Текст книги "Стихотворения"

Автор книги: Алексей Лебедев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Когда, взмахнув опененною гривой,

Вода, бурля, рванулась сквозь кингстоны.

Мы наверху стояли строем тесным,

Гордясь работой, победившей сроки,

А ветер брал слова победной песни

И мчал над пеной к берегам далеким.

ПЕРВЫЙ ВЫХОД

Уже зарей окрашен клотик,

Залив сугробами одет,

И в час, объявленный на флоте,

Влетает в кубрики рассвет.

И ветер с мачты бьет с разбега,

Холодный, синий, как волна,

И смыты с лиц блестящим снегом

Остатки утреннего сна.

Зима на палубе проходит,

Смывает льдины у бортов,

Но дудки пели о походе

В далекий голубой Рамбов.

Гармоника вскипает маршем,

Десант выходит с корабля.

26

Да здравствует подруга наша,

Большая снежная земля!

Свистят просмоленные лыжи,

Прокладывая путь в снегу,

И все отчетливей, все ближе

Маяк на дальнем берегу.

А впереди холмы и сосны,

Увиденный в бинокли край,

И день, сверкающий, как россыпь

Холодных зерен серебра.

ЧАЙНИК

Братва наклоняет лица

К эмалированным кружкам,

Едва наклонясь спесиво,

Ты острый льешь кипяток.

Так близко лежит граница,

А в марте метели кружат

Над вздыбленным льдом залива,

И я на посту продрог.

Братишка наш, общий чайник,

Ты видишь, прошу я дружбы,

Прижмись же горячей медью

К холодным рукам моим:

Озябли они не случайно,

Я крепко держал оружье,

Теперь же теплом я беден,

Так ты поделись своим.

И вот, наклоняясь круче,

Ты мне струишь без отказа

Душистое, коричневое

И крепкое чая тепло.

Ну вот мне и стало лучше,

Ночь смотрит прищуренным глазом,

27

Сон вяжет ресницы нитями,

И время мое истекло.

Прощай! Не тускней, братишка!

Сияй, не жалея, глаз,

И дружбу свою с излишком

Дари нам в вечерний час!

Быть может, мы не вернемся,

Бывает всё на границе;

Но ты одинок не станешь:

Другие ребята придут -

Из Сызрани и из Омска,

Поднявшие знамя балтийцев,

И снова разделит чайник

Досуг вечерних минут.

КИСЕТ

Снег падал медленно и таял,

С приливом близился рассвет,

И ты заплакала, прощаясь,

И подарила мне кисет.

Он вышит был шелками ярко

Рукою теплою твоей,

На нем горели флаги жарко,

Синели лапы якорей.

Заря далекая блистала

Над сумрачной эмалью бухт...

Ты плакала, и ты желала,

Чтоб был табак мой сух.

Чтоб ветер чуждых побережий

Не преграждал пути,

Чтоб я не знал любви норвежек

И не умел грустить.

Пел ветер, шедший с океана,

Что плакать зря.

28

Я уходил под звоны склянок

На вест в моря.

ПАРУС

О мир, омытый ветром свежим,

Летящая на нас волна!

Изгибы чуждых побережий

Нам открывала глубина.

От мели румпеля до флага

Проверен шлюпочный наряд,

А груз – упорство и отвага

В штормах испытанных ребят.

«Рангоут ставь!» Бурун вскипает,

Отходит берега коса,

Напором баллов отмечает

Могучий ветер паруса.

Мелькают маяки, и мили

Легли за нашею кормой,

Я вижу фабрики текстильной

На кромке паруса клеймо.

И в памяти за далью этой

Иные вижу я края:

Уже на фабрику с рассветом

Приходит девушка моя.

В цеху цветут огни косынок,

Немолчен разговор станков,

И труд рождает парусину,

Подругу бурь и моряков.

И я сквозь шкотов звон осиный

Кричу (пусть ветер донесет):

«Горжусь твоею парусиной,

Несущей шлюпку в переход!»

* * *

29

Вот вечер крадется бочком, бочком,

Мигнул маяк зрачком своим сторожко,

Горит закат надраенным бачком,

Склонился кок над свеклой и картошкой.

В такую пору дудкам звонко петь,

Сзывая тех, кто вахтою не занят,

И увольнений блещущая медь

Летит в ладонь и прячется в кармане.

А вечер тих, и голоса ветров

С гуденьем волн в вечерний час не спорят;

Качнулся трап... привет тебе, Рамбов,

Привет тебе, земля – подруга моря!

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Перроны Ленинграда,

Асфальта блеск и гладь, -

И до морской прохлады

Уже рукой подать.

Там, где граниты моет

Нева литой волной, -

Училище морское

Возникнет пред тобой.

Заполнит нынче кубрик

Курсантская семья, -

Со всех концов республик

Являются друзья.

