355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Алексей Белов-Скарятин » Миры Эры. Книга Первая. Старая Россия » Текст книги (страница 5)
Миры Эры. Книга Первая. Старая Россия
  • Текст добавлен: 8 февраля 2022, 20:01

Текст книги "Миры Эры. Книга Первая. Старая Россия"


Автор книги: Алексей Белов-Скарятин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

За границей

Несколько дней спустя весь дом пребывал в суматохе. Огромные старомодные сундуки были упакованы, перенесены вниз и отправлены к месту назначения; мебель накрыли чехлами; перекусывали поспешно и нерегулярно; по комнатам теснились многочисленные родственники и друзья, желая попрощаться. Причиной тому была сплочённость семьи, принявшей дружное решение, что не только маленькая Эра, но и они все должны отправиться на французское побережье, непременно взяв с собою Нану, Доку, Шелли, Профессора, Карпыча, повара Колю, одну горничную и даже старого гордон-сеттера Ральфа, ужасно избалованного пса. Было удивительно, что Джери и Попку, поразмыслив, постановили оставить дома, иначе отъезжающее семейство в широком смысле этого слова было бы в полном сборе. Это напоминало библейские времена, когда почтенные седобородые патриархи не пускались в странствия, не ведя за собою своих племён. Годы спустя Эра так и не смогла вспомнить, поехал ли вместе со всеми жених Мэри или присоединился к семье позже, но поскольку в тот год они поженились в Дрездене, то, вероятно, он тоже изначально принимал участие в путешествии.

Они отправлялись в путь в истинно русском стиле, не думая ни о тратах, ни об экономии, ведь, как много позже рассказывала Эре Маззи, вместо взятия ссуды в банке для финансирования путешествия, целая роща серебряных берёз в Троицком была вырублена и продана, а деньги от продажи целиком пошли на оплату зарубежных счетов. И даже страшно представить, каковы были расходы, учитывая многочисленность семейства.

Итак, после бурных приготовлений, которые Эра хорошо запомнила, так как лично упаковывала свой маленький чемоданчик, специально купленный для неё по этому случаю, они простились с домом на набережной Мойки, 16 и отбыли в Европу.

То выдались ошеломляющие дни для маленькой Эры, дни, полные необычайных событий, часто казавшихся ей необъяснимыми, а иногда и пугающими. Необъятные вокзалы, вмещающие множество поездов и толпы людей; оглушительные и пронзительные свистки; ослепительные облака белого пушистого пара; постоянно звенящие станционные колокола; чемоданы и ручная кладь, катящиеся мимо на грохочущих тележках; и люди, безумно спешащие во всех направлениях, возбуждённые, растрёпанные и испуганные.

И многие часы в тесном купе, жарком и душном, противно пахнущем едой, одеколоном и лавандовой водой; и длинные узкие вагонные коридоры, где в качестве особого развлечения можно было побегать взад-вперёд, заглядывая в другие купе, где сидели остальные члены семьи; и странные гостиничные номера; и огромные вестибюли; и протяжённые тёмные переходы, полные незнакомых лиц; и еда, на вкус отличающаяся от привычной детской пищи; и непонятные звуки, непохожие ни на что, слышанное ею ранее.

"Что они говорят?" – спрашивала Нану маленькая Эра, и Нана раздражённо отвечала:

"Я не знаю. Они говорят на немецком".

"Что такое немецкий?"

"Это иностранный язык".

"Но что это – иностранный язык, Нана?"

"О, дитя, ради всего святого, успокойся и прекрати задавать эти глупые вопросы!"

И оставалось только думать, и думать, и думать, пытаясь как-то всё объяснить самой себе и разгадать эти новые, сбивающие с толку загадки.

"Что такое поезд? Как он едет, и почему одни люди называют его 'чух-чух', тогда как другие – 'пуф-пуф'? Что такое свистки и почему они свистят? Из чего сделан пар? Откуда все эти люди? Являются ли они родственниками или друзьями, и если да, то почему с ними нельзя поговорить? Куда они направляются? Что такое гостиница? И что такое, в конце концов, иностранный язык?" – ох, как же много вопросов требовало ответов и разъяснений!

"Неудивительно, что у ребёнка бывают мигрени. Одни только вопросы, вопросы, вопросы весь день напролёт" – ворчала Нана, делясь с Шелли.

