Текст книги "Дар"

Автор книги: Алексей Фурман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 2

Деревня замерла и притихла, придавленная и оглушенная захлестнувшим ее страхом.

Люди избегали произносить вслух слово, нагнавшее на них смертный ужас, но изгнать его из своих мыслей были не в силах.

Это страшное слово помнил каждый, помнил каждое мгновенье, независимо от того, чем был занят и о чем говорил вслух. Помнил днем, когда с подозрением вглядывался в лица соседей (и – чего уж там! – собственных домочадцев), пытаясь разглядеть в них то, чего никогда до этого не замечал. Помнил ночью, когда, запершись в своем доме, в ожидании лютой смерти с замиранием сердца прислушивался к каждому шороху за стеной. Помнил на людях, в семье, наедине с самим собой…

Шестнадцать человек, четыре двора за два неполных месяца – такую дань собрал с деревни не знающий жалости кровожадный выродок. Он не щадил никого – ни женщин, ни стариков, ни детей. Не брезговал он и животиной, перерезав уже чуть не половину деревенского стада.

Собственно, с животины все и началось. В одну не самую прекрасную ночь накануне полнолуния к востоку от деревни, со стороны недалекого Глухолесья, слышался странный вой – вроде как волчий, но не совсем. Деревенские, покумекав сообща, решили, что так выть мог, пожалуй, только волколак. И хотя до сей поры эти твари обходили деревню стороной, решено было, что на следующую ночь в ночное с лошадьми пойдут не мальчишки постарше, как обычно, а взрослые мужики. Сказано – сделано. Идти вызвались четверо и, прихватив с собой собак, рогатины да колы покрепче, добровольные пастухи с вечера отправились стеречь табун.

На следующее утро лошади с рассветом в деревню не вернулись. В общем-то ничего страшного в этом не было: ну мало ли, задержались немного, раньше, что ли, такого не бывало? Беспокоиться было как будто бы не о чем, тем более, что ночь прошла тихо, и со стороны выгона до деревни не донеслось ни единого подозрительного звука. И все же у жены деревенского бортника, который среди прочих ушел караулить лошадей, сердце чуть не с полночи было не на месте. Вскоре после рассвета женщина хватилась младшего сына и не смогла его найти. Со слов старших братьев она узнала, что малец еще до рассвета потихоньку выскользнул из избы – не иначе как побежал проведать, как дела у отца.

Жена бортника пообещала в сердцах выпороть сорванца как сидорову козу за своеволие, но особого значения его исчезновению не придала. Вернется с отцом, куда он денется! Несмотря на неотпускающую тревогу, ей и в голову не пришло, что средь бела дня в двух шагах от деревни с мальчишкой может случиться что-то недоброе. Знала б она, как все повернется…

Не дождавшись до полудня ни мужа, ни сына, встревоженная мать всполошила родню и соседей. Те, впрочем, и сами начали уж волноваться о судьбе табуна и караульщиков. Несколько мужиков, ругаясь, бросили работу и отправились искать пропавших, благо до выгона, где деревенские обычно пасли лошадей, было недалеко.

Первым нашелся сын бортника. Мальчишка, сжавшись в комок, сидел под кустом возле тропы саженях в двадцати от выгона. Белый как полотно, он молчал в ответ на все расспросы и, казалось, вообще не узнавал никого из соседей и родственников. Один из ушедших на поиски понес мальчишку обратно в деревню, остальные двинулись дальше. И вскоре им стало ясно, что именно приключилось с мальчонкой.

Зрелище, которое открылось их глазам на выгоне, вполне могло напугать до потери чувств не то что шестилетнего пацана, а и взрослого, матерого мужика.

Места, в которых стояла деревня, хоть и были глухими, но, вообще-то, испокон веку считались спокойными и безопасными. От воров да грабителей деревню надежно стерегли княжеские дозоры. Хоть и далеко стояла деревня от замка, но князь – да хранят его Боги! – вотчину свою не давал в обиду никому.

