Текст книги "Онтологические мотивы"

Автор книги: Алексей Цветков

iii
«на ваше впрочем номер не найду…»

 
на ваше впрочем номер не найду
пока я здесь лежу одно на свете
мне все мерещится что я в аду
тягучее и мягкое как эти
 
 
пока пульсар на рейде не угас
мы властелины всей фотонной пыли
неужто милости не хватит в нас
эксперимент провален и забыли
 
 
как жутко ими быть вообрази
когда по горло в лаве и снегу ты
возникшими в помоях и в грязи
живущими от силы полсекунды
 
 
в краю где мы уран аргон и ртуть
и всем до фени мелкий млечный путь
 

iv
«один похоже понял и погиб…»

 
один похоже понял и погиб
передовой из штаммов всей заразы
проведал планы мыслящий полип
пришлось таки задействовать заряды
 
 
они воображали мир иной
где лопнувшие пузыри блаженны
но мы ведь сами были им виной
поставщики гнилых дрожжей в броженье
 
 
вина не гибель вспыхнет и прошла
но ужас участь липкая такая
затеянная в луже без гроша
всесилием кичась и помыкая
 
 
исчадьями из щупалец и глаз
я к ним пришел спасителем и спас
 

Ложная повестка

 
ложная повестка
где луна оставалась одна
ей венера была не видна
где сияла нам кассиопея
словно в анусе черта черно
череп тыкался в ночь свирепея
различить не сумел ничего
 
 
не упорствуй во мраке скользя
все равно заблудиться нельзя
чуткой ощупью вплавь на европу
долго хляби скелет уминал
а потом повернули к кедрону
где по графику весь трибунал
 
 
ни графина с сукном ни судьи
зря мослы раскидали свои
на слепое светило оскалься
эта участь не горше чем та
только анус вокруг и остался
бога нет и вообще ни черта
 
 
оба света мираж но зачем
так скончаться приспичило всем
там хоть птички съедобные пели
чтобы лето с любовью пришло
а скелетик сучил в колыбели
кулачком и агукал смешно
 

«нет никогда уже не быть жуком…»

 
нет никогда уже не быть жуком
антеннами не проверять погоду
покуда в теле маленьком таком
с утра пульсирует любовь к полету
 
 
куницей не соваться из норы
в ветвях не виснуть нитью ариадны
которые хотя к своим добры
детенышам но к белкам беспощадны
 
 
или змеей извилистой не стать
чтобы узнать каким манером змеи
внезапный путь прокладывают вспять
одним изящным разворотом шеи
 
 
здесь возникаешь кем-нибудь одним
кто заточен в своей беде и порче
пока ликуют бабочки над ним
и бодрые шуруют черви в почве
 
 
спроси кирпич он знает что почем
кто жизни обречен таких не лечим
сугубо вниз рожденный кирпичом
летит а ползать некуда и нечем
 

Возвращение

 
воротясь из дальних странствий подошел к дому
в ладони память перил в ноздрях сеновала
ветхий в обносках как она выйдет к такому
остыла ли обида раз жизнь миновала
еще в глазах дороги петлистая лента
приник украдкой к стеклу из внешнего мрака
видит сидит у стола беседует с кем-то
ни на год себя прежней не старше однако
тенью к другому окну оправляя саван
ведь это же он сам напротив это сам он
 
 
тогда кто же опешив прислонился к вязу
скиталец в конце пути накануне гроба
а у них там любовь как из под венца сразу
аж светятся от счастья молодые оба
она краше себя самой когда стояла
накануне разлуки свежа как невеста
и который напротив изменился мало
он у себя дома а пришельцу нет места
кто сумеет подлинник отличить от фальши
кому теперь умереть а кому жить дальше
 
 
что за блеск сквозь кроны что за вихри в аллее
прочь бы сейчас стремглав но странник к стеклу снова
не поймет эта ли язва саднит сильнее
или та что была когда бросил без слова
вырез до брюшка ворсистая мешковина
семь глаз огнем два передних ярче рубина
двойник через стол переливается ртутью
сперматофор наголо под головогрудью
соглядатая накрыла скорбь как цунами
ой любовь отрава что ж ты делаешь с нами
 

Полусмерть

 
когда приходит полусмерть
в предбаннике шурша
наполовину погрустнеть
обречена душа
 