Мы рады нашей встрече,

И крепко рук кольцо,

И шире стали плечи,

И веселей лицо.

Опять наденем, робу,

Поднимем якоря,

Опять пойдет «Учеба»

В широкие моря.

30

* * *

Сухое и синее утро марта,

Услышан далекий зов, -

И розы ветров расцветают на картах

Под брызгами пенных валов.

И ноздри впивают

Чуть слышимый запах

Зовущего ветра

И новой весны,

И якорь

С зеленою глиной на лапах

Уже подымается из глубины.

В восточную четверть отсчитаны румбы,

Звенит такелаж, как над лугом оса.

Из гавани воды уходят на убыль,

С рассветом и я подыму паруса.

Путь изменили времени мели,

Новые глуби отыщет лот,

Песни о людях, идущих к цели,

Ветер в снастях поет.

Пусть вымпел трепещет,

От холода блеклый, -

Услышан далекий зов.

Приду, побеждая бурунов клекот

И горькую пену штормов.

* * *

Холодный дым декабрьским вечером

Плывет к озябнувшей звезде,

Лучами маяков отмечены

Дороги на морской воде.

Волна залива злая, хлесткая

31

Заплескивает на ветру,

Взлетают ленточки матросские,

Снежинки падают на грудь.

Четыре раза склянки дрогнули,

Волна сильней, и ветер злей;

Мне кажется, что волны стронули

Гранитный остров с якорей.

И он плывет, качая медленно

Борта тяжелых берегов,

Вращая мерно и уверенно

Литые лопасти винтов.

И, поднимая флаг, изрубленный

Ножами злобных непогод,

За мир полей и бухт республики

Кронштадт идет в ночной поход.

НА УРОКЕ

Вы путаете, товарищ,

В вопросе о жвака-галсе,

Хотя, казалось бы, ясно,

Зачем при нем глаголь-гак.

Напрасно в памяти шарите, -

Когда человек растерялся,

Тогда морская опасность

Может выглядеть так:

Мы ставим загражденья

К югу от Лавенсари,

Букетами по три скоро

Мины всплывали со дна;

Мы в ночь уходили тенью,

Когда же тротил ударит

Под бортом чужих линкоров,

Работа наша видна.

О августа воздух! Сух ты,

32

Полднем нагреты шхеры,

На клюзе двенадцать сажен,

Но держим на марке пар;

То мы отдыхаем в бухте,

Под берегом этим серым,

То каждый от пота влажен,

Всех донимает жар.

Вдруг гром – и гранит, как перья,

Разбросан огня фонтаном,

Дым, расцветший багрово

И скрывший берег от глаз, -

Тяжелая артиллерия

Крейсера «Фон дер Танна»

С восьмидесяти кабельтовых

Уверенно бьет по нас.

Нам тут выходило круто,

И выход один остался,

Имели одну минуту

Для цепи и жвака-галса.

Мы отдали гак, и звенья

Упали на дно залива,

Яростные турбины

Сразу дали на вал.

Мы серой рванулись тенью

Сквозь дымную пену взрывов,

Чтоб снова рассеивать мины,

И день нам опять сиял.

Так вот, товарищ, конечно,

Теперь вы запомните ясно,

Что очень наглядная штука

Знать цепи и жвака-галс.

И если в бою отмечена

Указанная опасность,

То флотского дела наука

Не раз еще выручит вас.

33

ПЕСНЯ

Она шагает с нами в ногу

И входит в сумрак рубки тесной,

Не остается за порогом

Суровая морская песня,

В пробитом пулями бушлате

В бои водившая войска

От молов сумрачных Кронштадта

До каракумского песка.

За нею шли сквозь зной и стужу

На рубежи родной земли,

Ее любили, как оружье,

И, как оружье, берегли.

Она, как сердце, может биться,

И флагом песня может быть,

Рожденная в строях балтийцев,

Назначенная для борьбы.

И нам сквозь окна в Арсенале

Сверкнула моря синева,

Мы, как патроны, получали

Простые, смелые слова.

В них яростный балтийский ветер,

И зарево Октябрьских дней,

И лучшее, что есть на свете, -

Любовь к республике своей.

Так взвейся, песня, шквалом резким,

Как громыхающий прибой,

Над отшлифованной до блеска

Кронштадтской звонкой мостовой!

ВАНЯ КРУЗЕНШТЕРН

Они встречались в час заката

34

На перекрестке двух дорог,

И побеждала ночь бушлата

Зарю ее румяных щек.

И ветер был нетерпеливым

Над голубой равниной вод,

И кто хоть раз бывал счастливым,

Тот двух встречавшихся поймет.

В заката золотом тумане,

Смотря на невскую струю,

Она сказала: «Милый Ваня,

Скажи фамилию твою».

На миг утратив блеск и лихость

И ощутив сомнений терн,

Курсант ответствовал ей тихо,

Но все же внятно: «Крузенштерн».

