Текст книги "В двух шагах от вечности"

Автор книги: Алексей Доронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

Часть 1
Красный сентябрь

«Восстание – это одновременно и самое неотъемлемое право, и самая святая обязанность», – говорил масон и глобалист маркиз (!) де Лафайет. А теперь давайте посмотрим, как протекают эти восстания, выгодные мировой закулисе, и к чему они приводят. Итак…

…Гарнизон Бастилии состоял из 82 солдат-инвалидов и 32 швейцарцев при тринадцати пушках. В крепости находилось всего семь узников – четверо фальшивомонетчиков (сегодня они добывали бы криптовалюты), двое психически больных и один убийца. По другим данным – педофил, что даже ближе либеральному мировоззрению.

Этих узников совести, светочей демократии восставший «народ» (а на самом деле – оплаченные масонами бандиты) и выпустил из мрачного узилища. А Франция на долгие годы погрузилась в пучину кровавого террора, когда головы аристократок озверевший плебс носил по улицам на пиках…

«…Ибо революции всегда несут народам лишь кровь и горе, потому что прельщают слабых духом ложной идеей земной справедливости…»

Из брошюры «Демократия в аду, а на небе царство!», Общество ортодоксальных монархистов, Белгород, Российское Государство, 2035 г.

Максим Рихтер, повстанец. Позывной – El Cazador

Мексика, штат Кинтана-Роо, г. Канкун

Президент Мануэль Родригес – с черной аккуратно уложенной шевелюрой, с открытой улыбкой, в безукоризненно белой рубашке – казалось, смотрел на них с укоризной.

Еще бы. Прямо во лбу у Мануэля Гонсало Родригеса де ла Риверы зияла дыра с почерневшими краями. Явно след от зажигательной пули. А еще у него были подрисована гитлеровская челка и усики. А вдоль самого баннера, изображавшего бывшего правителя Мексиканской Республики, медиамагната и филантропа, кто-то написал размашисто слово «Cabron» светящейся краской из баллончика.

Хотя каждый смуглый мальчишка, который продает лимонад и сувениры на пляже туристам-гринго, соревнуясь с дронами-ползунами, мог рассказать, что реальным правителем являлся Директорат корпорации «Pyramid Products, inc.». За которым, мол, видны ослиные уши его главных акционеров. Это был секрет Полишинеля, хоть они и не знали этого выражения.

«Мировой Совет у них просто на побегушках», – сказали бы сорванцы, поклявшись именем Madre el Dios. Иногда казалось, что они знали то, чего не ведали даже ученые-политологи из Принстона и Сорбонны и аналитики корпораций и фондов.

Хотя эти воришки и мелкие жулики – метисы, мулаты всех оттенков и бронзовокожие потомки испанцев – были почти такими же ловкими врунами, как обладатели степеней и авторы цитируемых монографий. Они умели так же пудрить мозги, а вместо грантов довольствовались наличными глобо или песо, украшениями и гаджетами, которые могли вытащить из кармана на ходу, а могли снять, даже не потревожив сна, с разморенного после выпивки на пляже немца или шведа.

Все ценное они предлагали вернуть за выкуп, но дураком был бы турист, если бы пошел за своей вещью в трущобный райончик «barrio» один, да еще в темное время суток. Там он расстался бы не только со всеми ценностями, но и со свободой. И сам стал бы субъектом выкупа, но уже шестизначного. Если не хотел расстаться с жизнью. Ведь у этих сорванцов были старшие братья. Которые могли не только сдернуть на лету – на мотоцикле или летающей доске – чью-то сумку. Они были способны на большее – обобрать жертву, подкараулив ее в переулке, под дулом самодельного пластикового пистолета или разогнанного импульсника, который валил наповал звуком, но оружием не считался. Или выковырять ножом и отверткой чип прямо из-под кожи, у живого или мертвого. Но особенно они любили поймать «кабанчика», то есть взять в заложники и спрятать человека в гетто так, что ни полиция, ни частное агентство не найдет. А уж там можно было придумать различные пытки, которые ускоряли сбор выкупа. Женщинам попадать в такую ситуацию было и вовсе нежелательно. С раскрываемостью преступлений последние десять лет был просто швах. Записи с камер куда-то пропадали, все свидетели становились немыми и беспамятными, а более ленивыми полицейские были только в Африке.

