Текст книги "В двух шагах от вечности"

Автор книги: Алексей Доронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

У напарников таких «линз» не было, а был один на двоих старый, но надежный цифровой армейский бинокль. И такие нюансы, как выражение лица, они видеть не могли.

«Каждому Всевышний выбирает не только день и способ ухода, но и ту картину, которую мы увидим последней», – вспомнил Максим чьи-то слова. И личная драма их жертвы – если он все правильно понял – ни на что уже не влияла. Да и нельзя было понять, насколько серьезной была эта драма. Может, такое происходит у них каждый день, но за закрытыми дверями?

Судья, в отличие от полицейской шишки, не был похож на карикатурного мексиканского дона – пузатого, шумного, с сальными глазками. Это был благообразный и интеллигентный мужчина лет пятидесяти, европейского вида, в очках, спортивный. И любил он, судя по досье, не нелегальную корриду и не петушиные бои, а искусство постимпрессионистов, богатую коллекцию которых собрал. «Искусство должно принадлежать народу! Ничего, потом конфискуем у таких упырей, – говорил Ортега, провожая их на задание. – Вместе с виллами. Будет тут какой-нибудь детский приют для сирот».

Они подождали, когда удалится женщина. Ортега отдельно запретил вредить непричастным. Максиму это и без того не пришло бы в голову, но он задумался – а так ли уж щепетильны его камрады, раз для них надо повторять такую банальную истину? Ему эти парни, которых он впервые увидел всего за пару дней до акции, показались очень, как говорят американцы, trigger-happy. То есть любителями пострелять. Герильяс, с которыми он ходил на предыдущее задание, были более сдержанными. Но их перевели на другой фронт подпольной работы, а ему в ультимативной форме навязали этих двоих.

И если Рауль, индеец с бугристым, будто изъеденным оспой лицом, был, несмотря на суровый вид, само спокойствие, то у второго – усатого латиноамериканца по имени Сальвадор явно чесались руки кого-нибудь замочить. Он ерзал на месте и матерился сквозь зубы. Рихтер думал, что знает испанский, но сейчас мог только догадываться о смысле нкоторых слов.

Сам он никогда не считал себя чистоплюем, но понимал, что случайные жертвы популярности их делу не добавят. Максим подозревал, что не будь его здесь, они могли бы пристрелить и бабу для гарантии. А может, чтобы выместить свою социальную ненависть. У Рауля было два пистолета, у Сальвадора – старый пистолет-пулемет «Ингрэм». Но «Калашников» доверили Максу – видимо, как почти русскому, – и он был рад, что автомат со сносной дальностью поражения и хорошей скорострельностью именно у него.

И вот женщина ушла, напоследок хлопнув застекленной дверью парадного входа так, что услышали даже партизаны. Потом в одном из окон второго этажа зажегся свет. Рихтер увидел знакомый силуэт, а чуть позже опустились жалюзи.

Они выжидали. Во всем трехэтажном здании светились еще только два окошка в правом крыле. Охрана или прислуга, и их немного. Можно было, конечно, поддаться паранойе и увидеть тут засаду, но это не поможет в их деле. И двадцать к одному, что засады нет.

Судья налил себе из бутылки чего-то похожего на виски или бурбон. Кубики льда растворялись в стакане. Вряд ли он радовался жизни, сидя, будто окаменев, в садовом кресле-качалке, пока его будущие убийцы, как два жнеца с косами, невидимые для глаз, балансировали на крохотной скалистой вершине. Сальвадор ждал внизу и страховал.

«Даже хорошо, что объект так застыл», – подумалось Рихтеру.