Поэта явно гложет зависть:

Пиши о них, любви внимай,

Над ними яблонь старых завязь,

И оба молоды, как май.

Но изменение в природе

Идет, горит сентябрь листвой,

И эта девушка приходит

В гнездо морское над Невой.

И просит разыскать ей Ваню,

Который ей необходим,

Но писем нет, и нет свиданий,

И, словом, что такое с ним?

Рассказу этому поверив,

Дежурный открывает рот

И, поглядев в окно на берег,

К себе рассыльного зовет:

«Скажите курс гражданке верный

И ей сопутствуйте в пути,

Чтобы курсанта Крузенштерна

В пределах города найти».

35

Идут. Ах, путь весьма недлинен,

Там, где вздымает корабли

Невы волненье темно-синей,

Дневальный говорит: «Пришли!»

Стоит пред скорбною девицей

Видавший сотни непогод,

Высокий и бронзоволицый

Великий русский мореход.

И говорит с улыбкой Клава:

«Столетие прошло, как дым,

Но прежде странствия и славы

Вы, штурман, были молодым,

Бывали с теми и другими

И действовали напрямик,

Свое не забывая имя,

Как ваш забывчивый двойник».

ФЛАГ СОЮЗА

19-й ГОД

Тишина стоит на взморье,

Ближе медь луны и чище.

«Ты скажи, какое горе

На тебя легло, дружище?

Отчего морская пена

Позабыв о всем на свете,

Только рваную тельняшку

Шевелит тихонько ветер.

Где служившая бессменно

Мускулов тугая сила,

Отчего морская пена

В волосах твоих застыла?»

Непробудно спит товарищ

36

На песке, от волн упругом,

Пламя яростных пожарищ

Разгорается над Югом.

Тускло светятся подковки

На ботинках, запыленных;

Я беру бойца винтовку,

Я беру его патроны.

Нам еще ходить в походы

По тропам войны суровой,

Поднимают песню взводы,

Моряки десантов новых.

Песня прорезает воздух

И взлетает от пологих

Берегов к холодным звездам,

Указующим дороги.

ПЕСНЯ О ДЕСАНТЕ

Был приказ немногословный, четкий -

Подойти и там, где мрак черней,

Выгрузить людей и пулеметы,

Легкие орудья и коней,

Чтобы роты ринулись обвалом

На тылы и станции врагов,

Чтобы в дымном небе засверкали

Молнии отточенных клинков.

Липла к телу взмокнувшая роба,

Бескозырку унесло к чертям,

Мы орудия тяжелый хобот

Бережно спускали по талям.

Кубрика переступивши комингс,

Ослепляемые темнотой,

Водным оглушаемые громом,

Шли бойцы по палубе крутой.

Но, вися на выбленках шторм-трапа

37

Над такой невиданной волной,

Ни черта не трусили ребята

Боевой дивизии шестой.

Разве нас буруны удержали?

Выгребал вельбот среди камней,

Раздавалось радостное ржанье

Выгруженных на берег коней.

Мы гребли сквозь этот ветер строгий

Не светил на берегу огонь;

И легла надежною подмогой

На весло армейская ладонь.

Мы не ждали бурного рассвета,

И тебя я, друг, не увидал,

Не узнал, кто, дружбою согретый,

На весло со мною налегал.

Но когда, над гаванями взреяв,

Луч коснулся берега черты,

Мы узнали, что над батареей

Флаг победы нашей поднял ты.

РАЗГОВОР НА БАКЕ

Удар волны тяжел и кос,

Волны похолодевшей, синей,

Форштевень свой над ней занес

Вперед стремящийся эсминец.

Ветрами вымытый простор

Пропах морскою солью горькой;

На баке отдых, разговор,

Курчавится дымок махорки.

«Ты видишь, парень, тот утес,

Что с нами лег сейчас на траверз,

Лежит и спит под ним матрос,

С которым были мы на «Славе».

Ты политграмоту учил,

38

Читал про сизый дым сражений,

Как шли на Питер палачи,

Которых вел палач Юденич.

Бушлаты жестче, чем кора,

На них соленый ветер падал,

Мы покидали наш корабль,

Бойцы десантного отряда.

Ломали пули весла нам,

Выл ветер над волною свежей,

Но нам доверила страна

Хранить морское побережье.

Вон там, где буйствует прибой,

Один удерживая роту,

Поникнул русой головой

Товарищ мой за пулеметом.

Мы не умели отступать

И гнали прочь врага с Отчизны,

И здесь земли любая пядь

Отмечена матросской жизнью.

Товарищ, помни и смотри

Туда, где смелый спит под глыбой,

И никому не говори,

Что боцмана слеза прошибла».

МЫ ИЗ КРОНШТАДТА

Так вот эта хмурая осень,

Уже отдающая верпы

В Кронштадта гранитную гавань,

Где грозно спят корабли.