Особенное раздолье для los bandidos наступило в недели безвластия в сентябре – начале октября, когда la Polizia уже исчезла, а la Militia – Муниципальная Народная милиция – еще не была сформирована. И еще не вступило в силу упрощенное правосудие. Туристы тогда еще были – и ошалевшими глазами смотрели на кумачовые флаги и объемные голограффити с портретами Панчо Вильи, Бенито Хуареса, других мексиканских революционеров, а заодно Ленина, Троцкого, Мао, Эрнесто Че Гевары и Симона Боливара.

В сети и Д-реальности, пока те еще работали, тогда тоже творился настоящий карнавал.

«¡Viva México! Viva la revolución! Libertad! Igualdad! Hermandad!» – висели в воздухе, кружились и неслись со всех сторон лозунги.

Повстанцы, среди которых было немало женщин, – в камуфляже, уже без черных масок, – пели песни, обнявшись, и пили все, что горит. Делали селфи, увешанные оружием и гранатами, обмотанные допотопными патронташами и пулеметными лентами. Оружие было разное – от самодельных пистолетов из металлолома до тяжелых снайперских винтовок.

Максим хорошо понимал их радость. Больше не надо было прятаться по джунглям и горам, скрываться в гетто, цепенея при свете фар и прожекторов, или свисте пролетающего за окном дрона. И каждый день хоронить товарищей, до которых добрались paramilitares и их кибернетические помощники.

Он не застал начальный этап войны. Прибыл, когда каша уже заварилась и чаша весов начала склоняться на сторону революции.

А сегодня в глазах рябило от красных нарукавных повязок, красных косынок и бандан. Алые знамена вились как паруса над подразделениями, которые в открытых грузовиках проезжали по улицам. Пешие бойцы палили в воздух, маршировали или просто валили толпой. Они еще не осознали своего превращения во власть.

И всем им было не до turistas. Впрочем, туристы и сами спешили убраться из ставшей опасной страны.

Максим слышал репортажи BBC и «Reuters» про массовое мародерство, разгромленные банки и ювелирные магазины, но считал это клеветой. Он знал одного парня в отряде, который полушутя сказал про свое отношение к женщинам из враждебных классов: «Разве ты у торта спрашиваешь согласия, прежде чем его съесть?».

Но на практике за такие художества карали. Несколько человек были расстреляны, невзирая на предыдущие заслуги, и он сам видел их трупы с табличками «Infamia» – «позор», приколоченными гвоздями. Конечно, к герилье, как к любому народному движению, присоединялись отщепенцы и накипь со дна котла. Но кто эту накипь породил, если не старый режим?

Их держали в узде специальные товарищи. Максим знал нескольких таких железных людей, а с одной из них даже состоял в довольно близких отношениях. Но сам он никогда не смог бы стать комиссаром. Ему и во врагов-то – настоящих, смертельных и вооруженных – в первый раз выстрелить было непросто. Хотя этот первый раз у него случился в другой стране и на другой войне. Но на этой он впервые убивал не по приказу, а по зову совести.

Это случилось не так давно.

* * *

– Твое последнее слово, амиго, – произнес высокий «матадор» в черной форме.

Маска с черепом закрывала лицо, делая говорящего похожим на ожившего мертвеца. Рот живого скелета искривился в подобии улыбки. Видны были только глаза, горящие в узкой прорези балаклавы, как черные уголья. Блестящие глаза наркомана.

