавый мальчик».

Только сейчас, при дневном свете, Павел наметанным глазом определил: школа далеко не из престижных. Роль охранника выполнял какой-то тщедушный дедок, сидевший на входе и не только не проверивший у него документы, но даже не поинтересовавшийся, куда это молодой человек направляется.

Павел быстро миновал дверь знакомого кабинета, не желая попадаться директрисе на глаза, взбежал на третий этаж и, схватив первого попавшегося пацана за рукав пиджака, поинтересовался: не знавал ли он Никулина?

– А вы кто? – немедленно спросил парнишка.

– Из газеты.

– Из какой? – Ребенок, в отличие от сонного охранника, оказался очень даже осторожным.

Павел достал удостоверение и сунул мальчишке под нос, и был приятно удивлен, что его знали.

– Ах, это вы написали про Вована! – воскликнул пацан. – Круто! Мы всем классом читали.

– Ну и как? – поинтересовался журналист.

– Я же сказал… Девчонки аж визжали и писали.

– Неужели прямо в классе?

– Ну, дак! А сейчас зачем пришли?

– Хотел более подробно расспросить про Никулина. Что он был за парень? Ну, и вообще…

– Вован-то? Да так… – Пацан неопределенно пожал плечами. – Вы лучше с кем-нибудь из его класса поговорите. Вон хоть с Машкой. Маш! – позвал он проходившую мимо светловолосую длинноногую девчонку в черной мини-юбке, такого же цвета колготках и ярко-красном свитере.

– Чего тебе? – небрежно спросила девица, не прекращая жевать.

– Вот мужик из газеты… Который про Никулина писал… Поговорить с тобой хочет.

Девчонка с интересом посмотрела на Павла.

– Только сейчас урок начнется. Последний… Если подождете, можно и поговорить… – Она усмехнулась. – В ближайшей кафешке.

– Подожду, – согласился Павел.

– Около входа. Только как меня увидите, сразу идите вперед, я догоню.

Прозвучал звонок на урок, и Павел пошел к выходу. Теперь он не спешил. Медленно спустился по лестнице, прошел мимо дедка.

Знакомый запах: смесь ароматов мастики для натирания паркета, мокрой тряпки, которой вытирают доску, старых учебников шевельнул какие-то струны в душе. Он вспомнил свою школу, практически ничем не отличавшуюся от этой. Такие же обшарпанные стены, украшенные более-менее удачно исполненными стенгазетами и плакатами, предупреждающими о пагубности наркотиков и ранних половых связей.

– Все то же, то же… – произнес он вслух.

Дедок встрепенулся, поднял заспанные глаза на Павла и слабо улыбнулся.

– Весь в коже, – изрек он свои наблюдения. – Даже штаны из кожи. Ты, парень, часом не из газеты?

– Точно! – несколько удивленный, откликнулся наш герой. – А ты, старец, как меня опознал и вычислил?

– Да по штанам, – охотно пояснил дедок. – Директорша сказала: «Как увидишь парня целиком в кожаном обмундировании, гони его прочь». Так что извини, хлопец. Давай-ка на выход.

Павел некоторое время поболтался по пустынному школьному двору, то и дело смотря на часы. Потом вышел в абсолютно безлюдный переулок, где, кроме него, прогуливалась только бродячая собака, некоторое время дефилировал там, а потом вернулся к школе и стал поодаль от входа. Скоро прозвенел звонок с урока, из дверей школы шумно повалила ребятня. В числе прочих на ступеньках появилась и Маша. На ней была короткая черная кожаная курточка вся в заклепках, на голове – бандана. Она поозиралась, увидела Павла, помахала рукой и, сказав что-то стоявшей рядом девочке, направилась к нему. Девочка последовала за ней.

– Моя подруга. Зовут – Лиза, – представила она девочку. – Без нее никуда. А вдруг вы – извращенец.

– Что за глупости ты несешь?! – возмутился Павел.

– Значит, так, – не обращая внимания на слова Павла, безапелляционно заявила Маша. – Вы ведете нас в кафе, там и поговорим.

– А ты, оказывается, наглая, – усмехнулся Павел.

– Какая уж есть.

– В таком случае будь здорова. С кем-нибудь другим поговорю.

– Как знаете. Только другие и говорить-то с вами не будут.