Ирина Скарятина – от первого лица

Моим первым впечатлением от поездки было чувство удовлетворения от того, что все близкие мне люди постоянно находились вместе в железнодорожном вагоне. Это очень успокаивало – знать, что они так и будут там, а не улизнут куда-то внезапно, как это частенько случалось дома, не оставляя мне возможности уследить за кем-либо, кроме Наны. Я прекрасно помню свои пробежки из конца в конец вагонного коридора и заглядывание во все купе, чтобы затем оповестить Нану, громко крикнув: "Все на месте!" Помимо этого, ничего существенного не отложилось в памяти до момента приезда в берлинский отель, где меня необычайно впечатлила гроздь электрических цветов в люстре моего номера – наверняка, нечто абсолютно безвкусное, но тогда показавшееся невероятно прекрасным и заставившее меня позже горько рыдать из-за невозможности забрать это с собой. Ещё я была очарована толстым хозяином отеля, который часто кланялся, потирал руки и произносил таинственные слова, звучавшие похоже на "би́тти"88
  Немецкое «Bitte!» – «Пожалуйста!»


[Закрыть]
и «ви́ссензи»99
  Немецкое «Wissen Sie?» – «Вы знаете?» (короткая форма вопроса «Вы уже выбрали, что будете заказывать?»)


[Закрыть]
. В искреннем восхищении этим человеком, я торжественно повторяла про себя его слова, кланяясь, потирая руки и гадая, что же они могут значить. Однажды я была очень заинтригована и обескуражена, услышав, как Нана попросила местную горничную принести «ледяной»1010
  Немецкое «Heiß» («Хайс») – «Горячий» звучит очень похоже на английское «Ice» («Айс») – «Ледяной»


[Закрыть]
воды, тогда как ей хотелось горячей, и в результате получила желаемое. Но задав вопрос, как у неё это вышло, я довольствовалась лишь высокомерным: «Это немецкий, моя дорогая», – что совершенно не добавило ясности.

После этого всё опять, как в тумане, до нашего прибытия в Мюнстер-ам-Штайн близ Кройцнаха, где мои впечатления снова становятся чрезвычайно яркими. В Мюнстере я принимаю минеральные и радоновые ванны и хожу с Докой на прогулки по соляным источникам. Но вскоре я устаю от этих прогулок, и он, жалея меня, часто водит вместо этого к железнодорожному переезду понаблюдать за проходящими поездами. Этот переезд настолько неизгладимо запечатлелся в моей памяти, что двадцать лет спустя я, проезжая через него в поезде и не подозревая, где нахожусь, мгновенно узнала знакомую сцену, промелькнувшую перед глазами и вызвавшую лёгкий укол боли от того, что там не хватало только высокого Доки и его маленькой подруги. Я бросилась к кондуктору, дрожа от волнения и крича: "Где мы, скажите, где мы?" – тогда как он, удивленно глядя на меня, коротко ответил: "Ну, в Мюнстере-ам-Штайн, разумеется". В отчаянии я высунула голову в окно, надеясь ещё раз увидеть то место, но поворот дороги уже скрыл его, и я упала на сиденье совершенно расстроенная, но в следующую секунду осознавшая, что в этой вспышке узнавания прошедшие годы внезапно волшебным образом откатились назад, и на несколько кратких мгновений мне выпала честь заглянуть в своё детство не только в памяти, но и в реальной жизни!

К сожалению, в том далёком году выяснилось, что Мюнстер-ам-Штайн мне не подходит – я худела, бледнела и слабела как никогда, – и Дока вынес вердикт, что меня следует увезти как можно скорее. Итак, огромные сундуки были снова собраны, и мы отправились во Францию, на побережье Атлантического океана.

Ирина Скарятина – о маленькой Эре

В конце концов они добрались до побережья, и всё снова стало хорошо.

"Готовься, Пташка, мы идём на пляж", – сказала Нана, застёгивая сарафан маленькой Эры и завязывая ленты её шляпки. "Пляж? А что это?" – тут же спросила Эра, но на этот раз Нана не стала ворчать, а только рассмеялась и произнесла: "Потерпи и увидишь, Мисс Любопытство".

