Текст книги "Человек-Т, или Приключения экипажа "Пахаря""

Автор книги: Алексей Евтушенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Так байку или быль? – очень по-человечески приподняла бровь Вишня (за последние недели она не только правильно сидеть и двигаться научилась, но и замечательно освоила людскую мимику). – А то вы, Доктор, так хорошо рассказываете, что я почти готова во все это поверить.

– Доктор у нас по этой части мастер, – гордо заявил Оружейник. – Не говоря уже о том, что и врач отличный. Он даже один раз выиграл чемпионат флота по космическим байкам.

– Какой-какой чемпионат? – изумилась Вишня.

– Чемпионат флота по космическим байкам, – любезно пояснил Капитан. – Есть у нас такое… э-э… неофициальное мероприятие.

– Немедленно расскажите! – потребовала Вишня. – А потом вернемся к легенде о Человеке-Т.

– Да тут и рассказывать-то особенно нечего, – сказал Капитан. – Раз в два года на Луне в знаменитом баре «Коньячный путь», что расположен в Тихо-Сити, собираются лучшие трепачи земного космофлота и травят байки.

– Тра-вят бай-ки, – медленно повторила вслух Вишня. – Это как?

– Жаргон, – пояснил Механик. – В переводе на нормальный язык означает «рассказывают истории». Они, значит, рассказывают, а компетентное жюри судит. А потом определяет победителя. Учитывая мнение слушателей. Слушатели же – чуть ли не весь космофлот, потому что рассказы эти транслируются на все корабли, которые в этот момент находятся в пределах досягаемости дальней связи. Там куча всяких правил, главное из которых – не повторяться и не повторять других. То есть, если кто-то уже рассказал эту историю, ты ее рассказывать не имеешь права.

– И вы, Доктор, были чемпионом? – с уважительным восхищением осведомилась Вишня. – Это же, наверное, очень трудно!

– Мне просто повезло, – чуть поклонился Доктор.

– Не скромничайте, не скромничайте, – погрозила ему пальцем Вишня, на которую «Милый Джон» уже явно оказал свое благотворное воздействие (лируллийский организм усваивал алкоголь быстрее, чем человеческий), – я все-таки пристально изучала вашу историю и знаю, что вы, люди, очень любите устраивать всяческие соревнования и относитесь к ним со всей серьезностью… Так что там было дальше с этим вашим Человеком-Т?

– С ним – ничего, – сказал Доктор. – Он как был легендой, к сожалению, так и остался.

– Я, между прочим, – сказал Оружейник, – лично знал одного бармена, который тоже лично знал одного космотуриста, спасенного Человеком-Т.

– Ну да, – усмехнулся Механик. – Разумеется, бармена. Кого же еще? Они всегда все знают!

– Ты хочешь сказать, что я вру? – обиделся Оружейник.

– Упаси боже! Просто я знаю, что на любую историю любого бармена в обитаемой вселенной необходимо давать некоторую поправку. Назовем ее поправкой на память и воображение.

– Нет, нет, прошу вас! – воскликнула Вишня. – Мне очень понравилась эта легенда, не надо разрушать очарования! А то вы сейчас все рационально объясните, и она исчезнет.

– Вот уж не думал, – улыбнулся Доктор, – что лируллийцы столь мечтательны и романтичны. Я почему-то полагал, что эти качества больше свойственны нам, людям.

– Во-первых, – совершенно человеческим жестом загнула к ладони мизинец Вишня, – я лируллийка. По-вашему, женщина. Да и по-нашему – тоже. А разумное существо женского пола любой расы менее, скажем так, рационально, чем существо пола мужского. И более интуитивно. Ну, а во-вторых, не забывайте, что я в человеческом теле и среди вас, людей, провела уже достаточно много времени, чтобы успеть перенять хотя бы частично ваш образ мыслей и чувств.

Так они и провели этот вечер, беседуя, смеясь и подшучивая друг над другом. Им даже удалось на короткое время забыть о том, что завтра их ждет еще один безнадежный день в череде дней прошедших и будущих.

Глава 4

Механик проснулся среди ночи. В каюте, как и положено «ночью», было темно, только помаргивали желтым и зеленым огоньки индикаторов на ПКП (персональный коммуникационный пульт) да сквозь неплотно прикрытую дверь просачивался из общего коридора приглушенный на время сна свет.