Максим слышал, что в секторе «Южная и Центральная Америка», к которому относилась и Мексика, были недавно легализованы почти все виды наркотиков. Ведущие мировые социологи говорили, что это поможет выбить почву из-под ног наркомафии. Но она вместо этого только окрепла, получила официальный статус. Неолибералы, конечно, одобрительно кивали и комментировали происходящее в духе Марии-Антуанетты: мол, даже хорошо, что идет естественный отбор и общество избавляется от неполноценных людей. Так они говорили до тех пор, пока их не ставил на нож какой-нибудь обдолбанный мучачо из гетто. Впрочем, до элиты в ее замках и лимузинах обычный грабитель бы не добрался. А до простых прихлебателей элите дела не было.

Но этот тип вряд ли сидел на героине или коксе. Скорее, принял какой-то стимулятор. Уж очень быстрые и точные движения у него были, когда он надевал на них наручники.

Педро Рамирес. 30 лет, частный предприниматель. Ремонт кондиционеров и холодильного оборудования. Член общественного объединения «Антикоммунистический альянс» – прочитал Макс его айдент.

«Буду обращаться к нему, если понадобится починить холодильник», – с мрачным юмором подумал Рихтер.

Второй каратель был в прошлом булочником. А третий – просто безработным футбольным фанатом, который за сорок лет жизни успел три раза развестись, а еще имел неоплаченные счета за воду и постоянно посещал дантиста.

Страшное ощущение нереальности от этих банальных фактов стало только сильнее. Макс все еще не мог поверить, что происходящее с ним – правда. И эти люди его по-настоящему убьют, а потом снимут форму, переоденутся в джинсы и футболки и пойдут оплачивать просроченные счета, лечить себе зубы… Никакие не чудовища, просто обыватели. Хотя… в каком-то смысле любые обыватели – вполне себе монстры.

Макабрический карнавал войны уже захватил страну, но айденты и маркеры Д-реальности еще работали, хотя и с перебоями. Правда, все больше людей, видя, какой бардак творится вокруг, блокировали их или отключали, чтобы нельзя было ничего узнать ни о них самих, ни об их имуществе. Сеть Вещей тоже агонизировала: холодильники не могли больше заказывать продукты в магазине, а «умные дома» превратились в обычные жилища двадцатого века. Расходясь по разным сторонам гражданского конфликта – а этих сторон было куда больше, чем две, – люди сжигали мосты, и первым рушился привычный комфортный уклад техносферы.

Профиль заблокирован и у этого типа в черном. Но у Макса был не простой сенсор, а с подключенными полицейскими базами данных. Он мог видеть даже давно удаленные сведения. Подарок от техслужбы. Который, правда, не помог им избежать засады.

– Vete a la verga, maricon! – партизан плюнул кровавой слюной на черную землю, промахнувшись по своему мучителю в маске черепа. – Вот мое последнее слово.

Столько злости во взгляде Макс еще не видел. Транслятор – надо же, он еще работал, хотя столько раз били в ухо! – транслятор отказался переводить «нецензурную брань на испанском языке». Правда, Максим уже успел научиться местному мату, который тут ценили не меньше, чем на первой родине его Grossmutter.

Каратель изменился в лице и застыл. Подельники захохотали. А секунду спустя он нажал на кнопку, которую у рейлганов делают похожей на традиционный спусковой крючок. Раздался хлопок, будто откупорили бутылку шампанского. Глаза пленного закатились, во лбу образовалась дыра размером с монету. Красные брызги попали на проржавевшее эмалированное ведро, забытое давно съехавшими хозяевами гасиенды.

Потом он упал лицом вниз в бурьян, и вокруг его головы в траве стала растекаться кровавая студенистая лужа. Хохот и приветственные крики. Солдаты хвалили товарища за удачный выстрел. Как будто можно было промахнуться в упор.

Остальные пленные, стоящие на коленях в ряд, дернулись при звуке выстрела, но тех, кто был без магнитных наручников, удержали на месте упертые в спину стволы оружия. Кто-то попытался встать, но его сбили с ног ударом приклада.

