Текст книги "Жулик. Часть 2. СВ"

Автор книги: Алексей Авшеров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Алексей Авшеров
Жулик. Часть 2. СВ

СЛУЧАЙНЫЕ ВСТРЕЧИ
Содержанка

Я стоял на палубе под защитой козырька капитанского мостика и смотрел на мокрый от ноябрьской сырости причал. Моросящий дождь и сумерки разогнали всех по домам. Редкие пассажиры экономического класса давно закрылись в своих каютах, и неотвратимое одиночество овладевало мной. Корабль готовился к отплытию. Матрос отдал швартовы, как вдруг в пустоте вечера раздались торопливые шаги. В направлении парохода, толкая ручку большого чемодана, шла женщина. У трапа она в нерешительности замешкалась. Увидав пассажирку, вахтенный ловко подхватил багаж и подал ей руку. Окончательно продрогнув, я собрался уйти, но, услышав те же шаги по наружной лестнице, передумал.

Опоздавшая вошла на палубу. Высокая, статная, одетая в короткое, до колен, бежевое пальто, она обращала на себя внимание. Появление в последний момент, темные, не по сезону, очки вызывали интригу. Платок, скрывающий волосы и часть лица, съехал на бок. Женщина прошла мимо, оставив за собой легкий аромат от Dior. Миг – и в соседнем suite вспыхнул свет, окна других кают пугали темнотой. Я и незнакомка оказались одни в первом классе.

Отработав винтом, судно отчалило. Подошел стюард и предложил сделать заказ на ужин.

Ресторан располагался на верхней палубе и напоминал гостиную. Из пяти столов накрыли два. Она уже ела. Пожелав приятного аппетита, я сел за другой стол, напротив. Приподняв уголки губ, дама кивнула в ответ. Теперь я мог рассмотреть ее. Светлые волосы, лишенные косынки, мягкими волнами струились на плечи, бирюзовое платье с брошкой и косым вырезом плотно облегало массивную грудь, лицо, несмотря на возраст, выглядело свежим и ухоженным. Ей могло быть и сорок, и за пятьдесят. Ботокс и гиалуроновая кислота спутали все карты.

Ела она не спеша. Пробуя блюдо, женщина внимательно смотрела в тарелку. Иногда в сторону от нее летел яркий блик. Это сверкал большой бриллиант на безымянном пальце. Ужин долго не приносили, и я с интересом косился на незнакомку.

‒ Если вам приятно на меня смотреть, сядьте ближе, ‒ не выдержала она, ‒ разглядите в деталях.

‒ С удовольствием! – я пересел к ней, и стюард принес второй прибор. – Как обращаться к вам?

‒ Анель. А вас как зовут?

Я представился и для начала спросил:

‒ Знаете перевод вашего имени?

‒ Нет, ‒ тень смущения пробежала по ее лицу.

‒ С греческого «светлая», у арабов – «везучая», – и подумал: «Имя, конечно, наврала!»

Принесли мой шницель по-венски.

‒ Любите мясо?

‒ Вы тоже, смотрю, не вегетарианка, ‒ я указал на турнедо шамбор на ее тарелке.

‒ Не хочу рыбы, когда вокруг столько воды. У меня талассофобия.

‒ Моря боитесь? Что же заставило плыть в такую ненастную погоду?

– А вас? – она задала встречный вопрос.

‒ Давно хотел в Крым, а тут командировка в Сочи. До Ялты по-другому не доберешься. Авиарейсов нет, и этот пароход последний, – наврал я.

Исчерпав тему погоды и обсудив ужин, мы замолчали. Разговор не клеился, она не договаривала.

Покончив с десертом и поблагодарив ее за компанию, я встал из-за стола.

Анель остановила меня:

– Предлагаю продолжить вечер в салоне. Я разузнала – он где-то здесь. Только ненадолго схожу в каюту, сменю casual на что-то соответствующее.

‒ Выпьете что-нибудь?

– Спросите граппы, если нет – обойдусь виски.

Мы разошлись: она к себе, а я в бар исследовать местную винную карту.