Нелюди в этих краях почитай что и не было. Точнее быть-то она, само собой, была – куда ж без нее! – но держалась скромно и носа лишний раз не высовывала. Бывало, конечно, покуражится иногда леший над заплутавшими грибниками, водяной пощекочет купальщикам пятки, аль кикимора пугнет расшумевшихся девок с дальнего болота, так ведь нелюдям тоже скучно в лесу-то, вот и воюют они со скукой, кто как может. Однако до сей поры забавы их, если разобраться, были вполне безобидными и особого вреда никому не причиняли.

Что до нежити, то она если и водилась в окрестностях деревни, то людям на глаза и подавно старалась не попадаться, жилья сторонилась и вообще существования своего никак не проявляла. Поговаривали, что в том была большая заслуга княжеского жреца, который как никто другой умел склонить Богов к благосклонности и упросить их взять под защиту княжьих подручников.

Да что говорить – деревню и волки-то почти не тревожили! Разве что в совсем уж лютые зимы, когда животина деревенская становилась для серых разбойников единственной надеждой на выживание. Но даже и тогда, забравшись в хлев либо овчарню, серые без меры не безобразили, брали столько, сколько нужно, и без толку скотинушку не резали.

В общем, не жизнь была в деревне, а малина. Девки, что ходили по грибы да ягоды, без страха пропадали целыми днями в лесу. Матери не боялись оставлять на речке без присмотра совсем малых детей, а пастухи приглядывали за пасущейся животиной в полглаза, да и собак с собой почитай что никогда и не брали.

Теперь спокойному житью пришел конец.

Обширная луговина, служившая до того дня пастбищем деревенскому табуну, стала для того табуна страшным местом, где принял он лютую смерть. Лошади полегли почти все – стреноженные, далеко убежать они, само собой, не смогли. Туши были истерзаны так, будто трудилась над ними целая стая взбесившихся волков. Плохо было то, что убившие лошадей сделали это не ради пропитания: ни одна из разорванных туш не была даже слегка обглодана. Но не это было страшнее всего. Вперемешку с останками лошадей по бурой от застывшей крови траве было разбросано то, что осталось от их пастухов…

На самом краю луговины, прямо у того места, где кончалась ведущая на выгон тропка, лежала в траве окровавленная голова бортника. На лице его застыло выражение такого несказанного ужаса, что у людей, при взгляде на него, мороз продирал по коже. Над поляной висел тяжелый запах крови и чего-то еще, чего-то незнакомого, но вызывающего в душе самые мрачные предчувствия.

Завернув страшную находку в рубаху и собравшись немного с духом, мужики осмотрели выгон и ближайшие кусты в поисках следов ночного татя. В окрестных зарослях отыскался пяток обезумевших от страха лошадей. Собак сыскать так и не удалось, и в деревню они больше не вернулись…

Зато следов ночных изуверов нашлось в избытке, и очень странные это были следы. Странные и… нехорошие. Одолеваемые недобрыми предчувствиями мужики послали гонца в деревню за дедом Прохором. По молодости Прохор был пожалуй что лучшим охотником и следопытом во всей округе. Довелось ему повидать и иные края, когда был он с княжеской дружиной, еще при отце нынешнего князя, на последней войне с Уздольем. И хотя сейчас лет ему было немало, и на охоту Прохор давно уже не ходил, сохранил он до старости острый глаз да сметливый ум, а памяти его и молодым не грех было бы позавидовать. Часто обращались деревенские к Прохору за наукой да советом. Вот и сейчас нужно им было его мудрое слово.

И Прохор, осмотрев следы, сказал свое слово. И слово это было таким, что у всех жителей деревни кровь начинала стынуть в жилах, стоило им его услышать…

Глава 3

Остывшее за долгий летний день с белого каления до тусклого багрово-алого накала солнце медленно клонилось к далекому горизонту.

Бесконечный лес, начинаясь у самого рва, простирался по холмам от стен замка во все стороны, насколько хватало глаз, и, казалось, нет ему ни конца, ни края.

