Текст книги "Онтологические мотивы"

Автор книги: Алексей Цветков

Чего не хватает

 
ты знаешь чего мне всегда не хватает
все падает вниз а вверху не летает
 
 
все ветер да липкое небо над нами
там дикие прочь облака табунами
 
 
проступит из глаз пустырей постепенно
гряда городская гранитная пена
 
 
в последний дозор словно капель в бокале
там жителей было но в грунт закопали
 
 
комплект ритуальных услуг дорожает
что сильно несчастных живых обижает
 
 
они полагают что в плане ошибка
у тусклых костров свои призраки грея
и нужная в небе сломалась машинка
на личные части делившая время
 
 
ты знаешь что нужно найти позарез там
луну что в подвале у них под арестом
 
 
из синего в мыле столетий металла
которая предкам их части считала
 
 
раз в челюсти конченным грунт достается
пускай хоть луна наверху остается
 
 
ведь нет ничего одиноче и резче
над временем вверх опрокинутой вещи
 

Танго на юге

 
парк культуры и танго на юге
стисни тело и алчно молчи
по кустам соловьи друг на друге
с полутакта кончают в ночи
заводи аргентина и торрес
нам лолита в трофейном кино
несусветную юности повесть
как мы молоды были давно
бертолетовой солью набита толпа
вьются попы в рискованных па
 
 
соискатели виснут на телках
в каждом спермы примерный ушат
хулиганы в окрестных потемках
обреченно штанами шуршат
массовик над баяном рыдает
поверяя секреты судьбы
соловей в соловья попадает
человек в человека увы
но смелей под аккорды слияния уст
закипающий в лифчике бюст
 
 
полыхают сердца как поленья
под котлом нас ведь тоже пойми
все с путевками для исцеленья
разных язв но и страсти полны
расспроси с глазу на глаз любого
чем он занят в уборной с утра
видишь светка стоит как свобода
с фотокарточки делакруа
с этим фактом пора управляться самим
мы любых соловьев посрамим
 
 
лейся бте мщне и фетяска
в пойму годы с собой унося
сумасшедшее танго бердянска
угорелая молодость вся
ледяными людьми переполнит
мир по горло свои полюса
наши пляски едва ли припомнит
той приморской земли полоса
где о шест мироздания терлись тела
и какая свобода была
 

День кота

 
я жил в движенье на гиппопотаме
байкал и атакаму рассекал
легко швырял медведя на татами
очами в волчьем логове сверкал
стрекал стрекоз но не был я готов
к великой тайне кошек и котов
 
 
загадочные эти организмы
мяукают в астрале на луну
как будто изрекают афоризмы
двуногому не по зубам уму
с собаками якшаться не хотят
и не детей рожают а котят
 
 
нам не дано своих стрекоз стрекая
хоть каждой головы величина
с мичуринский арбуз постичь какая
премудрость в сих котах заключена
ни серый волк не конкурент котам
ни сам стремительный гиппопотам
 
 
но есть и в нас крупица смысла тоже
мы роли на земле не лишены
когда с презрением на хитрой роже
лежат коты средь летней тишины
воздев к зениту лапы и живот
их чешет человек и тем живет
 

«старики стремятся плакать…»

 
старики стремятся плакать
на проселок за версту
песни киснущую мякоть
щупать голосом во рту
за селом в морозы звездно
девкам с юношей смешно
веселиться стало поздно
время плакать подошло
 в эту пепельную осень
смысл творенья вредоносен
в лица лютая волна
лето прожили в подвале
а дверей не открывали
пригибались у окна
 
 
ниже облачных ставридин
саблезубые холмы
там конец дороги виден
а за ним каемка тьмы
поперек росы и блеска
сажей жирная черта
непрожеванная песня
липко виснет изо рта
здесь узлами вяжут трубы
шестерням срезают зубы
из ступицы выбьют ось
ни дверей внутри ни окон
вечной ночи черный локон
вьется в зеркале насквозь
 

The importance of being earnest

 
если в памяти взвесить убытки
всех событий покуда свежа
вдруг допрешь что ни разу улыбки
не заметил на морде ежа
 