Салон в стиле «а ля франсез» находился на носу корабля. Днем, в хорошую погоду отсюда открывался замечательный вид на море, но сейчас большие окна пропускали лишь черноту ночи и монотонный стук дождя. Помещение оказалось уютным. Мягкие диваны, репродукции картин импрессионистов, цветы в вазонах создавали камерное настроение послеобеденного релакса.

Она и бармен вошли одновременно. Винтажное платье в пол преобразило ее. Кольцо с крупным жемчугом сменило бриллиант, такой же перламутр облегал шею, уводя взор от глубокого декольте. Наполнив бокалы, бармен оставил нас. Я указал на одну из картин Эдуарда Мане:

‒ Вы схожи с «Олимпией»!

–Произвожу эффект доступной женщины? Уподобляете меня куртизанке? – она сделала глоток и лед в ее хайболе мелодично зазвенел.

‒ Это заблуждение. Натурщицей Мане выступала художница Викторина Меран, а проституток рисовал Лотрек. Я же имел в виду только жемчуг на ваших шеях. В остальном «Олимпию» вы затмите.

‒ Ловко вывернулись, и за комплимент спасибо, – она кивнула на картину. ‒ Глядя на нее, вспоминаю прошлое. Когда-то я встречалась с живописцем. За манеру письма друзья прозвали его тоже Мане, хотя он изображал обнаженных только со спины.

‒ Вдохновляли его?

‒ Наверное. Мою задницу он рисовал часто.

‒ Принадлежите к богеме?

‒ Что вы! Я врач, а познакомились в Сочи.

‒ Расскажете?

‒ Жизнь тогда шла наперекосяк. Муж изменил, ушел к другой. В больнице, где работала, денег не платили, маленький сын на руках. Устала от всего и поехала нервы подлечить. Примерно в это же время. Убивая вечер, пошли с соседкой по номеру в ресторан. Заведение, в отсутствие отдыхающих, оккупировали местные. Играла лезгинка, на танцполе резвились хачики, и внимание привлек один из них. Танцевал он божественно! В нем двигалось все! Каждый сустав, каждая мышца худощавой фигуры учувствовала в этом зажигательном танце. В такт музыке, он резко вскакивал на мыски и, вскидывая вверх руки, издавал мощный, гортанный крик. Ноги кавказца в красных мокасинах молнией неслись по залу. Как завороженная, я следила за ним. Грянул финальный аккорд, и музыка стихла. В оцепенении я привстала. Парень заметил меня и подошел.

‒ Понравилось? – спросил он, тяжело дыша.

– Очень!

– Танцевать любишь? Поедем со мной, не пожалеешь! Жди на улице.

Я кивнула и, взяв сумку, поднялась из-за стола.

‒ Ты с ума сошла? – пытаясь задержать меня, прошипела компаньонка. – В каком ауле тебя искать?

Как под гипнозом я вышла из ресторана. На улице моросило. Меня трясло, то ли от сырости, то ли от сильнейшего желания почувствовать в себе эту необузданную мужскую плоть. Прошло минут пятнадцать – он не выходил. Холод и дождь немного отрезвили и, вспомнив, что забыла ключ, вернулась обратно. За столик уже присели двое курортников. Злорадно посмотрев на меня, Наташа указала в дальний угол. Там с парой блондинок, сидел тот, кому я собиралась отдать всю себя. Что пережила – словами не передать. Обида, унижение, неудовлетворенная похоть смешались в крутой коктейль.

Дальнейшее помню плохо. Соседка, увлеченная кавалером, пыталась навязать мне второго. Им и оказался Мане. Не отвечая на его комплименты, я смотрела на кавказца, однако тот не оборачивался.

‒ Он тебе нравится? – спросила Наташа.

– Кто?

– Как кто? Не хачик же – художник!

– Не знаю, – протянула я, когда поняла вопрос.

‒ Слушай, подруга! Ночевать он будет у нас. Я к своему иду, а они живут вместе. Потерпишь!