Молодой ратник, заступивший в ночную стражу, подставил лицо последим солнечным лучам и невесело вздохнул. Угораздило ж его попасть в караул именно сегодня! Из-за пологого холма, сносимые легким ветерком, чуть наискосок поднимались в синеющее небо тонкие дымные струйки. Деревня княжеских подручников готовилась к празднованию Солнцестоя. Самые короткие «воробьиные» ночи, самые длинные дни в году – время торжества Небесного Огня и всевластия Светлых Богов. Лучшее время для начала важных дел, время радости, время дарующего жизнь Света.

Празднование обычно начиналось с вечера и продолжалось всю недолгую летнюю ночь до самого рассвета, а потом и весь следующий день. Завтра утром ратник сменялся, и до вечера у него оставалась масса времени, чтобы как следует напраздноваться. Это, конечно, утешало, но не сильно – для молодежи, по понятным причинам, самой интересной частью праздника была именно предшествующая ему ночь. Э-э-эх, вот уж невезуха, так невезуха!

В другое время молодой ратник запросто мог бы поменяться дежурством с кем-нибудь из товарищей.

Но только не сегодня. Никакой особой нужды у него не было, а так, за здорово живешь, кто ж согласится в самую веселую ночь в году караулить вместо него ворота? И главное, чего их караулить-то? Ратник с досадой плюнул через стену в ров.

Конечно, не его ума дело обсуждать волю князя, но если все-таки подумать, то круглосуточная стража у ворот замка и на его стенах была пустой тратой времени. От кого, спрашивается, они его охраняли, если на сорок верст вокруг единственными людьми были жители подручной князю деревни? А охранялся замок так, будто стоял он не в лесной глуши, а на границе с Уздольем, где, по слухам, мирных людей и по сей день тревожили набегами недобитые хазры.

Замок, впрочем, и правда стоял на границе. Но граница-то была с чем? С Глухолесьем, где всех и обитателей-то было: нежить да нелюдь. Дальше к востоку люди уже не селились. А нежити, они, конечно, соседи малоприятные, но в замок наверняка не сунутся. Вот деревню – да, охранять надо. В особенности после того, что стряслось в последнее полнолуние. Стражник зябко поежился и втихаря порадовался тому, что его-то защищают по ночам крепкие замковые стены, ворота и ров с водой.

Так чего, спрашивается, еще и караулить? Запер на ночь ворота, и спи себе спокойно. Тем более, что жрец заговорил воду во рву, наложил на нее какие-то чары, отпугивающие любую нечисть…

То есть, конечно, не чары! Стражник прекрасно знал, что жрецы даже слова этого не любят, а все больше толкуют о «помощи Богов». Хотя, если честно, простому человеку было очень и очень непросто заметить большую разницу между… хм, «колдовскими» – а как еще назвать? – деяниями жрецов, и делами не слишком жалуемых ими колдунов.

С деревней у жреца получилось похуже, чем с замком. Он, конечно, и там просил Богов о помощи, но сразу предупредил, что наверняка обещать ничего не может. Рва вокруг деревни не было, и полностью перекрыть доступ туда нечисти было, похоже, не так-то просто даже для Богов. Да не услышит этого жрец!

В деревне вся надежда была на княжескую стражу. Хоть и говорили старики, что против оборотня обычному человеку нипочем не выстоять, стражник по молодости лет не очень-то им верил, наивно полагая, что в открытом бою ни одна нежить не устоит против десятка профессиональных дружинников.

Воевода Ильнар дело свое знал на зубок, и таких бойцов готовил для князя из деревенских парней, что и в царской гвардии поискать. Так по крайне мере говорил сам князь, когда бывал в хорошем расположении духа. Соглашались с ним и старики, которые помнили еще последнюю войну и не понаслышке знали, каковы в бою царские бойцы. Нынешней княжеской дружине воевать, конечно, не пришлось, но воевода держал бойцов в строгости и пренебрегать воинскими упражнениями не позволял. Наверное, поэтому они и были не хуже царских гвардейцев?

Так, может, тогда и правильно, что в замке держали такую дисциплину, будто вокруг шла война?