 
а очкастая личность енота
даже тени ее лишена
лишь тревога в глазах и забота
очевидна на морде одна
 
 
как серьезны скажу вопрошая
все животные здесь кроме нас
то нахмурится мышь небольшая
то осел загрустит коренаст
 
 
обитаемый ими и нами
мир раскидист для всех и тенист
здесь хихикнет хирург временами
и партийный заржет активист
 
 
человеческой жизни уроки
недостаточно освещены
отчего мы смеемся уроды
и огромные носим штаны
 
 
гложет чувство что даже нечестно
по житейским пускаться волнам
где животным такое известно
в чем они не признаются нам
 
 
перед зеркалом как телекомик
подопрешь себе с горя бока
и до свинского визга до колик
все смеешься с себя дурака
 

Что написано

 
допустим существует вселенная
всякие звезды и все что положено
туманности и космической пыли как в доме
где ее уже добрую вечность не вытирали
даже наверняка там есть и этот дом
на одной захолустной планете
где ее вечность как не вытирали
но если сдуть с подоконника
над которым как раз и горят эти звезды
там может оказаться книга
и если открыть ее на последней странице
прочтешь на отзвучавшем языке
что они жили долго и счастливо
и умерли в один день
но там ничего не написано о том
что теперь этот день вспомнить некому
 

«история струится на дворе…»

 
история струится на дворе с
удьбы царица
как предсказал анри пуанкаре
все повторится
 
 
сам воздаяние себе и месть
свой суд без слова
едва отдышишься от жизни здесь
начнется снова
 
 
притерта биография к вещам
вся в адской саже
она как фридрих ницше обещал
у нас все та же
 
 
надежда свидеться соблазн обнять
живых кто ближе
но там ведь ты появишься опять
всегда все ты же
 

Все как есть

 
вначале оставалось все как есть
то водосточная журчала жесть
то шустрые в метро шныряли крысы
с афиш подкожным клейстером шурша
смотрела в сумерки его душа
в притворном естестве киноактрисы
 
 
был сморщен мир как сказочный кощей
он состоял из выцветших вещей
и отношений зрение качалось
в глазницах как растяжка на ветру
с бессмысленной строкой он поутру
вчитаться пробовал не получалось
 
 
когда он честно спал то видел луг
весь в лютиках на дальнем поле плуг
с оратаем овраг в хрустальных росах
без просыху и сам куда-то в нем
в обличье старца бесконечным днем
шагал сжимая суковатый посох
 
 
а наяву все вкривь пошло и вкось
провисло время где изъяли ось
хребта он понимал что полог порван
одна душа под ливнями бела
пятном на сером заднике была
как натали какая-нибудь портман
 
 
он там лежал на цинковой доске
додумывая притчу о куске
невнятной надписи с изнанки века
а номер на ступне уму в ответ
определял помеченный предмет
как окончательного человека
 
 
пар над оврагом ширился и рос
не просыхая в катакомбах грез
он был разъят на матрицы и воздух
в прощальном сне обещанный ему
делился заново на свет и тьму
на небо в лютиках и землю в звездах
 

«над стволами центрального парка…»

 
над стволами центрального парка
где самшит с нивелиром обрит
занимается небо неярко
ежеутренним спиртом горит
 
 
постепенно из потных постелей
выгребая тела к десяти
нам о жребии пленных растений
умных мыслей в себе не найти
 
 
нам не внять где в июле соблазны
и бело если в стужу белым
что растения жить не согласны
как мы им благосклонно велим
 
 
есть у леса заветная книга
про последний решительный суд
как людской геометрии иго
липы с кленами в пыль разнесут
 
 
станут жить подпирая руками
небеса в запредельной красе
в дружбе с бабочками и жуками
никому не подвластные все
 

Страшный суд

 
постепенно трое
из тех потерянных носков нашлись
а остальные запаслись терпеньем
есть чувство нормы в мире и оно
для маловеров как неугасимый
маяк всей чуткой мелочи магнит
носки вернулись в семьи вот и нам
в анахоретстве чахнувшим привычно
разбросанным по квантам и волнам
черед вести себя аналогично
 
