Текст книги "Путь невидимых. Подлинная история нин-дзюцу"

Автор книги: Алексей Горбылев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Кто привез «Сунь-цзы» в Японию ?

Кто же привез знаменитый трактат в страну Восходящего солнца? С какого времени началось его изучение в Японии?

В источниках на этот счет имеется совершенно точное указание. Летопись «Сёку Нихонги»[18]18
  «Продолжение анналов Японии».


[Закрыть] утверждает, что «Сунь-цзы» был привезен в Японию Киби-но Макиби, который дважды плавал в качестве посла в Китай. Первый раз – в 716-735 гг., второй – в 752-754 гг. Во время пребывания в Срединном царстве Макиби усиленно изучал китайскую классику. Вернувшись на родину, он привез с собой большую коллекцию книг, и среди них знаменитые трактаты по военному искусству: «Сунь-цзы», «У-цзы», «Лютао», «Саньлюэ» и другие.

Киби-но Макиби был не только коллекционером литературных произведений, но и прекрасно усвоил их наставления. Согласно «Сёку Нихонги», он даже применял на практике советы Сунь У – в войнах с врагами японских императоров и в обучении воинов.

Однако некоторые данные позволяют предположить, что «Сунь-цзы» и другие китайские военные трактаты попали в Японию еще раньше. Их могли привезти китайские или корейские иммигранты, коих немало переселилось на острова в I-VI вв. н.э. Так в японских источниках можно найти скрытые цитаты из «Сунь-цзы». Например, в «Нихонги» под 527 г. император Кэйтай наставляет главнокомандующего своей армии Мононобэ-но Аракапи-но Опомурази: «Доблесть достойного полководца состоит в том, чтобы распространять добродетель и насаждать снисходительность; управляя людьми, проявлять сдержанность. В бою же он – как быстрая река, в сражении он – как буря… Сам награждай и наказывай…». В этих наставлениях явно чувствуется влияние «Сунь-цзы». Таким образом можно предположить, что знаменитый трактат о военном искусстве попал в Японию задолго до середины VIII в., когда его список привез Киби-но Макиби. Во всяком случае, в «Нихон гэндзайсё мокуроку»[19]19
  «Каталог книг, имеющихся в настоящее время в Японии».


[Закрыть] (891 г.) упоминаются 6 разных списков «Сунь-цзы».

Корейские «уроки»

Возможно, японцы не смогли бы оценить всей глубины и значимости «Сунь-цзы» и других трактатов китайских стратегов, если бы у них не было «учителей», на практике демонстрировавших превосходство выверенной теории перед спонтанными акциями малообразованных варваров. Такими учителями для обитателей страны Восходящего солнца были корейцы, на несколько столетий раньше приобщившиеся к китайской цивилизации. Интересно, что первое упоминание в японских текстах слова «шпион» (яп. кантё) связано как раз с корейцами. В 22 свитке «Нихонги» под 9 годом правления императрицы Суйко (601 г.) сообщается: «Осень, 9 луна, 8 день. Шпион (кантё) из Силла [по имени] Камада добрался до Тусима (Цусима). Его схватили и доставили ко Двору. Он был сослан в Камитукэно (позже иероглифы, обозначающие эту провинцию стали читаться как Кодзукэ)».

В другой раз корейцы сумели при помощи хитроумного плана выкрасть своего принца из японского плена.

Вот как рассказывает эту историю корейская летопись Тонкам (том 4, 18; 418 г.): "Пак Чэсан из Силла поехал в Ва и умер там. Младший брат вана Мисахын приехал из Ва. Перед этим Пок-хо (другой брат вана, который был послан заложником в царство Когурё) вернулся. Ван обратился к Чэсану со словами: «Моя любовь к двум моим младшим братьям подобна любви к левой и правой рукам. Сейчас у меня есть только одна рука. Какую же это имеет цену?»

Чэсан сказал: «Хотя мои способности – это всего лишь способности загнанного коня, я посвятил себя службе своей стране. Какая причина может быть у меня для отказа от этого? Однако Когурё – это великая страна и кроме того ее ван мудр. Твой слуга смог заставить его понять одним словом. Что же касается Ва, нужно использовать стратагему, чтобы обмануть их, а не убеждать их губами и языком. Я притворюсь, что совершил преступление и скрываюсь. После того, как я уйду, я прошу тебя арестовать семью твоего [покорного] слуги.»