Дождавшись, когда пара ушла, Мане подсел ближе и, обняв за плечи, вкрадчиво прошептал:

– Надеюсь, мое присутствие вас не смутит, ‒ и с пафосом добавил: ‒ Я, как верный пес, буду охранять ваш покой и сон!

‒ Так и сделал? – съерничал я.

‒ Отбивалась – не помогло: настойчивым оказался. Утром стало все равно, с кем, и я отдалась! Знаю, поступила аморально, но затем полюбила его.

‒ С латыни мораль переводится как «традиция». Время идет, устои меняются. Что раньше считалось безнравственным, сейчас норма жизни, хотя порог искушения у всех разный.

‒ У меня его вообще нет! – она звонко рассмеялась. – Непонятно в кого. Родители заводские. Городок маленький, все на виду, и держали меня в строгости, как пример другим. Музыкальная школа, уроки, никакой личной жизни. Зато когда в Тверь учиться уехала, сразу же от невинности избавилась.

‒ Как так?

‒ Пошла на дискотеку. Одна. Девчонки нарасхват, а ко мне не подходит никто, только пялятся. Уже тогда пятый номер носила. Досада взяла, и я к дежурному менту пристала. Дома ему водки налила…

‒ И как?

‒ Ужасно! Когда он понял, что девка я, на грудь сдрочил. Измазал всю. Появился комплекс. Года два никого не подпускала, – Анель задумчиво посмотрела в окно. Улыбка на лице попутчицы исчезла. ‒ Я падшая женщина! – и она сделала большой глоток.

Ее история захватила меня, и я заметил:

– Судя по вам, падали вы, зная, куда и с кем!

‒ Не грубите! – злая гримаса исказила ее лицо, однако она быстро овладела собой. ‒ Хотите расскажу правду в обмен на возможную вашу помощь?!

‒ Окей!

‒ Я в бегах, и этот пароход – единственный шанс начать жизнь заново. Пятнадцать лет я прожила с влиятельным человеком из правительства. Он еще с Борей начинал. Фамилию не назову, она известна.

‒ Как попали туда? «Семья» посодействовала?

‒ Нет. Оказалась случайно, по протекции.

‒ В каком качестве?

‒ Как личный врач. Везде с ним с конца 90-х.

‒ Что же вас не устроило? Об этом мечтают миллионы женщин!

‒ Не жизнь, а иллюзия. Я давно не принадлежу себе. Много лет делаю то, что надо ему, еду туда, куда скажет он! Надеть не могу что хочется – все согласно протоколу или его прихоти. Первые годы хоть спали вместе, однако политика милого быстро «съела» и возраст тоже. Про секс забыла давно! Хотела уйти ‒ не пускает, и без охраны никуда. В старуху превратилась, один ботокс и выручает! – на ее глазах навернулись слезы.

‒ Про старуху вы загнули! А как выбрались?

‒ Готовилась долго. Выжидала, когда в Бочаров Ручей поедем, билет заранее купила, вещи в камере хранения спрятала и на шопинге сбежала.

‒ Дальше куда?

‒ В Европу.

‒ Не проще ли самолетом из Адлера?

‒ Перекроют аэропорт. Не выпустят. Остается морем. Он знает, что воды я боюсь больше всего на свете. Молю бога, чтобы не догадался.

‒ Крым же теперь тоже наш!

‒ Переберусь к хохлам, а там без проблем.

‒ У вас есть семья?

Она приложила платок к покрасневшему лицу:

‒ Семья – старенькие папа с мамой в Тульской глубинке, за ними соседи смотрят. Сын тоже врач.

‒ А жить в Европе есть на что?

‒ Есть, давление не даром мерила! Но хватит вопросов! И так много разболтала, напоили женщину! Давайте лучше музыку послушаем, – и она, вставив диск, нажала пульт. Раздалось аргентинское танго.

‒ Вы умеете танцевать это? – Анель лукаво посмотрела на меня. ‒ Могу показать движения!

Пока думал, она взяла мою руку и потянула с дивана. Представление о танго я имел слабое.

‒ Не волнуйтесь. В нашем дуэте главная я, а вы не забывайте передвигать ногами! ‒ Анель положила левую руку на мое плечо, и мы приготовились. Она повела, и я вынужденно пошел за ней.