Итак, они вышли из Виллы Прима, превратившейся в их дом на долгий срок, и, взявшись за руки, очень старая женщина и очень маленькая девочка, пошли по тропинке, ведущей прямо к пляжу.

"Смотри, – счастливо воскликнула Нана. – Разве это не прекрасно?" И, присев на край скалы и посадив маленькую Эру на колени, указала на открывшуюся перед ними панораму.

И Эра увидела странные багровые скалы, похожие на притаившихся монстров, готовых в любую минуту к прыжку; и необозримое пространство песка, мягкого и золотистого там, где он был сух, и тёмного, словно отполированного, там, где его омыл прилив, оставив неровную линию водорослей, раковин и медуз; и маленькие лужицы, сверкающие от солнечных лучей; и ярко раскрашенные зонтики и тенты, торчащие из песка будто огромные цветы; и людей, людей повсюду в яркой одежде и больших широкополых шляпах, защищающих от палящего солнца. А дальше, за всем этим, был только бесконечный океанский простор, окаймлённый грохочущим прибоем, взметавшимся высоко в воздух и грозно надвигавшимся, поднимаясь гребнем то тут, то там, перекатываясь и плескаясь, – только для того, чтобы разбиться на мелкие волны и тысячи брызг и снова отступить с удивительным сосущим звуком.

"Ну, что? – сказала Нана торжествующе. – Это ли не великолепно, дитя моё? Тебе здесь нравится?" Но маленькая Эра, ошарашенная и внезапно почувствовавшая головокружение от непривычного света, блеска и шума, обхватила Нану за шею, умоляя: "Ой, давай пойдём домой, давай пойдём домой", – с таким отчаянием в голосе, что Нана, совершенно перепугавшись, взяла её на свои трясущиеся старые руки и понесла обратно.

"Ничего, Мизженигс, просто дайте ей немного побыть в тишине", – успокаивающе прошептал Доктор, опуская шторы в детской и помогая Нане уложить маленькую Эру в постель. «Это бодрящий морской воздух, и покачивание моря, и шум волн вызвали у неё лёгкое головокружение, – продолжил он. – Но скоро с ней всё будет в порядке». И он сидел у кровати маленькой Эры, смачивая ей лоб, держа за руку и тихо рассказывая, как пре-красно строить замки из песка, охотиться на морских звёзд, собирать ракушки и даже (что, по его мнению, было лучше всего) шлёпать босиком по тёплому мелководью.

"А чуть позже, – пообещал он. – В один из дней ты сама захочешь зайти в воду по шею, как делают все остальные, и я помогу тебе, и мы будем держаться за руки, высоко прыгать и танцевать, а волны будут биться о нас, покрывая пеной. Это будет очень весело!"

И маленькая Эра, пробормотав вслед за ним "весело", мгновенно заснула.

Тем же полуднем, как и предсказывал Дока, она, поднявшись с постели, опять была здорова и горела желанием отправиться на пляж.

Поэтому Нана снова надела на неё сарафан и шляпку, и они пошли по той же тропинке к океану, но на этот раз Дока сопровождал их и объяснял маленькой Эре всё, что она хотела знать. Придя на берег, они устроились подальше от воды на сухой части песка под ярко-жёлтым зонтом с широким полотнищем сзади, похожим на длинный шлейф дамского бального платья и прикреплённым колышками к песку, дабы не развеваться на сильном ветру.

"Это должно защитить нас от сквозняка и создать тепло и уют, как в маленьком домике", – пояснил Дока, и Эра, которая была еще малышкой и говорила много глупостей, удовлетворённо пробормотав себе под нос: "Домик-избушка, мышка-норушка, есть сливовый торт и молока кружка", – что, разумеется, было ужасной чепухой, начала строить свой первый песочный замок.

Вскоре появился мальчик, кричавший во весь голос: «Сюкредо́рж»1111
  Французское «Sucre d'orge» – «Ячменный сахар»


[Закрыть]
, – предлагая свой товар, оказавшийся разноцветными леденцовыми палочками, красиво уложенными порядно, в соответствии с их цветом, на лотке, висевшем на кожаным ремне на шее мальчика. И Нана купила маленькой Эре прелестную зелёную палочку, похожую на прозрачное стекло и мятную на вкус.