У Рауля, который опустился на одно колено рядом с Максом на утесе, рассматривая особняк, была, кроме пистолетов (он никогда не стрелял из них по-македонски, с двух рук, просто один был запасным), разборная пневматическая винтовка с «оптикой». Ее он только что собрал из частей, помещавшихся в чехол для винтажного фотоаппарата. Такой фотоаппарат скорее подошел бы туристу, а не местному индейцу, но лучше маскировки они не придумали. Эффективная дальность этого ружья не превышала пятидесяти метров. Зато никакой детектор не отличит иголку от ночного насекомого. Быстро прицелившись, Рауль выстрелил прямо через забор дротиком, заправленным сильным нервно-паралитическим ядом. Яд был не новым – вряд ли среди повстанцев были хорошие химики. Скорее, какая-то древняя разработка соцлагеря. Но подействовал он как надо. В первую секунду судья почувствовал укол, похожий на укус пчелы, а минуту спустя уже корчился и задыхался, хватая себя за горло в попытках расстегнуть и без того расстегнутый воротник рубашки. Лицо его посинело. Потом он упал, а вскоре его тело замерло. Они выждали пару минут. Больше времени у них не было. Но и этого Максиму хватило. Он почувствовал себя совсем не так, как во время прошлой ликвидации. Хотя в этот раз стрелял и не он. Не было ощущения свершившейся справедливости. Он запомнил, как этот человек пытался ухватить хоть глоток воздуха – и не мог.

Как там его звали? Конечно, много чести мерзавцу, чтоб его имя помнили. Вряд ли тот помнил имена людей, которых по его приговору уморили в сырых казематах. Но что-то человеческое на мгновение шевельнулось у Рихтера в душе. Хорошо еще, что дети покойного не увидят эту картину. Брак у него второй, а дети от первого выросли и учатся где-нибудь в Париже или в Лондоне.

«Эта стерва в сером, пожалуй, только порадуется. Еще бы. Такое наследство».

Хотя, возможно, он был несправедлив к ней. Может, у супругов обычный конфликт. А ведь именно ей предстоит обнаружить тело. К тому же она еще не знала, что скоро начнутся процессы под названием «люстрации» и «экспроприации», которые могут затронуть и родственников тех, кто был связан с Ancien Régime. Максим не сомневался, что они начнутся.

На душе было спокойно, но никакого удовлетворения не ощущалось. «Дело сделано. Но дальше хочу воевать против солдат, а не гражданских. Можете считать меня чистоплюем», – так он собирался сказать команданте Ортеге по возвращении. И вызваться выполнять другое опасное задание, не связанное с убийством безоружных. Может, кто-то и должен быть палачом, но у него такой тяги не было.

Рихтер вряд ли пошел бы на эту операцию, если бы ему не сказали, сколько на счету у этого человека загубленных и сломанных жизней их товарищей. И просто страданий людей, случайно попавших под каток. Ведь этот джентльмен был далеко не только судейским чиновником – в свободное время он был координатором общества Sombra Negra, «Черная Тень». А значит, организовывал и бессудные расправы.

Не всех «матадоры» убивали, многих просто запугивали, но даже те, кто выходили из их рук живыми, помнили об этом долго. А с его смертью проправительственные штурмовики целого municipio – муниципалитета – останутся без руководства.

Убить судью дома было самым простым вариантом. Здание суда охранялось куда лучше, а его автомобиль имел высокую степень защиты. Поэтому пришлось пристрелить его практически на глазах семьи. Но на войне как на войне. Ошибкой сеньора судьи было то, что он слишком полагался на электронику, которую они заглушили с расстояния, проделав в ней коридор для прохода. А вот обычной вооруженной охраны тут было мало для такого большого периметра.

Сложив винтовку, они вдвоем быстро спустились со скалы. Сальвадор ждал их, но лодку, помещавшуюся в коробку размером с сигаретную пачку, еще не раскладывал. Они надеялись так же скрытно отплыть за пределы периметра и уже после сесть в нее. Но стоило трем призракам отдалиться от берега, как раздался истошный крик.

А через пару секунд зазвучала сирена тревоги, затем началось мельтешение прожекторов, один из которых захватил их в свой световой круг.

С берега донеслись крики. Раздался лязг открываемых где-то ворот, рев старых, но мощных бензиновых моторов.

– В лодку!

После нажатия кнопки посудина была приведена в рабочее состояние за пару секунд, и тут же партизаны запрыгнули в нее. Заработал мотор-водомет, и они быстро понеслись прочь от берега.