Запутавшись в своих мыслях, стражник прислонил к стене алебарду, стащил с головы шлем и, взъерошив пятерней льняные кудри, выглянул в бойницу. Ничего нового он, естественно, не увидал. Заросшая зеленой ряской вода во рву, подъемный мост, который в последние годы поднимался хорошо если раз в пару недель, да и то лишь для того, чтобы проверить и смазать механизмы. И не единой живой души…

Редкий лес вокруг рва почти насквозь просвечивался косыми лучами низкого солнца. Воевода приказывал деревенским рубить деревья для своих нужд поближе к замку. Люди, конечно, ворчали для виду – таскать, дескать, далековато, а про себя тихо радовались, что не заставляют их, как положено по всем правилам оборонного искусства, вырубать на пол-полета стрелы вокруг замка всю растительность подчистую. Хотя Ильнар, будь его воля, наверняка так бы и сделал. Но тут, по всему видать, сказал свое слово князь. ушедшим за ним в глухие леса подручникам и без того хватало забот, чтобы валить на их плечи еще и эту, бесполезную, в общем-то, в этих краях повинность. Ведь даже бдительный воевода вряд ли смог бы внятно ответить, против кого в этих безлюдных краях можно было бы держать осаду!

Ратник вздохнул. Вода во рву упала против обычного почти на треть. И это несмотря на то, что со дна били многочисленные, круглый год не иссякающие ключи. И чего с погодой творится? Минувшей зимой стояли такие морозы, что лопались стволы вековых дубов, а речка в деревне промерзла чуть не до самого дна. Теперь вот с ранней весны такая жара стоит, что бабы в поле, бывает, не выдерживают – валятся без чувств. Но вот что странно: греча да рожь прут ввысь на удивление споро. Все-таки места здесь, что и говорить, изобильные прямо таки на диво.

А все ж таки гиблые…

От ворот замка уходила на запад широкая дорога, по прямой прорезавшая лес почти на версту. Дорога хорошая, что и говорить. Что за люди (да и люди ли?) ее мостили, стражник не знал, но дело свое они делали на совесть. Даже сейчас, спустя неведомо сколько лет после того, как эту дорогу проложили через эти леса, ни единая травинка так и не смогла пробиться к свету между плотно подогнанными друг к другу каменными плитами. Наполовину истершийся узор неведомых рун на этих плитах иногда, в самые глухие ночи, начинал светиться слабым красноватым светом, и тогда над дорогой слышался едва уловимый шепот, будто кто-то невидимый медленно повторял слова незнакомого языка. Было это, конечно, жутковато, но жрец уверял, что опасности в этом нет никакой, и на дорогу можно выходить в любое время без всякой опаски. Сам он, бывало, так и делал: бродил среди ночи по отсвечивающим древним письменам и вроде как вслушивался в странный шепот. Все остальные, несмотря на заверения жреца, предпочитали по ночам на дорогу не выходить. Да и днем все больше пользовались проложенными через лес обходными тропами.

Ратник вздохнул: что ж, строить раньше умели, с этим не поспоришь. Взять хоть этот замок – ведь не одна сотня лет ему, это уж как пить дать, а стоит почти как новенький. Кем он был построен, для кого, не мог доподлинно ответить даже жрец. Судя по высоте потолков и размерам дверных проемов, существа, построившие замок, статью не сильно отличались от нынешних людей, и это, пожалуй, было все, что можно было о них сказать хоть с какой-то долей уверенности. От прежних владельцев остались лишь голые стены, да странные узоры на потолках и полах. Узоры, похожие на те, что украшали дорожные плиты, но, по счастью, не светящиеся и не шепчущие.

Конечно, и князь не поскупился: несусветную уйму деньжищ вбухал в ремонт и внутреннюю отделку. Мастера приезжали аж из самого Стольграда, таких за гроши не наймешь. Раскорчевка места под деревню да под поля для своих подручников тоже обошлась недешево. Пришлось нанимать батраков, а то своими-то силами ковырялись бы, пожалуй, до… долго, в общем. Но Рольф, он был такой – если уж что в голову втемяшилось, стену каменную лбом проломит, а своего добьется.