Отмечены склянками восемь,

Скуп хлеб, раздéленный шкертом.

Эскадрам чужим не плавать

У берега нашей земли!

Ну да, мы мальчишками были,

39

Когда подходил Юденич,

Британских эсминцев пушки

Грозили тебе, Кронштадт;

Но наши отцы служили,

Вели корабли на сближенье,

И запах штормов ревущих

Отцовский впитал бушлат.

Товарищ, ты видишь эту

Сухую полынь и скалы,

Гремящую воду ниже

И связанных моряков,

Ты слышишь взнесенную ветром

Последнюю речь комиссара

И раздающийся ближе

Отчетливый лязг штыков.

Республика! Мы окрепли,

Пришли на твои границы

Счастливые, гордые честью

Быть посланными на флот.

Пускай нас штормами треплет,

Но в море идут эсминцы,

И вахты стоят на месте,

Когда засвистят в поход.

40

СТАРЫЕ КОРАБЛИ

ПАМЯТНИК

Над темным гранитом андреевский флаг,

Заржавленный, тяжкий, чугунный,

И буквы на меди: «Такого числа...

Погибли в далеких бурунах...»

И крупная вязь родовитых имен,

Отмеченных рангом, чеканна:

«Мусатов, Черкасский, барон Деливрон,

Отец-командир Селиванов».

А дальше... товарищ, яснее смотри,

Как смотрим мы в моря пучины,

На цифру чуть стертую: «...семьдесят три

Служителя нижнего чина».

О них не написано больше нигде,

Их имя «ты, господи, веси».

Они погибали в огне и воде

За благо владельцев поместий.

Пусть примут баронов к себе небеса,

Туда им дорога прямая,

Но память о тех, кто крепил паруса,

Доныне горит, не сгорая.

За тех, кто тогда бунтовал на судах,

Кого волочили под килем,

За тех, что срывали андреевский флаг

И в море драконов топили,

Мы мичманки сняли. Балтийской зари

Бледнеет румянец кирпичный,

И цифры неясные «семьдесят три»

На клиппере русском «Опричник».

41

НА РЕЙДЕ МУЗЕЯ

Музей – как порт, где вымпел алый

На мачтах старых кораблей.

Летят «Потемкина» причалы

На берег памяти моей.

В витрину вкованный глазами,

Шагаю сердцем в Пятый год.

Кильватером выходит в память

Восставший Черноморский флот.

Всплывают солнечные косы

Одесских близких берегов,

Уже сплеча за борт матросы

Отправили офицерóв.

Бьет море в каменные молы,

Тяжел орудий медный гром,

И занесен удар тяжелый

Над восстающим кораблем.

Над морем стынущим бледнеет

Скупая мартовская рань.

Я вижу вымпелы, и реи,

И плоский остров Березань.

Рассвет струится кровью в воду,

Столбы на уровне плечей;

Матросы гибнут за свободу

От злобной пули палачей.

Бойцы замучены в застенках,

Но память славная велит

Бороться так, как Матюшенко,

И умирать, как умер Шмидт.

АРХАИКА

(Путешествие в Киммерию)

42

К туманным полям Киммерии далекой,

Где царство Эреба и мрак ледяной,

Направил корабль Одиссей светлоокий,

Покинув пределы Итаки родной.

С утра набегают и катятся волны

На низкий песчаный, неведомый брег,

Но вдаль Одиссей, ожидания полный,

Стремит свой корабль через бури и снег.

И древнее море стонало под килем,

На скалах играли и пели сирены,

И черные волны бросались и били

В борта корабля ослепительной пеной.

И солнце спускалось в багровом закате.

Вечерние тени в заливы легли.

И бросили камень на крепком канате

У плоского брега унылой земли.

Разложен костер, и горит, и дымится,

И тени толпятся убийства и зла,

И Улисс в туманной стране киммерийцев

Косматого черного режет козла.

43

НА МОЛАХ

* * *

Балтийский март идет на убыль,

Высок у гавани прибой,

Трепещут вымпелы яхт-клуба

Расцветки сине-золотой.

И вот весна, и над заливом,

Широким, чистым, как стекло,

Метнулось ввысь нетерпеливо

Тугое паруса крыло.

И зыбкий мир просторов синих

И дней, наполненных борьбой,

Вот в этой крепкой парусине,

Омытой солнцем и водой.

* * *

Волна взлетит от камня пылью,

На молах высохнет роса,

И вновь широкие, как крылья,

Взмахнут над морем паруса.

Взмахнут в полете ястребином

И унесут меня с собой, -

За кливера упругим клином

Уже вздымается прибой.

Еще плывут в заливе льдины,

Но шлюпку мчит через прибой

В зелено-синие равнины

Норд-ост порывистый и злой.