Два мультикоптера, стрекоча винтами, полетели вслед за ними, но упали в воду, пораженные из электромагнитной винтовки, успев выпустить несколько пуль наугад по ряби на воде. Особым шиком было бы забрать «птичек» с собой, но уже отчаливал от личной пристани пулеметный катер, куда втиснулись человек пять автоматчиков в черном. К счастью, партизаны успели оторваться и резко сбавили ход, закачавшись на воде. Прикрытая сверху тремя невидимыми людьми, сама невесомая посудина стала почти неразличима.

Японский катер на воздушной подушке прошел мимо, но ни пулеметчик за ручной турелью, ни стрелки на палубе не заметили троих диверсантов. Лишь бестолково шарили лучи прожекторов. Экипажу повезло, потому что Рихтер уже приготовил автомат, а его спутники – гранаты, так как от их «пушек» на такой дистанции было мало толку. Пусть и с сомнительными шансами, но они втроем могли открыть огонь первыми. И тогда сирот для будущих приютов стало бы чуть больше.

Вскоре ховеркрафт исчез вдали, и они снова поплыли с максимальной скоростью, избегая освещенных зон.

Две трети работы было сделано. Оставалось лишь добраться до берега и затеряться.

Конечно, проще было бы убить судью из СВД, которую «ребелы» очень уважали, как и все изделия советского и российского военпрома, за простоту и ремонтопригодность. У повстанцев, которые пришли из мест, где легко найти только грязь и песок, но трудно найти мощную «зарядку», был в основном огнестрел, а не энергетические пушки. Еще лучше было бы замочить мерзавца на входе в здание суда. Но вокруг местного Дворца правосудия (новодел «под старину») было не так много высоких зданий, и все они хорошо охранялись, а риск попасться был бы куда выше, чем при недавнем уничтожении полицейского начальника.

И наверняка Ортега попутно решил еще раз проверить чужака, бывшего врага, в деле. Хотя вряд ли он хотел, чтобы они провалились и их задержали. А они облажались и в шаге от безопасного места попали как кур во щи. Есть такое русское выражение.

Щи… или «Schtschi». Максим помнил вкус этого супа с детства, хотя он ему и не нравился. Бабушка всегда готовила сама, говоря, что даже в так называемых русских ресторанах этот суп дерьмовый, с какой-нибудь брокколи вместо нормальной кислой капусты. А в консервах и полуфабрикатах, мол, еще дерьмовее. Вся немецкая ветвь их семьи, помешанная на здоровом питании, говорила, что в любом виде этот суп вредный, в нем свободные радикалы и вредное для организма красное мясо. Но Grossmutter все равно умудрялась пичкать им внука, попутно рассказывая про пионерию и Красную армию. А еще включала аудиокниги Егора Гайдара про героев-партизан.

Стоит ли говорить, что его родители взглядов бабушки не разделяли. Знали бы они, что сын станет как раз таким радикалом. И что мяса у него на пути будет с избытком, причем именно красного.

* * *

По ушам ударили раскаты басов – настолько сильно, что завибрировали барабанные перепонки. Старый прием. Включали музыку погромче, чтобы не было слышно выстрелов и криков. Максим знал, что мексиканский «металл» еще забойнее, чем мексиканский рэп. Но этот брутал-дэт-металл был круче всего, что он раньше слышал. Ода выбитым мозгам и могильным червям под инфернальный гроулинг и тяжелые гитарные риффы.

У одного из «матадоров» был странная штука, которую Макс сначала принял за маленький коммуникатор в чехле. Но это был антикварный цифровой фотоаппарат. Модная вещица, хотя и пижонски-бесполезная. Из тех времен, когда компьютеры еще стояли на столах, у файлов были расширения, а у мониторов – разрешение.

Каратель небрежным жестом, будто эсэсовец в Париже, сделал несколько снимков.