Благо была у него возможность в деньгах не мелочиться. Владел он немалыми состояниями, да и земли свои на старом месте продал не за дешево. Умел Рольф складывать денежку к денежке, но и для людей своих никогда монет не жалел. Заботился воистину как отец о детях и платил за службу по-царски. Был, правда, князь крут нравом, и попасться ему под горячую руку было, порой, все равно, что сесть голой задницей на горящие угли. Но зато и отходил Рольф быстро и зла подолгу ни на кого не держал. А уж если обижал кого несправедливо, так потом и вину свою заглаживал так, что обиженному еще и завидовали.

Стражник замер и прислушался. Ему показалось, что тишину нарушил посторонний звук. Вроде как конское копыто стукнуло о камень. Парень снова выглянул в бойницу. Нет, дорога пуста, на мосту никого. Точно, показалось. Да и кто, на ночь глядя, мог подъехать к замку по дороге? Незваных гостей в этих местах отродясь не случалось.

Оно и понятно: по доброй воле нормальные люди редко заходили так далеко на восток. Как ни убеждал жрец, что бояться нечего, а на душе у княжеских подручников было неспокойно. Неспроста ведь не селились люди в Глухолесье. Старики да редкие заезжие торговцы (а такие, по счастью, бывали, поскольку богатство и щедрость Рольфа еще не успели забыться в обжитых местах), сказывали, что по всему Тридолью леса вырубались да выкорчевывались под пашни да города. И только на востоке не люди наступали на лес, а наоборот. И догнивали в глуши брошенные деревни, и ветшали облюбованные нежитью пустые замки.

И вроде не было в этой части Глухолесья никаких явных опасностей, а только жилось здесь людям неспокойно. Просто душа была не на месте. Без всяких на то причин. Иногда стражник думал, что если жрецы правы и грозит людским землям новый Сумрак, то придет он определенно с востока.

И чего Рольфу взбрело в голову поселиться в этих краях? Подручник, конечно, не может просить у своего князя отчета о его решениях, но, как известно, шила в мешке не утаишь, и кое-какая правда о мотивах князя в народ просачивалась.

Старики говорили об этом неохотно, но иногда из них все же удавалось кое-что вытянуть. Поговаривали, что над родом Рольфа висит какое-то страшное проклятье. Будто бы это проклятье и убило его жену. А князь после ее смерти, решил бежать из обжитых мест, чтобы в лесной глуши укрыть от злой напасти своих детей.

Стражник слышал эту историю с разными подробностями не один раз, но, если честно, не очень-то верил. В колдовстве он разбирался плохо, но в одном был уверен наверняка: если уж на тебе висит проклятье, от него не убежишь и не спрячешься ни в какой глуши. Да и что это за проклятье такое, что даже их жрец (а он хоть об этом и помалкивал, а среди своих явно был не из последних) не смог с ним совладать? Всякому ведь известно, что ни один колдун не сравнится в силе с тем, кто умеет говорить с Богами…

Из деревни даже через холм долетел звонкий девичий визг, следом нестройным хором забрехали собаки. Стражник с завистью вздохнул. Живут же люди! А тут торчи всю ночь у ворот. Да еще со жребием не повезло: выпало стоять над воротами первые полночи. Соха, напарничек, сейчас выдрыхнется внизу в караулке, и к утру будет как огурчик. А тут, если сон переборешь, так потом до утра так толком и не уснешь. А перед праздничком-то не мешало бы как следует выспаться. Хоть и не тот, что всегда, будет в этом году праздник…

Стражник, нахмурившись, бросил мрачный взгляд на небесный свод, на котором уже робко пробивались сквозь вечернюю синь первые звездочки. У многих, ох, у многих в этом году совсем не праздничное вышло к празднику настроение! Однако ж и не показать Богам свою радость от того, что явили они людям свою светлую силу, было никак нельзя. Вот и жрец сказал: празднику быть. Только вот каким-то получится в этом году веселье?

