Текст книги "Вещи"

Автор книги: Алексей Гравицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Гравицкий Алексей
Вещи

Алексей Гравицкий (Нечто)

Вещи

Я заметил, что за мной шпионят вещи,

Смотрят так многозначительно и веще,

Будто молча обещают Страшный Суд...

Леонид Филатов.

1.

– Тащи, проходит. – Да тащу я, тащу! – Мать твою, кто ж так тащит? Ты чо, не завтракал? Ты... Дальше грузчик выдал такую тираду хорошим грузчицким матком, что если б она здесь была приведена покраснела бы бумага. Грузчиков сейчас было двое. То есть вобще-то их было четверо, но двое уже куда-то исчезли. Выглядело это очень невинно: – Валентин Николаевич, я в ларек за сигаретами сбегаю? И еще через пятнадцать минут: – Валентин Николаевич, я сбегаю Митьку потороплю? Теперь их не было, причем не было вот уже полчаса. Грузчиков осталось двое. Один, за сорок, постоянно матерился, другой, лет двадцати, всю эту матерщину выслушивал. Валентину надоело наблюдать, как эти двое выгружают его мебель, особенно ему надоело звуковое оформление, под которое проходила разгрузка. Он оторвался от стены, на которую до того оперался, прошел мимо машины, забежал в подъезд. Лифт гудел, как зверь, но поднимал вверх довольно медленно. На то, чтобы с первого этажа подняться на семнадцатый, у Валентина ушло около минуты. Двери распахнулись и он вышел на родной теперь этаж. Двери в межквартирный холл и в квартиру были распахнуты. Валентин прошел в квартиру, закричал с порога: – Лена! Ленусик, ты тут? Жена высунулась из кухни почти сразу: – А, Валечка, иди сюда. Познакомься, это наши новые соседи. Валентин прошел на кухню и обнаружил там огромного мужика с красной рожей и необъятную бабищу в цветастом халате. – Здравствуйте, – поздоровался Валентин. – Здорово! – забасил мужик, обхватывая его ладонь своей огромной потной ручищей. – Меня Борей звать. – Валентин, очень приятно. Будем знакомы. – Так за это дело надо... У? – Чего? – не понял Валентин. – Ну обмыть надо. – А-а, так а мы еще только разгружаемся и... – Так я же не сейчас предлагаю, что я не культурный с утра пить? Вечерком отметим. – Хорошо, а сейчас я пойду, а то там грузчики без меня... – Правильно, – забасил мужик. – беги. Грузчики это такое дело, тут без присмотра никак! Валентин пожал лапу мужику, сказал "до свидания" его жене, подмигну Лене и побежал вниз. Пришел он, как нельзя кстати. Грузчиков по-прежнему было двое и занимались они не своими прямыми обязанностями, а диспутом. Диспут на тему: куда пройти старушке, которая попросила их не материться на весь двор. Старушка уже побледнела и была готова хлопнуться в обморок.

Вечером они сидели в новой квартире за импровизированным столом. Кругом был бедлам, валялись еще не распакованные коробки, мебель была расставлена только в первом приближении, но гостей это кажется не смущало.