 
я праздновал бы пурим но смотри
какой привет от культа конкурентов
как писк под микроскопом это в клетке
на жердочке трепещет ангелок
муаровые перышки топорща
агатовые коготки на клапан
хоть ультразвук но в правильном миноре
трубит кирдык не всем а лишь таким
как сам с редиску ростом страшный суд
для наших малышей танцуют все
как если бы не выбыл из игры
агент без атрибута и названья
кто маленькие сочинял миры
из тонкой персти несуществованья
 
 
один из возвращенцев полосат
а в клеточку в чулане повисят
носок вернулся и зачислен в строй
нет все-таки пора и по второй
он входит в дом сидит его жена
за прялкой вся в поту потом вторая
она в анабиоз погружена
в хрустальном гробе спит не умирая
скорее третью в пасть и до пяти
которой же в раю он будет пара
нам больше мельхиора от каспара
ни отличить ни сходства не найти
 

Синтез искусств и наук

 
был бы живописец написал бы маслом
спящему фридриху кекуле является змея
кусающая себя за хвост с намеком
на строение бензольного кольца
сам кекуле в кирасе шлем поодаль
видимо сморило на коротком привале
на фоне багровой зари обозначен
чуткий профиль стреноженного скакуна
 
 
но прежде чем формула будет явлена миру
кто-то должен прервать поцелуем
волшебный сон естествоиспытателя ему
уснувшему в канун седана подсунули
отравленное французское яблоко
родине грозит утрата приоритета
змея обернулась углеродным кольцом
валентные связи мелодично осциллируют
 
 
миссию можно поручить урании
музе смежной дисциплины поскольку
собственная у химии отсутствует
но чу легким шагом из-за деревьев дева
аллегория германии она лобзает героя
легонько ударяет мечом о плечо
и нарекает его фон штрадониц оба
уносятся в пленительном танце
 
 
тут пожалуй подключается хор
по крайней мере так мне видится
мальчики гурьбой высыпают на сцену
нахлобучивают пластиковые пакеты
отплясывают славу химии царице наук
владычице иприта богине фосгена
впрочем живопись уже давно бессильна
это скорее балетное либретто
 

Третья попытка

 
сперва спаситель посетил стрекоз
личинок нимф и слюдяных имаго
но в миссии случился перекос
им и без рая радости немало
 
 
затем он был рожден среди червей
дать им понять чего греша лишатся
нет участи чем под землей черней
и черви адской муки не страшатся
 
 
чтоб не было ошибки в третий раз
болея о душе а не о теле
презрел сомнения и выбрал нас
а мы с ним поступили как хотели
 
 
но он воскрес чтоб богу рассказать
про бесполезность рая или ада
одних на свете незачем спасать
а остальных вообще спасать не надо
 

Кворум

 
бог собирает архангелов и чертей
распределить бюджет и прикинуть смету
бога на свете никто не встречал святей
встретишь и впредь сострадаешь такому свету
 
 
ангелов три но гаврила в дупель в дугу
черт в одиночестве сменщик нужней в котельной
судьбы обсудят в узком своем кругу
третьей от солнца конкретной земли отдельной
 
 
был помоложе такое на ней творил
словно потомство в любовном запале некто
потом покрылся пока изобрел горилл
перенапрягся и скис под конец проекта
 
 
вот говорит иссякает запас зари
золота в душах и крыс для эксперимента
где оно все хоть сарай от своих запри
дней дефицит и в проекторе рвется лента
 
 
ангелы молча в оконном видят стекле
мокрых ворон подмосковный пейзаж осенний
черт своим черным зрачком скользит по стене
график дежурств распорядок землетрясений
 
 
думал когда приступал что и правда бог
зря подбивали зачем распалять до азарта
вот и спроворил им землю какую мог
чудо закончено суд назначаем завтра
 
 
ангелы арку гирляндой кому по пути
в царство свободы в палату сестра для укола
только пижамные брюки успей подхвати
старенький бог но ведь негде найти другого
 

Инверсия

 
когда родимся и возьмемся жить
нам жаловаться жизнь придет ночами
зачем ее невидимая нить
трагически оборвана в начале
 