Вот и ратники княжеские, которых отпустил из замка воевода, пошли на праздник, не снимая мечей.

Полнолуние, конечно, еще не завтра, однако ж беззаботно жечь костры, пить хмельную медовуху и бегать вдогон с девками по лесу ночь напролет, как всегда бывало на Солнцестой, в этом году мало кто отважится… Впрочем, сам стражник, будь у него такая возможность, пожалуй что и отважился бы. А может, и еще кое-кого уговорил бы составить компанию. Э-эх, не повезло! Хотя, если подумать да взглянуть на дело с другой стороны, то ничего еще и не потеряно. И если днем в праздничном настроении все удачно сладится, то пошептаться ночкой в лесу и завтра будет не поздно…

Солнце медленно опустилось за горизонт, дневной свет постепенно истаял и угас, по земле неторопливо, но уверенно расползлась ночная тьма. Ратник, как и положено, проводил дневное светило Благодарственным Словом и приготовился бороться со сном. Строго приказа зажигать на ночь факелы воевода не давал, и стражник решил обойтись пока без этого. Тем более что яркие звезды и чуть неполная луна давали достаточно света, чтобы можно было разглядеть и мост за воротами, и замковый двор.

Пользуясь тем, что в темноте из окон замковых башен его не было видно, ратник присел на корточки и, привалившись спиной к теплой стене, прикрыл глаза. Воздух понемногу остывал от ночного зноя, и приятная прохлада расслабляла и освежала одновременно. Почувствовав через какое-то время, что его все сильнее клонит в сон, ратник усилием воли стряхнул дрему и поднялся на ноги. Походил туда-сюда, разгоняя кровь, и решил, что садиться больше не стоит – того и гляди опозоришься, заснешь. По опыту стражник знал, что отогнать сон можно было, заняв голову чем-нибудь таким, о чем меньше всего думалось в лениво-дремотном состоянии. Опять-таки по опыту он знал, что лично ему в таких случаях хорошо помогают мысли… о девках. Ратник попробовал представить себе, что происходит (или, точнее, могло бы происходить, будь обстановка поспокойнее) сейчас в лесу вокруг деревни, и желание уснуть если и не улетучилось совсем, то уж, во всяком случае, значительно ослабло.

В приятно-возбуждающих грезах время ночного дежурства текло незаметно. Раззадоренная воображением молодая кровь взыграла так, что, глядя во все глаза на дорогу, стражник дорогу-то эту пожалуй что и не видел. А виделось ему сейчас нечто совсем иное…

Злой порыв холодного ветра неожиданно ударил замечтавшемуся стражнику в спину. Невесть откуда повеяло грозовой свежестью. Ратник обернулся и раскрыл рот от удивления: уже на доброй половине неба звезды потонули в непроглядной тьме. А передний край идущих сплошной массой черных как смоль грозовых туч уже совсем вплотную подобрался к луне. И когда только успели?! Ведь было яснее ясного…

Неслышно подкравшаяся – по-другому и не скажешь! – гроза будто почуяла, что ее обнаружили, и решила больше не таиться: где-то у невидимого во тьме горизонта сверкнула зарница, потом еще одна чуть в стороне от первой. Не прошло и минуты, как молния ударила уже на полпути от горизонта до замка. Над землей прокатился приглушенный расстоянием раскатистый гром. Налетевший ветер донес шум ливня, бросил в лицо мелкую водяную пыль. Стражник торопливо нахлобучил шлем и, покрепче сжав алебарду, выругался сквозь зубы: мало ему невезенья, так еще и погода сюрпризец подбрасывает!

А тучи были уже над головой. Свет ночных светил померк, тьма сгустилась до того, что не видно было пальцев на вытянутой руке. И тут на лес и на замок сплошным косым потоком обрушился злой, колючий ливень. Стражник едва успел развернуться спиной к ливню, как порыв ураганного ветра едва не сбил его с ног. Хорошо еще, что рядом была стена! Рубаха под кольчугой за считанные мгновенья промокла насквозь. И почему никто не догадался устроить на надвратной площадке навес от дождя?! Извилистая молния ударила совсем рядом с замком. Громовой раскат заглушил оглушительный треск разбитого небесным огнем дерева. У невольно сжавшегося ратника екнуло сердце. Задохнувшийся, наполовину ослепший от текущей по лицу воды, он выглянул в бойницу и обмер.