– Ты б хоть показал свои владения, сосед, – загрохотал после очередной рюмки Борис. – А то держишь на кухне, даже как-то неприятно. – А эт-пожалуйста, – выдавил из себя захмелевший Валентин. – Леночка, может ты, как хозяйка, покажешь? Лена поднялась, а за ней и остальные выползли из-за стола и пошли блуждать по квартире. Они осмотрели кухню, коридор, комнату, еще не приведенные в порядок. – А вторая комната? – поинтересовался Борис. – квартира ведь двухкомнатная. – Понимаешь, тут такое дело, – смутилась Лена. – ну в общем после коммуналки, мы еще ничем не обзавелись, а мебель из одной комнатушки по двум комнатам не расставить. Там ничего пока и нет. – Ну раз такое дело, – добродушно загрохотал Борис. – могу вам диванчик отдать. Он правда не новый, но на первое время, так сказать. – Боря, – чуть ли не впервые за вечер подала голос жена Бориса. – Это для дачи. – Да ну еще, – отмахнулся Борис. – Дача, дача. Только и слышишь от тебя, что дача. На даче и так борохла хватает, а тут... Давай, сосед, пошли мебеля таскать! Валентин вышел вслед за Борисом в межквартирный холл. И уже минут через пятнадцать, после осмотра достопримечательностей соседской квартиры, Валентин вместе с Борисом волок диван. Вернее волок диван Борис, а вместе с ним и Валентина, который только и умудрялся, что пальцы отдавливать в дверных проемах. Потом долго обмывали диван, потом был какой-то провал в памяти, потом разошлись. Потом Валентин проснулся наутро с головной болью и мерзостным привкусом во рту. Проснулся он на подаренном диване и диван ему сразу не понравился. Валентин чувствовал напряженные пружины дивана и какую-то сердитесь и обиженность. Ну вот, допился, уже диван сердитым и обиженным кажется. Или не кажется? Валентин хотел встать, но от самого незначительного движения ему сделалось так дурно, что он без сил растекся по дивану и застонал. На стон тут же прибежала Лена. – Живой? – поинтересовалась она. – Местами, – слабо отозвался Валентин. – Погоди, – сказала жена со смесью жалости и раздражения в голосе. сейчас кефира принесу. Кефир не оказал того чудодейственного влияния, какое ему приписывают и Валентин провалялся на диване до обеда. Единственная мысль, которая все это время не давала ему покоя, была о диване. Диван казался грубым, сердитым ворчуном, обиженным и потому ощетинившимся на него. Валентин не заметил, как начал говорить с диваном, просить его стать чуть помягче, но диван, как нарочно немилосердно всаживал ему в бока свои напряженные пружины. Во время обеда Лена поинтересовалась: – Ну, как спалось? – Мерзко! – Пить надо меньше. – Да при чем тут пить? Диван омерзительный. – Ну вот, люди нам диван подарили, а ему видишь ли он не нравится. Дареному коню в рот не заглядывают. Ну скажи ты мне на милость, чем тебе диван не угодил?! – Сердитый он, – пробормотал Валентин. Лена уронила вилку, смотрела на мужа ошарашено, потом во взгляде появилось беспокойство: – Валь, может приляжешь, а? – Спасибо, уже належался. И что ты на меня так смотришь? – Ну... – Может ты думаешь, что я уже допился до чертей? Так нет! – Да ну! – не удержалась Лена. – А чего тогда у тебя с диваном? – И вовсе не у меня. не веришь – Иди и посмотри. – И посмотрю! – И посмотри! – Ну ладно! Разъяренная Лена подскочила с табурета и побежала в комнату, Валентин поплелся за ней. В комнате Лена долго смотрела на диван. Старенький, с обгрызенными собачьими зубами углами и непонятно-зеленой обивкой. – Ну и чем он тебе не нравится? – Не нравится и все! Драный и сердитый, – упрямо повторил Валентин. Ему почему-то вспомнилось детство. Он с приятелем рылся у этого приятеля в ящике с игрушками и все время натыкался на мягкую обезьяну. У обезьяны была вырвана пуговица глаза и из "глазницы" торчал кусок ваты. Маленького Валю это зрелище приводило в ужас. Вата из драных углов дивана торчала точно так же. Лена тяжело вздохнула, взяла иголку с ниткой и принялась за работу. В результате ее усилий вата, или чем там был набит этот диван, исчезла а на месте дыр появились косые уродливые шрамы. Диван от этого менее сердитым не стал, но Валентин побоялся упоминать об этом вслух, а то вдруг и вправду за сумасшедшего примут. – Так тебя устроит? – отдуваясь спросила Лена. – Вполне, – отозвался Валентин, хотя диван ему по-прежнему не нравился. – Ну вот и славно. Ты бы помог мне с вещами разобраться, а то валяешься целый день, а работы непочатый край.

2.