Два маленьких дрона типа «Magic eye» парили в воздухе, давая панорамную картинку – крохотные рядом с полицейскими «шершнями», готовыми убить или обездвижить разрядом тока. Но вся съемка и разведка явно лежали на них.

– Не заслоняйте! – замахал рукой в перчатке каудильо. – А то ни хрена не видно!

Музыка перекрывала всё, но «матадоры» общались по закрытому каналу-чату. Вернее, это они думали, что закрытому. На самом деле Макс всё слышал, но об этом маленьком преимуществе им не надо было знать. И все равно Рихтер не понял, зачем они снимают. Для отчета начальству?

– Хосе, иди сюда, – здоровяк-командир кивнул еще одному «матадору», парню с камуфляжным рюкзаком за спиной. – Давай, поддай жару! Вон тот смуглый… судя по ориентировке… не простой бродяга. Он террорист и убийца. Сделай его не смуглым, а совсем черным!

Вразвалочку Хосе подошел к напарнику Макса – молчаливому мексиканцу по имени Сальвадор, которого товарищи звали просто Сал. Видя приближающегося к нему широкими шагами «матадора», подпольщик-ликвидатор только презрительно сплюнул. А каратель поднял руку, в которой было что-то вроде разбрызгивателя, соединенного шлангом с рюкзаком, и из узкого раструба в его жертву метнулась струя желтого огня.

Пламя охватило мексиканца, в мгновение ока вспыхнули волосы и одежда. Тот повалился на колени, а потом начал кататься по земле – насколько позволяли скованные руки и ноги.

Из ряда палачей раздались смешки. Огонь не сбивался. Только трава вокруг стала черной и съежилась. Подпольщик закричал не сразу. Максиму даже показалось, что Сал не раскроет рта. Но такая боль превозмогает любую силу воли. Воздух наполнился запахом горелой плоти, который противно защипал ноздри, и раздался, хоть и с отсрочкой на пару секунд, нечеловеческий вой. А каратель направил раструб на распростертое горящее тело еще раз, довершая начатое. Макс отвел глаза, малодушно, трусливо… рефлекторно. Не хотел видеть. Хотя даже не знал об этом человеке почти ничего.

Все это творилось под хриплый рык солиста, визг электрогитар и тяжелые удары барабанов. Крик оборвался, но огонь еще какое-то время продолжал извергаться. Вскоре остался только черный обугленный труп, который той же механической рукой столкнули в яму. Это уже была не казнь и даже не суд Линча. Этому не было названия.

– Вот это было круто, – командир вытер липкий пот со лба. – Hasta la vista, amigo. Если выложить, набрало бы миллионы просмотров. Ну, кто следующий?

В воздухе кружились черные хлопья копоти. И продолжала гореть напалмовым огнем трава.

Макс пытался думать о самых светлых моментах жизни, но не получалось. Об их доме в районе Ислингтон. О ее глазах, когда он сказал ей, что… Нет. Чушь и вранье. Этого больше нет. Ничего. Есть только дуло винтовки в сантиметре от спины. И позирующий огнеметчик Хосе в маске с черепом. И командир «матадоров», который даже не прятал своей жирной морды. И оператор с камерой, который пританцовывал на месте. А невидимый музыкант все пел про морги и кладбища по-испански и по-английски, в настолько отвязной манере, будто упоролся героином.

Внутри у Максима похолодело. Смерть – та самая Santa Muerte, в которую верили культисты, – остановилась за два человека от него. Просто карателям надоело, они, видимо, устали и решили выпить пепси-коки, несколько десятков банок которой лежало в сумке-холодильнике. Их недавняя тревога ушла. Они ничего не боялись и снова чувствовали себя хозяевами положения. Наручники не сломаешь, а рядом парили вертлявые дроны – «Шершни» в свободном полете. И уж точно никому не было дела до какого-то убитого судьи. Это была не месть, а забава. Или рутинная работа.

Как они, ликвидаторы, могли попасть в лапы к таким недоумкам? Хороший вопрос.