Позади, за невысоким покосившимся заборчиком, вдоль которого рос густой колючий кустарник, тянулись улочки вечернего Канкуна. Это был глухой одноэтажный бедняцкий район, почти без прохожих. Но, видимо, карателей не очень волновало, что пуля рейлгана может задеть кого-нибудь на излете. Они уже показали, что не остановятся перед случайными жертвами.

Убитый парень вряд ли являлся бывалым лесным герильяс. Судя по одежде – рэперским штанам и толстовке-«худи», расписанной угрожающими символами, похожими на мафиозные, он был «cholo» – мелким дворовым хулиганом, взявшим оружие пару дней назад, чтобы присоединиться к восстанию. И вот так бесславно закончилась его война.

– No-no! – замахал руками второй каратель, тоже с черепом вместо лица, тощий, костлявый, в высоких ботинках на шнуровке. – Я могу круче. Смотрите, парни.

У этого был тупоносый карабин, с виду похожий на импульсник – нелетальное полицейское оружие. Но Макс уже видел такую модификацию – «Отбойник», или «Jackhammer». Не кустарная, а фабричная модификация. В ней фокусированный пучок ультразвука усилен в десятки раз, и дает эффект выстрела из дробовика, но нет ни частиц, ни рикошетов. А на расстоянии в десять метров этот sonic boom полностью рассеивается. Незаменимо для полицейских операций.

И вот худощавый «матадор» из Гвадалахары по имени Альваро, подошел ко второму пленному – смуглому парню лет двадцати в футболке, кроссовках и спортивных штанах, с синевой щетины на лице. Когда этого «спортсмена» задержали, на нем была бейсболка, повернутая козырьком назад, но она слетела, когда его лицо сапогами превращали в месиво. Он явно тоже был не из интеллектуалов, со взглядом злого волчонка. Когда его взяли, при себе у него был выкидной нож и самодельный пугач с резиновыми пулями, над которыми «матадоры» долго смеялись. Тут на улицах нормальными считались только свинцовые. Но от задержания это его не спасло.

– Твое последнее слово, чико, – широко улыбнулся каратель. Зубы у него были ухоженные, отбеленные. Явно не нищий, хотя тут и не было прямой связи с уровнем дохода. Многие обитатели дна тоже пытаются пустить пыль в глаза.

Молодой повстанец – который мог присоединиться к революции всего пару часов назад, – успел раскрыть рот. Попытался придать лицу простого дворового пацана выражение то ли гордости, то ли гнева. Явно собирался сказать что-то резкое, но ему не дали. Выстрел прозвучал раньше, чем он успел произнести хоть звук. И верх его черепной коробки подлетел, как крышка перегретой кастрюли, высвобождая содержимое. А каратели вновь разразились глумливым хохотом: «Скучно с тобой, амиго. Совсем безмозглый».

Третий пленный не смог сохранить такое же достоинство. Штаны у него были мокрыми – когда пленных волочили сюда, многих не раз роняли в жидкую грязь. Но этого не роняли – он действительно обмочился от страха.

– Отведите меня к сеньору капитану! – заблеял худой метис в дутой куртке, светлых блестящих брюках и туфлях с острыми носками, похожий на мелкого воришку. Его глаза бешено вращались в глазницах. – Я… только не… а-а-а!

Железная рука-манипулятор «Handy-М», надетая на одного из палачей как третья хватательная конечность – взяла его за голову, словно поместив ее в тиски, так что металлические пальцы-клешни оказалась на висках. Чуть слышно заработали моторы. И миг спустя голова парня, который мог не иметь к повстанцам никакого отношения, сложилась как выдолбленная тыква, если наступить на нее сапогом. Глаза вылезли из орбит, кровь брызнула во все стороны. Часть попала на двоих палачей. Но никто из них и бровью не повел.

«Это все не настоящее, – метнулась в голове Максима спасительная мысль. – Это, мать его, страшный сон».