‒ Молодец! ‒ она рассмеялась. ‒ А сейчас влево, вправо и снова влево.

Я выполнил и это. Ее движения вынуждали делать правильно. Повторив па, у нас получилось.

‒ Теперь promenade, ‒ партнерша сделала пару шагов и резко повернулась.

Наши взгляды встретились. Ее глаза, возбужденные музыкой и алкоголем, блестели. Вырез платья оголил ногу, Анель ловким движением обвила мою и, запрокинув голову, откинулась назад. Сохраняя равновесие, я обнял женщину. Бюст уперся мне в грудь. Помедлив, она резко выпрямилась и впилась в мои губы.

Насытившись поцелуем, Анель сказала:

– Проводите до каюты.

По коридору мы шли молча. Открыв дверь, она замешкалась.

‒ Спокойной ночи! – пожелал я.

‒ Бросаете беглянку? Забыли, что моря боюсь?

‒ Одиночества боитесь, ‒ и я прошел за ней.

Солнечные лучи, проникая сквозь оконные жалюзи, разбудили меня. Корабль сбавил ход и, неуклюже ворочаясь, заходил в порт. В утренней дымке угадывались очертания Ялты: дома, автомобили, рыбаки на пирсах. Я оделся и в дверях посмотрел на нее. Обняв подушку, по-детски поджав ногу, она безмятежно спала. Затертая временем бабочка, выколотая на левой ягодице, с трудом расправляла цветные крылья. Фобии, если и были, оставили ее в покое. Пароход причалил, подали трап, и я сошел на берег.

Ночное приключение забылось. Через год, в Париже, я оказался в Орсе. Повсюду бродили туристы. Не принятые в свое время, импрессионисты вызывали у публики интерес и восхищение. В зале, где обрела покой «Олимпия», толпился народ. Экскурсии сменяли друг друга, и, чтобы подойти ближе, я ждал паузу. От попытки увидеть что-то поверх голов меня отвлек приятный аромат духов. Картину рассматривали несколько женщин, и букет, несомненно, принадлежал одной из них. Маленькую брюнетку и сухощавую англичанку я отмел сразу: их образу не хватало романтики. Группа рослых скандинавок отпала по той же причине. Правее, в пол-оборота, стояла дама за сорок – скорее всего, хозяйка аромата. Бочком я протиснулся ближе. Запах, профиль и светлые волосы показались знакомыми. «Неужели она! – узнал я. – Надо подойти!», однако, воскресив в памяти свой уход «не прощаясь», передумал. Пока я сомневался, место у картины заняла новая группа, и фигура женщины, мелькнув в конце зала, скрылась в толпе. Она ушла, оставив после себя еле уловимый купаж ландыша и сирени от Dior.

Дождавшись очереди, я подошел к творению Мане и, перебрав в памяти события той ночи, так и не вспомнил ее сложное имя.

Прошло два года. Я уверенно обосновался в Европе и, путешествуя по Швейцарии, заехал в Монтре. Стоял чудесный октябрь. Окружающие горы покрылись легкой паутиной первого снега, а здесь, у озера, зеленели пальмы и цвели хризантемы. Туристический ажиотаж иссяк, и городок готовился стать унылым прибежищем обеспеченных пенсионеров. Я два дня болтался по городу. Выпил кофе в «Монтре-Палас», где жил Набоков, зашел к Фредди Меркьюри, а на следующий день отправился к Шильонскому замку, главной достопримечательности Монтре. Замок виднелся издалека, но дорога к нему, живописно петляющая вдоль озера, заняла больше часа.

Впереди филиппинка из «Swiss international hospice» катила на кресле подопечную. Подобное здесь видишь часто. Не рассчитывая на рай небесный, богатые предпочитают покинуть грешный мир в раю земном. Обогнав их, я невольно разглядел обреченную. Женщина отрешенно смотрела вперед. Длинные, костлявые руки в фиолетовых прожилках лежали поверх пледа, редкие светлые волосы жидкими прядями торчали из-под платка.