Проснулся Механик с тревожно-странным ощущением того, что его разбудило какое-то внешнее воздействие.

Звук?

Да, кажется, это был звук. Посторонний звук.

Механик знал наизусть все звуки, которые могут возникнуть ночью на корабле. Да и днем тоже. За годы и годы, проведенные в космосе на борту «Пахаря», он научился не только легко идентифицировать любой шум на корабле, но и определять на слух многие неисправности. Корабль в этом смысле напоминает живое существо, у которого при болезни учащается сердцебиение и дыхание становится тяжелым и хриплым. И еще Механик совершенно точно знал, что посторонний звук, звук, природу которого он точно и сразу не может определить, может означать только одно: опасность.

Собственно, этому Механика еще в детстве научил его прадед, человек лесной, таежный, не переносящий на дух города и большинства достижений цивилизации. Такие люди, наверное, будут всегда. Они не хотят быть «как все», живут своей, только им понятной жизнью и чувствуют себя прекрасно, тем более что свой образ жизни никому не навязывают. В детстве родители Механика часто оставляли сына на лето в глухом таежном углу, где тот под руководством прадеда учился бесшумно ходить по лесу, ловить рыбу с помощью подручных средств, разжигать костер в самую дождливую погоду. И различать таежные звуки прадед учил правнука тоже. Вот бурундук прошуршал в свою норку, вот крикнула тревожно лесная птица, а вот и ветка сухая неосторожно хрустнула под лапой медведя. «Знакомый звук не страшен, – учил прадед, – потому что ты знаешь, что он означает и всегда успеешь приготовиться, даже если впереди тигр или медведь. Страшен звук незнакомый. Его бойся и будь вдвойне осторожен!»

За долгую жизнь Механик неоднократно имел повод убедиться, что прадед был прав. Космос, разумеется, не тайга, но если посмотреть шире, философски, так сказать, посмотреть, то… В общем, что касается знакомых и незнакомых звуков, ничем тайга от космоса не отличается.

Итак, был звук. Словно что-то сначала прошелестело, а потом едва слышно щелкнуло….

Механик сел на койке и прислушался. Нет, все тихо. Или он уже слышал когда-то нечто подобное? Когда-то очень давно…. Он проснулся окончательно и постарался вспомнить. Зажечь, может, свет? Нет, в темноте память работает лучше. Тонкий, на грани свиста, шелест и затем щелчок. Шелест – щелчок…

И тут он вспомнил.

Именно с таким звуком открывалось и закрывалось спектролайтовое забрало в шлеме давным-давно устаревшего скафандра типа «Скаймен», устройство которого он изучал на первом курсе Высшего инженерно-космического училища бог знает сколько лет назад.

«Что же получается, – размышлял Механик, влезая в комбинезон и ботинки, – мы тут спим, «Пахарь» в гиперпространстве, а по кораблю кто-то шляется в скафандре «Скаймен», который сейчас можно найти разве что в Музее космонавтики? Или я ошибся, и это был какой-то другой звук? Ч-черт, может, просто нервы шалят, а я тут начну сейчас изображать из себя свихнувшегося Шерлока Холмса. Доктора разбудить…. А при чем здесь Доктор? Звук-то я слышал или нет? Хм-м, вроде слышал. А может, он мне только приснился. В любом случае посмотреть самому и все проверить никогда не помешает. Даже если таким образом я напрямую потакаю собственному безумию. Именно безумию, потому что я совершенно точно знаю, что на борту нетскафандров типа «Скаймен», а значит, и ходить в них некому. Не говоря уже о том, что хождение в любомскафандре по находящемуся в гиперпространстве кораблю – это полная шизофрения. Если, конечно, реактор не течет. А он не течет. Иначе бы аварийная сирена давно уже… Или?!»

Механика буквально подбросило, и через секунду он уже сидел перед экраном ПКП и набирал запрос корабельному компьютеру. Еще через секунду был получен ответ, из которого следовало, что реакторный отсек в полном порядке. Механик успокоился, подумал и набрал следующий запрос. А получив ответ, запустил обе пятерни в свои жесткие черные волосы и яростно почесал голову. Ответ гласил: «Десять минут назад человек в скафандре «Скаймен» вышел из кают-компании и проследовал к отсеку гипердвигателя».