Механическая рука с сервоприводами облегчала жизнь рабочим ручного труда, помогала держать тяжелые грузы. А здесь с ее помощью таким же пролетариям дробили черепа.

Каратели довольно загоготали. Здоровенный толстяк в черной форме без знаков различия, судя по всему, командир или вожак бригады, каудильо, одобрительно похлопал очередного убийцу по плечу.

В прежней жизни старший «матадор» был продавцом в Лавке органического мяса.

«Какой неуч придумал эту торговую марку? – пронеслось в голове у Максима. – Любое мясо органическое. Хоть из сои, хоть клонированное, хоть из принтера…»

Но мысль сдуло, как порывом урагана, потому что бывший мясник пошел, широко зевая, вдоль ряда пленных, стреляя им в затылок из небольшого рейлгана с пистолетной рукояткой, будто снова открывая бутылки. Пленных было почти три десятка. Они падали один за другим лицом вниз. По шеренге пронесся истошный крик. Никто не мог убежать или наброситься на палачей – магнитные наручники держали крепко, а у самых опасных были скованы и ноги. Только несколько человек, самых измордованных или слабых, каратели оставили без наручников. Видимо, на всех устройств не хватило.

Убив восьмерых, каудильо остановился, чтоб перевести дух. Судя по профилю, он страдал от ожирения и гипертонии. Его айдент был синий, а не красный, – потому что система давала оценку с точки зрения государства, а для государства он был законопослушным и полезным гражданином.

«Матадоры»… Было в этом испанском назывании вещей своими именами что-то правильное и честное. Не миротворцы, не спасатели и не освободители. Убийцы. То, что написано на упаковке.

Но больше ничего хорошего в них не было. Макс немного знал, что это за материал. Это были подонки людского рода. Очень малая часть из них была бывшими военными местной дивизии Корпуса мира, уволенными в запас за должностные преступления, превышение полномочий или банальную уголовщину. Еще были бывшие копы, которых выгнали даже из полиции. Бывшие надзиратели, которые даже для тюрьмы оказались слишком жестоки. Бывшие мафиози, которые даже для кровавых наркокартелей стали слишком большой головной болью. Но основу составляла накипь – отбросы со всей Латинской Америки, да иногда и из других частей света, привлеченные легким заработком либо легальной возможностью реализовать свои наклонности. А часто и первое, и второе. Ждать от них пощады было глупо. Особенно теперь – когда революция началась, и те знали, что скоро земля будет гореть у них под ногами. Можно было ждать только легкой смерти.

Как же они втроем могли не почуять засаду? Ладно, эти зеленые новички из тех, кто еще недавно войну и тайные операции мог увидеть только в VR-игре. Но ему-то, бывшему офицеру Корпуса, должно быть стыдно. Вдвойне. Как и его напарникам – подпольщикам со стажем из «Авангарда», из Второй интербригады имени Эрнесто Гевары…

Почему они решили, что в пафосном, не трущобном районе – в паре километров от стратегического аэропорта – им удастся легко затеряться?

А ведь задание казалось выполнимым. Проникнуть в район Исла Дорада и убить судью, который был попутно координатором местного «Эскадрона смерти». Los escuadrones de la muerte в здешних краях такая же привычная вещь, как в других – клуб любителей шахмат или икебаны. По крайней мере, последние десять лет.

Исла Дорада – место действительно золотое, название не врало. Элитный морской комплекс, где жили те, у кого есть десять миллионов глобо на покупку виллы и по полмиллиона в год на ее содержание. Он круглосуточно охранялся и был отделен охранным периметром даже от расположенных неподалеку фешенебельных отелей.

Но все же это не военная база – слишком высокие заборы, колючая проволока, вышки и прожекторы испортили бы хозяевам жизни вид на морские просторы. Поэтому изучение прилегающей территории позволило найти уязвимое место – со стороны моря к берегу примыкал небольшой утес. Его вершина, на которой с трудом, рискуя упасть, могли поместиться два человека, была всего на несколько метров ниже уровня одной из террас имения. И как раз на этой террасе любил вечерами проводить время сеньор судья.