Валентин стоял на кухне у раскрытого окна, смотрел вниз и курил. Внизу суетились маленькие люди, по периметру крохотного дворика стояли спичечные коробки машин. На разломанной, за десять лет, детской площадке бегали совсем уж малюсенькие ребячьи фигурки. Валентин затянулся, пустил в окно струю дыма. Десять лет здесь живет, а все удивляется, что с высоты семнадцати этажей мир кажется маленьким, съеживается в десятки раз. Валентин затянулся в последний раз, затушил окурок и швырнул его в окно. Бычок уменьшался на глазах до тех пор, пока не превратился в точку исчезнувшую в гуще кустов. Вот это полет! Как быстро и как долго! Чем бы еще швырнуть? Валентин подумал, что у человека забравшегося высоко наверх неминуемо появляется желание плюнуть вниз. Он высунулся из окна, воровато огляделся и плюнул. Еще один полет. Интересно, хотя занятие достойно дебилов. Кажется чем-то подобным занимался слуга господина Д'Артаньяна у Дюма. – Валя! – голос жены оторвал от маразматического занятия. – Принеси мне пожалуйста ножницы. Валентин нехотя закрыл окно и потопал в комнату. В абсолютно пустой некогда комнате, помимо дивана теперь стояла небольшая стенка, пара кресел и журнальный столик. На стене, над столиком висела картина. Эта картина была единственной в комнате вещью, которая не вызывала у Валентина негативных эмоций. Как это раньше делал диван, так теперь вся комната пугала Валентина. Он не любил сюда заходить, а если и заходил, спешил поскорее уйти. Валентин залез в ящик стенки, начал копаться в его содержимом, но ножниц не нашел, как не старался. – Ты ящик перепутал, милый, – заметил женский непоседливый голосок.

– Спасибо, – поблагодарил Валентин и полез в соседний ящик. – Валя! С кем ты там разговариваешь? И где ножницы? Валентин замер, потом резко отшатнулся от ящика. Только теперь до него дошло, что первый раз прозвучал не Ленин голос. Валентин обернулся, но в комнате никого не было. Показалось, послышалось. – Ни с кем, – закричал он жене. – сам с собой. – Значит я никто? – непоседливый женский голосок звучал теперь обиженно. – Фи, какой ты противный, милый. Валентин подпрыгнул на месте, обернулся – никого. Повернулся к стенке, потом снова резко обернулся – снова никого. Черт, совсем нервы расшатал. – Дьявол! – пробурчал он себе под нос. – Не ругайся, милый, – в голосе все больше сквозила обида. Валентин завертелся на месте, внутри сидел страх, сердце колотилось, как ненормальное. – Кто тут? – хрипло прошептал он. – А кого ты тут видишь кроме меня? – Я тебя не вижу. – Да вот же я, прямо перед тобой. – Где? – Валентину показалось, что он сходит с ума, хотя чувствовал он себя, как обычно, если не учитывать дикий страх. – Милый, ты что совсем ничего не видишь? Ну тогда давай на ощупь. Открытый ящик стенки с силой захлопнулся, хотя Валентин к нему не притронулся. Более того, захлопнувшись он отдавил Валентину пальцы. Валентин закричал, на крик прибежала Лена. – Валя, что случилось? Валентин беспомощно открывал и закрывал рот, его колотила дрожь, а ко всему жуткая боль пронзала пальцы. Лена наконец увидела отдавленные пальцы: – О господи, Валечка. Как тебя угораздило? Господи. Погоди, сейчас.

Лена умчалась на кухню за аптечкой, а Валентин снова услышал женский непоседливый голосок: – Ну что, теперь ты меня видишь? Валентин поднял глаза. Из стеклянной дверки посудного отделения стенки на него смотрело милое женское личико. Валентин судорожно развернулся, но в комнате по-прежнему никого не было. Валентин снова взглянул на отражение. Личико преобразилось в ехидной улыбке: – Ну что, милый, чего пялишься? Нравлюсь? Лена услышала грохот, стремглав бросилась в комнату. Когда она вбежала в комнату, Валентин валялся на полу без сознания.

3.