«Идентификация», – набрал Механик.

«Не идентифицируется», – высветился ответ.

Поднять тревогу? Нет, пожалуй, не стоит пока. Сходить с ума – так одному…

Стараясь двигаться бесшумно, Механик вышел в коридор и аккуратно прикрыл за собой дверь каюты.

Так. Сначала отсек гипердвигателя. Может, он еще там…

Отсек гипердвигателя располагался четырьмя ярусами выше, но Механик, отвергнув лифт, воспользовался трапом – меньше шума.

Овальная массивная дверь, ведущая в отсек гипердвигателя, была приоткрыта, хотя Механик отлично помнил, что закрывал ее, когда был здесь последний раз. Он вообще имел привычку закрывать за собой двери. На самом деле открыть эту (и любую другую) дверь на корабле мог любой член экипажа, включая Умника. Но для гостей, например, или пассажиров данная конкретная дверь была недоступна. Так же, как и дверь, ведущая в реакторный отсек, оружейную и еще некоторые помещения «Пахаря». То есть для того, чтобы посторонний мог попасть в тот же отсек гипердвигателя, его должен был сначала идентифицировать бортовой компьютер и, определив степень допуска, открыть доступ. Или не открыть. В данном случае компьютер не смог идентифицировать человека в скафандре «Скаймен». Однако дверь была открыта.

Шевеля от напряжения кожей на лбу, Механик с минуту смотрел на злосчастную дверь, после чего вспомнил, что изнутри ее можно открыть и без всякого Допуска. Просто рукой вытащить запор и толкнуть вбок.

Бред. Как этот «Скаймен» внутри-то оказался? С Земли там прятался? Так там и спрятаться негде. И вообще, бред полный и окончательный. Если бы на корабле был «заяц», его бы давно обнаружили системы слежения. Не говоря о том, что ему, «зайцу», жрать что-то надо. М-да, как ни крути, а необходимо посмотреть самому.

На секунду пожалев, что не заскочил предварительно в оружейную и не взял парализатор, Механик осторожно, по стеночке, приблизился к двери и заглянул в широкую щель…

Никого. Так он и думал. Что ж, видать, бортовому компьютеру пора сделать ха-арошую профилактику с последующим полным тестированием. Совсем, бедолага, сбрендил от длительного пребывания в гиперпространстве. Наверное, ему это вредно. Мы, люди, терпим, а он уже слегка крышей поехал. Но звук-то он слышал или нет? Ерунда, показалось. Надо было вовремя перекреститься, а не придумывать себе на голову бог знает что. И все-таки….

Почти спокойно Механик толкнул дверь влево, вошел в отсек и замер, приоткрыв рот.

Прямо на уровне глаз переливался густым синим светом индикатор сигма-заряда…

Безуспешно стараясь унять нетерпеливую дрожь в руках, он с третьей попытки открыл крышку сигма-коррелятора и вынул контур из гнезда. Впрочем, этого можно было и не делать. Он и так уже видел, что сигма-коррелятор совершенно цел и готов к работе. Только, что называется, кнопку нажми.

А еще через двадцать минут экипаж «Пахаря» и лируллийка Вишня, поднятые из постелей, собрались в кают-компании. Механик их уже ждал, по своему обыкновению, вытянув длинные ноги чуть ли не на середину помещения и покуривая сигаретку.

– Ну, рассказывай, что случилось, – буркнул Капитан и пригладил торчащие со сна рыжие волосы. – Может, сон плохой приснился?

– Ага, сон. Вот он, сон мой, на столе лежит. Один и второй. А про третий я вам потом отдельно расскажу. На закуску.

Все, как по команде, посмотрели на стол. Там имела место быть толстая большая и черная тетрадь, а рядом с ней – желтоватый лист писчей бумаги, на котором было что-то написано от руки.

Любопытный Оружейник первым подскочил к столу и склонился над листом.

– Это записка! – провозгласил он.

– От кого? – спросил Штурман.