Так он поклялся своей жизнью не встречаться более со своей женой и детьми и отправился в Нюль-пхо. Якорная цепь уже была выбрана, когда его жена приехала за ним, горестно причитая. Чэсан сказал: «Я уже взял свою жизнь в свои руки и уезжаю на верную смерть.»

Через некоторое время он поехал в страну Ва, где стал выдавать себя за мятежника. Правитель Ва засомневался в этом. Перед этим люди из Пэкчэ приезжали в страну Ва и сделали ложный доклад, сказав: «Силла и Когурё сговариваются вместе, чтобы напасть на Ва». Правитель через некоторое время послал войска охранять границу. И когда когурёсцы, вторгнувшись в Силла, убили и этих стражников, правитель Ва понял, что история, рассказанная людьми из Пэкчэ, была правдой. Но когда он услышал, что ван Силла заключил в тюрьму семьи Мисахына и Чэсана, он подумал, что Чэсан действительно был мятежником. Поэтому он послал армию для нападения на Силла, а Чэсана и Мисахына сделал [ее] проводниками. Когда она добралась до одного острова в море, военачальники стали тайно совещаться, как им разгромить Силла и вернуться с женами и детьми Чэсана и Мисахына. Чэсан, зная это, ежедневно отплывал с Мисахыном на лодке под предлогом прогулок. Люди Ва ничего не подозревали. Чэсан посоветовал Мисахыну тайно вернуться в свою страну. Мисахын сказал: «Как хватит у меня сердца покинуть тебя, господин мой, и вернуться одному?» Чэсан сказал: «Предположим, что мне удастся спасти жизнь моего принца и осчастливить великого вана, этого будет вполне достаточно, почему же я должен так любить жизнь?» Мисахын заплакал и удалился, чтобы бежать назад в свою страну. Чэсан один спал в лодке. Он поднялся под вечер и дождался пока Мисахын не был уже далеко. Люди Ва, когда они обнаружили, что Мисахын исчез, связали Чэсана и погнались за Мисахыном, но надвигались тьма и туман, и они не смогли догнать его. Правитель Ва был разъярен. Он бросил Чэсана в тюрьму и спросил его: «Почему ты тайно отослал Мисахына?» Чэсан сказал: «Как подданный [страны] Кэрим (Силла) я просто хотел исполнить желание моего повелителя». Правитель Ва разгневался и сказал: «Поскольку ты теперь стал моим вассалом, если ты будешь называть себя подданным Кэрим, ты должен быть подвергнут пяти наказаниям. Но если ты назовешь себя подданным страны Ва, я непременно щедро награжу тебя». Чэсан сказал: «Я лучше буду псом-игрушкой Кэрим, чем подданным страны Ва. Пусть меня лучше выпорют в Кэрим, чем я буду получать звания и награды в стране Ва.» Правитель Ва разгневался. Он содрал кожу с ног Чэсана, срезал осоку и заставил его пройти по ней (по ее стерне). Потом он спросил у него: «Какой же страны ты подданный?» Он отвечал: «Я – подданный Кэрим». Он также заставил его стоять на раскаленном железе и спросил его: «Какой же страны ты подданный?» Он отвечал: «Я – подданный Кэрим». Правитель Ва, видя, что ему не сломить его, предал его смерти через сожжение".

В целом, в области шпионажа корейцы следовали китайским образцам. Поэтому роль шпионов чаще всего выполняли послы.

Интересную информацию об использовании шпионов дает корейская летопись «Самгук саги». В разделе «Летописи Когурё» рассказывается, что в 11 году правления вана Юри (9 г. до н.э.) когурёсцы использовали своего шпиона для борьбы с сяньбийским царством: "Летом, в четвертом месяце, ван созвал своих сановников и сказал им: «Сяньбийцы, надеясь на неприступность [своих владений], не хотят с нами мира и дружбы. Когда [им] удобно, они нападают и грабят [нас], а когда невыгодно – уходят [к себе] и защищаются. [Вот почему они] вызывают беспокойство [нашего] государства. И если [среди вас] найдется человек, который сможет покорить их, я награжу [его] очень щедро». Выступил Пубунно и ответил: «Сяньби – это крепкая и неприступная страна, люди же ее смелы, но простоваты. Справиться силой трудно, легче согнуть их хитростью».