Затем прошествовал еще один мальчуган, громко распевавший: «Ву́ае либе́лль тартопру́н, опру́н, опру́н!» – что, по словам Маззи, присоединившейся к ним под зонтом, означало: «Посмотрите на чудесные пирожки с черносливом». Но ещё она сказала, что такие пирожки не годятся для очень маленьких девочек, поэтому торговца не остановили, когда он проходил мимо жёлтого зонта.

После пришёл старик в тёмно-синей майке и берете, продававший горячие вафли, называя их «Гофрэ́» и убеждая, что это – наилучшее лакомство на свете для маленьких детей. В результате Эре дали одну вафлю.

Следом за стариком появилась женщина, продававшая пляжные игрушки: ведёрки, лопатки, ветряные вертушки и всевозможные шкатулочки из розовых ракушек. И Эре приобрели ярко-синее ведёрко с лопаткой, и ветряную вертушку, чтобы воткнуть её в шпиль первого песочного замка, и большую шкатулку из ракушек, в которой следовало в будущем хранить все сокровища, найденные на пляже.

Позже откуда-то возникла странного вида девочка лет четырнадцати, одетая в поношенное чёрное платье, чёрные чулки и чёрные туфли, без какого-либо головного убора на коротких чёрных кудряшках, которая медленно ходила туда-сюда среди весёлых зонтиков и тентов и пела высоким надтреснутым голосом, звучавшим так, будто она вот-вот заплачет, песню про «Ля пёти́т фи дэ Мадагаскар», что Маззи снова перевела им как «Маленькая девочка с Мадагаскара». Было что-то такое в необычной внешности и одежде девушки, а также её голосе, что вызвало у маленькой Эры странное ощущение комка в горле.

"Может, мне отдать ей моё новое ведёрко и лопатку?" – прошептала она Доке, но тот покачал головой и вместо этого, подойдя к девушке, дал ей монету.

И тут к их временному пристанищу приблизилась маленькая девочка-француженка и с интересом уставилась на Эру.

«Киэтю́ эке́с кётюфэ́?»1212
  Французское «Qui es-tu et qu'est ce que tu fais?» – «Кто ты и чем занимаешься?»


[Закрыть]
– наконец спросила она и радостно хихикнула, когда Эра серьезно ответила ей по-английски: «Хаудуюду́?»1313
  Английское «How do you do?» – «Как поживаете?»


[Закрыть]

"Ходоюдо́ – кесесе́т кёса́?"1414
  Французское «Qu'est ce c'est que ca?» – «Что это?»


[Закрыть]
– вскричала француженка, и они обе расхохотались, сели рядышком на песок и поиграли с новым ведёрком, лопаткой и вертушкой, позже разделив леденцовую палочку и вафлю Эры. Вот так маленькая Эра встретила свою первую французскую подружку, которую звали Жаклин Пикар, и хотя поначалу она ничего не могла понять из того, что та щебетала, но скоро, очень скоро стала учиться новым словам и, прежде чем кто-либо смог осознать, уже тараторила по-французски не менее резво, чем сама Жаклин.

А Жаклин показала ей, как строить замки из песка, окружённые рвами, и научила её ходить по мелководью и бултыхаться в море, и привела с со-бой других маленьких француженок, так что вскоре у Эры появилось довольно много друзей.

Бо́льшую часть времени они играли в песке, но иногда ходили к миниатюрным бассейнам с морской водой, образующимся в выемках скал, и пальцами ловили крошечных морских существ размером не больше насекомых. А однажды они всей гурьбой (вместе со своими матерями и нянями, разумеется) направились в Рыбацкую Часовню, стоявшую на могучей скале над океаном, там, где волны вздымались намного выше и гремели гораздо громче, чем на пляже, насыщая воздух мелкой морской пылью. На стене часовни у входной двери была закреплена огромная раковина, наполненная чистой водой.

"Это святая вода, и тебе нужно окунуть в неё пальцы и перекреститься – вот так", – прошептала Жаклин Эре, показав, как это делается. Затем они вошли внутрь часовни, оказавшейся маленькой, простой и незамысловатой наподобие лодки. Сперва они решили, что там пусто, но вскоре расслышали тихие звуки плача и разглядели в дальнем углу женщину, стоявшую на коленях и закрывавшую лицо руками.

"Я её знаю, она жена рыбака, пропавшего в море", – прошептала мать Жаклин Нане, а Эра, услышав это, тут же задалась вопросом, что значит "пропасть в море".