* * *

Когда боевая группа вышла на берег возле района Альфредо-Бонфиль, который когда-то был поселком земледельцев, а теперь стал частью города, то им оставалось перейти шоссе Канкун-Тулум в том месте, где оно переходит в бульвар Луиса Дональдо Колозио. Место это людное, и на пляже всегда полно народа. И хотя рядом шикарные магазины, отели и университет Канкуна, да и аэропорт тоже, три человека в шортах и шлепанцах, с мокрыми волосами и свернутыми полотенцами в руках никакого внимания к себе не привлекут.

И всего-то надо было добраться до конспиративной квартиры в трех кварталах от дороги. Ориентироваться в латиноамериканских городах просто – те, как ни странно, строго геометричны. Но даже если бы уставшие бойцы затупили, к их услугам была карта любого масштаба и проекции.

Канкун, если чуть отойти от туристических районов, – город не самый примечательный. Тут почти одни новоделы, и особых архитектурных красот в колониальном стиле не найдешь. Серые улочки, однообразные кварталы приземистых домов – так выглядит он весь, кроме небольшой части, где сосредоточены отели и недвижимость экстра-класса. Только море и шикарные пляжи с идеальным песком отличали это место от любого заштатного городка Латинской Америки – не нищего, но совсем не богатого.

Им оставалось пройти какие-то пятьсот метров, когда их сцапали. Скорее всего, случайно. Это была даже не облава. Видимо, один из патрульных дронов заметил, как они выходили на берег, и каким-то образом их лица мелькнули в одной из баз данных. Вряд ли кто-то из своих заложил…

А дальше подлетели два квадробайка, и голос из мегафона приказал бросать оружие и поднять руки. Хотя оружия у них к тому моменту уже не было.

Соскочившие с байков люди в черном заломили им руки и куда-то повели. Оказывается, неподалеку, за рядом пальм, стояли, понурив головы, десятка два-три избитых, окровавленных мужчин. Арестованных? Задержанных? По крайней мере, их охранял конвой из десяти или двенадцати бойцов в черной форме.

Макс сразу же понял, что никаких прав у них нет, а про основания захвата лучше даже не спрашивать. Все снаряжение ликвидаторы, следуя интуиции Максима, заранее выбросили в воду в глубоком месте посреди залива. Маскировочные костюмы, огнестрельное оружие, гранаты, складной dart gun и сама лодка были в непромокаемом полимерном чехле, который сразу слился с дном. Когда все уляжется, можно нырнуть и достать.

Теперь их было не отличить от обычных купальщиков. Подумаешь, три мужика отправились куда-то вечерком, ведь, несмотря на облавы и стрельбу, ночная жизнь в городе еще была. Но и эта конспирация не помогла.

– Пошли живей, вонючие коммуняки! – подгонял их пинками высокий толстяк. – Лучше молитесь, если умеете.

Но, как оказалось, про убийство тут еще ничего не знали. Они узнали про него двумя минутами позже, когда старший из «матадоров» разблокировал отключенную связь и тут же ему, похоже, посыпались сообщения с пометкой «Сверхвысокая важность», от чего он чуть не подскочил.

И началось. С первых секунд боевую тройку – как и их товарищей по несчастью – стали избивать. Грубо и бесцельно. Явно стараясь причинить боль, выбить зубы, а то и сломать ребра или отбить внутренние органы. Они были к этому готовы и пощады не просили. Вскоре первый сеанс избиения закончился. Рихтер как мог старался беречь лицо, но несколько гематом получил и потерял один из искусственных зубов. Не похоже было, чтобы их собирались доставлять в полицейское управление. И не похоже, чтобы с ними собирались проводить какие-то следственные мероприятия.

Тех, кого задержали до них, успели как следует обработать еще раньше. Но после сигнала тревоги всем еще добавили. Одному парню – по виду обычному бездельнику с пляжа – выбили глаз, и теперь он стоял в крови и зажимал глазницу, бормоча под нос то ли молитву, то ли мольбу о пощаде. Еще у четверых распухшие лица были похожи на карнавальные маски. Остальные тоже были со страшными ушибами лиц, с глубокими ссадинами и в окровавленной одежде.