– Читай вслух! – приказал Капитан. Оружейник взял бумагу в руки, кашлянул и начал:

«Уважаемые господин Капитан и команда! Сообщаю, что ваш испорченный сигма-коррелятор успешно заменен мною на целый, и теперь вы можете выйти из гиперпространства, сориентироваться и отправиться домой, на Землю. Я слишком долго пробыл в одиночестве и пока не готов тоже, вслед за вами, туда вернуться. Но, зная о легенде, которая возникла вокруг моей личности, испытываю потребность поделиться с человечеством правдой. Она – в тетради, которую вы видите перед собой. Это мои личные записки, нечто вроде романа-дневника, основанного на происшедших со мной подлинных событиях. Прошу вас его прочесть, а по прибытии на Землю передать в какое-нибудь крупное издательство с целью опубликования. Лучше в ЭКСМО-ПРЕСС, чьи книги я когда-то любил. Удачи!

С уважением, Леонид Житинев (Человек-Т)».

Оружейник перевернул лист обратной стороной, тщательно его осмотрел и бережно положил на стол.

– Все, – доложил он. – Больше там ничего не написано.

– Слушай, Механик, – сказал Штурман. – Я понимаю, что тебе захотелось нас развлечь, посмешить и вообще поддержать морально. Но это не смешно. Особенно среди ночи.

– Вы думаете – это шутка? – спросила Вишня. – Мне почему-то так не кажется.

– Мне тоже, – сказал Доктор.

– Это шутка, Механик? – прямо спросил Капитан.

– Какие там шутки… – Механик приподнялся и затушил окурок в пепельнице. – Во-первых, это не мой почерк. А во-вторых… Можете подняться в отсек гипердвигателя и лично, так сказать, убедиться. Там в гнезде торчит новехонький и целехонький контур. Он же сигма-коррелятор. Так что прямо сейчас можем выскакивать из этой чертовой ямы.

– Так… – поскреб небритый подбородок Капитан. – Пошли в рубку.

– Э! А тетрадь? – воскликнул Оружейник. – Надо же посмотреть, что в тетради и…

– Ты предлагаешь прямо сейчас и немедленно устроить ночь художественного чтения? – холодно осведомился Капитан.

–Э-э…

– Прибери ее пока. К себе в оружейную, что ли… Только напомнить мне потом не забудь.

– Я не забуду, – пообещал Доктор, ободряюще кивнув Оружейнику.

И они все отправились в рубку.

В рубке Капитан и Штурман немедленно уселись на свои места и с ходу начали тестирование систем корабля на предмет немедленного выхода из гиперпространства. Тестирование показало, что корабль готов. Хоть сейчас.

– Ну что, орлы, – повеселевшим голосом спросил Капитан. – Выходим? Или, может, подумаем?

– Не томите душу, Капитан, – проворчал Доктор. – Выходим.

– Хорошо. Ради такого случая и в виде исключения разрешаю экипажу и пассажирам остаться в рубке. Пристегнитесь только.

Когда на обзорном экране мигнула и засияла мириадами звезд родная черно-бархатная тьма, экипаж «Пахаря», подхватив с кресла слегка растерянную, но радостную Вишню, пустился в пляс.

Заглянувший в рубку Умник некоторое время молча взирал на пятерых людей и одну лируллийку, скачущих, обнявшись за плечи, по кругу, после чего развернулся и отправился на камбуз готовить совсем легкий коктейль «Милый Джон» (крепкий с утра – вредно) и праздничный завтрак.

Завтрак был накрыт в кают-компании.

Присутствовали все, кроме Штурмана, которого Капитан безжалостно оставил на вахте. Впрочем, Штурман и сам бы на ней остался без всякого приказа, потому что благополучно выйти из гиперпространства в их ситуации было мало. Надо было теперь еще и определиться в пространстве обычном – уж очень долго они перемещались неведомо куда. Так что Штурман попросил Умника принести ему завтрак в рубку, активировал бортовой компьютер и сказал, чтобы ему не мешали, пока сам не позовет.

– А теперь докладывай, – сказал Механику Капитан, когда пришло время кофе, – как это все случилось.

И Механик рассказал.

О том, как проснулся от незнакомого звука, и обо всем, что последовало далее. Вплоть до того момента, когда он интуитивно решил заглянуть в кают-компанию и обнаружил там на столе тетрадь и записку.