Рядом с дорогой горело расколотое надвое дерево. Яростное пламя, будто не замечая льющей с неба воды, жадно пожирало живую древесину и сырую листву, бросая вокруг зловещие, изжелто-белыеотсветы. Впрочем, долго гореть ему не пришлось: еще один ураганный порыв, еще один удар сплошного ливня, и на месте могучего дуба осталась лишь слабо рдеющая сквозь тьму, уродливая головешка. Ветер, который дул теперь, казалось, сразу со всех сторон, окатил ратника плотной волной запахов гари и водяного пара…

Испуганно ругнувшись, молодой ратник тут же возблагодарил богов за то, что пока еще жив, и собрался уже бежать вниз в караулку за щитом, чтобы хоть как-то прикрыться от хлещущего ливня – промок-то он уже до последней нитки в исподнем, но хоть дышать будет полегче, – как вдруг…

Снизу, от ворот, раздался громкий нетерпеливый стук. Поначалу ратник не поверил своим ушам – показалось, поди, в грохоте-то. На всякий случай он выглянул в бойницу, но разглядеть что-то в кромешной тьме было мудрено. Неподалеку сверкнула молния, и ратник с изумлением понял, что ему не послышалось: у ворот и правда кто-то стоял. Принесла же нелегкая! Во вспышке новой, на этот раз совсем близкой, молнии ратник успел разглядеть обритую наголо голову, и к его удивлению примешалась изрядная доля тревоги. Человек у ворот был не из местных. Во всей округе стражник не знал никого, кто носил бы подобную «прическу».

Улучив момент между двумя ударами грома, парень заорал, пытаясь перекрыть шум ненастья:

– Эй! Чего надо?!

В следующую секунду он с криком ужаса отшатнулся от стены. Услышав оклик, пришелец поднял голову, и очередная молния на мгновенье выхватила из мрака его лицо. Этого мгновенья оказалось волне достаточно, чтобы увидеть жуткую правду: у ворот стоял не человек!

– Соха!!! – проорав имя напарника в идущую в сторожку переговорную трубку, парень трясущимися руками достал из закрытой ниши пузатый светильник. Порадовавшись мельком, что не забыл подлить в светильник тягучей «подгорной крови», ратник, моля всех Светлых Богов о том, чтобы ливень не затушил слабенький язычок огня, с третьей или четвертой попытки запалил конец пропитанного той же горючей смесью шнура. Голубоватый огонек, которому, на самом деле, были нипочем ни ливень, ни ветер, весело пробежал по шнуру за стену, и через полминуты над воротами вспыхнул специально для таких случаев установленный «факел» – оглобля в мужицкую руку толщиной, на которую намотали чуть не пуд пропитанной все той же «подгорной кровью» пакли.

Увидев отблески разгоревшегося за стеной факела, стражник справился с первым испугом и немного пришел в себя. Вот тебе и стены, вот тебе и заговоренная вода! А нежить-то чихала и на жреца, и на все его заговоры! И ведь даже не полнолуние сегодня… Стиснув челюсти, чтобы не стучать зубами от знобкой дрожи, и в который уже раз проклиная про себя свое невезенье, стражник снова выглянул за стену. Превозмогая себя, он еще раз глянул на незнакомца – тот, к счастью, остался на месте – и тут же облегченно перевел дух.

В рвущемся по ветру неестественно белом свете факела, парень увидел, что ошибся: чужак был страшен, с этим не поспоришь, но он несомненно был человеком. Просто вся левая половина его лица представляла собой сплошной уродливый шрам – будто неведомое чудище полоснуло его наотмашь когтями…

И, пожалуй, что не один раз.