– Это почему?

– Директриса сказала: «Узнаю, что кто-то беседовал с прессой, – из школы выгоню!»

– А ты, значит, не боишься?

– Фигня! С чего выгонять? Уши трет.

– Ладно, веди в кафе.

– Только Лиза с нами…

Лиза сиротливо стояла в сторонке. Выглядела она намного скромнее своей подруги, одета была попроще и, видать, чувствовала себя не в своей тарелке.

– Пошли, Лизка… Да расслабься ты. Расскажем ему про Вовчика.

Лиза с явной неохотой последовала за ними.

Заведение, в которое они пришли, оказалось чем-то средним между кондитерской и пивным баром. В небольшом зале было полутемно и довольно уютно, играла приглушенная музыка, а главное, почти пусто. Только влюбленная парочка ворковала в самом дальнем углу. Маша вела себя все так же уверенно. Она уселась за столик, при этом почти насильно усадила рядом с собой Лизу. Сел и Павел.

– Что вам заказать? – спросил он.

– Мне – пива, – тут же сообщила Маша.

– Не слишком ли ты молода?

– Четырнадцать уже есть, я старше всех в классе, – сообщила бойкая девица. – Паспорт получила. Так что за меня не переживайте!

– А тебе чего? – обратился Павел к Лизе. Девочка стеснительно заморгала:

– Может, чаю?

– Кофе ей, – распорядилась Маша, – и пирожное «Наполеон».

Павел сделал подошедшей официантке заказ: большой бокал пива, соленых орешков, два кофе и два «Наполеона». Маша прилепила неизменную жвачку к нижней крышке столика, сделала солидный глоток и, достав из сумочки пачку «L&M», демонстративно закурила.

– Ну, расскажите мне про вашего несчастного одноклассника, – предложил Павел.

– Почему несчастного? – удивилась Маша. Прозвучало это довольно лицемерно.

– Чего ты тут крутую изображаешь?! – разозлился Павел. – Сопли еще не высохли, а туда же… Может, считаешь его героем? Ну, конечно, героем! А ты видела его после того, как он с крыши соскочил? Очень, знаешь ли, впечатляет! Короче. Хочешь рассказывать, давай, а нет – пей свое пиво, а я пошел.

– А чего рассказывать-то? – Маша несколько сбавила тон.

– Все! Каким он был в жизни. Чем увлекался… И так далее.

– Никулин в классе вел себя тихо… э-э… незаметно, – довольно неуверенно начала Маша. – Учился средне, даже ближе к нижесреднему. Поэтому в число «ботаников» не входил, ничем особенным не выделялся. Словом, был типичным «задротом».

– Ну, зачем ты так?! – перебила подругу Лиза. – Разве можно о покойниках плохо говорить?

– А чего будет? – хохотнула Маша. – Думаешь, по ночам приходить станет?

– При чем тут «по ночам». Просто уважать память нужно.

– За что его уважать? Никулин всех своих прикончил… И Эльвиру…

– Тем не менее. Он, в общем-то, неплохим мальчишкой был. Добрым.

– Может, ты, Лизка, в него влюблена была?

– Вот опять… Зачем ты, Машка, хочешь казаться хуже, чем ты есть на самом деле?

– Девочки, девочки… Потом отношения выяснять будете. Давайте по делу. Вот меня интересует: конфликтовал ли Никулин с вашей классной, Эльвирой?..

– Борисовной, – подсказала Маша. – Тут такое дело. Единственным предметом, по которому он учился ништяк, была история. И до шестого класса у него по ней были одни пятерки. Но потом пришла Эльвира и стала его зажимать. И Вовчик съехал на четверки, а когда и трояки стал получать.

– Но почему? – удивился Павел. – Он что, стал хуже готовиться?

– Да все так же. Он, собственно, ничего и не учил. Просто впаривал. Способности у него имелись.

– И других Эльвира Борисовна, как ты выражаешься, «зажимала»?

– По-моему, нет. А потом, она классной была…

– И что из того?

– Ну как же… Придиралась к нему. Стыдила на классном часе. Мол, плохо учишься по всем предметам, кроме истории, да и историю толком не знаешь. Из приключенческих книг знаний нахватался. Но самый сильный конфликт произошел у них этой весной. Ты, Лизка, помнишь, из-за чего?