– …и тогда я разбудил вас, – закончил он.

– Как причудливо иногда устроена жизнь, – сказала Вишня. –Только вчера я услышала эту удивительную легенду о Человеке-Т, и вот – пожалуйста. Интересно было бы на него посмотреть, конечно.

– Идиоты! – хлопнул себя по лбу Капитан. – Если бортовой компьютер не идентифицировал человека в скафандре «Скаймен», то это не значит, что он не сохранил запись! Механик, ты что, не догадался посмотреть?

– Да… как-то не до того было, – смутился Механик. – Когда я понял, что мы снова можем летать, сразу же разбудил вас. А потом не до того было.

Тут же, прямо из кают-компании, послали запрос бортовому компьютеру, и уже через пару секунд на экране дисплея пошла запись.

– Вот он! – выдохнул Оружейник, когда камера слежения показала громоздкую, неуклюжую фигуру, выходящую из дверей кают-компании.

– Действительно «Скаймен», – заметил Капитан. – Надо же. Я уж и забыл, как он выглядит. Помню, как-то раз… Ладно, потом.

– Жалко, лица не видно. Он к нам все время спиной, – сказал Доктор.

Тем временем фигура медленно прошествовала по трапу наверх, к отсеку гипердвигателя. У запертой двери человек в скафандре остановился и словно задумался.

Теперь они увидели его лицо в профиль. Крупный, с горбинкой нос, чуть оттопыренная нижняя губа, карий внимательный глаз под нависшей бровью, резкие глубокие морщины на лбу и впалых щеках. Этот человек не выглядел старым, но было сразу видно, что пережил он к своему возрасту достаточно.

– К-хм… – кашлянул Капитан.

И тут случилось нечто непонятное. Человек исчез.

Только что он стоял перед запертой дверью в отсек гипердвигателя, и вот его уже нет.

В полном молчании прошло еще около двух минут, в течение которых Капитан, Механик, Доктор, Оружейник и Вишня терпеливо наблюдали пустой коридор. А потом дверь поползла в сторону и замерла в полуоткрытом положении.

– Все, – сказал Доктор через некоторое время. – Кино закончилось. Главный герой сделал свое дело и ушел, не простившись.

– Не понимаю, – покрутил головой Капитан. – Куда он делся? И как прошел через дверь? Фокус какой-то…

– По-моему, нужно теперь почитать его записи, – сказала Вишня. – Не зря же он их нам, то есть вам, оставил. Наверное, мы все из них узнаем.

– Что, прямо сейчас? – неуверенно спросил Капитан.

– А почему бы и нет? – удивился Доктор. – Штурман все равно еще не скоро определится с нашими координатами. А мы ему потом расскажем. Или сам почитает, если захочет.

– Ну… ладно, – согласился Капитан. – А кто читать будет?

Экипаж в явном затруднении переглянулся.

– А можно мне? – спросила Вишня. – Я умею читать на вашем языке, и мне это очень интересно.

– Желание дамы – закон, – тут же среагировал Доктор.

– Почему бы и нет? – сказал Капитан. – Неси тетрадь, Оружейник!

Вступление

Я долго думал над тем, в каком жанре вести эти записки. В жанре дневника? Не получится. Хотя бы потому, что дневник предполагает точную датировку событий, а я зачастую не помню, когда именно со мной произошло то или иное. Да и вообще, дневник – интимное дело и предназначен скорее для самого себя, а мне хочется, чтобы эти записки нашли своего читателя.

Может быть, в жанре мемуаров?

Тоже не подходит. Мемуары пишутся в основном тогда, когда человек чувствует приближение смерти и знает: все, что он мог совершить основного в жизни, он уже совершил. Я же отчего-то думаю, что еще поживу на этом свете и кое-что успею сделать, кроме того, что сделал уже.

Но если не дневник и не мемуары, то что тогда?