В течении недели Валентин под любым предлогом избегал страшной комнаты. Лене он ничего не говорил, боялся, что примет за сумасшедшего. А может он действительно сошел с ума? Нет, не может быть. Он стоял у окна и смотрел на маленький город, это всегда успокаивало его, но не теперь. Внутри него копошились страхи, что-то глодало и не уходило. – Валя, я в магазин схожу. Он оторвался от окна, вышел в коридор. Лена надевала сапоги. – Погоди, я с тобой, – ему мучительно не хотелось оставаться в квартире одному. – Лучше пока пельмени свари. Для того чтобы сварить пельмени обе руки не нужны. Кроме того, твои пальцы заживают, так что не сочти за труд, поставь водичку на плиту, а потом засыпь и вылови. Не так уж и трудно. – Хорошо. – Не грусти, я скоро вернусь. Дверь за ней захлопнулась. Валентин остался один. Он отправился на кухню, достал кастрюлю. – Валюха! – на этот раз голос был мужской. Приятный мужской голос. Это что-то новое. Валентин дернулся, подскочил к крану, включил воду. Струя с шумом ударилась в дно кастрюли. – Валюха! Иди, поговорим, – голос звучал из далека. Из дальней комнаты! Валентин увеличил напор, вода зашумела сильнее. – Милый, что ты там такое делаешь, что не можешь оторваться? Кастрюля наполнилась, вода полилась через край. – Валюха! – Милый! – Валентин Николаевич! Валентин не хотел слышать ничего кроме шума воды, но голоса стремились переорать. – Не слышит, – уже тише сообщил грубый бас. Валентин прислушался, но голосов не услышал. Он выключил воду, отлил излишек воды из кастрюли в раковину, вытер дно кастрюли и поставил ее на плиту. Прислушался. Тишина. ТИШИНА! Мать ее так. Валентин, стараясь ступать неслышно, прокрался к двери страшной комнаты, прильнул к ней ухом. Все тоже – тишина. Какое-то нездоровое любопытство проснулось в нем. Он знал, что пожалеет, чувствовал это каким-то шестым чувством, но рука толкнула дверь. Ничего не произошло. Валентин вошел в комнату. Ничего, тишина и покой. Он развернулся, вздрогнул. Дверь была закрыта. Раздался мерзкий козлиный смешок. Валентин с силой дернул дверь на себя, но она не поддалась. Он нервно повернулся, затравлено забегал глазами по комнате. Дружный хор ударил по ушам: – Сюрпри-и-из!!! Валентин заткнул уши руками, со всех сторон несся оглушительный хохот. Потом смех стих. Валентин разжал ладони, опустил руки. – Милый, ты что не рад? – А с чего ему радоваться? – приятный мужской голос звучал со стороны столика. Валентин пригляделся, с полированной поверхности на него смотрело приятное моложавое лицо. – А почему бы и не радоваться, – воспротивилась стенка. – А чего радоваться, когда ты ему пальцы отдавила? Будь я на его месте, никогда бы тебе не простил. – Правильно, – грубый бас со стороны дивана. – Валентин Николаевич, а помните, как вы нажрамшись на мне отсыпались? Все бока мне отдавили, епона мама! – Не выражайтесь, дорогой диван. Манеры у вас, фи! – противный блеющий голос, дверь. – Не тебе учить меня манерам, – грубо огрызнулся диван. – Я все-таки лет на пятнадцать тебя постарше. А что вы стоите, Валентин Николаевич, присаживайтесь. – Спасибо, я п-постою, – пролепетал Валентин. – Ага! – хриплый баритон со стороны кресла. – Что я тебе говорил? Старый скрипучий маразматик! Не фига было пружинам волю давать. А ты молодец, Валь. Помнишь обиду. Но в ногах правды нет, садись. Кресло сдвинулось с привычного места, Валентин отступил, ломанулся к двери, задергал ручку. Дверь не поддавалась. Послышался мерзкий смех, его подхватили со всех сторон. – Отпусти его! – вмешалась стенка. Смех оборвался, дверь распахнулась сама по себе. – Иди, милый, иди. Валентин пулей вылетел из комнаты. Ему вслед донесся женский голосок:

– Ну а вы чего развеселились, дурни? Справились? Э-эх, он же слабенький, а вы... Валентин не прислушиваясь заперся в ванной.

Он не знал сколько просидел на краю ванной, глядя на воду, струей падающую вниз, растекающуюся и скрывающуюся в дырке слива. Воду он включил чтобы ничего не слышать, а кроме того, говорят, что текущая вода успокаивает. Ну конечно не текущая из-под крана, но... А потом он плохо себе представлял, что может его сейчас успокоить. В дверь постучали, Валентин не отреагировал, а только увеличил напор воды. Стук возобновился: – Валя, Валечка, открой! – это был голос Лены, такой родной. Валентин выключил воду и открыл дверь. Лена бросилась на него: – Валя, Валечка, что стряслось, что с тобой? – Не спрашивай, просто бежим! – Что? – Бежим, здесь нельзя оставаться. Лена побледнела и отшатнулась: – Валя, с тобой все в порядке? Что произошло? – Вещи! – Какие вещи? – Мебель! Вещи! Они живые, они... они... ОНИ! – Валя, ты что?! – Леночка, ты что мне не веришь? – Валя, ты... – Нет это ты!.. Впрочем, если хочешь, то пойди и посмотри сама. Только не входи в комнату! Лена уверенно пошла в комнату, Валентин посеменил за ней. – Не входи! – Поздно, уже вошла! Ну и что? Что здесь такого? Валентин смотрел на жену, потом взгляд его улетел дальше. Он пригляделся к стеклянной дверки стенки. Женская мордашка весело показывала ему язык. – Вон! – дико закричал Валентин. – ВОН! Смотри!!! Лена повернулась, но ничего не увидела, Валентин тоже уже ничего не видел. Лена боязливо пробежала к двери и закрылась в соседней комнате. Валентин прислушался, Лена отрывисто говорила по телефону. – Что она делает?! – Санитаров для тебя вызывает, милый. – Заткнись! – Валентин Николаич, разве можно так с женщиной? – Правильно, Валюха, так с бабьем и надо! Валентин почувствовал страшный приступ головной боли. Его скрючило, он повалился на пол, последнее, что он слышал, был женский голосок: – Тебе что, плохо, милый?