* * *

44

Возник он в дымчатом просторе

За стеклами вагонных рам,

Тот город, вставший возле моря,

Открытый солнцу и ветрам.

За камнем близких плоскогорий

Уже волны услышан звон,

Вдали корабль в вечернем море

Форштевнем рубит горизонт.

СЕВАСТОПОЛЬ

Солнцем выжженные горы,

Устремленный в небо тополь...

Покидаю светлый город,

Флотский город – Севастополь.

Цепь уже гремит по клюзу,

За кормой вскипает пена.

Побережия Союза

Отступают постепенно.

Всем клянусь: морской отвагой,

Славным именем курсанта -

Корабли чужого флага

Здесь не высадят десанта!

Ударяет в снасти ветер,

За морем – чужие страны.

Маяки родные светят

Нам с утесов Инкермана.

НОВОРОССИЙСК

Сквозь прибоев южных ленты

Достигает вод балтийских

Тень большого монумента

Кораблям в Новороссийске.

Виден памятник за мили

Моряков большому роду,

45

Здесь команды флот топили,

Чтоб спасти стране свободу.

Здесь вода врывалась с гулом

В трижды прорванные трюмы;

Горе сковывало скулы,

Ярость накаляла думы.

Дул суровый ветер с норда,

Но, не зря открыв кингстоны,

Корабли тонули гордо

В толще этих вод зеленых.

Мачты сумрачною тенью

Падали в седую пену,

Трепетал сигнал на стеньге:

«Смерть предпочитаю плену».

И над славною могилой,

Над волной большой и грузной,

Восстает морская сила,

Возрожденная Союзом.

Вечерами краснофлотцы

Отдыхать идут к прибою

И глядят, как влага рвется

В небо темно-голубое.

Паруса вдали и яхты,

И безмерна ширь просторов,

Охраняемая вахтой

Новых лодок и линкоров.

ФЕОДОСИЯ

Ты мне предстала изумрудом

В коричневой оправе гор,

Развалин генуэзских грудой,

Зарей наполнившею порт.

Табачным дымом кафетерий,

Холстом рыбачьих парусов

И увольнением на берег

46

С нуля и до восьми часов.

А утром в путь! Как сталь сверкая,

Не позволяя пеленг взять,

Прибой на рифах Эльчан-Кая,

Вздымаясь, рушится опять.

БЕРДЯНСК

Прошедший дождь унес избыток жара,

Стих капель стук, и снова тишина,

И в глянцевых квадратах тротуара

Крутая синева отражена.

Шагаю в порт, курю табак примятый,

Внизу волны и камня разговор,

Вечерний бриз пахнýл смолой и мятой,

Летя в зеленый плещущий простор.

Но выше всех над грохотом прибоя,

Над путаницей черною снастей

Взнесенное под небо голубое

Горенье флага Родины моей.

* * *

Впередсмотрящий зорко

Глядит в равнину вод,

Скользит вперед шестерка,

Поет под ветром шкот.

От паруса прямая

Легла по борту тень,

Без меры и без края

Горит над нами день.

Держись на курсе строго,

Гляди в компáс, моряк!

Уже у Таганрога

Открылся наш маяк.

Поставив шлюпку косо,

47

Уверенно рубну

Дубовой саблей носа

Азовскую волну.

А ну, волнища, брызни,

Попробуй тёс в бортах,

А мы споем о жизни

Хорошей на флотах,

О налетавших шквалах,

О дальних берегах...

...Горели звезды ало

На наших рукавах.

* * *

Я одно сокровище имею,

Спрятанное в сердце берегу, -

Голубую тонкую камею,

Девушку на дальнем берегу.

Отплывают в солнечные страны

Видевшие бури корабли,

Краткие приказы капитанов

Направляют тяжкие рули.

Но в груди обветренной лелеет

Капитан, ведущий корабли,

Голубую тонкую камею,

Девушку своей родной земли.

* * *

На черной ширине реки

Дрожали огненные нити,

Звезда (с ней дружат моряки)

Полярная плыла в зените.

48

Огни горели на судах,

Их свет с ночной боролся тенью.

В твоих безгорестных глазах

Звезды сияло отраженье.

* * *

Ты не пришла туда сегодня,

Где в море бросилась земля,

Встречать меня на зыбких сходнях,

Идущих с борта корабля.

На палы брошены швартовы,

Прижались кранцы у бортов,

А за кормой моря, и снова

Закат немеркнущий багров.

У пристани валы лепечут,

Но мне сойти на берег лень.

Так вот он, обещавший встречу,

Прихода долгожданный день!

* * *

И если сердце не волнуют

Ее лицо, ее коса -

Пусть ветер бешеный раздует

На тонкой мачте паруса.

Пускай песок сырой, тяжелый

Прощально скрипнет за кормой, -

Передо мной открыли мóлы

Мой путь далекий и прямой.