Ответ пришел однажды ночью. Сразу и неожиданно. «А почему бы тебе, Леня, не написать нечто вроде романа? – подумал я. – Пусть это будет художественное произведение. Все равно по прошествии стольких лет ты не сможешь объективно восстановить даты и факты, но на интуитивном, чувственном уровне, пожалуй, вполне на это способен. То есть ты вполне можешь создать художественно правдивое литературное произведение. Или, во всяком случае, такое, которое с интересом воспримет читатель. А уж историки и архивисты пусть разбираются в том, соответствует ли рассказанное мной действительности или нет». Я понял, что это самый лучший выход. Именно роман. Или нечто похожее на него. Возможно, мое решение носит слишком безответственный и самоуверенный характер (дело в том, что я никогда не писал романов), но я его принял и честно постарался выполнить. И теперь предоставляю на суд читателя то, что у меня получилось.

Ваш Леонид Житинев.

Эпизод первый

Я стоял возле окна и смотрел на заходящее солнце. Был август месяц начала двадцать первого века, пятница. То есть впереди меня ожидали два бесконечно скучных выходных дня.

Надо заметить, что за последний год или даже полтора мое отношение к выходным резко изменилось. Если раньше я ждал их с нетерпением щенка, которого вот-вот обожаемый хозяин выведет на прогулку в широкий прекрасный и незнакомый мир, то нынче… Нынче я не ждал от выходных ничего. Ни хорошего, ни плохого. Неизменная тоска у телевизора и каменно молчащий телефон – вот и все мои выходные.

Нет, разумеется, иногда выпадали и веселые субботы с воскресеньями. Например, когда мой единственный друг, бизнесмен и авантюрист (хороший бизнесмен всегда немного авантюрист) Витька Бондарь, оказывался вдруг свободен и вспоминал о моем существовании. Тогда он заезжал за мной, и мы отправлялись развлекаться.

Впрочем, и развлечения эти последнее время стали какими-то однообразными. Ну, баня. Ну, водка. Ну, девочки. Можно в обратной последовательности. Еще шашлыки на природе с той же водкой и девочками. Правда, однажды мы с ним слетали на два дня в Крым, в Коктебель, и это было действительно здорово. И еще один раз прыгали с парашютом (я так до сих пор и не разобрался в тех чувствах, которые тогда испытал).

Но Витька – человек занятой, и свободные дни бывают у него редко. А самостоятельно развлекаться я разучился. Да что там – развлекаться, просто жить – и то… И ведь понимаю, что утратил вкус к жизни, что в тридцать лет это недопустимо, что нужно срочно принимать меры… Все понимаю. Но сделать ничего не могу. Пока. Одна надежда, что именно пока….

Итак, я стоял у окна в снимаемой мною квартире на одиннадцатом этаже и смотрел на закат.

Я люблю московское небо.

Есть в нем какая-то особая глубина и ширь, чистота и пронзительность. Иногда мне кажется, что московское небо создавал скульптор, а не живописец, если вам понятно, о чем я говорю. Солнце уже скрылось где-то за Серебряным бором, и я уже почуял приближение очередного пустого вечера в пустой квартире, который мне суждено провести за пустой голливудской поделкой или не менее пустой книгой современного русскоязычного автора, когда в мою голову пришла банальная, но неожиданная мысль.

«А не выпить ли мне пива?» – подумал я.

И не одному, а среди людей. Пусть даже и незнакомых.

Мысль эта меня сначала радостно удивила, а потом подтолкнула к простейшим действиям. А именно: я обулся, сунул в карман деньги, ключи и покинул квартиру.

Как раз недалеко от моего дома совсем недавно открылось кафе со стандартным набором услуг: свежее пиво (а где оно сейчас несвежее?), водка-коньяк-вино, немудреная еда, кофе, чай, прочие напитки. Цены вполне по карману таким, как я, людям, зарабатывающим на сносную жизнь, но не смеющим претендовать на большее.

Народа в кафе оказалось довольно много, и народа разного. Вон четверо работяг в углу пьют свою водку с пивом и дымят дешевыми сигаретами. Вон несколько гостей с Кавказа сдвинули два столика и наслаждаются московским августовским вечером в обществе трех прелестных, но несколько потасканных дам. Явно небогатая семейная пара у окна сидит с кофе и пирожными. Троица школьников за пепси-колой. А вон и не опустившиеся еще до самого дна местные бездельники-алкоголики цедят пиво и косятся по сторонам в надежде встретить щедрого кореша-знакомого с деньгами и раскрутить его на кружку-другую, а то и на бутылку чего покрепче.