Ван спросил: «Как же тогда действовать?» Пубунно ответил: «Надо заслать к ним [нашего] человека шпионом. [Он] распространял бы ложные слухи о том, что государство наше маленькое, войско слабое, мы боимся выступить [куда-либо в поход]. Тогда наверняка сяньбийцы, пренебрегая нами, не станут делать [военных] приготовлений. Дождавшись подходящего момента, я возьму лучших солдат, поведу окольными путями, укрою [войска] среди гор и лесов, наблюдая за столицей [сяньбийцев]. Ван [тем временем] пошлет худых (слабых) на вид солдат, которые появятся к югу от этой крепости. Те же [сяньбийцы] непременно оставят свою крепость и бросятся преследовать [как можно] дальше [наше войско]. [Тогда] я направлю лучших солдат на штурм их крепости, а ведомые лично ваном смелые всадники ударят с другой стороны. И таким образом можно будет одолеть их».

Ван последовал этому [совету]. И действительно, когда сяньбийцы открыли ворота и устремились в погоню за солдатами [Когурё], Пубунно со своим войском [стремительно] ворвался в город. Сяньбийцы, обнаружив это, в большом страхе бросились назад, к крепости. Пубунно преградил путь к крепости и завязал [упорное] сражение, перебил великое множество [врагов]. [Тогда] с развевающимися знаменами и барабанным боем выступило вперед [войско] вана. Сяньбийцы со всех сторон получали [удары] неприятеля. Оказавшись в безвыходном положении и обессилев, [они] покорились и стали зависимой (вассальной) страной".

Этот отрывок из «Самгук саги» интересен еще и тем, что в нем слово «шпион» записано двумя иероглифами, которые по-корейски читаются как «панкан» (кит. фаньцзянь, яп. ханкан), что буквально означает «обратный шпион». Этот термин вне всякого сомнения заимствован из «Сунь-цзы» и свидетельствует, что когурёсцы задействовали в операции перевербованного сяньбийского агента.

В середине 70-х гг. в ряде популярных журналов о боевых искусствах Востока появились публикации, рассказывающие о таинственных корейских шпионах и диверсантах сульса (в другом прочтении – соса). Информация исходила от Ли Банджу, утверждавшего, что он – 58 патриарх хварандо, боевого искусства элитарного корпуса хваранов.

По словам Ли Банджу, в гвардейском корпусе хваранов имелся специальный разведывательно-диверсионный отряд сульса, что в переводе, якобы, означает «рыцари ночи». Если обычные хвараны следовали светлому, янскому Пути, сульса постигали «путь тьмы» (амджа), на котором хитрость и обман считались ключевыми элементами успеха. Сульса должен использовать любые способы, приемы, средства, оружие и стратегию для достижения победы. Для него конечный результат превыше всего и оправдывает средства.

Возникновение сульса объясняется постоянной враждой между несколькими корейскими государствами, в которой шпионаж и контршпионаж были необходимыми условиями выживания.

Сульса представляли собой спецназ, который тренировался в методах проникновения на вражескую территорию, возвращения назад, сборе информации, убийствах и системе выживания. Они учились психологическому, физическому и эмоциональному манипулированию противником, навыкам сбора секретной информации.

Сульса использовали все возможные способы для выполнения заданий. Но не забывали они и своеобразный «кодекс» хваранов: «Государю будь предан; с родителями будь почтителен; с друзьями будь искренен; в бою будь храбр; убивая живое, будь разборчив».

По утверждению Ли Банджу, благодаря сульса своему королевство Силла смогло разгромить соседние государства Пэкче и Когурё и объединить Корею. Прекращение войн, столь благодатное для процветания страны, пагубно сказалось на сульса, которые перестали быть необходимыми и пришли в упадок.

Ли Банджу указывает, что в период своего расцвета сульса овладевали методами маскировки, отвлечения внимания, внушения, бесшумного подкрадывания и камуфляжа. В маскировке они, якобы, следовали концепции слияния духом и телом с окружающим миром: чтобы притвориться камнем, нужно изучить его характеристики и в своем сознании полностью превратиться в камень. Сульса учились прятаться не только на суше, но и в воде, под землей, на деревьях, в любых условиях местности, достигая состояния, когда не существует различий, и все вещи сливаются воедино.

При проникновении в лагерь противника и выходе из вражеского окружения сульса должны были учитывать личностные особенности противника. Они осваивали способы быстрого перемещения, лазания по деревьям, акробатики и подкрадывания. Большое внимание развитию ментальной мощи, овладению управлением внутренней энергии ки, способности читать мысли, развитию терпения, а также методам усыпления противника. Изучалась также прикладная психология.