Немного приободрившийся ратник успел еще мимоходом подивиться везенью – если это можно так назвать – незнакомца, который умудрился при таком увечье сохранить целыми оба глаза.

Сейчас эти глаза с легким прищуром внимательно смотрели на ратника. Нибьющий в лицо ливень, ни ослепительный свет факела, казалось, не доставляли чужаку ровным счетом никакого неудобства. А вот ратник вдруг почувствовал себя неуютно.

Факел над воротами был пристроен таким образом, что большая часть света от него падала на мост. Ратник был уверен, что в темноте, в дождь, против света пришелец не может его видеть. Он знал это совершенно точно. И все же каким-то образом ощущал, кожей чувствовал: видит. И ощущение это было не из приятных…

По-хозяйски пристальный взгляд незнакомца заставил ратника зябко поежиться. Он только сейчас, будто очнувшись, всей шкурой ощутил принесенную грозой прохладу, особенно ощутимую после стоявшей весь день удушливой жары. Да еще на ветру в липнущей к телу насквозь промокшей одежде.

– Так чего надо-то? – неприветливо осведомился ратник.

– Это замок князя Рольфа? – в свою очередь поинтересовался чужак.

– Ну, а если и так? Тебе-то что за дело?

– Н-да, – чужак покачал головой. – Неласково вы тут гостей встречаете.

– А ты гость? – прищурился ратник.

– А что, не похож? – чужак криво усмехнулся, отчего его физиономия стала еще неприятнее. – Ваш князь посылал за мной. Я ведун.

– Опаньки… – пробормотал вполголоса ратник. Веселенькое ему выпало дежурство, ничего не скажешь! Да где же этот напарничек?! Чтоб его… Стражник приложил ладони к переговорной трубке, и, приблизив к ним губы, рявкнул во всю мощь легких:

– Соха!!!

Вот ведь дрыхнет, паразит! Ни гроза его не разбудила, ни предыдущий окрик. Ратник с опаской подумал, что криками своими, поди уж, и в замке всех переполошил, а этому хоть бы хны! Конечно, вряд ли кто-то в башнях смог не проснуться при таком-то грохоте, а все ж таки хорошо, что окна княжеских покоев выходят на другую сторону, а то поутру не избежать бы им обоим выволочки! Князь-то ведь даже и сегодня не вышел из замка, так жрец один в деревню и пошел.

Хвала Богам, на этот раз подействовало: снизу, из сторожки, донесся металлический грохот и забористая матерщина. Проснулся, голубчик!

Заспанный Соха, с фонарем в руке, запнувшись о порог сторожки, вывалился во двор замка. Чудом удержав равновесие на скользкой от дождя брусчатке и огласив двор новыми ругательствами (ох, не слышит воевода!) парень задрал голову и, прикрыв рукой глаза от хлещущего ливня, отыскал взглядом едва видимый на фоне встающего из-за стены слабенького зарева силуэт напарника и на всякий случай уточнил:

– Фрол, ты?

– Нет! – раздраженно бросил стражник.

– А кто? – тупо поинтересовался туго соображавший спросонья Соха. Вот же дубина!

– Дед Пихто! – медленно закипая, отрезал второй стражник.

– А чего ты орешь?! – неожиданно вызверился проснувшийся наконец окончательно Соха.

– Тише ты! – цыкнул на него первый стражник. – Перебудишь всех!

– А то ты всех уже не перебудил! – чуть тише, но все еще с вызовом буркнул неласковый спросонья Соха.

– Поогрызайся мне еще! – осадил его напарник. Разница в возрасте у них была всего ничего, но Соха попал в дружину на полтора года позже, и, значит, должен был относиться к более опытному товарищу с должным почтением. Ох, и борзая молодежь пошла!

– Ведун к нам в гости пожаловал, ясно? – со значением сообщил первый стражник.

– Да ты че? – лица Сохи в темноте было не разобрать, но в голосе звучало искреннее удивление. – Правда, что ль? – И без долгих разговоров направился к лестнице, ведущей к площадке над воротами.