 
кто помнит здесь как не было его
из нас позавчерашнего разлива
вперед вперившееся большинство
не смотрит в эту сторону трусливо
 
 
как убедить себя что рождены
мы а не вы недостает ума нам
что в списках что с утра утверждены
все имена проставлены обманом
 
 
затеряна средь звездной кутерьмы
в минусовой квадрант ведет кривая
вселенной где отсутствовали мы
всю вечность сами не подозревая
 
 
осталось на гремучей мостовой
или в безлюдье полевой полыни
всегда гадать где были мы с тобой
когда еще нас не было в помине
 
 
где нерожденных призраки сквозят
будь мужествен как поцелуй гвардейца
стоять реверсом к смерти быть назад
и в эту бездну с ужасом глядеться
 

Аргонавты

 
не о вас горланили гомеры
за евксинской хлябью далеко
экипаж лесостепной галеры
гребля мизераблей из гюго
 
 
неприязнь от некрасивых рядом
в сточной отпечатана воде
волховом ли волоком ли адом
ночь не отличается нигде
 
 
говорят что некоторым можно
навзничь кто от времени продрог
и не жить но и подавно тошно
вряд ли в грунт упрятанному впрок
 
 
годы жизни от полярной ночи
в ледяные забраны чехлы
вся она внутри себя короче
не кончаясь впрочем до черты
 
 
чем чужие извлекать примеры
нам из воздуха бензопилой
помолчите певчие гомеры
да и вы овидии долой
 
 
с колокольни китежа со дна я
светлояра взвою в наготе
широка вода моя родная
много в ней примеров да не те
барка ближе к полюсу ума не
 
 
приложить как выжить всем одним
вшивый схимник тающий в тумане
льдина динамитная под ним
 

Белочка

Памяти Аси Каревой

 
локомотив сигналит издалека
женщина чьи инициалы а к
скоро не будут принадлежать никому
смотрит на рельсы проложенные во тьму
женщина твердо решила что жизнь отстой
эту историю встарь описал толстой
 
 
поезд все ближе все нестерпимей рев
счастлив пролог но развязки сюжет суров
жизнь поджимая лапки глядит бледна
белочкой в сучьях на синий клинок полотна
только у смерти хватит на свете сил
вырубить локомотив чтоб не голосил
 
 
рвется парча сетчатки паучий шелк
спи электричество локомотив умолк
гаснут глаза глаголы и города
белочка прячется в листьях но голова
вполоборота словно шепча пока
море и все эти звезды и ты а к
 

«напрасно в направленье ада…»

 
напрасно в направленье ада
прокладывать загробный путь
давайте умирать не надо
продолжим жить куда-нибудь
 
 
пусть било нас и обижало
надежда выжжена в груди
но там же обнажает жало
такое что не приведи
 
 
ведь жив же каждый жабры грея
под общим солнцем без труда
я к вам привык за это время
зачем расстанемся тогда
 
 
жаль что однажды как цунами
слизнет и больше ни души
есть и плохие между нами
но мы и сами хороши
 
 
нас мало канарейка мышь ли
зимой озябшие в пальто
живите все какие вышли
и все простите если что
 

Ностальгия

 
вдруг стало меньше глины и песка
запели вслух кузнечики и птицы
все говорит о том что цель близка
пустыня распахнула нам границы
промешкали простой обряд творя
над прахом дряхлого поводыря
и на рассвете вышли пешим ходом
к земле текущей молоком и медом
 
 
он клялся что желанней края нет
эдемский сад сравнится с ним едва ли
но с той поры десятки скудных лет
и поколенья мертвых миновали
покуда нас носило далеко
засахарился мед а молоко
прокисло что ли но в краю похожем
на миражи мы жить уже не можем
 
 
мы к звездному приучены шатру
в безводном грунте память утопили
зачем звенят кузнечики в жару
и что нам делать с птицами такими
платаны строем издали грозят
нам страшно здесь мы повернем назад
там норма с пайкой вертухай и ватник
и кость в пустыне теребит стервятник
 

«гаснет мозг и неизвестно…»

 
гаснет мозг и неизвестно
знаний поздняя заря
беспорядочная песня
повисает изо рта
 