49

ПОСЛЕСЛОВИЕ

* * *

Превыше мелочных забот,

Над горестями небольшими

Встает немеркнущее имя,

В котором жизнь и сердце – Флот!

Идти над пеной непогод,

Увидеть в дальномере цели

И выбрать курс, минуя мели,

Мысль каждая и сердце – Флот!

В столбах огня дай полный ход,

Дай устремление торпеде.

Таким в боях идет к победе

Моряк, чья жизнь и сердце – Флот!

********************************

...Он назвал эти стихи

«Лирикой моря».

Джек Лондон

Из книги ЛИРИКА МОРЯ

(1938 —1940)

ВЫМПЕЛ

АРТИЛЛЕРИЙСКАЯ ТАБЛИЦА

Ты, спутница походов и сражений,

Невелика, и шрифт некрупен твой;

Но вижу взлет бессонных вдохновений,

50

Полдневный блеск над выжженной травой,

Сухой песок морского полигона,

Желтеющую хвою на сосне,

Разбитые стрельбой кубы бетона

И рваные пробоины в броне.

Ты создавалась для борьбы суровой,

Артиллерийской мудрости скрижаль,

Когда по точным методам Чернова

Коваться стала пушечная сталь.

И первый шаг – когда он был? Не в миг ли,

Когда огонь в конверторы влетал,

Когда сварили заводские тигли

Несокрушимой плотности металл?

И снова мысль боролась и искала,

И в тишине, в безмолвии ночном,

Высокий жар бесстрастных интегралов

Один владел и сердцем и умом.

Творцы орудий! Мастера расчета!

В таблицах нет фамилий и имен,

Но честный труд во славу силы флота

В таблице стрельб на море умещен.

Когда корабль от реи и до трюма

Тяжелой сотрясается стрельбой,

Нет времени как следует подумать

О всех, кто обеспечивал наш бой.

Но знаем мы, что на пути удачи

В бои мы книжку тонкую берем,

Рассчитанную способом Сиаччи, -

Подругу управляющих огнем…

СИГНАЛЬЩИКИ

Сигнальное дело – хорошее дело.

На мостике ветер бросается в грудь.

51

Тут двигайся так, чтоб работа кипела,

И, все увидав, ничего не забудь.

И руки на «товсь» и команда на «фалах»

Врасплох не застанет того, кто готов.

Заря боевая пылает в сигналах,

Взнесенных над грозною сталью судов.

Эсминцы стремятся, дрожа от напора,

Сквозь ветер, окрепший и ставший тугим,

И флагман приказ языком семафора

Диктует уже мателотам своим.

Тяжелые книги сигнального свода

Сигнальщик откроет умелой рукой.

Ему подчиняются хитрости кода,

И знает он правила связи морской.

В погодах плохих, в ураганном смятенье

Сигнальщик увидит, сигнальщик прочтет

Присущее каждой расцветке значенье

Быстрее, чем флаги взлетят до высот...

Война! И на вахту своих территорий

Эскадры уходят и строятся в срок -

Балтийское море, и Черное море,

И Белое море, и Дальний Восток.

Стремленье вперед и упорную смелость

Дала нам не скупо родная страна.

Сигнальное дело – хорошее дело,

Погода в походе чиста и ясна.

АВРАЛЬНАЯ МОРСКАЯ

Зашуми, вода, засмейся,

Тысячью ручьев дробясь,

И беги по ватервейсу,

Унося с собою грязь.

Угля целая шаланда

Сгружена в просторный трюм.

52

Вновь наверх зовут команду

Меди звук и ветра шум.

В небе синем солнце зорко

И светло глядит на нас,

И авральная уборка

Начинается сейчас.

Вот от фланга и до фланга

Распружиненной змеей

Прокатились кольца шланга,

Переполнившись струей.

И друзья снимают робы,

Палубы торцами трут,

Силу самой высшей пробы

В этот вкладывая труд.

Все отдай песку и пемзе,

Руки делом накали,

Чтобы чище, чем на Темзе,

Были наши корабли.

Переборки, стойки, ростры,

Каждый скрытый уголок

Достает веселый, острый,

Бурноплещущий поток.

И упругие резинки

Довершат бойцов труды,

Собирая все росинки

Подсыхающей воды.

Вымпел огненный, развейся,

В синеве летя крутой...

Наш корабль, наш гордый крейсер

Снова блещет чистотой.

Грудь открыта нараспашку,

Солнце делится теплом.

Кину белую фуражку

Вниз на палубу чехлом.

И минеры, и радисты,

53

С кем я на море пришел,

Скажут: «Во!», взглянув на чистый,

Незапачканный чехол.

Светотень на стали пляшет,

И, солидны и смелы,

Озирают даль из башен

Дальнобойные стволы.