В одной из статей утверждается, что ученик Ли Банджу, американец Майк Эчанис, использовал многие элементы тайного учения сульса в подготовке элитных спецподразделений.

Поклонники хварандо ныне даже утверждают, что сульса обучили своему искусству нескольких японских воинов, от которых в стране Восходящего солнца и пошла традиция нин-дзюцу.

Однако, у красивого предания о сульса нет практически никакой исторической основы. В старинных текстах такой термин не встречается, нет его и в тех корейских энциклопедических словарях, какие довелось просмотреть автору. Судя по всему, Ли Банджу просто решил воспользоваться интересом широкой публики к ниндзя и в целях саморекламы запустил «утку» насчет сульса. Изучение источников показывает, что единой системы подготовки шпионов и разведчиков в древней Корее по-видимому не существовало. И разведка у корейцев была не на высоте: летопись «Самгук саги» полна сообщений о «неожиданных нападениях» врага. Так же как и в Китае, здесь все решали любители. Правда, иногда среди них попадались настоящие таланты, способные привести к краху целое государство. Вот что рассказывается в «Самгук саги» об одном из них: "Задолго до этого когурёский ван Чансу, втайне замышлявший [нападение] на Пэкче, искал человека, который смог бы шпионить там. И сразу откликнулся на его призыв буддийский монах Торим: «(Я), недостойный монах, не смог постичь буддийское Учение, но думаю о том, как бы отплатить государству за благодеяния, поэтому прошу, чтобы великий ван не счел меня недостойным и указал, что делать. И я постараюсь не провалить [исполнение] повеления». Ван обрадовался и дал ему тайное поручение обмануть [вана] Пэкче. Тогда Торим, как бы преследуемый за преступления, бежал в Пэкче. В ту пору пэкческий ван Кынгэру очень любил играть в шахматы (пакхек). Торим явился к воротам ванского [дворца] и сказал: «Я с юных лет учился шахматам и не раз входил в число [самых] искусных. Мне хотелось бы обрести известность возле вас». Ван пригласил его сыграть в шахматы и [убедился, что] он самый искусный в государстве. Ван оказал ему прием как самому дорогому гостю, близко сошелся [с ним] и сетовал только на то, что так поздно встретился с ним. Однажды, находясь наедине с ваном, Торим сказал: «Хотя я и чужестранец, государь не оставил меня в отдалении и облагодетельствовал весьма щедро. Я же смог отплатить за это только своим искусством и не принес пользы даже на волосок. И сейчас я хотел высказаться, но не знаю, каково будет мнение государя». Ван [на это] ответил: «Прошу [вашего] слова, и если оно на пользу [нашему] государству, то это и будет то, что я жду от учителя». Торим сказал: «Государство великого вана со всех сторон [окружено] горами и холмами, реками и морями, представляющими естественные преграды, а не [искусственные] сооружения. Поэтому соседние государства и не помышляют о [том, чтобы завладеть им], а хотят лишь служить [вам] постоянно. Поэтому должно, чтобы величественным внешним видом и богатым убранством [дворца] людям внушали трепет как самоличное появление, так и молва о Ване. А между тем еще не возведены ни внутренние, ни наружные укрепления [столицы], не оборудованы дворцовые помещения, останки предшествующего вана покоятся во временном погребении под открытым небом, а дома людей часто разрушаются при наводнениях. Я полагаю, что великий ван не должен далее терпеть это». Ван ответил: «Конечно, я так и сделаю».