"Неужто он никогда не вернётся?" – спросила она дрожащим голосом. А когда мадам Пикар печально ответила: "Нет, дитя моё, боюсь, что нет", – то разрыдалась и, прежде чем Нана смогла её остановить, подбежала к стоящей на коленях женщине, обхватив ту за шею. Женщина подняла заплаканное лицо и на мгновение удивлённо уставилась на маленькую Эру. Затем она протянула руки и, крепко обняв и покачивая девочку из стороны в сторону, простонала по-французски: "Она понимает. Хоть и малышка, а понимает". Но тут подбежала Нана и, бросив женщине: «Пардон», – подхватила Эру и вынесла её наружу. К этому времени уже все дети плакали, и даже их матери вытирали глаза. Но Нана, встряхнув маленькую Эру и проворчав возмущённо: «Возвращаешься на пляж и остаёшься там – я больше не потерплю таких выходок», – пошагала в сторону дома, заставляя маленькую Эру бежать впереди неё так быстро, как только позволяли её короткие ножки.

Ирина Скарятина – от первого лица

Мы останавливаемся в Руайане и Понтайяке, проводя год в обоих местах и снимая виллы целиком везде, куда бы мы ни отправились, поскольку семья слишком многочисленна, чтобы жить по-другому. Я провожу свои дни на пляже, и всё, что я годы спустя могу вспомнить, – это океан, кажущийся мне высоченным, когда я зачарованно смотрю на огромные буруны прибоя; песок с прекрасными замками, которые я строю; лужицы, остающиеся после отлива, полные морских звёзд и водорослей; и многочисленные маленькие французские девочки, с которыми я играю. Я ловлю свою первую креветку, и та подаётся моей Матери на обед, сама по себе на пустом блюде, под насмешливые вопли брата с сестрой. Я хороню мёртвых креветок в песке, в милых маленьких могилках с крестами из водорослей, и пою над ними молитвы, пока Отец не замечает мою игру и, объявив её кощунственной, сметает могилы одним ударом ноги. Я ем гофрэ́ на пляже. Я хожу купаться с огромным мужчиной по имени Бодард, чья работа – периодически носить всех маленьких детей в море. Он одет в красный плавательный костюм, и я так им восхищаюсь, что спрашиваю Маму, могу ли я выйти за него замуж … Как-то я вижу едва не утонувшего человека, которого вытаскивают из моря всего распухшего и посиневшего, и я так напугана, что рыдаю от ужаса … Ещё я наблюдаю за прибытием Большого Флота и никак не могу заснуть в ту ночь, потому что лучи прожекторов мечутся по потолку над моей кроватью … Меня везут осмотреть большой старинный маяк, называемый, если я не ошибаюсь, «Кордуанским», и дарят в качестве сувенира миниатюрный маячок, сделанный из ракушек, который я потом храню долгие годы! Однажды мы всей семьёй переезжаем из Руайана в Понтайяк на местном паровом прогулочном поезде, заняв все места до единого и не оставив другим пассажирам возможности попасть внутрь. Растерянные, они стоят на платформе, в то время как проводник иронически напевает: «Поезд наш заполнен весь! Русская семья вся здесь!» Это становится любимой шуткой, и я потом слышу её постоянно.

В тот год моя сестра Мэри вышла замуж в Дрездене, но я ничего не помню об этом событии, так как меня не взяли на свадьбу, оставив с Наной, Докой и Шелли.

Ирина Скарятина – о маленькой Эре

Так пролетели дни, и месяцы, и целый год. Рука маленькой Эры неуклонно поправлялась, перестав опухать и болеть, но всё ещё оставаясь слегка скрюченной. И вскоре вся семья (за исключением Мэри, вышедшей замуж и уехавшей) попрощалась с Атлантическим океаном и Виллой Прима, которую все очень полюбили, и, следуя советам французских врачей – больших специалистов, посчитавших, что так будет лучше для здоровья Эры, переехала на зиму на Юг, в средиземноморские Канны. Как всем хорошо известно, Средиземное море славится своим неповторимым насыщенным синим цветом и прекрасным, живописнейшим побережьем, известным как "Лазурный берег"; но почему-то после серо-зелёной, бурлящей и грохочущей Атлантики с её приливами, и штормами, и огромными свирепыми скалами прозрачное синее Средиземное море в окружении зелёных деревьев и цветов казалось малость приторным и плосковатым – особенно Доке, любившему суровую красоту дикого океана.