– Она – Эльвира Борисовна, рассказывала о религиозных войнах в средневековой Европе, привела в пример Францию, – пояснила Лиза. – И стала описывать, как католики мучили этих…

– Гугенотов, – подсказал Павел.

– Да. А тут Никулин и говорит, что гугеноты тоже были хороши и вели себя не лучше католиков. Про каких-то там детей рассказывал, которым эти гугеноты глаза повыкалывали. Словом, нагнал жути. Эльвиру, однако, не так просто сбить с толку. Она ему про Варфоломеевскую ночь. Погибло столько-то тысяч… резали всех подряд. Грудным детям разбивали головы о стенку, беременным женщинам вспарывали животы, ну и прочие страсти. А Вовчик ей в ответ про какого-то генерала или адмирала, который вроде сам первый напасть собирался, да его какие-то герцоги опередили. И тут Эльвира вовсе из себя вышла: давай орать, что не только Дюма читать нужно, но и учебник. А Вовчик тоже заверещал, никто и не ожидал…

– Чума! – перебила Лизу подружка. – Мы думали, крыша у пацана поехала. Вроде припадка у него началось. Знаете, как эпилепсия. Упал он, только не на пол, а на стол. Трясется весь… И звуки такие… дикие! То ли смеется, то ли плачет. Вдруг начал на иностранном языке говорить, по-французски, что ли… Ну, Эльвира решила, будто он нарочно прикалывается. Выскочила из класса и побежала к директрисе.

– А с чего это он вдруг по-французски заговорил? Вы что, этот язык в школе учите? – с интересом спросил Павел.

– Да нет… Английский, как все. Французского в нашей школе нет. Может, самостоятельно изучал. Все же он историей по-настоящему интересовался.

– Ну а дальше что было? На том уроке?

– Да ничего особенного. Он довольно быстро очухался. Водички Лизка ему принесла. Сознайся, Лизка, ты к нему неровно дышала? Потом Эльвира вернулась. Говорит: «Никулин, завтра чтобы кто-нибудь из родителей явился к директору!» Ну и все.

– И как же у Никулина дальше складывались отношения с классной?

– За год по истории она ему «четыре» вывела, – продолжила Лиза. – Явно несправедливо. Но больше они не сцеплялись. Но словно игнорировали друг друга. Отвечал после этого Вовчик только по учебнику. А она выше четверки ему никогда не ставила.

– Значит, конфликт продолжался? – спросил Павел.

– Наверное, можно и так сказать. Как бы тлел. – Лиза отставила недопитую чашку кофе в сторону. – Мы пойдем?

– Ни фига себе! Да сиди ты, овца, – досадливо произнесла Маша. – Я еще пиво не допила. Может, журналист еще чего узнать хочет.

– Ваша классная… Она что за человек была?

– Эльвира Борисовна? – Маша поморщилась. – Серединка на половинку. То вроде ничего, а то стерва стервой. Как начнет нудеть: «Девочки не должны ходить в таких коротких юбках, девочки не должны курить, девочки не должны нецензурно выражаться…» Ну, и тому подобная шняга…

– Она у нас – второй год. Одинокая женщина, – стала рассказывать Лиза, – жила тут неподалеку. Лет сорок пять ей было. Говорили, будто случилась в ее жизни какая-то трагедия. Вроде сына убили у нее… Не то в Чечне, не то еще где. До нас она преподавала историю в каком-то вузе, а может, в военной академии. Относилась она к нам ровно. Кроме Вовчика, ни к кому явной неприязни не выказывала. Но и никого не выделяла. Любимчиков у нее не имелось. В общем, Машка права – Эльвира Борисовна была человеком настроения. Иной раз – сама доброта, а то смотрит на нас как на врагов.

– Типичная климактериалка, – ввернула Маша.

– Опять ты!.. – в сердцах произнесла Лиза и поднялась.

– Куда?! – завопила Маша, но тоже соскочила со стула. – Видите, господин журналист, с какими людьми дружить приходится. Любит овцой прикидываться, а на самом деле – змеища. Ладно, всего. Еще чего захотите узнать, приходите в школу.