4.

Лена шла домой, шла по лужам. Было холодно и сыро, но ей было все равно. Валентин умер. Умер в машине скорой помощи так и не попав в больницу. Потом было вскрытие. У него обнаружили рак головного мозга. Она рассказала про его приступ, про крики о живой мебели. В ответ ей недоуменно пожали плечами. Может быть раковая опухоль спровоцировала галлюцинации? Врачи снова пожали плечами. Может он сошел с ума? Может. От чего? А кто его знает? Лена шла по сырому осеннему городу и ей было ужасно плохо. Валя умер! А ведь ему не было и сорока! Валя умер! Как же она теперь будет? Одна? ОДНА!!! Ей стало страшно и тоскливо. Валя умер. Она переступила порог квартиры. Квартира опустела и стала страшной. Она закрыла дверь и заревела. Она выла и обливалась слезами. Валя умер!

Лена кое-как доползла до кровати, зарылась в подушку и затихла. Спать она не могла. Слезы теперь беззвучно стекали в подушку. Валя умер!

5.

– Эй, ребята! Вы слыхали, Валюха окачурился! – женский непоседливый голосок. – Как? – хриплый баритон. – А у него раковую опухоль головного мозга нашли, – снова женский голосок. – А это что? – грубый бас. – Эх ты, не знаешь! Да что с тебя взять, диван он и есть диван! хриплый баритон. – Раковая опухоль головного мозга, – снова женский голосок. – это такая гнусная штука в башке, от которой умирают. – А вы знаете, что говорят? – мерзкий мужской голос похожий на козлиное блеяние. – Говорят, что из-за этой опухоли у него чего-то сдвинулось и были галлюцинации. Говорят, что мы и есть эти галлюцинации. Представляете, мы ему мерещились! Ха-ха-ха! – А теперь мы кому мерещимся? – грубый бас. – Не знаю. – Придумала! – женский голосок. – Давайте будем мерещиться Ленке! Ей так грустно сейчас, одиноко. Давайте ее развеселим! – Давайте, давайте, – приятный мужской голос с садистскими нотками. Соберемся и дружненько ее доконаем. Доконаем Ленку! – Доконаем!!!

17.01.2000.

Как дети.

– Сука!!! – отчаянный крик пронзил ночную тьму, перекрыл рев двигателя, затем раздался пронзительный скрип тормозов. Машина остановилась буквально в нескольких сантиметрах от споткнувшегося Бориса Вадимыча. Он улыбнулся пьяной виноватой улыбкой и попытался подняться, но у него ничего не вышло. Водитель тем временем выскочил из машины и подлетел к нему: – Сволочь, хер собачий, что ты делаешь? – разъяренный водитель схватил Бориса Вадимыча за грудки и поднял одним резким сильным движением. – Ты, б...дь, паскуда, хочешь чтобы меня посадили? У меня, б...дь, двое детей! Ты их растить будешь, мудило? – Изь-зини, командир, – собрав все силы выдавил Борис Вадимыч. – Я нечаянно... иык... ой. – Извини? Извини?! Да я ж тебя скота чуть не сбил, тварь ты пьяная!