Нет, на первый взгляд задержанные не были безобидными овечками. В Академии Корпуса мира учили базовым навыкам оперативной работы всех, в том числе и десантников, поэтому Максим, даже не видя синяков на плечах и мозолей на указательном пальце, мог почти безошибочно определить, кто из этих парней случайно попал под частый гребень облавы, кто – залетный бандит, а кто – действительно «свой», партизан-герильяс. Стрелял из-за угла в копов и «матадоров», бросал или подкладывал взрывающиеся сюрпризы. То есть всеми способами боролся за свободу.

Это было видно по глазам. А вот по нему самому вряд ли что-то было заметно. Он прошел долгую муштру и умел держать лицо. И в данный момент на нем было написано только то, что должно быть у случайного человека. Страх и растерянность. Но самих загонщиков, похоже, не волновало, что некоторые из тех, кто даже по их понятиям невиновны, погибнут.

Настоящими партизанами, хоть и без членских билетов в кармане, были тут только они втроем.

Сломать можно любого. Но paramilitares даже не пытались их допрашивать. Все же Максу показалось, что, несмотря на свой кураж, каратели немного нервничали и суетились. Будто спешили. Это давало надежду… или, наоборот, уменьшало шансы до нуля.

Их троих, как и всех, обыскали. Собственно, у них была с собой только одна маленькая сумка на ремне. Нашли бумажные документы на липовые имена, небольшой швейцарский нож, перерыли всю остальную мелочевку – бутылку минералки, банку пива, соевые шоколадки, презервативы, упаковку «Бактериофага», крем от загара, непромокаемый гибкий планшет с набором безобидных приложений. Эти вещи никак не выдавали в них партизан из «Авангарда». Но каждую находку сопровождал злорадный смешок, будто в ней была мина или бомба. Каратели явно уже дошли до такого градуса, что основания для подозрений им были не нужны. В планшете не хранилось никаких идеологических материалов и секретных записей. Зато была целая фонотека танцевальной музыки. Но чернорубашечники даже не стали в нем рыться, просто забрали себе, хотя он стоил не больше пятидесяти глобо и был просто мусором, которым пользовались только из-за дешивизны.

– Будете рассказывать, что пошли снять «цыпочек»? Или вы друг друга предпочитаете? Без разницы. Все равно мы знаем, что вы террористы… мучачос, ха-ха!

Вместе с остальными ликвидаторов запихнули в подъехавший грузовик грязно-желтого цвета. Это был не полицейский «Peacemaker» с водометами и распылителем слезогонки, а развалюха, похожая на школьный автобус, только с частыми решетками на окнах. Видимо, раньше он использовался, чтобы доставлять заключенных в какую-то из тюрем. Внутри было темно, пахло мочой, блевотиной и кровью. Сидений не было, их убрали. Можно было стоять, лишь держась за скобы. Задержанных просто утрамбовали внутрь через первую дверь – обычными резиновыми дубинками. Один из карателей слегка ударял замешкавшихся силовым кастетом в корпус. Этого хватало, чтобы тела последних троих залетели в салон, расталкивая остальных, как кегли.

То, что среди захваченных не было женщин, показалось Рихтеру очень дурным знаком. Значит, их взяли не для развлечения и не для истязания. Значит, будут убивать. Что поделаешь, в этой стране идея арифметического равенства полов не укоренилась так глубоко, как в Европе. И даже «матадорам» был свойственен своеобразный мачистский вариант благородства. Согласно которому изнасиловать впятером подозреваемую в сотрудничестве с «ребелами» девушку можно, а пристрелить без суда и следствия – уже не по понятиям. Это, конечно, случалось, но обычной практикой не было. Разумеется, если будет не просто подозрение, а уверенность – убить свою жертву «при попытке к бегству» благородные сеньоры могли без колебаний. А вот с мужчиной могли сделать все, что угодно, и за меньшее.

В автобусе члены тройки подпольщиков держались подальше от остальных, чтобы не подставлять их. Но те и не лезли к ним с разговорами. Обстановка не способствовала какому-либо общению. Все понимали, что их не ждет ничего хорошего.