Павел расплатился и поднялся. Девчонки рассказали довольно интересные вещи. Но что же получается? У этого Вовчика действительно был серьезный конфликт с классным руководителем. Конечно, он вполне мог стать поводом для того, чтобы прихватить ее за собой на тот свет. Тем более терять ему уже было нечего. Однако этот странный спор про католиков и гугенотов… Почему вдруг такая ярость? И откуда мальчик знал французский язык? А эта классная… С ней тоже далеко не все ясно. Может, вернуться в школу и разузнать об Эльвире Борисовне побольше? Как, кстати, ее фамилия?

И Павел, подгоняя себя заезженными лозунгами типа «Журналист должен вникать в каждый, даже самый незначительный факт» и «Мелочей в нашем деле не бывает», решительно зашагал назад. Он беспрепятственно миновал продолжавшего спать охранника и отворил двери директорского кабинета.

Директрисы на месте не оказалось.

– Обедает, – односложно сообщила секретарь, перезрелая блондинка лет двадцати семи с одутловатым личиком, и подозрительно посмотрела на кожаные штаны Павла. – А вы по какому делу?

Журналист привычно показал удостоверение и сказал, что его обещали познакомить с учетной карточкой трагически скончавшейся Эльвиры Борисовны.

– Было такое распоряжение, – подтвердила секретарь. И, щелкнув замком сейфа, достала искомый документ. – Вот, пожалуйста.

Павел взял карточку и стал ее изучать.

– А вы ее видели? – вдруг спросила секретарь.

– Кого? – не понял журналист.

– Ну, эту… Комарову. Эльвиру Борисовну…

– Только мертвой.

– И как она выглядела?! – Голос девицы дрожал от возбуждения, глаза поблескивали.

– Не приведи господь, – произнес Павел. – Своими глазами наблюдал, как они с крыши свалились. Теперь по ночам снятся… Могу описать в подробностях.

– А правда, что череп раскололся и мозги наружу вылетели?

– Точно так. И не только мозги…

– Завтра хоронить будем… В закрытом гробу, – сообщила секретарь. – Из морга прямо сюда, в школу, проведем прощание, а потом на кладбище.

– А у нее действительно никого из близких не имеется?

– Сестра есть младшая… В Запорожье живет. Уже приехала…

– А здесь, в Москве?

– Был сын – военный. Погиб в Чечне три года назад. Несчастная, между нами, женщина.

Павел достал блокнот и выписал интересующие его данные:

Комарова Эльвира Борисовна, год рождения – 1956, место рождения – Одесса, образование высшее, закончила в 1978 году Одесский государственный университет, специальность: преподаватель истории. Предпоследнее место работы – Военная академия имени Ф.Э. Дзержинского. Проживала…

– Сестра где остановилась? – спросил Павел.

– Да у нее. Эльвира совсем рядом со школой жила. Сестра сегодня утром приходила насчет похорон. Школа все расходы взяла на себя.

– Похвально, – одобрил Павел. – Ну а что она за женщина была? Покойница-то?

– Это вы у директора спросите, – тут же замкнулась секретарь.

– Уже спрашивал. А на ваш личный взгляд?

Секретарь поджала губки, видно, не желая развивать тему, но потом не выдержала:

– Хоть о покойниках плохо не выражаются, но, по моему мнению, дура убогая! Больше я ничего говорить не буду.

– Вполне исчерпывающая характеристика, – отозвался Павел и откланялся.

Стоя на школьных ступеньках, он размышлял, что делать дальше. Полдня убито, считай, просто так. Да, он узнал некоторые небезынтересные подробности о личностях погибших, но толку-то? Все разрозненно, хаотично… Материала, во всяком случае, из этой лапши не сварганишь. И все же Павел чувствовал: он движется в правильном направлении. Можно, конечно, сходить на квартиру к Эльвире, потолковать с ее сестрой, но вряд ли в такой час с ним станут разговаривать. И потом, что он, собственно, хочет узнать? Должна быть какая-то иная связь между убийцей и его жертвой. Не только школьный конфликт, а нечто другое, потаенное… А пока?..

«А пока отправляйся в контору, – подсказал рассудок, – там тебя потеряли».

И Павел поехал в редакцию.

В кабинете, где они сидели вместе с Поручиком Голицыным напротив друг друга, никого не наблюдалось. И, похоже, не первый день. Стол Скуратова был аккуратно прибран, пепельница пуста, и только неистребимый запах табака напоминал о хозяине.