 
зачем у входа ты стоишь
повестку тыча мне
в прикиде сереньком как мышь
и ножик в рукаве
 
 
внутри наполовину нет
живущего давно
а полутьма и полусвет
сливаются в одно
 
 
душа конечно просто тень
витражное стекло
она взамен дается тем
чье тело истекло
 
 
а тело бродит у реки
и полутьмы полно
скаталась полушерсть в комки
в его полупальто
 
 
ему следить из-под плиты
за истеченьем дней
когда душа уже не ты
и незачем о ней
 

Бумеранг

 
сложили горизонт из кирпича
стянули небо ржавыми болтами
в таком ущелье можно жить крича
как бумеранг вернется крик в гортани
 
 
вот жалоба снижается уже
и пассажирам суждена неволя
как будто высаженные в бурже
не дотянув полжизни до де голля
 
 
над ними баба голая в плаще
атлантики отстой и панибратства
пора уму и голосу вообще
в подземный мрак желудка перебраться
 
 
нагрянет вдруг что мы теперь не те
соловушки на лопнувшей пружине
запроданные в рабство немоте
а месту назначения чужие
 
 
мир взят в кольцо и налысо обрит
на стенах оттиски равнины гор ли
все заперты в котле а из орбит
торчком глаза от бумеранга в горле
 

Долг очевидца

 
а кто им расскажет какой синевы
с холмов небеса нависали
фактически некому если и вы
о них не расскажете сами
 
 
зима очевидца слепила бела
кишащая волком и лосем
весна наступала и осень была
хорошая все-таки осень
 
 
я знаю что дальше пространство черно
увечит в зрачке чечевицу
на свете фактически нет ничего
о чем сообщить очевидцу
 
 
но тем и важней обитателям тьмы
когда возникают и если
все то чему были свидетели мы
пока мы еще не исчезли
 
 
и кто же им бедным расскажет другой
о том как земля вымирала
и млечная пыль выгибалась дугой
над темной каймой минерала
 

Песня старателя

 
тому кто дышит внутри меня
кто донорской кровью в теле течет
из прожитых не миновать ни дня
любой непрожитый наперечет
у него свернуло в спираль мозги
подойди со спины и себе возьми
в голове у чудовища вещий шум
эту жизнь подарили двум
 
 
субъект который внутренний он
слагаемый без перемены мест
сидит выбивая словесный стон
из липких клавиш не спит не ест
и пока от усердия не погиб
к монитору намертво как полип
из раздвоенной жизни уму во вред
извлекает ее секрет
 
 
не знал как воля его тверда
ушел в бега на семнадцать лет
и где же двойник пропадал тогда
раз кровь простыла и тела нет
вернулся и точно один в один
скелет вписался слова и слух
рентген заверит что бред невредим
свое естество состоит из двух
подрядили из мрака ваять огонь
но разгадка не ближе ни на ладонь
а когда по венам и в мозг зима
миновала пора ума
 

«всей тишины в обрез в ней движешься стремглав…»

 
всей тишины в обрез в ней движешься стремглав
грунт отрывается вот панорама сверху
крылатую свою пришпоришь оседлав
секундную в карьер на циферблате стрелку
 
 
нашарим в тумбочке утащим в койку том
монтеня или кто нам сетовал на старость
как обессилел свет или проблема в том
что пожил бы еще но больше не осталось
 
 
следить как фолиант струится с простыней
взметая ил со дна где мысли водолазы
спросить который час но быстрый страх сильней
чем свет что смеркнется до истеченья фразы
 
 
не впору циферблат для книг такой длины
а помнишь на заре душа была машиной
но воздух обречен в нем на просвет видны
все перфорации стеклянный след мышиный
 
 
не сам ли саженцем без страха и вреда
еще не как монтень а с дерзостью кортеса
в ненужном мужестве заглядывал туда
где навсегда обрыв где линия отреза
 

«я выхожу на улицу они…»

 
я выхожу на улицу они
струятся мимо каждый по своим
придуманным делам они всерьез
себя считают теми кем себе
мерещатся они воображают
друг друга теми же кому другим
 пытаются казаться и довольны
 
 
себя-то я подкараулю вмиг
сообразил уставить зеркалами
квартиру и следить наверняка
бывают паузы когда притворство
реальности слабеет или сам
себе наймусь в шпионы и на ложном
движении изобличу подлог
 