И вскоре согнал подданных запаривать глину и возводить городские стены. Внутри их построили дворцы, беседки, башни, павильоны – все было величественно и прекрасно. Затем из реки Унниха извлекли каменную глыбу и возвели саркофаг, в котором захоронили прах отца [предшествующего вана], а вдоль рек насыпали вал, тянувшийся к востоку от [крепости] Сасон до северной части [горы] Сунсан. Вследствие этих [работ] казна совершенно опустела, народ испытывал нужду и лишения. Нависшая над ней опасность была больше, чем «у кучи сложенных яиц». Торим бежал к себе назад [в Когурё] и доложил обо всем своему вану. Ван Чансу возрадовался и, решив теперь покорить Пэкче, распределил [командование] войском среди своих приближенных. Когда узнал об этом ван Кынгэру, он позвал своего сына Мунджу и сказал: «По глупости и невежеству я поверил словам коварного человека и дошел до того, что народ разорен, армия ослабела. В момент крайней опасности [для страны] кто станет биться отчаянно ради меня? Я должен умереть за государство, но нет смысла умирать тебе здесь вместе [со мной]. Не лучше ли уйти [тебе] от опасности и продлить [царственный] род государя?» Мунджу тотчас же вместе с Мокхёп Манчхи Чоми Кольчхви… отправился на юг. В это время когурёский тэро Чеу, Чэсын Кольлу, Кои Маннён… пришли во главе [своих] войск и напали на северную крепость, взяли ее через семь дней, затем перенесли удар на южную крепость (столицу). В городе воцарился страх перед опасностью, а ван бежал. Когурёские военачальники – Кольлу и другие, увидев, как ван спешивается с коня и кланяется им, трижды плюнули ему в лицо. Затем, обвинив его в совершенных им преступлениях, связали его и отправили под стены [крепости] Ачхасон, где и убили его".

Хотя следование китайским шаблонам в корейской традиции очевидно, корейцы все же применяли в шпионаже и некоторые собственные разработки. В частности, они весьма активно использовали диверсантов для убийства вражеских военачальников, порчи вооружения и т.д. В «Самгук саги» имеется несколько эпизодов такого рода. Вот один из них: "Тайными дорогами, петляя в разные стороны, ван прибыл в Южное Окчо, но вэйские войска не прекращали преследование. Рухнули все планы вана, силы [его] были сломлены, и он не знал, что предпринять, и тогда вперед выступил человек из Восточного округа Нюю и сказал: «Положение чересчур угрожающее, но не следует понапрасну погибать. У меня есть один план: прошу разрешить мне, [захватив] еду и питье, отправиться угощать вэйских воинов, чтобы воспользоваться удобным моментом и убить их военачальника. Если удастся мой замысел, ван может внезапно ударить [по ним] и одержит полную победу». Ван ответил: «Хорошо». Войдя в [лагерь] вэйского войска, Нюю притворился, что сдается, сказав: «Мой государь, совершив преступление перед Великим государством, бежал к морскому побережью, но и там ему негде приютить свое [бренное] тело. Поэтому [он] решил явиться в лагерь [вэйского войска] и сдаться, чтобы вверить свою судьбу великому военачальнику. Но прежде он послал меня, низкого слугу, со скромными дарами угостить людей [великого полководца].»

После таких слов вэйский военачальник решил принять капитуляцию [вана]. Нюю, прятавший кинжал в посуде с едой, вышел вперед, вынул кинжал и вонзил его в грудь вэйского военачальника, а затем и сам погиб вместе с ним.

Сразу же в вэйской армии началась страшная паника. Ван распределил свои силы по трем направлениям и внезапно напал. Растерявшиеся вэйские солдаты не смогли построиться в боевой порядок, поэтому они отступили через Аннан (Лолан) [к себе]".

В другом случае, во время войны между царствами Пэкчэ и Силла, силлаский хваран Хван Чхаллан проник в столицу Пэкчэ и стал там демонстрировать весьма сложный и зрелищный танец с мечом. Танцы издревле пользовались большой популярностью у корейцев, и Чхаллана пригласили во дворец пэкчэского вана. Во время представления он заколол вана мечом, но сам погиб в схватке с охраной.

Интересно, что иногда в диверсиях использовались и женщины, причем весьма знатные: "Впоследствии [когурёский ван] Ходон, возвратившись в свое государство, тайно отправил человека к дочери дома Чхве с посланием: «Если ты сможешь проникнуть в оружейный склад [своего] государства и [там] разрежешь барабан и сломаешь рог (горн), тогда я приму тебя со всем почетом, а если не сможешь, то не встречу». Ранее в Аннане были барабан и рог, которые сами издавали звуки при приближении вражеских войск, поэтому он велел ей уничтожить их.

И вот дочь дома Чхве с острым ножом тайно проникла в оружейный склад и разрезала поверхность барабана и раструб рога, а затем оповестила об этом Хо-дона. Тогда Ходон уговорил вана напасть на Аннан. Из-за того что барабан и рог не подавали сигналов, Чхве Ри не смог подготовиться [к отпору], и наше войско внезапно оказалось под стенами крепости.

Узнав о том, что барабан и рог повреждены, [Чхве Ри] убил свою дочь, а затем сдался".