В первый раз за пару дней Павел по-настоящему вспомнил о своем визави. И вчера он его не видел.

Павел зашел в секретариат, где на него не обратили никакого внимания, только ответственный секретарь традиционно поинтересовался, что он сдает в ближайшее время.

– А где Поручик… э-э… Юрий Николаевич? – спросил Павел.

– Заболел, – бросил один из выпускающих.

– На сохранение лег, – ехидно заметил ответсек. – Чует сердцем, что вот-вот выгонят. Вот и косит.

– А чем заболел?

– Не знаем точно. Жена звонила, говорит: сильно простыл. С бодуна, наверное, отлеживается… на свою голову. Главный крепко нагрет на него. Твой же друг. Сходи и проведай.

– А можно?

– Почему нет. Дело хорошее. Потом доложишь: что да как. Только бутылку прихватить с собой не забудь. Да. Тут тебя один тип разыскивал. Некий Бурышкин. Знаешь его?

– Первый раз слышу.

– Он не знает Никифора Митрофановича! – засмеялся ответсек. – Ребята, слышали?! Чувствуется, еще молоко на губах не обсохло. Совсем зеленый.

– Да кто это такой?

– Весьма примечательная личность, даже в матушке-Москве таких типов раз-два и обчелся. Колоритный старик. Архивист, кладоискатель, некромант, мистик, кто он там еще? Ах да, путешественник. Словом, авантюрист чистейшей воды, причем не корысти ради, а в придачу – зубной техник. Это у него официальная профессия. Но по жизни – последний из могикан. Удивительные истории сыплются из него, как из телевизора. «Очевидное – невероятное» и «Клуб кинопутешественников» в одном лице.

– И зачем я такому человеку нужен? – изумился Павел.

– Возможно, хочет, чтобы ты написал о нем в очередной раз. Под рубрику: «Из дальних странствий возвратясь» или, например, «Хотите – верьте». «Материя», без шуток, может получиться очень даже! Так что не пренебрегай. Знакомство может пригодиться.

– Но откуда он узнал обо мне?

– Ты же нынче «на слуху». Материал твой про «кровавого мальчика» разве что бомжи на Казанском вокзале не читали, да и те, вероятно, сподобились. Так что смотайся к Бурышкину, не поленись. Живет он в историческом центре, где-то в арбатских переулках. Вот его визитка. Специально приказал передать самолично тебе в руки. Завтра с утра назначил аудиенцию.

Павел взял из рук ответсека визитную карточку, на которой было напечатано:

БУРЫШКИН

Никифор Митрофанович

АРХЕОЛОГ

Почетный член Академии наук Монголии.

Почетный профессор Улан-Баторского университета.

Член Национального географического общества.

– Ну как, впечатляет? – спросил ответсек.

Павел кивнул и перевернул карточку. На ее обратной стороне было выведено крупным четким почерком:

«Быть ровно в 10.00. Предварительно позвонить».

Вначале наш герой решил проведать Поручика Голицына. Хотя, как помнит читатель, Павел уже бывал у него, но, помня о прошлых плутаниях, записал адрес и отправился в путь. Почему-то на этот раз он очень легко нашел искомый дом. Еще раньше Павел зашел во встретившийся по дороге универсам, купил яблок, апельсинов и пачку виноградного сока, но водку, помня крутой нрав супруги Поручика Голицына, брать не решился. И вот он уже жмет кнопку звонка в квартиру Скуратовых.

– Кто там? – послышался полузнакомый голос. Павел назвался.

Замок щелкнул, на пороге предстала Людмила Скуратова, облаченная в домашний халат.

– Ага, молодое дарование, коллега и подопечный, – тут же узнала она Павла. – Проведать наставника желаешь? А он, наставник-то, на тебя обижается. Говорит: скушать его хочешь. Так ли?

– Что за глупости?! Если бы я желал подсидеть Юрия Николаевича, то разве бы пришел к вам? – с некоторой долей лицемерия произнес Павел.

– Нет пределов человеческой низости, – патетически изрекла Людмила, потом засмеялась. – Ладно, шучу. Вижу, парнишка ты неплохой, хотя и бойкий. Да и Юрка сам виноват в собственных проблемах. Водку больно любит. Кстати, ты случайно пузырь с собой не прихватил? А ну, показывай, что в пакете?! Фрукты. Это больному можно. А водки ни-ни! Хватит! Выпил свою цистерну. Ну, проходи.