Да, их повезли не в участок. И даже не в один из двух фильтрационных лагерей, оборудованных, как ни странно, не на стадионах, а построенных в поле за два дня из сборных модулей. И не в аэропорт, чтобы доставить в столицу или куда-то еще.

Макс узнал это место, потому что бывал поблизости. Совсем недалеко к западу от аэропорта начинались узкие улочки, пересекающиеся под прямым углом. Все они в этом районе носили названия стран мира – Куба, Ирак, Аустралия, Русия, Франсия… Там, недалеко от баптистской церкви и закусочной, где до начала беспорядков подавали вкусную курятину (в сентябре она закрылась), была вереница неприметных одноэтажных коттеджей, окруженных бурно разросшимся кустарником, название которого Макс знал только с подсказкой от Д-реальности.

Где-то рядом раскинулись Аэропорт Канкун, зоопарк и лучшее в штате поле для гольфа, а тут… будто застрявшие в прошлом столетии возделанные клочки земли, окруженные покосившимися заборами, похожие на маленькие фермерские поля. Вот уж точно – город контрастов. По пути сквозь узкий просвет меж прутьев решетки он видел белье, сохнущее на улице, и детей в одежде, купленной на вырост, которые при приближении странного автобуса разбегались, а некоторые прятались за заборами. Их матери тоже провожали автобус встревоженными взглядами. Створки окон закрывались, а на некоторых сразу опускались жалюзи.

Сами дома были простенькие, щитовые, в один этаж. Здесь жили не богатые, но и не нищие. Верхняя граница бедноты, те, у кого был хотя бы постоянный источник дохода. Даже если дома давно заложены банку, проценты выплачивались. Понимали ли они, кто едет? На таких автобусах возили и школьников, и заключенных, и просто рабочих. Может, им уже попадался на глаза такой транспорт, а может, циркулировали какие-то слухи. В любом случае, местных можно понять: меньше знаешь – крепче спишь.

Чем дальше, тем беднее становились коттеджи и запущеннее участки вокруг них. А расходящиеся в стороны грунтовые дороги постепенно превращались в узкие тропинки. Последние дома в ряду и вовсе выглядели полузаброшенными. Дорога к ним уже успела зарасти травой. Машины сюда вряд ли часто заезжали. Но на картах это место было обозначено. Перед запихиванием в автобус им заблокировали весь трафик… но не учли, что у кого-то может быть связь через совсем другой, не гражданский протокол. И не забрали у Рихтера «линзы», хотя одному из пленников стекляшки вынули, просто надавив пальцами на глазные яблоки. На месте карателей он бы сделал то же самое и со всеми остальными.

Ехали они совсем недолго. После пятнадцати минут тряски пленников выгнали наружу так же дубинками и ударами тока, только погонщики на этот раз вошли в салон через заднюю дверь.

Их построили в неровную колонну и погнали, не давая замедлить шага, подгоняя разрядами, заставлявшими людей подпрыгивать, что очень веселило конвойных.

Заросли розовой акации («Robinia pseudoacacia», – очень вовремя подсказала заботливая рамка), редкие оливковые деревья, мелкий выродившийся виноград… а вот и последний участок в ряду. Тут уж точно никто не живет. Скорее datcha, а не haсienda, и давно стоящая без владельца. Забор из сетки пополам с металлическими прутьями весь покрыт вьюном размером с лиану. Старая разбитая мебель во дворе – пища для термитов и дом для муравьев. Сама хижина, которую по-другому назвать нельзя, смотрит выбитым окном. У дорожки старый холодильник с оторванной дверцей, в нем сложен всякий хлам, включая куклу без головы. Тут же рядом прислонен к стене сарая разбитый телевизор с гибким экраном. Железная ржавая ванна у забора. А в огороде вместо грядок сладкого перца, фасоли и кукурузы – только местный живучий бурьян.