 
я впрочем у себя и без того
под сильным подозреньем но других
попробуй разуверь когда вся ставка
легла на стол и если вся надежда
на то что видимое совпадает
с невидимым а откровенье с правдой
им гибельны такие зеркала
 

Третий

 
далеко за сосновым бором
где ночуют барсук и выдра
на пруду и лягушки хором
без бинокля уже не видно
за верблюжьей пустыней тощей
и змеиной мангровой чащей
за пернатой пальмовой рощей
просыпается первый спящий
а точнее не нарисуем
 
 
он словами неописуем
исчезают на свете горы
пропадают предметы быта
где созвездий цвели узоры
ночь навеки от них отмыта
тает текст в манускрипте мудром
превращаются буквы в знаки
непосильные мозгу утром
на полях полегают злаки
под ногами плесень и силос
это все ему только снилось
 
 
глубоко под земным покровом
в быстрых сернах и ярких лисах
под ковром что служил коровам
пропитаньем а после высох
под кротовьим корявым гротом
в толщах кварца или корунда
что пропахли огненным потом
саламандр и сильфид как будто
шевелится второй на ложе
 
 
очевидно проснулся тоже
и тогда пропадает сразу
то что снизу казалось небом
предстает мирозданье глазу
в полном сраме своем нелепом
время пятится и сдается
сердце вязнет в кипящей лаве
слишком мало сна остается
слишком много ненужной яви
догорает на крыльях птица
отчего никому не спится
 
 
но пока в городских руинах
в обеззубевших зевах окон
в путах кабельных тросов длинных
невредим из бетона кокон
на стальных изнуренных фермах
там возможен в утробной позе
самый вещий из самых верных
в саркофаге в анабиозе
там мерещится третий спящий
наш единственный настоящий
 

«жизнь состоит из стульев и столов…»

 
жизнь состоит из стульев и столов
мы кошки в нашей небольшой ловушке
а ласки или милости улов
в ней скуден словно милостыня в кружке
 
 
в спасительной безвестности пропасть
уйти в цыгане мойвой в море плавать
и милости препоручая власть
внести в реестр пока мигает память
 
 
кто или умерли или умрут
чью участь опозорила природа
не требуя за добровольный труд
предметов мебельного обихода
 
 
стенать о пяденице и хвоще
о плесени чья пересохла слякоть
ты здесь любил кого-нибудь вообще
тогда ступай и принимайся плакать
 
 
о том кому и в полдень свет не бел
кто в толчее вещей ни зги не видит
или так мало милости имел
что милостыней возместить не выйдет
 

Климатологическое

 
буревестник дыша перегаром
объяснит неразумным гагарам
что в погоде грядет перелом
хоть на коврике шишкиным вышит
он предвидит грозу и предслышит
в подтвержденье махая крылом
 
 
безразличны прогнозы погоды
домоседам бескрылой породы
в каждом телеке нынче своя
пироги в животах и окрошка
а из черепа как из окошка
в мятом чепчике смотрит змея
 
 
было время невидимый атом
всем гагарским своим каганатом
доводили они до ума
агрессивным ужам угрожая
побивали рекорд урожая
и марксизма зубрили тома
 
 
доедая кровавую пищу
ложкой ерзает коршун по днищу
каннибал этой родины всей
кто навел на отечество немочь
александр нам поведай сергеич
и максимыч открой алексей
 
 
спой нам снова о вещем олеге
чтоб он вовремя пал на колени
и змею обезвредил на бис
но вопрос не закрыт философский
и девятый увы айвазовский
над родным каганатом навис
 

«предметы расставанья и вины…»

 
предметы расставанья и вины
растаявшие вперемешку с теми
которые вполне еще видны
из постепенно обступившей тени
 
 
как оставляя детскую с тоской
в углу охапкой мишки и машинки
и в беличьих колесах городской
разгон и юношеские ошибки
 
 
все человеческое в бездну здесь
раз под уклон не одолеет гору
пора невозвращения хоть влезь
в былую кожу но тебе не впору
 
 
напрасно столько боли намело
барханы от гурона до валдая
и ангелы с клинками наголо
от пут любви сердца освобождая
 
 
уже на страже сириус погас
как золушка в подол смахнула брошку
что вам по совести сказать о нас
мы чаще россыпью и понарошку
 