Обреченная повернула голову, и лицо ее ожило. Пытаясь что-то сказать, она приподняла руку. Недоуменно взглянув на нее, я быстро пошел прочь.

Сзади послышались торопливые шаги и меня тронули за плечо. Я обернулся.

– Monsieur, come please! – медсестра жестом предложила подойти к каталке.

‒ Алексей, вы? – по-русски спросила женщина.

‒ Да, – не понимая, в чем дело, ответил я, но в запахе лекарств и разложившейся плоти почувствовал слабый цветочный аромат. Вглядевшись, я с трудом узнал ее. От той, прежней остались лишь серые глаза и купаж от Dior.

‒ Здравствуйте. Видите, что со мной приключилось…Не думала, ни гадала.

‒ Может, не все потеряно, ‒ сказал я, чтобы не молчать, ‒ здесь отличная медицина, чудеса творят.

‒ Чуда не будет… Я врач… Это кара…

‒ Кара за что?

‒ Есть за что. Наказания без вины не бывает.

Не зная, что ответить, я молчал.

Закрыв глаза, она устало откинулась на подголовник и, немного отдохнув, попросила:

‒ Обещайте выполнить мою просьбу. Хотя воля умирающей и так закон! Закажите молебен в церкви. Недели через две… Уже можно будет… Не помню, как назвалась тогда. Меня Лена зовут, Третьякова…

‒ Хорошо, ‒ кивнул я.

‒ Зря вы не подошли тогда в Орсе. Я вас видела и ждала. Может, сложилось бы все иначе. Прощайте! ‒ она повела рукой, филиппинка поняла знак и, развернув кресло, покатила его вдоль набережной.

Я долго смотрел им вслед, пока пара не скрылась за поворотом. Эта женщина, так случайно вошедшая в мою жизнь, навсегда уходила из нее.

Дохтурша

Посвящается

Третьяковой Елене,

дерматологу МОНИКИ

им. М.Ф. Владимирского

Солнце неумолимо падало в море, санаторский пляж быстро пустел, а тетка в годах с поредевшими пергидрольными волосами, как ни в чем ни бывало, храпела на лежаке рядом. Пелевин про таких писал: «Возраст уже благополучно эвакуировал ее из зоны действия эстетических характеристик», но жирная грудь ее эротично оттягивала купальник.

Выждав, когда вечерняя прохлада приведет бабу в чувство я пристал к ней, и мы договорились встретиться после ужина.

В мой номер визитерша вошла готовой ко всему. Ярко накрашенное лицо слащаво улыбалось, сиськи в пуш-апе стояли как Эльбрус, ажурные стринги делили здоровую задницу на две булки. Однако без сюрпризов не обошлось. Ее «домашний» кавалер любил заросли в бикини и спрашивал каждый раз перед сексом: «Бахча выросла?» Растила она усердно и с пышным «огородом» пришла ко мне. В постели ждал еще реприманд: синяя моль на левой ягодице и серьга в клиторе. Ко всем мужским прихотям дама готовилась основательно и серьезно!

Тетка работала врачом в Москве и оказалась весьма кстати. Расставшись с Мариной Щимировой, проблядушкой из Удольмы, я искал ей замену и появление дохтурши восстановило гормональный обмен.

Такая же беспринципная и порочная, преемница оказалась любительницей БДСМ. Желая удивить, как-то на свидание она пришла в красных туфлях, розовом белье и с алым чокером на шее. Не оценив маскарад, я отымел фантазерку у зеркала, и наручники с плеткой остались невостребованными.

Мы начали встречаться, и я лучше узнавал ее. Поначалу врачиха производила эффект интеллигентной дамы: одевалась строго, имела степень кандидата наук и вела активную культурную жизнь, посещая театры и выставки. Но первые впечатления, как говориться, обманчивы. Уехав из деревни, доктор увезла ее с собой! Она страдала от массы комплексов. Внешних – большого носа и огромной ступни, а также внутренних, главным из которых был синдромом Мессалины. Обложенная запретами в детстве, повзрослев, она стала избавляться от них, меняя любовников. Отдаваясь новому, она чувствовала себя желанной, востребованной и на время успокаивалась. Хватало не на долго. Статус партнера роли не играл. Медик давала и сильным мира, и гастарбайтерам, и летчикам, и морякам! Имелся даже свой художник. Тот вызывал ее как врача на дом и, закрывшись от жены в комнате, она делала ему минет.