– Ну чего вы шуик... ой... шумите? Я же не хотел... – Б...дь, я тебя сейчас приведу в чувства! Педераст сраный! Кулак водителя ткнулся в челюсть Бориса Вадимыча, потом его развернуло, воротник больно врезался в шею, начал душить. Борис Вадимыч захрипел, схватился за горло и душение прекратилось, но зато земля ушла из-под ног, что-то больно ударило сзади, весь мир завертелся в бешеном темпе, и Борис Вадимыч понял, что падает. Боль была глухая не навязчивая, и он не обратил на нее внимания. Судя по ощущениям, он лежал на газоне. Борис Вадимыч приподнял голову и посмотрел по сторонам. Водителя уже не было, машины тоже. Борис Вадимыч еще раз огляделся по сторонам, убедился в том, что его противник уехал и только тогда сообщил разбитыми губами: – Сам козел. Он попробовал подняться, но у него не получилось и он рухнул обратно на газон. Может остаться тут? Да нет, еще милиция заберет... И потом дома мама, ждет, волнуется. Он еще раз дернулся вверх собрав все силы и, для начала, встал на колени. Голова гудела, к горлу подкатывала тошнота, он чувствовал себя отвратительно, но ему почему-то было на это наплевать. Главное сейчас было добраться до дома. Борис Вадимыч поднялся и потопал по газону спотыкаясь и еле шевелящимся языком поминая черта. Только не подумайте, что Борис Вадимыч был пьяницей. Нет. За те сорок лет, которые он прожил на этом свете он ни разу не напивался (до сегодняшнего дня), он вообще не пил, не курил, не играл в азартные игры, не шлялся по бабам, знакомств, порочащих его не имел, не разводился, правда и не женился. В общем он не делал ничего предосудительного, даже фамилия у него была какая-то праведная – Боголюбский. Он всю свою жизнь посвятил работе и маме, с которой жил вместе все эти сорок лет. Что же касаемо работы, то тут он уходил в нее с головой, правда ничего особенного не добился, кроме перевода на новую должность. Именно это продвижение по служебной лестнице сегодня он и отмечал со своими коллегами. Коллеги отмечали все подряд, был бы повод. Его все время приглашали присоединиться, но он отказывался. Сегодня отвертеться не удалось. По учреждению, в котором он работал пополз слушок: "Слыхали, а Вадимыч-то большим начальником стал". – Борис Вадимыч, надо бы проставиться, – тонко намекнули коллеги и он поперся в магазин за шампанским. Коллеги приветствовали шампанское, но выразили расстройство по поводу отсутствия водки. Борис Вадимыч выслушал поздравления и собрался было домой, но не тут-то было. Он долго отнекивался, но сам того не желая оказался за столом с бокалом шампанского. Как это произошло для Бориса Вадимыча оставалось загадкой. Он все порывался уйти, но остался за столом. Вскоре шампанское кончилось и кто-то побежал в ларек за добавкой. Борису Вадимычу было уже все равно и он покрыл шампанское водочкой, потом шел большущий провал. Теперь же он шел домой пешком (потому что гор транспорт уже не работал) и по газону (по известной причине). Тщательно переставляя ноги Борис Вадимыч добрел до конца газона и снова вылетел на проезжую часть. На этот раз ему не повезло. Он услышал нарастающий гул мотора, женский визг, чего-то не хватало... Ах да, не было скрипа тормозов. Борис Вадимыч обернулся, увидел девушку за рулем машины. Девушка, пронзительно визжа, бросила руль и закрыла лицо руками, Борис Вадимыч почувствовал удар. На миг все потемнело, а потом... Потом он увидел машину откуда-то сверху и с боку, а еще он увидел себя! Он лежал на асфальте, в луже крови, с пробитой головой! Борис Вадимыч моментально протрезвел, но зрелище от этого менее кошмарным не стало, и он потерял сознание.

Он очнулся. Вокруг него в тающей серой дымке стояли люди. Он пригляделся: нет не люди, бесплотные они какие-то. Существ похожих на людей было четырнадцать, все они были на одно лицо. Семеро из них были одеты в перламутровые воздушные одеяния, остальные в такие же воздушные наряды, только серебристого цвета. – Очухался, – произнес один из четырнадцати глубоким грудным голосом.

– Извините пожалуйста, не могли бы вы сказать где я? – В Тайланде, – грубым голосом ответил ему другой. – Вы посмотрите на него. Какие манеры! А знаешь, что? Засунь-ка ты свои манеры себе в жопу.