ГРОЗА

Она вступила от Чонгара

И путь пересекла потом

Волной неистового жара

И ветром, смешанным с песком.

И за стеклом вагонным тонким

Отчетливее пролегли

Неизгладимые воронки,

Как оспа на лице земли.

Сгустилась темнота в вагоне...

А рядом звон и конский топ,

Стремятся взмыленные кони -

Несут бойцов на Перекоп.

И в узком дефиле, в долине,

Уже клинков сверкает взлет:

И по сивашской синей глине

Пехота яростно идет.

Да что... Не улежать на полке

Под гнетом душного тепла.

Вперед, туда, под ветер колкий,

Где нужны руки и дела.

И ливень бьет струями злыми

По мелкой гальке полотна,

И молниями голубыми

Седая мгла рассечена.

И вот тогда из тьмы грозовой

54

Сквозь стены мощные дождя

Ударил гром и грянул снова,

Как слово, как приказ вождя,

Того, что там, на переправе,

Стремительным броском руки

Послал вперед, к бессмертной славе

Непобедимые полки.

...В полях Юшунского плацдарма,

Под сталью молний голубой,

Грохочет голос командарма,

Зовущий и стремящий в бой.

И видит Фрунзе в мгле и дымах,

Как нарастает вихрь атак,

Как над землей сухого Крыма

Высоко взвился красный флаг.

ТЕНЬ ПАРУСА

КОМПАСНЫЙ ЗАЛ

В дубовом паркете картушка компáса, -

Столетье, как выложил мастер ее,

Над нею звезда полуночного часа,

Касается румбов лучей острие.

В скрещении гулких пустых коридоров

Стою и гляжу напряженно вперед,

И ветер холодный балтийских просторов

В старинные стекла порывисто бьет.

...Стоят по углам, холодея, как льдины

(Мундиров давно потускнело шитье),

Великовозрастные гардемарины,

За пьянство поставленные под ружье.

Из дедовских вотчин, из всех захолустий,

Куда не доходят морские ветра,

55

Барчат загребли и теперь не отпустят

Железная воля и руки Петра.

Сюда, в Петербург, в мореходную школу,

И дальше, на Лондон иль Амстердам,

Где пестрые флаги трепещут над молом,

Где в гавани тесно груженым судам.

И тот, кто воздвиг укрепленья Кроншлота,

Чьи руки в мозолях, что тверже камней,

Он делал водителей Русского флота

Из барских ленивых и косных парней.

Читали указы в примолкнувших ротах:

«Чтоб тем, кто в учебе бездельем претит,

Вгоняли науку лозой чрез ворота,

Которыми лодырь на парте сидит».

И многих терзала телесно обида,

И многие были, наверное, злы,

Зубря наизусть теоремы Эвклида,

С трудом постигая морские узлы.

А в будущем – кортик, привешенный косо,

И мичмана флота лихая судьба:

«Лупи по зубам, не жалея, матроса», -

На то его доля слуги и раба.

С командой жесток, с адмиралами кроток,

Нацелься на чин – и проделай прыжок

Поближе к дворцу и под крылышко теток,

На невский желанный всегда бережок.

Но были и те, кто не знал унижений,

Кто видел в матросе товарища дел,

Кто вел корабли сквозь пожары сражений,

Кто славы морской для Отчизны хотел,

С кем флот проходил по пяти океанам,

Кто в битвах с врагом не боялся потерь:

И шведы разбиты, и нет англичанам

Охоты соваться к Кронштадту теперь.

Об этом я думал полуночным часом,

56

О славе, о бурных дорогах ее...

Звезда высока над картушкой компáса,

Касается румбов лучей острие.

СЛАВА ФЛОТУ

Отважными бывали многие,

Кто, не щадя трудов и сил,

На славы бурные дороги

Эскадры флота выводил.

К ним шел с отвагой вместе опыт,

И тех не меркнут имена,

Кто брандеры водил к Синопу,

Зажег костер Наварина,

И тех, кто доблестно и прямо,

Форштевнем разрубив струю,

В боях Гангута и Гренгама

Стоял за Родину свою.

Из боя в бой сквозь дым лиловый

Со славой пройдены моря,

Но на руках висят оковы,

И давит сердце гнет царя.

Кто сосчитает стойких, честных,

Народа верных сыновей,

В Сибири сгинувших безвестно,

Повешенных на ноках рей!

Но суд великий, правый, скорый

Настал и вины разобрал,

Когда ударила «Аврора»

По тем, кто вешал и ссылал.

Балтийцы! Ливень не потушит

Огни тяжелых батарей,

Вы шли за партией на суше

И по волнам пяти морей.

И там, в Британии, в тумане,

57

На неудачи в деле злы,

Наверно, помнят англичане

Залива Финского валы.

Где волны плещут торопливо,

Стоит у ленинградских врат

На страже Финского залива

Гнездо орлиное – Кронштадт.