"Взгляните, – ворчал он. – Просто взгляните вокруг: лазурная вода, лазурное небо, душистые цветы, слащавые запахи, прелестные виллы, прелестные женщины, прелестная одежда! Фу! Будто картинка из иллюстрированного каталога". И он, презрительно фыркнув, возвращался к своим медицинским книгам и занятиям.

Генералу и Профессору всё это тоже не особо нравилось, но дамы нашли место чудесным.

"Цвет этого моря как бирюза, и оно спокойное, словно зеркало! А что до цветов – так может показаться, что мы попали в Рай", – говорила Шелли Нане, и та с энтузиазмом соглашалась.

Им нравилось облачаться в свои лучшие одежды и совершать променад вверх и вниз по знаменитой набережной Круазетт, тянущейся вдоль моря и всегда полной другими прогуливающимися нянями и гувернантками, присматривающими за нарядно одетыми детьми.

"Ужасно! – заключил Дока после первой же совместной прогулки по Круазетт. – Вы даже не можете вывести Эру в её обычном сарафане и шляпке, как делали в Понтайяке, а обряжаете как куклу! Что может быть абсурднее этой шляпищи, которая на ней сейчас? Девочка в маскарадных перьях … это делает её похожей на клоуна. Нелепо!" И он больше никогда не ходил с ними.

Но у самой Эры было много интересных впечатлений от Канн.

Во-первых, она познакомилась с маленькой принцессой Цецилией Мекленбург-Шверинской (будущей кронпринцессой Германии и дочерью великой княжны Анастасии, которую Маззи очень хорошо знала). И две маленькие девочки каждый день играли вместе, пока их няни – Нана и мисс Прайс – часами вели беседу тихими таинственными голосами.

Однажды все они отправились на лодке на остров Святой Маргариты, и плаванье очень понравилось маленькой Эре, потому что море было спокойным и гладким, а лодка скользила так быстро и плавно, что казалось, будто она стоит на месте. Но после пикника, на обратном пути поднялся сильный бриз, море стало тёмным, покрытым рябью, и лодка закачалась вверх-вниз, подобно знакомому старому возку, преодолевающему высокие снежные сугробы. Эру тут же укачало, она испугалась и проплакала почти всю дорогу назад, тогда как Цецилия, будучи уже опытным моряком, смеялась и подшучивала над ней до тех пор, пока мисс Прайс не одёрнула её, указав на неподобающее поведение в ситуации, когда бедняжке Эре настолько плохо. И Цецилия, которая была старше и на самом деле обладала добрым сердцем, перестав поддразнивать, подойдя и сев рядом с Эрой, взяла её за руку и поведала множество занимательных историй, заставляющих отвлечься и забыть о бурном море. А ещё показала волшебную палочку с маленькими отверстиями по бокам, в которых, если поднести глаз достаточно близко, можно было рассмотреть довольно крупные картинки, приближенные спрятанными в отверстиях увеличительными стёклами.

"Посмотри, какие крошечные дырочки и какие большие картинки, – сказала Цецилия. – Знаешь, это магия, которую я вызываю, произнося особые слова".

И маленькая Эра поверила ей, а эта волшебная палочка помогла ей больше чего бы то ни было забыть о качке.

Во-вторых, в один из дней Эру повезли на большой завод по производству керамики, в садах которого она наткнулась на длинный и прекрасный каскад чистой минеральной воды, текущей по бирюзово-синей плитке, обрамлённой бордюрами из пахучих цветов.

"Опять синий, опять цветы", – неодобрительно пробормотал Дока, но Нана и Шелли велели ему помолчать, сказав, что он ничего не понимает, в то время как Эра, очарованная и заворожённая, глазела на водопад в немом восторге.

"Прям как в сказке", – наконец восхищённо выдохнула она, находясь под сильнейшим впечатлением от хрустально-синего каскада, оставшимся с ней на всю жизнь.