Борис Вадимыч недоуменно посмотрел на него, потом на остальных. Перламутровые и серебристые одеяния... Белые халаты? – Простите, я что в больнице? – Ах извините, ах простите, – передразнил второй. – Где я? – потребовал ответа Борис Вадимыч. – Скажите, где я? Где?!

– В гнезде, – грубо ответил второй. – Ладно, – одернул его первый. – это все же наша работа, так что надо открыть глаза человеку, раз он сам не видит, что на том свете. – Где?! – задохнулся Борис Вадимыч. – В Кливленде, – вставил шпильку второй. Первый укоризненно посмотрел на второго, потом обратился к Борису Вадимычу: – Милый, ты на небесах. – Перестаньте паясничать, – обрушился на них третий – обладатель трубного голоса. – Раб Божий Борис, душа твоя принята в загробный мир, скажи спасибо, что не распалась на атомы. – Спасибо, – автоматически ответил ничего не понимающий Борис Вадимыч. – Так я что, в раю? – Нет. – Неужели в аду? – Хрен тебе, а не рай с адом, – хохотнул второй. – Вы это называете чистилищем, – мягко объяснил первый. – К делу, ангелы мои, – призвал третий. – Начнем, пожалуй. – Эй-эй, чего это вы начнете? – вскрикнул Борис Вадимыч. – Суд над Рабом Божьим Борисом. Посмотрите на жизнь этого человека.

Борис Вадимыч не знал, что видят четырнадцать нелюдей, но перед его глазами промелькнула вся его жизнь, как один миг. – Что скажите? – поинтересовался третий. – Что сказать? Да будет он обречен на муки веч... – Погодите, погодите, – залепетал Борис Вадимыч. – Как на веки мучные? – Муки вечные, – поправил первый. – Все равно. За что меня в ад? Я же ничего плохого не сделал. – А за что тебя в рай? Что ты сделал хорошего? Не мешать, это еще не значит помогать. Для того чтобы попасть в рай надо хоть что-то сделать в своей жизни для людей. – Но не в ад же. Может я ничего не сделал хорошего, но что я сделал плохого? – Ты умер. – Это все? Извините, я что сам себя переехал? – Ты говоришь, что не сделал ничего плохого, что не сам себя лишил жизни, – третий вздохнул задумчиво. – А кто пьяным вылетел на дорогу? – Ты еще не знаешь, зараза... – второй наткнулся на укоризненные взгляды и поправился. – "Раб Божий", что случилось из-за тебя с той девушкой. Что-то автоматически щелкнуло в мозгу Бориса Вадимыча: – Стойте! Если я на небесах, то где тогда Бог? И вообще, кто вы такие? Неизвестно почему, но эта реплика вызвала только улыбки у четырнадцати, а второй так просто расхохотался. Борис Вадимыч опешил. – Ты что, маленький? В Бога веришь? – отсмеявшись сообщил второй. – Но я же на небесах, разве нет? – Да, только откуда здесь Бог. – А где ему быть? – В Катманде. Бога нет. Тот, кого вы называете Богом, поразвлекся здесь и ушел. – Когда? Куда? Почему? – выпалил Борис Вадимыч на одном дыхании. – Хм, – усмехнулся второй. – Почему? Да потому, что ему надоело, наскучило. Ну сотворил он вас, ну поиграл с вами, как с котятами. Ну тысячу лет, ну две, ну десять, но сколько можно? Ему надоело и он ушел, давно ушел. А куда? Да кто его знает? Унесся куда-то, сказал, что придумал новую игру. Наверно сотворит новый мир с новыми законами и будет играть по новым правилам, пока не наскучит. – А потом? – А потом оставит свою игру тем, кому она нравится и опять уйдет придумывать что-то новое. Он добрый и не жадный, он всегда оставляет свои игрушки другим. Эту он оставил нам, вместе с вами, вот мы и играем. – И что, он не вернется? – А зачем? Кому интересно возвращаться к старым играм, в которые уже наигрался? – Значит он не вернется... – Нет. Да и потом, тебе-то что? Ты сейчас отправишься отсюда прямиком в ад. Вот, кстати, тот садист, который там всем заправляет с нашим Богом не ушел, а остался здесь. Ему здесь нравится, а нам иногда интересно бывает посмотреть, что он еще придумает. Вот уж поистине злой гений с извращенной неистощимой фантазией. – Не надо меня туда. За что? – За что? За то, что ты надрался, перестал себя контролировать и это привело к... Да чего я тебе рассказываю? Смотри! И Борис Вадимыч увидел. ...Машина подлетала к нему сзади, девушка находящаяся за рулем вскрикнула, бросила руль и закрыла лицо руками. Машина на полном ходу влетела в него. Он, смешно раскинув руки, подлетел, перекувырнулся в воздухе и упал на асфальт. Черепная коробка раскололась, как спелый орех, и Борис Вадимыч остался лежать на асфальте в луже крови. Его крови! Машина заглохла, но еще продолжала двигаться на приличной скорости. После столкновения с Борисом Вадимычем, машина вильнула в сторону и влетела в фонарный столб. Раздался металлический скрежет, грохот, лязг, брызнуло во все стороны стекло, машина умерла... Борис Вадимыч содрогнулся, но видения продолжались. ...Больница, белая койка, капельницы. На койке лежит девушка, та самая, что его сбила. Она вся в бинтах, трубках, которые обвивая ее тянутся к капельницам. Она без сознания. Милое личико и красивые руки иссечены мелкими шрамиками – это подарок от разлетевшегося вдребезги лобового стекла... ...Квартира в старом пятиэтажном доме. Комната, такая знакомая и родная. В комнате женщина – это его мать. Мать встает с кресла, идет куда-то. Она постарела лет на двадцать. Клочья седых волос, морщины, которых не было, следы долгого плача на лице. Мать ссутулилась, кажется, уменьшилась в размерах. Теперь это старый больной человек, вся ее уверенность и жизнерадостность куда-то улетучились. Мать идет на кухню, отворачивает крантик газовой плиты, садится на табуретку, всхлипывает и замирает. Она сидит долго, очень долго, бесконечно долго. Потом с грохотом падает на пол, табуретка отлетает в сторону... – Нет! – Борис Вадимыч трясет головой, но образ не исчезает. – Нет! Нет!!! Не-е-ет! Перестаньте, пожалуйста перестаньте! Образ исчезает, его больше нет перед глазами, но он сидит в голове.