– А вообще что с ним?

– Врач сомневается. Говорит, сильная простуда, возможно, воспаление легких. Температура давеча была высокая, но сбили.

Войдя в комнату, в первый момент Павел даже не узнал Поручика Голицына. Перед ним на диван-кровати лежал заросший трехдневной щетиной старик в очках и читал журнал.

– А, это ты, Пашеко, – без особого энтузиазма произнес он. – Здорово, здорово… Пришел взглянуть на дело рук своих?

– Вы это о чем, Юрий Николаевич? – опешил Павел.

– Думаешь, не знаю? – Поручик Голицын отложил журнал в сторону и приподнялся на локте. – Прикончить ты меня решил!

– В каком то есть смысле?

– Да в прямом, в прямом… Со свету сжить.

«Неужели знает? – похолодел Павел. – Но откуда?! Каким образом?!»

– Разве я…

– Признавайся, мерзавец! – неожиданно рявкнул Поручик Голицын.

– Вы, Юрий Николаевич, наверное, с ума сошли, раз такое несете?! Я пришел вас проведать, а вы!.. Никак не ожидал.

– Ну, ладно, ладно… Успокойся. Это так… типа шутка. Просто, знаешь ли, лежу тут в одиночестве. Мысли разные посещают, да еще температура… Воспаление легких мне поставили. Ну и как следствие, жарок. И вот давеча, еще до прихода Людки, явился один…

– Кто явился?

– Ну, как бы во сне. Мужик в майке голубенькой, видом на уголовника похожий, и говорит: «Этот Пашеко твой, так называемый коллега, заказал тебя».

У Павла ноги вдруг стали ватными, во рту пересохло, а в глазах заплясали огненные точки. Он, сам того не сознавая, опустился в продавленное кресло.

– Ты, говорит, ему дорогу в светлое будущее заслоняешь.

Сердце в груди Павла бухало, как молот, дышать стало трудно. Он бессмысленно шевелил губами, словно рыба, выброшенная на песок.

– Третий день не пью, – обреченно сообщил Поручик Голицын. – Глюки, видать, начались. Сейчас бы стаканчик. Ты случайно не принес? Да если и принес, разве Людка пропустит. Так вот. Этот, в майке, ехидно так улыбается и… – тут больной, казалось, смутился и стал мять в ладони край простыни, – и хвостом из-за спины мне машет, поигрывает эдак, словно сытый кот. Черт, значит… Понял, как!

– Я… мне… – попытался что-то сказать Павел.

– …А потом опять и говорит, – не обращая внимания на лепет Павла, продолжил Поручик Голицын, – говорит, значит… Я, говорит, тебя, бедолага, приберу… И не потому, что ты мне так шибко нужен. Ты и так мой давным-давно. А вот другие мне надобны. Они за собой целый ручеек приведут, а то и речку. И тут я вспомнил про свою папку, которую тебе дал. Где она, кстати?

– Д… д…дома л…лежит.

– Ты чего-то, Пашеко, заикаться стал… Знаешь об этом? Хорошо. Ты папку-то береги… В ней вся суть.

Павел не стал дожидаться продолжения. Он вскочил с кресла и бросился из комнаты.

– Как он там? – спросила Людмила. – А ты чего такой бледный?

– Бредит, – шепотом сообщил Павел.

– Не про чертей, часом, рассказывает?

– Про них.

– Ну, все! Чумовоз нужно вызывать, и в шизарню. Он уже лежал в «Белых столбах» с делирием. Может, ему налить чуток, как думаешь? Клин клином…

Но Павел в данную минуту оказался не способен давать рекомендации. Он оделся с максимальной поспешностью, на какую был способен, и покинул территорию беды.

Он несся по пустынным переулкам, пересекал потоки транспорта в неположенных местах, спускался в переполненное метро и никак не мог отделаться от ощущения, что его преследует этот тип в майке. Только дома на любимой тахте Павел как будто пришел в себя.

– Если кто будет звонить и спрашивать… – сказал он матери. – Хоть кто! Хоть Лилька!!! Меня нет дома! Ты поняла?!