Но чтобы попасть на площадку, чьи трехмерные координаты знал каждый из них, надо было не только вскарабкаться на вершину (для этого у них имелись «присоски Спайдермена»), но и перерезать в нескольких местах защитную сеть и отключить направленным импульсом одну камеру. Другой сигнал подменил изображение с камеры фальшивым. Оператор системы безопасности ничего не заметил бы минимум полчаса – ложное изображение было подобрано очень грамотно.

Это была вторая их ликвидация. Примерно в таком же районе курорта Сан-Мигель-де-Косумель они за две недели до этого убили полицейского комиссара штата, известного тем, что у него не доживали до суда обвиняемые. И не все, а только политически опасные.

Макс уже знал эту примету стран сектора «ЦЮА», куда, вопреки географии, входила и Мексика – границы кварталов богатых и бедных в одном и том же городе были похожи на границу враждебных государств. А охранялись даже мощнее. Гусеничные роботы, летающие дроны, иногда даже неуклюжие шагающие андроиды, на которых совсем недавно разрешили устанавливать оружие. Явно для того, чтобы пугали своим видом, – справиться с шагоходами было проще, чем с приземистыми танкетками на гусеницах, и уж ни в какое сравнение они не шли с воздушными дронами, на которые израильтяне еще тридцать лет назад научились вешать стабилизированные снайперские винтовки. Иногда их даже похищали и перепрошивали.

Ту первую акцию в сентябре удалось провернуть довольно чисто. Максим ее хорошо запомнил.

Начальник полиции был толстым. Весил этот бодипозитивный сибарит не меньше ста сорока килограммов и лицом подходил на жабу. Видимо, это был его личный выбор, потому что уж он-то мог позволить себе любую коррекцию внешности. Деньги через его руки проходили огромные, что-то текло наверх, а многое и прилипало. Но даже если бы он выглядел как Ален Делон в молодости, все равно заслуживал бы пулю, учитывая «послужной список».

И в свой последний день начальник полиции города тоже не был праведником. Не преминул облапать длинноногую служанку, которая принесла поднос с вином и закусками. У нее были синие волосы, платье французской горничной и внешность героини аниме. Волоокая, с кукольными чертами лица, которые не могли появиться без участия пластического хирурга. На груди мог бы удержаться наполненный бокал вина, вернее даже два. Она была похожа на робота, ее движения были уж очень механистичными, но наверняка девушка не была машиной. Просто такой фетиш был популярен в некоторых кругах.

Максим не мог видеть его взгляда, но что-то ему подсказывало, что толстяк намекает красотке на продолжение… и в ее положении она не сможет отказаться. А может, особые услуги были частью контракта. Рынок труда диктует свои условия.

Но сегодня он внесет коррективы. Когда девчонка, опустив голову, скрылась во флигеле, Рихтер прицелился и со своим тевтонским спокойствием всадил жирдяю пулю в середину лба, разрушив его планы на приятное продолжение вечера. Старый и надежный патрон, «ветеран» стольких войн, не подвел, да и не мог подвести. Винтовка тоже была надежнее некуда.

Точно так же когда-то на другом континенте Макс убивал неграмотных пастухов и крестьян, называвших себя повстанцами, а от Мирового совета получивших клеймо «террористов». Хотя на самом деле они были просто дилетантами и пушечным мясом для своих лидеров. Правда, тогда его оружие было не в пример современнее.

И вот посреди поместья, наполненного услужливыми холуями и дорогими цацками, с полным гаражом наземных и воздушных машин, жирный паук, опрокинув бокал с кроваво-красным вином, лежал с дыркой в голове лицом в стол, на котором были расставлены по-варварски роскошные закуски. Такой же мертвый, как те безымянные мятежники.