– Теперь ты понял, за что? – Да. – Борис Вадимыч молчит, потом ему приходит в голову мысль. Скажите, а с тех пор, как Он ушел, хоть одна душа попала в рай? – Да, их довольно много. Это те, кто у вас причислен к лику святых. Ты готов? – Да. Нет... Не знаю. – Ну чтож, отправляйся в ад! Борис Вадимыч почувствовал, что он проваливается в бездну. – Стойте! – голос рвет тьму – это голос одного из четырнадцати. Погодите, послушайте, что я придумал. Борис Вадимыч зависает. Под ним бездна, над ним бездна, вокруг него тоже бездна. – В конце концов, так не интересно, – звучит голос. – Скольких мы туда уже отправили? Скольких отправим? И этот тоже туда попадет, но сначала пусть попробует вести праведный образ жизни. Если у него получится, то мы отправим его в рай. – А если у него действительно получится? – У него не получится, во всяком случае я сомневаюсь. Пусть вернется к жизни другим человеком с другой судьбой. Пусть попробует. Пусть делает добро. – Ха-ха-ха, – это заливается второй, его голос Борис Вадимыч уже знает. – А что, это идея. Давайте поиграем, только оболочку для него подберу я. Борис Вадимыч продолжает падать, он летит вниз, в бездну, во тьму.

Он приходит в себя, поднимает голову. Он лежит на газоне весь грязный и оборванный, на опухшей роже недельная щетина. Он встает, отряхивается. Голова раскалывается, во рту – пустыня Сахара, в горле комок, подпирает тошнота, его всего трясет мелкой дрожью. Он сплевывает, ветер подхватывает плевок и возвращает ему в рожу. Он смахивает свои собственные слюни рукавом, и начинает медленно идти к дороге. – О, Господи, всю жизнь пью, но чтоб такое приснилось... Надо завязывать. Ч-черт! Делать добрые дела? Надо бы сделать доброе дело пойти опохмелиться, – он роется в карманах, в одном он находит дырку, в другом – мелкую купюру. – Да, этого на доброе дело не хватит. Он останавливается, заходится в кашле, снова бредет шаткой нетвердой походкой, выползает на дорогу. Вокруг него город, над ним облака. Облака несутся по небу бесконечной стеной, сменяются тучами. Начинается дождь, хлещет по щекам, но он не замечает дождя.