 
нам зелень злей едва земная медь
обнажена железо в язвах яда
оно и так должно само стемнеть
дверь от себя и свет гасить не надо
 

Песнь о премудрой крысе

 
поговорим о верхе и о низе
о сексе без ехидного смешка
об аполлоне блядь о дионисе
и благодарно о премудрой крысе
которая живет исподтишка
 
 
во дни кометы на распутье редком
когда хвощи обгладывал дымок
ей выпал жребий стать всеобщим предком
и секс ей в этом подвиге помог
всем домогательствам идя навстречу
плодила за часами не следя
потомство из которого отмечу
хоть бы того же в частности себя
ее почин способствовал удаче
кипучий разум гены в нас зажгли
лишь крокодилы вывелись иначе
и вши своим путем произошли
но хоть у вшей особая стезя
мы лучше их нас сравнивать нельзя
 
 
наш разум оплошал прошляпил шансы
нам участь диплодоков суждена
на биржах европейские финансы
трещат по швам и греции хана
безмозглый рынок из кармана семки
несет ко рту невидимой рукой
но крыса есть она живет в подземке
праматерь общей глупости людской
ей вновь черед плодить не покладая
для вековой традиции пустяк
пусть зеленеет поросль молодая
на наших каменеющих костях
последний свет в подъезде потуши
или еще одна надежда вши
 

Покой

 
кто же ты говорит такой
тишина говорю покой
 
 
там где финишные флажки
я для каждого наступлю
потому что мне все нужны
потому что я всех люблю
приравняй кончину к врачу
исцелю без ножа и шва
 
 
я совсем туда не хочу
я не в эту сторону шла
 
 
но тогда ты была живой
а отсюда пути равны
в этом мире который твой
больше нет другой стороны
усомнишься так верь не мне
а покою и тишине
 
 
мне без бога твой мир немил
наважденье в уме одно
 
 
если бог у тебя и был
он забыл о тебе давно
душам доступа нет к нему
это я на себя приму
всю вину твою и грехи
ну давай говорит греби
 

«вот кленовый вьется лист…»

 
вот кленовый вьется лист
ребрышками к свету
симпатичен да нечист
а другого нету
 
 
так и ты поди дитя
русая головка
удивляешься летя
с дерева неловко
 
 
неказистый сверху
свет не подмога бденью
здесь от света только след
он зовется тенью
 
 
веки нежные сожми
от его укола
уж такой они зажгли
не было другого
 

Про кота

 
мы сбились вокруг полевого котла
его опрокинутой бездны
где черное небо сгорело дотла
и звезды ему неизвестны
 
 
нам было вдомек что отныне одни
что порознь дороги опасны
и если горели на трассе огни
то слабо и скоро погасли
 
 
и каждый задумавшись кто он такой
себе наважденьем казался
в попытке проверки трусливой рукой
обугленной ночи касался
 
 
один размечтался что видел кота
хвостатую выдумку божью
но будучи спрошенным где и когда
заплакал над собственной ложью
 
 
мы спели бы вместе но все голоса
снесло изнурительным кашлем
такая случилась у нас полоса
ни слова ни голоса в каждом
 
 
и кто-то напомнил в припадке стыда
соседям по угольной луже
что так оно с нами случалось всегда
и впредь повторится не хуже
 
 
сначала в потемках дурак о своем
коте заведет ахинею
а после мы общую песню споем
и снова не справимся с нею
 

«собраться и уехать на кулички…»

 
собраться и уехать на кулички
и даже не уехать а остаться
на месте где соблюдены привычки
провинности сотрутся и простятся
жизнь обнажить под напряженье тока
где с удрученным черепом табличка
метнуться прочь любить тебя и только
и даже не тебя а безразлично
и даже не любить а плохо помнить
вписать и тотчас вычеркнуть навеки
с твоими безднами какие похоть
таит впотьмах в отдельном человеке
 
 
ракообразно время как мокрица
в сегментах с парой симметричных ножек
не уезжать остаться и молиться
о том что и надежды быть не может
сорваться в топот словно слон саванной
лежать мешком как грустный скот в соломе
инфинитив локомотив словарной
статьи или в страдательном залоге
любви которой ты являлась частью
где в кислородной протекла палатке
вся жизнь которая случилась к счастью
но вентиль вправо и сегмент в порядке
 