Уходят мачты ввысь отвесно,

И путь в моря широк и прям,

И в гаванях кронштадтских тесно

Могучим новым кораблям.

И нам морями дальше плавать,

Владеть любою глубиной -

Наследникам гангутской славы

И начинателям иной.

НА ТРАВЕРЗЕ ГАНГУТА

Из мглы, которой мир окутан,

Сверкнули красные лучи, -

Маяк на траверзе Гангута

Мне открывается в ночи.

То не прибой в протоках шхерных

Гудит, как отдаленный гром,

То в море вышел флот галерный

На курс, указанный Петром.

А он камзол промокший сбросил,

И под рубахою простой -

Стук сердца в такт ударам весел,

Галеры двигающих в бой.

И все левее, все мористей,

В обход чужого корабля

Отводит румпель твердой кистью

Матрос, стоящий у руля,

Минуя бриги шведов с фланга.

58

(Не рвется ветер в небеса.)

И на эскадре у Ватранга

Мертво штилеют паруса.

И заревели в лёте ядра,

И с пламенем слилась вода, -

На Эреншильдову эскадру

Рванулись русские суда.

Труба, сигнальное трезвучье,

Мгновение еще продлись!

И когти абордажных крючьев

В фрегаты шведские впились.

«Вперед! – лишь это слышит ухо, -

Пусть смерть разит идущих в бой

Не токмо ядрами, но духом

От той стрельбы пороховой».

Уже вдали мы... Еле-еле

Короткий блеск взрезает тьму,

Но на маяк проложен пеленг,

И место взято по нему.

И впереди у нас минуты,

Когда за жизнь страны своей

Пройдем мы шхерами Гангута

И тысячью иных путей.

ШТУРМАН ХАРИТОН ЛАПТЕВ

Плывут Невою льдины

В холодной чистоте.

Узор строки старинной

На узком лег листе.

Я видел слов сплетенье,

И внятно моряку,

Что парус бросил тени

Косые на строку.

(Письмо гардемарина,

59

Покинувшего порт.)

...Резная бригантина,

Стремит бушприт на норд.

Но, медь трубы подзорной

К ресницам приподняв,

Кто видит берег горный,

Кто слышит запах трав

На берегу высоком

Земли, что он открыл?

В «юрнал» древесным соком -

За скудостью чернил -

Он заносил широты

И контуры земель,

Ища дороги флоту,

Минующие мель.

...Матрос возьмет «юрналы»,

Возьмет его письмо,

Охваченное алой,

Подаренной тесьмой.

Пройдет моря и долы,

Узнает ярость пург,

Но он увидит молы,

Увидит Петербург,

Услышит говор свейский,

И утром он чуть свет

Отдаст в Адмиралтействе

С «юрналами» пакет.

Мундир получит новый

За службу на морях

Да право пить в царевых

Кружалах-кабаках.

Но, слову дружбы верный,

Пойдет сначала к ней,

Живущей на Галерной,

Далекой стороне.

60

Листок бумаги белой,

Коры настой густой.

...Письмо писалось смелой

И твердою рукой.

СМЕРТЬ НАХИМОВА

За окном тяжелый грохот боя,

Жмутся к стеклам ветви тополей.

Флагмана зовут в поход с собою

Тени белокрылых кораблей.

Слышит он призывный голос меди,

Видит в море выходящий флот.

...Умирает флагман и к победе

Русские войска не поведет.

Пробивает кровь бинты тугие,

Врач подносит терпкое питье.

Видит флагман горькую Россию

И матросов – сыновей ее.

Стынет лоб его в предсмертной стуже,

Шепчет флагман в ветер ледяной:

«Старший друг мой, Николай Бестужев,

Это ты пришел сюда за мной.

Я иду». И падает в подушки

Голова, чтоб не подняться вновь.

...На Малаховом грохочут пушки,

День высок, и ветер сушит кровь.

СКАЗАНИЕ О СЕКСТАНЕ

Я – Том Годфрей, смиренный житель моря,

Кончающий года свои на суше

С тех самых пор, когда мне стало ясно,

Что отличить военный бриг от шхуны

На расстоянье сотни кабельтовых

61

Моим глазам померкшим не под силу.

Сегодня, в светлый день Иеронима,

Я, очинивши семь орлиных перьев,

Что мне принес мой старший правнук Джон,

Желание высокое питая

Оставить людям память по себе,

Начну писать рассказ неторопливый.

Еще во дни, когда я был младенцем,

То мой отец, филадельфийский шкипер,

Однажды взял с собой на берег моря

Свою жену Мабель Дунхам и с нею

Меня, двухгодовалого мальчишку,

Подняв на твердое свое плечо.

И я, малыш, сумел запомнить только

Огромную синеющую скатерть,

Чей край был плотно свит в трубу тугую

Блестящей белоснежной бахромой,