Но не было радости. No regret. No rejoice. Одна смерть не стирала другие из памяти и не искупала их. Впрочем, стыда за прошлое тоже не было. Еще один синдром эмоционального выгорания.

Максим тогда подумал, что это была своеобразная проверка, тест на вшивость для него. Его повязали кровью, но он не возражал. Ощущение хорошо сделанной работы портил только чуть не сорвавшийся отход без обнаружения, хоть это и была не их вина. Тогда Рихтер и прикрывавшая его двойка с трудом ушли от погони. Пара юрких дронов влетела через окно на чердак, где была оборудована позиция, когда ликвидаторы еще только садились во дворе на мотоциклы. То есть через минуту после выстрела. Видимо, противоснайперскими системами были оборудованы не только военные объекты. И эти системы засекали входящие в воздушное пространство объекты, похожие на пули, и вычисляли дистанцию и расстояние до источника даже без вспышки, без бликов, с бесшумным выстрелом. Максим попенял себе за то, что они слишком расслабились, узнав от партизанской разведки, что поместье охраняли вооруженные старыми автоматами бывшие копы, которые несли службу так плохо, что их можно было передушить как котят. На посту они рассказывали друг другу пошлые анекдоты и проклинали низкую зарплату. Но кроме этих пенсионеров тут оказались и современные дроны, которые стоили как оклад живых охранников за полгода.

Через пять минут перед зданием появилась группа быстрого реагирования из федеральной полиции. Но налаженная система противопартизанской борьбы уже была расстроена, и спецназовцы уехали ни с чем, пробыв на месте всего полчаса и все это время тревожно озираясь. Еще бы – даже в этом районе уже случались нападения.

На этом проспекте (здешние проспекты звались авенидами) видеокамер не хватало. Вернее, установили-то их много – но одни были сломаны, другие украдены, а у третьих объективы замазаны краской из пистолета-распылителя. И это было не диверсией, а обычным хулиганством и раздолбайством. Половина фонарей уже была разбита малолетней шпаной или взрослыми пьяными компаниями, которые находились в шаге от того, чтобы начать громить сами здешние отели. Обитатели дна быстро поняли, что регулярной фотосъемки с дронов больше не ведется. Плюс в системе распознавания лиц городского управления полиции завелся неустранимый сбой, который парализовал всю работу. Конечно, все это произошло неслучайно, но местным гопникам было на руку, так же, как и повстанцам.

Ликвидаторы в это время уже неслись на мотоциклах по ночному городу – ни дать ни взять лихие байкеры, залившие глаза пивом и текилой. А может, его напарники, имена которых он с трудом запомнил (они были двойные, типа Хосе Мария и Родриго Гарсия), успели принять немного из фляжек. Он не обратил внимания. Блестящие черные шлемы, пурпурные значки с коронами, которые они нацепили по пути, сделали их похожими на мотоциклистов-лоялистов из ультраправых организаций, многие из которых служили «матадорами». Черные маскировочные костюмы не сильно отличались от одежды байкеров, обожающих блестящую натуральную кожу.

Своего рода защитная мимикрия. Правда, у байкеров куртки были еще богато украшены серебряными цепями и эмблемами в виде костей и черепов. Такого количества атрибутов смерти Рихтер в Северной Америке еще не видел.

Максим молчал и смотрел только на дорогу, а его напарники подвывали как волки и, по очереди отпуская рули, грозили в ночи кулаками кому-то неведомому. С них слетела угрюмость, которая сопровождала их во время выхода на цель и исполнения задания. А вот к нему она, наоборот, прицепилась. Российская винтовка с отомкнутыми прикладом и стволом лежала у него за спиной в чехле от гитары.

– Дай пять, hombre! – крикнул старший из напарников ему прямо в ухо, рискуя свалиться с железного коня. – Ты молодец! Крутой чувак!