Свободные места, однако, были. И даже свободные столики. Я выбрал столик в углу, заказал официантке две бутылки пива «Золотая бочка» (светлое), фисташки и, откинувшись на спинку стула, закурил.

Когда-то я любил подобные места. Мне нравилась их непринужденная грубоватая атмосфера; звуки разудалой попсы из пузатого двухкассетника (made in China), от которой при желании можно легко отключиться в любой момент; запахи пролитого пива и водки, дешевых духов, табачного дыма и верхней одежды, которую здесь не сдавали в гардероб за неимением последнего, а в лучшем случае швыряли на свободный стул. Уют подобных заведений был хрупок и недолговечен, его легко могла разрушить какая-нибудь пьяная и наглая компания, но он, этот уют, несмотря ни на что, был, согревал руки и сердце поверхностным и во многом фальшивым, но все же теплом, окутывал незримым и тонким коконом, защищал и прикрывал, как умел, от холодного и равнодушного города и мира. Конечно, только до определенного момента. До момента, пока не кончились деньги или настроение.

Да, когда-то… Когда-то я любил не только это, а много чего еще.

Принесли пиво и фисташки. Стараясь не утратить в душе жалкую тень былых желаний, я выпил сразу пол-бокала, заел вкусными орешками южных стран и почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы продолжить.

К стенам и окнам кафе тем временем вплотную подступил вечер, а вместе с ним и неожиданный ветер, зашумевший в кронах лип и каштанов на близкой аллее.

– Будет гроза, – сказали рядом тихим голосом. Я поднял глаза от бокала.

Мужчина лет, наверное, около пятидесяти. По всему видать пьющий, но одежда новая, чистая и опрятная. Небрит. В одной руке – две бутылки той же «Золотой бочки», в другой – чистый бокал. Не стал ждать официантку – взял сам у стойки. Вот и собеседник.

– Разрешите?

– Пожалуйста, – разрешил я. – Не занято.

Он уселся напротив и, как мне показалось, с преувеличенной аккуратностью налил себе полный бокал пива. Выпил (его рука при этом чуть заметно дрожала), налил еще, достал из кармана пачку «LM» и закурил. Было отчетливо заметно, что человеку уже гораздо лучше.

– Да, – сказал он окрепшим голосом. – Гроза… Скоро уже.

Я пожал плечами:

– Гроза так гроза. Мы внутри, не намокнем. А если б и снаружи – тоже ерунда. Лето пока. Тепло.

– Э, дело не в этом! – он явно обрадовался тому, что я поддержал разговор. – Намокнуть не страшно. Но все эти молнии с громом… Если честно, то я просто грозы боюсь.

– Боитесь? – переспросил я удивленно.

– Именно. Странно, правда? Взрослый, казалось бы, человек. Образованный. И вдруг – боится грозы!

Он засмеялся отрывистым смехом, больше похожим на кашель.

– Наверное, в детстве какая-нибудь гроза сильно вас напугала? – предположил я, чтобы не молчать.

– Нет, – он покачал головой и отпил из бокала. – Хотя я действительно боюсь грозы с детства. А боюсь потому, что не понимаю.

Я засмеялся. Это было неожиданно и забавно. Сидит человек, пьет пиво и утверждает, что боится грозы потому, что она ему непонятна! По-моему, смешно.

– А вы разве не страшитесь непонятного? – спросил он, дождавшись, когда мой смех угас. – Я думаю, что только непонятное бывает по-настоящему страшным. Явление, которое человек понимает, испугать не может, поскольку нам известно, откуда оно возникает и как от него защититься.

– Может быть, – сказал я. – Только при чем здесь гроза? Атмосферное электричество, достигшее известного напряжения. А для защиты от молний вполне достаточно громоотвода.

– Громоотвода… – пробормотал он. – Эх… Простите, вас как зовут?

– Леонид, – представился я, помедлив.

– А по батюшке?

– Владимирович.