Год спустя дохтурша вновь приехала в санаторий «Металлист». Я там принимал ванны, массаж и в ее номере заканчивал оздоровительный процедуры.

Однажды врачиха напросилась в гости и осталась на ночь. Легли спать, она захрапела. Вставив беруши, я так и не уснул – под боком гудел паровоз!

Поднялись рано. Не сомкнув глаз, смотреть на бодрую и свежую докторицу, я не мог. Она торопилась к завтраку и санузел заняла первой. Смывая следы грешной ночи, медик что-то мурлыкала себе под нос, долго красилась и сушилась. Она не выходила минут тридцать. Я терпеливо ждал, потом крепился, лихорадочно соображая, куда отлить. А вдруг захочу чего-то большего? Нешуточный страх овладел мной!

‒ Готова! – отозвалась она, и замок щелкнул.

‒ Пока! – переминаясь с ноги на ногу, я открыл дверь на лестницу.

– Проводи! Охрана скажет: «Блядь выгнали!»

«И будет права!» – подумал я, вызывая лифт. С 13-го этажа мы ехали целую вечность. Внизу доктор продолжила изливать любовь и не думала прощаться. «Когда же ты уйдешь, сука!» – паниковал я и, наконец, расставшись, понесся обратно. Лифт, по-моему, не полз, а стоял на месте! Попав в номере куда очень хотел, я облегченно вернулся к жизни.

Однако геморрой и не думал отступать. На столе, мигая светодиодом, лежал забытый врачихой телефон! Перспектива вновь видеть ее ужасала. В одних трусах, кивнув удивленному охраннику, я рванул в гору и, пробежав метров триста, с трудом выполз на остановку. Она, слава небу, еще не уехала. Отдав пропажу, держась за ноющий бок, я с трудом поплелся обратно в корпус.

Протрахались мы года три. В 52 года у докторицы пропали месячные, испортился характер. Лоно иссохло и грешить не получалось. Она стала порицать то, на что по старости оказалась уже не способна. Климакс и раскаяние овладели ей. Баба скорбела о потерянном навсегда женском счастье, и в этом помочь ей я не мог.

Как-то медик рассказала о своем конфузе. Вместо заболевшего коллеги, ее неожиданно направили в богом забытую районную больницу. Толком не успев собраться, поехала. Пока добралась, стемнело: стояла поздняя осень. Заночевала. Пошла в кабак ужинать, а там мужик подвернулся. Напилась и только у него дома вспомнила, что пятки до черноты грязные и месяц не брила ног. Отказать уже не могла: парень настроился, да и у самой зачесалось. Говорит ему: «Я тебе дам, но сапоги снимать не буду». Залезла голая на кровать и прела в ботфортах до утра, пока он драл ее.

Вспоминая дохтуршу, я задумался, кому из нас повезло больше.

Последняя ночь

Южная ночная мгла, наполненная стрекотом цикад, неумолимо вползала в комнату. Мне не спалось. Завтра я уезжал, навсегда покидая «самый скверный городишко из всех приморских городов России», в котором провел пятнадцать лет.

– Тоже не спишь? – лежащая рядом девушка приподнялась на локте. – Сказать, почему вчера согласилась пойти с тобой?

– Давай, – из вежливости ответил я. Говорить не хотелось. Она осталась для меня в прошлом.

– Ты напомнил мою любовь в Турции.

– Как попала туда? Ты вроде с Волги?

– Длинная история. Могу рассказать. Ты что-то пишешь, может, для сюжета и пригодится.