 
смотришь пегий как морская
свинка в юности сама
постепенно упуская
все подробности ума
 
 
мелкий бог и неумелый
сочинял тебя дружок
между лап животик белый
ушки жалкие в кружок
 
 
или зеркалу в прихожей
недостаточно пригож
шевеля мышиной кожей
песню прошлую жуешь
 
 
прячь трагический румянец
тайно ушками торча
скоро выйдет перуанец
он и съест тебя тогда
 
 
и скелетик твой загробный
весь в рентгеновском дыму
лапку вилочкой подробной
вложит в лапку моему
 

Тотем и табу

 
насквозь психологию нашу
австрийский философ проник
мы в древности съели папашу
и в небе явился двойник
 
 
с тех пор опроставши с друзьями
тошнотной сивухи флакон
виним в первородном изъяне
такого папашу как он
 
 
луной помыкая и солнцем
летая меж звезд быстрокрыл
он воздух испортил японцам
и кран в бангладеш не закрыл
 
 
беды затмевающей нашу
не сыщешь на свете нигде
напрасно мы съели папашу
поджарив на сковороде
 
 
а были бы добрые дети
сидели бы наоборот
на вкусной капустной диете
и водки не брали бы в рот
 

«суетился в окрестности озера…»

 
суетился в окрестности озера
невнимательно словно во сне
видел бродского там или лосева
миновало и где они все
 
 
в этом зареве зависть попутчица
озорней окуней за плотом
только молодость раз и получится
а за ней эпизоды потом
 
 
все усердие сердца в крови мое
память спит и не стоит труда
где ты озеро непоправимое
розоватая в безднах вода
 
 
тихой охрой стремительным суриком
до детройта нагрянул закат
в стороне где по суткам и сумеркам
бродит бродский и лосев сохат
 

Другие

 
истребитель ботвы и корней
борщ обмотанный в кожу
он однажды женился на ней
ради доступа к ложу
для того и на свете возник
посопел и дождался
но не сына который у них
от него не рождался
иногда горевала одна
всю весну напролет у окна
 
 
а когда появился другой
из тумана лесного
извивалась покорной дугой
уступила без слова
не пойми от кого понесла
от отца или духа
и приплод как случилась
весна приняла повитуха
испытала водой и огнем
тайный знак обнаружив на нем
 
 
мы другие и каждый таков
что без пользы наука
а не дети степных едоков
этой брюквы и лука
обреченная похоть смешна
и с печатью бумага
наша жизнь на рассвете пришла
из лесного тумана
путеводный имея во тьму
тайный знак незаметный уму
 
 
и когда они станут ботвой
задубеют корнями
чтобы с нимбами над головой
бесконечными днями
предъявлять в обожанье немом
райским стражникам ксиву
только мы с нашим тайным клеймом
честной смерти под силу
только тех чья печать не видна
возвращает туману она
 

Внутри

 
космос в сумерки покрыт
звездным колпаком
там внутри огонь горит
он горит о ком
 
 
посиди в его тепле
слезы оботри
обо мне и о тебе
он горит внутри
 
 
заслони его рукой
света ни следа
но и крошечный такой
пусть горит всегда
 
 
думай ласково о нем
чтобы не погас
даже если мы умрем
и не станет нас
 
 
чтобы звезды над тропой
черные согрел
чтобы он о нас с тобой
там внутри горел
 

Дядя в гости

 
он не тот за кого мы его принимаем
говорит полулежа на пыльном подоконнике
морочит в чашке остывший чай
кепка болтается на худом колене
 
 
там еще остались подсобные миры
куда я с начала времен ни ногой
да и незачем все окажется как везде
мне ли не знать если сам и сотворил
новопреставленным праведникам еще лафа
они вскоре сходят с ума принимаются петь
так и дрейфуют в нимбах с выпученными глазами
растопыренные крылатые пауки
в будущее которое никогда не наступит
 
 
они меня постоянно путают с тем кого нет и не надо
этот ваш каторжник томас манн уильям гэддис
я ведь всегда совершенно один понимаешь
как дитя сочиняю себе воображаемых друзей
лучше когда они получаются злыми
или кладезями анекдотов про евреев
в этом слепящем свете мрак на вес золота
вечность доложу тебе утомительная затея
 