Их поставили на колени рядом с неглубоким рвом, который, возможно, был выкопан еще владельцами, а потом углублен. Остальное было слишком похоже на кошмарный сон.

Макс ущипнул себя, чтоб не «уплывать». Даже ему с его подготовкой было дурно.

– Прикопают прямо здесь, – прошептал индеец Рауль. – Найдут не скоро.

Этот пеон-сапатист в своем спокойствии был похож на вырезанного из дерева идола древних инков. К смерти бывший бродяга-козопас относился философски. Раньше он действительно был пастухом. Именно такой и была его партийная кличка – El Vaquero.

Но в этот момент Макс был совсем не рад его выдержке. Он чувствовал бессильную ярость. И стыд. Не испанский стыд за этих подонков – на войне от врагов глупо ждать пощады, – а стыд за себя, как за старшего и опытного, за то, что допустил это. Хоть и понимал умом, что его вины нет.

«Если нас вообще когда-либо найдут. Никому не будет дела до безымянных останков, – подумал Максим. – Объявят жертвами разборок наркокартелей, как всегда объявляли убитых „эскадронами смерти“. Вот оно, упрощенное правосудие. Но звери и палачи – конечно, революционеры. А когда-нибудь они распространят эту практику на весь мир. Ну что, атланты, расправившие плечи… довольны?».

Еще один «матадор», невысокий и кривоногий, подошел и сказал что-то с жутким акцентом прямо ему в ухо. Макс, владевший языком Маркеса и Борхеса, но не на уровне понимания диалектов, понял всего одно слово: «Muerte». Электронный переводчик в таком адском шуме тоже спасовал.

«Хороший повстанец – мертвый повстанец», – догадался Макс.

Айдент показал, что говорившего звали Педро, а вместо фамилии виднелся крестик. Видимо, ему было лень набирать, а может, неграмотный, хоть и умел пользоваться сетью, как и все неграмотные. Зато считал себя чистокровным ацтеком из царства Ацтлан. То есть тоже индеец, но другой народности.

Где-то далеко за деревьями сияла псевдонеоновыми огнями набережная Канкуна. Это был не мираж и не ретушь. Все декоративные элементы Д-реальности Рихтер отключил еще раньше, чтоб не мешали. Нет, туристический кластер работал даже сейчас, когда на улицах других районов то и дело шли настоящие бои и лежали трупы, горели машины, а магазины были закрыты бронированными рольставнями. Только цены на путевки в сети резко снизились, потому что люди массово отказывались от них и отменяли бронь на номера в отелях. Отельеры и рестораторы несли потери в глобо, но все еще не готовы были закрыть свои заведения, надеясь, что бои со дня на день прекратятся.

То есть на то, что всех повстанцев убьют как собак.

– Хочешь сказать… что тебя зовут Майкл Спенсер? – здоровенный и плотный каратель, который был за старшего, явно любитель пончиков, тако и буррито, поднес прибор к его запястью. – За каких дебилов ты нас держишь, cabron?

Как же его раскрыли? Не по речи – ни североамериканцев, ни специалистов по языку среди шайки убийц не было. Видимо, по базам антропометрических данных.

– Твое настоящее имя Ганс Браун, – наконец с торжествующим видом усмехнулся потный амбал, прикрывая ладонью ухо, как делают новички, когда слушают голос по внутриушной рации. – И ты не из North America, а из Western Europe. Работник сети быстрого питания «Айсбайм» из Аусбурга. Бавария. Далеко же вас занесло, герр Браун!

«Не вычислили! – подумал Макс Рихтер. – Значит, у Ивана действительно золотые руки. И чип он сумел перепрошить на совесть».

А в следующую секунду ему захотелось сделать старинный жест, который называется «фейспалм». Закрыть ладонью лицо от стыда. Ваня Комаров может, и был хакером от бога, но еще многого не знал в том, что касается разведки и контрразведки. Не знал, что нельзя брать в качестве конспиративной фамилии одну из самых распространенных в той или иной стране. Не следует брать редкую, но и самая частая вызовет подозрения даже у самых тупых полицаев или агентов.