Они

 
у речки на откосе
у мертвого огня
в горизонтальной позе
они найдут меня
 
 
не извлеку из сети
запутанной клешни
не буду знать что эти
уже за мной пришли
 
 
расслабив каждый атом
закончу срок земной
когда в поту и с матом
они прийдут за мной
 
 
найдут лишь праха груду
без страха и стыда
кого любил забуду
запомню что всегда
 
 
не зная сам и весь ли
я остываю тут
но лишь когда и если
они меня найдут
 

Декабристы

 
стемнело вломился тарасов
как лишний фломастер в пенал
он спал на одном из матрасов
а я за столом выпивал
 
 
с такой практиканткой приятной
из питера в наши края
свидетелем встречи приватной
тарасов валялся храпя
 
 
однажды приезжий из тулы
он прибыл тогда из тавды
а мне полагались отгулы
за наши в надыме труды
 
 
беседа провисла и вялость
росла в натюрморте стола
вначале она уклонялась
потом наотрез не дала
 
 
и я примостясь очумело
к тарасову думал о том
что любы сопящее тело
укутать бы надо пальтом
 
 
мы полночь исправно проспали
когда нас гунявый генсек
за доблесть и выплавку стали
поздравил по радио всех
 
 
в редакции больше запасов
не сыщешь лишь снег за окном
храпел на матрасе тарасов
и люба на стуле складном
 
 
дремала тогда ее сразу
как в цирке к вольере слона
подвел я к другому матрасу
а то не доперла сама
 
 
и медленным чувствам в подмогу
мозги разминая рукой
гадал что за люба ей богу
и кто мне тарасов такой
 
 
в свинцовом хмелю неказисты
зачем свою приму куря
сошлись мы втроем декабристы
в прощальном числе декабря
 
 
чья полночь свищами висела
свой гной накопив на года
над снежной геенной генсека
где нас разместили тогда
 

Exegi monumentum

 
когда-нибудь нам памятник пора
установить на сетуни допустим
как церетели древнего петра
семи морей над их ростральным устьем
 
 
из пахнущей сапожным дегтем тьмы
четырехкратным непреложным солнцем
должны потомству воссиять и мы
три мушкетера с пристяжным гасконцем
 
 
в порядке полубреда справа я
гандлевский в центре с ношей стеклотары
кенжеев на пути в полутатары
бог синтаксиса слава словаря
 
 
и надо всем священный реет прах
в застолье муз наш депутат из ранних
сопровский первый вечности избранник
у матери-отчизны на руках
 

Палимпсест

 
однажды мир который был исчез
в сети координат в ее деленьях
от силы оставался как бы лес
но без животных неба и деревьев
 
 
не соловьи совсем или цветы
в том прежнем ради запаха и пенья
но он исчез и в нем исчезла ты
ты в нем жила для нужд исчезновенья
 
 
и я в воображаемом лесу
пока навеки не иссякла сила
стал богом и решил что всех спасу
по памяти все воссоздам как было
 
 
есть время правды и мое пришло
на результат гляжу едва не плача
как все печально вышло и смешно
лишь соловьи или цветы удача
 
 
в повторном мире пасмурнее днем
и тягостней чем ночью было в старом
а что до неба лучше мы о нем
и разговора затевать не станем
 
 
нет выхода иначе как терпя
существовать и смерть копить по крошкам
а то что в этом мире нет тебя
быть может знак что не было и в прошлом
 
 
в толпе задетый невзначай плечом
теперь от встречных отвожу глаза я
они поймут кого винить и в чем
когда весь мир померкнет исчезая
 

«подросток которым я рос оказался не мной…»

 
подросток которым я рос оказался не мной
в обличии чьем я ступил на волокна каната
его траектория с общей свернула когда-то
в ночную из смежных вселенных а я из дневной
 
 
мы оба другу другу наружный мороз по стеклу
в ту зиму прозрел и родным написал из сибири
про след ампутации в месте где раньше любили
и юности к взрослому остову не пристегну
 
 
сорвавшийся в бездну он рос получается зря
но слишком успешны в тропических сумерках прятки
не оба же мы уроженцы одной свиноматки
лесов и просторов где вольно так дышит ноздря
 
 
еще под вопросом который природе урод
дороже притворный призер или выбывший честно
в архив под канатом ночная судьба неизвестна
науке чью смерть одолжили чужой не умрет