 
но всего сильнее говорит он
я завидую тем кого не успел придумать
не елозь говорит время чернильниц миновало
можешь попробовать мышью но выдерни usb
ладно отвечаю засиделись
приберись на кухне а я тут схожу поживу
 

Ожидание

 
скрипит луна меж лапами платана
трава мертва ни шороха в листве
сова минервы в сумерки летала
мышей в саду повыела везде
 
 
трудился ум в ком мудрость не дремала
хулу превозмогая и молву
все аггадот вся мишна и гемара
усвоены до извести в мозгу
 
 
и овладев предвечной тайной речи
промедлишь на пороге поутру
в неряшливо наброшенном на плечи
лапсердаке и пейсы на ветру
 
 
там небеса в летательных машинах
в лесах соборы нефть в кишке течет
но где-нибудь уже рожден машиах
и начат окончательный отсчет
 
 
пусть гойские под витражами гимны
неистовы но разве звук пустой
завет и обязательства взаимны
шемот глава вторая стих шестой
 
 
стоишь себе в простом еврейском платье
под ветром поутру глаза огнем
а эти снова возвели распятье
и что-нибудь развесили на нем
 
 
надежда обождет мозги на вынос
из книги расползаются слова
трава шуршит платан стоит где вырос
луна прошла и сладко спит сова
 

Dear darkness

 
myrtle our neighbor on the left side had
a headache with her ron the vietnam vet
fading from parkinson's connie whose house
bulged into our backyard was a nurse who spent
her summer days sun-bathing in the nude
stirring my blood up in my swallow's nest
and on the right was spencer the attorney
at law with dawn his nitwit of a wife
as i had one of mine with whom i was
in love then
 
 
in my waking hours i wondered
whether the town and all these people were
for real since once asleep i felt i was
the same old rascal with his bevy of
hard-drinking pals as i once was in russia
the only oddity was all of them
were speaking english in my dreams i felt
my new persona being a ruse or worse
a snake who'd swallowed my past life and sported
my memories as if they were his by right
 
 
like some d'artagnan when twenty years after
i visited the place there was no ron
to speak of myrtle joined him in his vale
of inexistence spencer the attorney
at law moved on after his wife had been
pinned to a wall by a delivery truck
connie the source of the sad news looked like
a wasted hag with her brown elephant skin
we are the only ones still hale she said
good grief i thought who are the fucking we
 
 
when i am done for and the primal darkness
fills up my eye-holes clogs my nostrils jams
the mandibles i will still have the last
question to ask of it who was this person
that lived my life which of the two was i
speak so that one may mourn the other have
mercy on us oh please dear darkness speak
 

Милый мрак

 
мертл в доме слева сильно не везло
с супругом роном жертвой то вьетнама
то паркинсона конни чей коттедж
влезал в наш двор служила медсестрой
и летом загорала нагишом
кровь будоража на моем балконе
а справа спенсер адвокат с дипломом
жил с дурочкой женой и у меня
была тогда жена и я ее
любил
 
 
я наяву не мог понять
взаправду ли все эти люди живы
в их городке зато во сне я был
все тот же олух с выводком друзей
под игом водки как тогда в россии
с той странностью что все они во сне
болтали по-английски мне личина
моя казалась розыгрышем хуже
змеей сожравшей прежнего меня
и выдавшей всю память за свою
 
 
я д'артаньяном двадцать лет спустя
подался в те места о роне память
простыла мертл сошла за ним в юдоль
небытия а спенсер адвокат
с дипломом отбыл прочь когда жену
здесь в стену вмазало грузовиком
поведавшая мне об этом конни
была карга в слоновьих складках кожи
лишь мы и выжили она сказала
момент кто эти ебаные мы
 
 
когда я кончусь и предвечный мрак
зальет глазницы ноздри и сомкнет
мне жвала я задам ему последний
вопрос кто на земле из нас двоих
жил эту жизнь кто я из них позволь
оплакать первому второго просим
к нам снизойти о милый мрак скажи