Я промолчал, и она начала издалека:

– Десять лет тому назад я жила с отцом и младшей сестрой под Уфой. Папа тяжело болел, сестренка училась, а я работала мастером на арматурном заводе. Безнадега полная. Денег не хватало. Дома лазарет. В цеху грязь, солидол, мужики пристают, а я молоденькая, в теле. Приезжает на каникулы Динара, сестра, и заявляет: «Хочу в Москву перевестись. Надо туда съездить, разузнать, что и как. Дай денег на билет».

Отпускать ее одну не хотелось, но понимаю: перспектив здесь нет, и согласилась. Она улетела. Отправив из столицы эсэмэску, Динара пропала. Я чуть с ума не сошла, пока сестра не нашлась – правда, не в Москве, а в Турции.

– Бойкая. Как она там оказалась?

– Познакомилась с турком по Интернету и полетела к нему в Стамбул.

– Что ты сделала?

– Взяла отгулы, попросила соседку за отцом приглядеть, и за ней.

– Вернула?

– Куда там! На два года сама зависла.

– Хорошо отдохнули! Чем закончилось?

–Закончилось в турецкой тюрьме, а начиналось, как в восточной сказке.

В Стамбуле меня встречали счастливая Динарка и с ней двое: молодой и в возрасте. Избранника сестры звали Мурат, второго Шакро. Вы похожи, он тоже лысый, хотя Шакро переводится как «блондин». Турки держали за городом золотую фабрику и выпускали luxury. Динарка блестела, как новогодняя елка в мишуре. Мы вышли из аэропорта, сели в BMW и поехали в город. После далекой, заваленной снегом Башкирии в происходящее верилось с трудом. Летящие по highway дорогие машины, турки в белоснежных рубашках, стремительно приближающийся город казались сном, миражом, который вот-вот рассеется. Усиливая впечатление, хитрые мужики завезли нас в Беязит, старый город. Там находится Гранд Базар, или золотой рынок. Ты был в Стамбуле?

– Нет. Больше в Анталии, на море.

– Тогда тебе сложно представить целые улицы, кварталы, торгующие исключительно золотом. Мы зашли в один из сотен магазинов, Шакро сказал: «Выбирай что хочешь!» Я в растерянности уставилась на сверкающую витрину, тогда он коротко сказал продавцу: «Дай самое дорогое».

– Ты знаешь турецкий?

– Татарский и турецкий относятся к тюркской группе языков. Смысл понимаешь.

Продавец открыл футляр. На белом атласе лежало шикарное колье, украшенное мелкими прозрачными камушками. «Мне?» – я еще не могла поверить в происходящее. Шакро, улыбнувшись, кивнул. Сестра и Мурат рассмеялись, и тут я заметила, что грудь Динары украшает подвеска с бриллиантом.

Ужин в ресторане затянулся за полночь. Устав от перелета и дневных впечатлений, я боролась со сном, но нет-нет да клевала носом. Заметив это, мужчины повезли нас домой.

В машине я задремала и проснулась от мягкого толчка, когда авто нырнуло в подземный паркинг. «Где мы?» – «Дома!» – ответила Динара.

Лифт остановился на цифре 32. Сестра карточкой открыла дверь, и, пройдя темную комнату, мы подошли к огромному, во всю стену, окну: «Смотри!» От увиденного перехватило дыхание. Внизу, до самого горизонта, колыхалось море огней, а вокруг, как в фэнтези, высились башни, уходящие в черноту неба. Так я попала в Аташехир, район Стамбула.

Утром проснулась от световых зайчиков, прыгающих вокруг. Яркое солнце, отраженное стеклами небоскребов, пробивалось сквозь приоткрытые жалюзи. Динарка в пижаме сидела рядом.

– Welcome to Turkey! Надо что-то объяснять?

Я молчала. Мираж стал реальностью.

Мужчины не оставляли нас одних. Когда они работали, непонятно. Мы ездили в старый город, на шопинг, плавали по островам. Праздник без конца!

– Турки – и без «конца»? – вставил я.

– Не пошли! – в голосе ее зазвучала обида. – Если интересует секс, то наши отношения исключением не являлись.

Сглаживая неловкость, я спросил:

– Фабрика ваших ухажеров – доходное дело?