Ирина Скарятина – от первого лица

В Каннах мы живём на Вилле Фаустина, выходящей фасадом прямо на набережную Круазетт. На террасе стоит мраморная статуя "Амур и Психея", которую моя Мать находит неприличной и частично прикрывает газетами. Я постоянно задаюсь вопросом, что там делают эти куски бумаги, но поскольку никто ничего не объясняет, я продолжаю и дальше им задаваться. Когда дует мистраль, я играю за высокой стеной в саду, где в изобилии растут фиалки. Иногда меня берут покататься, иногда – погулять по Круазетт. Я знаю, что близлежащие горы зовутся "Приморскими Альпами", а острова – "Сент-Маргерит" и "Сент-Онора".

К этому времени я уже достаточно бегло говорю по-французски, любезно помогая Нане каждый раз, когда зачем-то требуется произнести пару французских выражений, так как всё, что она сама способна выговорить, это: "Не парлей франкей"1515
  Испорченное французское «Non parle français» – «Не говорю по-французски»


[Закрыть]
, – полезную фразу, употребляемую ею во всех случаях с большим достоинством и завидной бойкостью, сильно меня восхищающей. Это звучит как одно слово – по тому же принципу, что и «Небу'смешной», – и я усердно тренируюсь выстреливать «Непарлейфранкей» так же, как это делает она, с улыбкой и поклоном. Как-то раз меня одевают в совершенно новый парижский наряд, состоящий из бледно-голубой накидки, отороченной короткими вьющимися голубыми перьями, и изящной шляпки со всего лишь одним, но длинным-предлинным пером. Я очень горжусь своим модным туалетом и прошу Нану взять меня с собой на Круазетт, чтобы все могли разглядеть, какие на мне потрясающие вещи. Будучи сама очень довольна моим внешним видом, она соглашается, и мы отправляемся в путь. Видя, как люди доброжелательно улыбаются мне, я кланяюсь направо и налево, мягко говоря: «Непарлейфранкей», – ведь это звучит так красиво, если сказано на одном дыхании, и шествую дальше, замечательно проводя время. Внезапно я спотыкаюсь и падаю лицом вниз в огромную лужу, полную жидкой грязи, откуда меня, жалобно скулящую, в следующее же мгновение вытаскивают, но уже в безнадёжно испорченном наряде. Никогда мне не дано забыть этого случая, и всякий раз, слыша пословицу «гордый покичился, да во прах скатился», я вспоминаю именно о нём!

В Каннах моими товарищами по играм выступали Серж Оболенский, Малышка Торби – дочь великого князя Михаила и его морганатической супруги графини Торби ("Малышка Торби" позже стала леди Зией Уэрнер), – и принцесса Цецилия Мекленбург-Шверинская. Я обожала Цецилию, такую яркую, весёлую и добросердечную, хотя временами сильно обижавшую меня, если она презрительно бросала: "Пуу, ты всего лишь дитя", – или дразнила за то, что я не принцесса и не ношу шёлковые чулки.

"Ты Скрррратина – вот ты кто!" – кричала она, злорадно скача вокруг меня и раскатывая буквы "р" в моей фамилии Скарятина (что делало ту почти неузнаваемой), а также слегка пихая меня в рёбра, чтобы пощекотать … Я так ясно вижу её сейчас, исполняющую что-то наподобие воинственной пляски, со сверкающими глазами, подрагивающими ноздрями, подпрыгивающими волосами и тычущими в меня пальцами. Внезапно она переставала дразнить, обнимала меня и предлагала начать одну из наших восхитительных игр. Она стала моей самой первой «лучшей подругой», и для неё навсегда отведён тёплый уголок в моём сердце.

Иногда она заставляла меня ужасно ревновать, шепча что-нибудь по-немецки малышке из семьи Пурталесов, а я, делая вид, что всё прекрасно понимаю, но меня это не касается, позже отвечала им высокомерно-равнодушными "би́тти" и "ви́ссензи" на все их попытки вновь заговорить со мной. По правде сказать, такое случалось крайне редко, и в целом наше общение было приятным и незабываемым.

Она довольно часто посещала нашу виллу со своей английской няней и предпочитала игры с бумажными куклами, сделанными для неё Ольгой. Что касаемо тех кукол, я не могу не упомянуть о большой роли, одновременно счастливой и злополучной, которую они сыграли в моей жизни. Счастливой, так как они были по-настоящему очаровательны (уже тогда у Ольги открылся истинный талант к рисованию); злополучной, потому что игры, в которые Ольга играла со мной, обычно плохо заканчивались.