Рихтер предложение проигнорировал, помотав головой и лишь показав большой палец, хотя байк, оборудованный гироскопом, держал равновесие сам. Упасть на нем можно было только специально. Но что это за дичь и ребячество? Вроде взрослые люди.

И это было только начало. Когда их тройка вернулась на базу, экспансивные местные камрады устроили всем троим овацию с криками «Hola! Hola!» и полным набором жестов одобрения: хлопали в ладоши, хлопали по плечам и по спине – личное пространство тут нарушали проще, чем в Европе, – и уговаривали выпить вместе. Хорошо еще, что не на брудершафт. Особенно выразительно глядели женщины. Макс видел, что на него смотрят как на героя. Ведь это он произвел выстрел. Но у него уже тогда остался неприятный осадок. В Корпусе он убивал людей, но там был бой, а не хладнокровное убийство из-за угла. Как бы по-детски это ни звучало.

После этой акции бойцы герильяс стали доверять Рихтеру как одному из своих. Как будто он был с ними с самого начала Сопротивления. Потом у них с товарищами были только рутинные дела, которые есть и в жизни подпольщиков.

Прошло не так много времени, и командир вызвал Максима к себе снова. Сказал, что внедренный агент сообщил ценные сведения о paramilitares. И представил ему двух других напарников, сказав, что на этот раз надо обставить все по-другому. С более короткой дистанции и без снайперского оружия.

«Вы убираете не тех, кто больше всего заслужил смерть, – до таких мы еще доберемся, – а тех, кто может помешать нам», – объяснил им команданте Ортега, отправляя на задание.

Чему помешать? Рихтер уже тогда понял, к чему тот клонит, хотя и не называет вещи своими именами.

Их боевая тройка – только он в ней был новым человеком в движении, а двое других – бывалыми партизанами с полугодовым стажем – вышла на позицию рядом с гасиендой вечером. Выбрались на заранее замеченный уступ скалы у самой воды, немного обсохли, а потом надели и включили адаптивный камуфляж – не совсем невидимость, а ее более дешевый вариант, позволяющий слиться с фоном. Но в тени сойдет. Правда, желательно не намочить его снаружи, иначе есть риск демаскироваться.

Надев присоски, забрались на площадку. В этом месте граница имения судейского шишки уходила на пятьдесят метров в море и далеко выходила за пределы заборчика гасиенды. То есть они уже вторглись на частную территорию.

Зная распорядок дня судьи, они стали ждать, когда он выйдет из дома, чтобы выпить вина в беседке на террасе, увитой красными цветами бугенвиллии, вдыхая аромат цветущих франжипани и глядя на бескрайнюю морскую даль. Он делал это каждый день, судя по данным наблюдений. И всегда был один.

Но в этот вечер привычный порядок был нарушен. Сначала появился уже знакомый им высокий статный господин. Их цель. А потом из дома вышла женщина и подошла к судье, который сидел, подперев рукой подбородок, и смотрел в сторону моря. Бурно жестикулируя, она начала говорить. Громко и эмоционально. Можно было и подслушать, и даже прочитать по движению губ, но Рихтер почувствовал, что это к делу не относится. «Негодяй» – расшифровал он одно слово и отключил анализатор. Пусть чужие тайны останутся чужими тайнами.

Женщина была средних лет, с гордой посадкой головы и в неброских, но дорогих нарядах haute couture, в серой гамме, без украшений. Не прислуга, не подруга и не любовница, а законная жена. Уж такие нюансы Максим к своим тридцати пяти годам видел сразу. И то, что она говорила, явно не радовало судью, потому что он мрачнел еще больше.

В «линзах» – даже при отключенной сети – была целая куча привычных и нужных, а также не очень нужных фич: дальномер, компас, календарь, атомные часы. Они могли определять параметры погоды, размеры объектов, скорость ветра, фазы луны, переводить с базовых языков. Даже устаревшие «линзы» заменяли самый совершенный из компьютеров прошлого. А у Рихтера они были не древние, а новейшие и нестандартные, прошитые.