– А меня – Вадим Алексеевич. Так вот, Леонид… Леонид Владимирович. Поверьте бывшему физику. В природе грозы еще очень много непонятного и загадочного. Атмосферное электричество, говорите вы так легко, словно это бутерброд с колбасой! А что такое просто электричество, не говоря уже об атмосферном? Что такое электрический ток, например?

– Поток заряженных электронов, – улыбнулся я. Он возмущенно фыркнул и прильнул к стакану, сразу уменьшив его содержание больше чем наполовину.

– Ладно, – вздохнул он, поставив стакан на стол, и с явным сожалением посмотрел на оставшуюся бутылку с пивом.

«Э, братец, – подумал я, – так ведь и спиться недолго…»

– Черт с ним, с электрическим током, – продолжил мой собеседник. – Мы хотя бы сумели заставить его работать себе на благо. Но что вы скажете насчет шаровой молнии? Вот где загадка! Даже не загадка – тайна.

– Ни разу не встречал шаровую молнию, – признался я. – Мало того, даже не встречал человека, который бы с ней сталкивался.

– Теперь встретили, – сказал он. – Я видел шаровую молнию. Дважды. И считаю, что современной науке она не по зубам.

– Мало ли, что не по зубам современной науке, – пожал я плечами. – Стоит ли так волноваться?

Окна кафе полыхнули белым светом, и тут же, без малейшей паузы, в наш разговор ворвался гром.

– Вот она, гроза, – прошептал Вадим Алексеевич, косясь на окно. – Совсем близко… Вот вы говорите, стоит ли волноваться… Как же не волноваться, если тайна? Или вас тайны не волнуют?

– Когда-то волновали, – сказал я. – Теперь – не знаю. Скорее нет, чем да.

– Разочарование в жизни, – кивнул он медленно. – Да, я понимаю, теперь это модно. Впрочем, это всегда было модно. Но я хотел рассказать вам о шаровой молнии. Об одной моей встрече с ней. Встреч этих, как я уже говорил, было две, но та, первая… она до сих пор не дает мне покоя, потому что я не могу объяснить того, что произошло.

За стенами снова сверкнуло и прогремело. Хлынул ливень.

«Э-э, – подумал я, – придется здесь переждать. Да и куда мне торопиться? Дома просто… Завтра суббота…»

– Может, чего покрепче заказать, Вадим Алексеевич? – спросил я неожиданно для самого себя.

– Ну… честно говоря, денег у меня… – пробормотал он.

– У меня есть.

– Разве что маленькую…

Я заказал маленькую «Праздничной», еще два пива и все те же фисташки. Заказ принесли быстро. Мы выпили за знакомство, и я приготовился терпеливо слушать. В конце концов, надо же как-то было пересидеть грозу?

– Это случилось лет, наверное, тридцать пять назад, – начал Вадим Алексеевич, закуривая. – Я тогда был мальчишкой, и мой дед по отцу взял меня с собой на рыбалку. С ночевкой. У деда была машина – «Москвич-403», знаете? И палатка была. Надо сказать, что дед у меня был человеком суровым и замкнутым, баловал меня редко, и эту поездку на рыбалку я воспринял как настоящий праздник. Но дело не в этом. Мы приехали на место вечером, дед установил палатку, а я соорудил костер. Потом ловили рыбу и кое-что поймали. Мало поймали, поэтому спать легли пораньше, чтобы встать на утренней зорьке и снова попытать счастья. А ночью началась гроза. Вот как сегодня. Я проснулся от жуткого грохота. Дед храпел рядом, как ни в чем не бывало. Что ему гроза – он всю войну артиллеристом прошел… В общем, сижу я и трясусь от страха. Молнии сверкают так, что в палатке светло становится. Кажется, что совсем рядом в землю бьют и вот-вот ударят прямо в меня. Гром небо раскалывает. Дождь сплошным потоком. Светопреставление, в общем. Сижу я, боюсь, а деда разбудить тоже боюсь. Еще неизвестно, что страшнее – дед или гроза. Мне-то лет, наверное, двенадцать или тринадцать тогда было, то есть большой мальчик уже. Что бы я ему сказал? Что мне страшно? Он бы мне дал «страшно»… – Вадим Алексеевич снова покосился на окна, за которыми продолжало сверкать, грохотать и лить, протянул руку к бутылке и решительно налил себе и мне. Мы выпили.