Одна из них, например, неизменно доводила меня до бешенства и слёз. Игра имела название "Вандербильт-Гулд" и представляла собой долгий разговор между двумя леди, одной из которых являлась миссис Вандербильт, а другой – миссис Гулд. Итак, кукла Ольги, будучи миссис Вандербильт и, следовательно, более богатой из них двоих, всегда получала всё самое лучшее, в то время как бедная миссис Гулд, моя кукла, во всём ей уступала. Если миссис В. носила бриллианты, то у миссис Г. была бижутерия из бирюзы; если миссис В. ела с золотых тарелок, то миссис Г. довольствовалась серебряными … и так до тех пор, пока я больше не могла этого выносить и начинала горько плакать от жалости к миссис Гулд. Едва заслышав, как Ольга любезно предлагает: "Давай поиграем в игру В-Г", – а я с энтузиазмом соглашаюсь (всегда надеясь на чудо, что миссис Гулд рано или поздно получит равные возможности), Нана мрачно качала головой и говорила: "Лучше не надо, из этой игры никогда не выйдет ничего хорошего", – и всегда оставалась права.

Ещё одним обстоятельством, расстраивавшим меня в те дни, являлся таинственный язык, изобретённый Ольгой и Мики, – результат добавления определённых слогов внутри обычных слов. К примеру, "Эра" (моё имя) произносилось как "Э-пе-ра-па" и так далее. В основном они использовали этот язык в моём присутствии, обсуждая меня между собой, и хотя я понимала, что они говорят обо мне, но никогда не могла продвинуться дальше "Э-пе-ра-па", что меня просто бесило. Как только я слышала это зловещее начало, я тут же начинала нервничать – к их притворному изумлению. А если Нана укоряла их: "Перестаньте дразнить ребёнка", – то они с невинным видом отвечали: "А что с ней не так? Мы просто разговариваем на нашем языке, вот и всё!"

Ирина Скарятина – о маленькой Эре

Одним из самых красочных эпизодов, врезавшихся в память Эры, стала Битва Цветов.

"А что это?" – по обыкновению спросила она, будучи предупреждённой о грядущем событии … и … "Потерпи и увидишь", – прозвучал знакомый, ничего не объясняющий ответ Наны, который только ещё больше разогрел любопытство девочки.

В день Битвы она была наряжена в свои лучшие одеяния с оборками и перьями, которые Дока находил столь потешными, и получила в руки корзину, наполненную маленькими букетиками цветов. И Маззи, и Ольга, и Нана, и Шелли – все взяли с собой корзины с цветами, в то время как Генерал, Дока, Профессор и Мики прикрепили букетики к лацканам своих сюртуков. Очень весело и празднично они тронулись в путь в двух открытых ландо. Выехав на знакомую набережную, они увидели её настолько преобразившейся и многоцветной, что маленькая Эра ахнула от неожиданности, потому что никогда раньше не встречала ничего подобного.

По обеим сторонам улицы были построены большие трибуны, со множеством рядов длинных скамеек и линией лож перед ними, которые были заполнены толпами людей в ярких и пёстрых одеждах, держащих корзины и охапки цветов.

И куда ни взгляни – цветы были повсюду: трибуны, скамейки и ложи были украшены ими, огромные гирлянды раскачивались в воздухе, и люди, казалось, были покрыты ими с ног до головы. Как только маленькую Эру провели в одну из двух лож, зарезервированных для семьи, и она, дрожа и трепеща от волнения, вцепилась в руку Доки, появились первые экипажи в процессии, укутанные цветами до такой степени, что кроме них ничего нельзя было разглядеть, даже спицы колёс, и Битва Цветов началась.

Свист! Удар! И букет попал прямо в лицо Эре.

"Бросай свой букет обратно, бросай в них!" – возбуждённо воскликнула Нана, и Эра, едва осознавая, что делает, послушалась и кинула один из своих букетиков фиалок в проезжающий экипаж. Затем прилетел ещё один цветочный снаряд, и ещё один, и вскоре разгорелась стремительная и неистовая баталия, в которой Эра сражалась изо всех сил, пригибаясь под бомбами, и пулями, и дождём из цветов и метавшая их назад так же быстро, как они прибывали.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю