Текст книги "Добрый дедушка Сталин. Правдивые рассказы из жизни вождя"

Автор книги: Алексей Богомолов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Охраняемое лицо номер один

 
Чтоб давали домны больше стали,
Чтоб хранился дольше виноград,
Чтоб спокойно наши дети спали,
Эти люди никогда не спят.
 
 
Эти люди скромны, не речисты,
Мы не все их знаем имена.
Но недаром лучшие чекисты
Боевые носят ордена.
 

(Из песни «Песня о чекистах»)

Сталин находился у власти почти три десятилетия, и более двадцати лет его тщательно охраняли. А до начала тридцатых годов генсек, живший в то время в Кремле, в Потешном дворце (квартира № 1), ходил на работу в свой кабинет, расположенный на пятом этаже дома № 4 по Старой площади пешком. Выходил из Спасских ворот и по Ильинке шел в сторону нынешней станции метро «Китай-город». На многих фотографиях того времени Сталин с коллегами – Кировым, Ворошиловым и другими в сопровождении одного-двух охранников свободно гуляет по центру Москвы.

Еще в 1927 году после принятия постановления политбюро «О мероприятиях в связи с белогвардейскими выступлениями» к полутора десяткам руководящих сотрудников ЦК, в том числе и Сталину, были прикреплены охранники. Сталина три с лишним года охранял Иван Францевич Юсис, комиссар особых поручений Спецотделения Коллегии ОГПУ. Да и сам Кремль в двадцатые годы был не столь уж строго «зарежимленным». В нем в те годы жили и работали более пяти тысяч людей, и стопроцентно изолировать вождей от несанкционированного общения с народом было практически невозможно.

В 1930 году было принято решение перевести часть Секретного отдела ЦК, в том числе и кабинет генерального секретаря, в Кремль.

Самого же Сталина обязали немедленно прекратить передвижение по городу пешком. Но он еще больше года нарушал решение политбюро. Прогулки вождя по столице закончились только после того, как Сталина ознакомили с протоколом допроса террориста Платонова-Петина, с которым он случайно встретился 16 ноября 1931 года на Ильинке. В записке ОГПУ на имя вождя, приводимой в книге С.В. Девятова, А.Н. Шефова и Ю.В. Юрьева «Ближняя дача Сталина», есть цитата из нее:

16 ноября, проходя с нашим агентом в 3 часа 35 мин дня по Ильинке около д. 5/2 против Старогостинного двора, агент английской разведки случайно встретил Вас и сделал попытку выхватить револьвер.

Как сообщает наш агент, ему удалось схватить за руку указанного англоразведчика и повлечь за собой, воспрепятствовав попытке.

Тотчас же после этого названный агент англоразведки был нами секретно арестован.

На записке имелась резолюция «Пешее хождение по Москве т. Сталину надо прекратить». Ниже стояли подписи Молотова, Кагановича, Калинина, Куйбышева и Рыкова.

В феврале 1932 года генеральный секретарь уже приступил к работе в первом корпусе Кремля. Его кабинет теперь располагался в непосредственной близости от квартиры. И именно с того времени он стал практически недоступен для неофициальных контактов с обычными гражданами, особенно в столице. Добавлю только, что в декабре 1933 года Сталин окончательно переселился на Ближнюю дачу в Волынском и бывал в своей кремлевской квартире редко. А охраняли Сталина теперь уже девять сотрудников, а потом двенадцать… И в дальнейшем система охраны постоянно совершенствовалась. Сталина охраняли от нескольких десятков до десятков тысяч человек (как во время упомянутого нами путешествия в Потсдам летом 1945 года).

Одним из телохранителей Сталина со времени Потсдамской конференции и до смерти «вождя народов» был Владимир Васильев, чьи воспоминания прилежно записал и сохранил его сын Андрей. Васильев-старший рассказывал:

Последовать новый приказ: меня переводили в личную охрану Сталина. И с этого момента я находился рядом с ним до последнего дня его жизни. …Это те девять человек, которые постоянно находились около Сталина: семь телохранителей, начальник группы и шофер – тоже первоклассный разведчик. Естественно, что численность охраны была намного выше. Только телохранителей было человек 35. А ведь еще надо учесть наружную охрану, которая тоже была немаленькой. В общей сложности набиралось человек двести. В нашу обязанность входило сопровождать Сталина, куда бы он ни направлялся. Даже когда он гулял у себя по саду, за ним постоянно следовали 3–4 телохранителя.

Алексей Рыбин, которого также называли «телохранителем Сталина», непосредственных задач такого рода не выполнял. Однако, работая в системе охраны вождя, в том числе отвечая за сталинскую ложу Большого театра, довольно много знал. Его непосредственное присутствие на Ближней даче сотрудниками компетентных органов не подтверждается. Но из любви и уважения к генералиссимусу пытался несколько приукрашивать рассказы сослуживцев и подвергать самоцензуре собственные воспоминания. Например, он писал об охране Ближней дачи так:

Забор был обыкновенный – из досок Без всякой колючей проволоки сверху. Правда, высотой в пять метров. А в 1938 году появился второй – внутренний. Трехметровой высоты… Заставили это сделать явные угрозы оппозиции. Диверсанты могли легко преодолеть единственную преграду и захватить Сталина.

Особенно трудно было бы их заметить в ночной тьме. Ведь в лесу на расстоянии двух-трех метров уже совершенно ничего не видно. Вся надежда лишь на возможный шорох лазутчика. А если ветер? Жуткое состояние! Сам переживал его много раз. Вот и пришлось подстраховаться.

Повторяю: никаких железных дверей, кроме военного бомбоубежища, на даче не имелось. Все внутренние двери были сделаны из простого дерева и с половины застеклены. Дверь в зале-кабинете Сталина была абсолютно такой же и для лучшего движения воздуха никогда не закрывалась. Конечно, при необходимости захлопывалась на обычный английский замок <линг». Ключи от него всегда находились у коменданта или дежурного офицера. Никакой сверхсложной внутренней системы запоров, которые-де мог открыть лишь сам Сталин при помощи специального электрического устройства, в помещении не существовало. Это очередная байка изощренных сочинителей.

Действительно, двери на Ближней даче Сталина, да и в других его резиденциях деревянные, я это видел сам. Дубовые, сантиметров в семь-восемь толщиной. И забор вокруг комплекса зданий в Волынском сейчас небольшой, хотя и с современными средствами сигнализации и контроля доступа. Но в послевоенные годы дача охранялась, по воспоминаниям Владимира Васильева, совсем по-другому:

Наверное, по сложности и изощренности охраны ее можно было бы сравнить только с «Вольфшанце» Гитлера. Единственную дорогу, которая вела на дачу, днем и ночью контролировали милицейские наряды. Публика эта была солидная, плечистая, все в звании капитанов и майоров, хотя погоны носили старшинские. Лес, окружавший дачу, был густо заплетен спиралями Бруно. Если человеку даже удалось бы через них пробраться, то я бы ему не позавидовал. На него набросились бы немецкие овчарки, бегавшие вдоль проволоки, натянутой между столбами. Следующая линия охраны состояла из фотоблоков, вывезенных из Германии. Идущие параллельно два луча надежно перекрывали «границу». Стоило, скажем, зайцу проскочить через них, как на пульте у дежурного загоралась лампочка, указывавшая, в каком секторе находится «нарушитель». Дальше стоял пятиметровый забор из толстенных досок. В нем были сделаны окошки-амбразуры, у которых находились посты вооруженной охраны. Затем – второй забор, немного пониже. Между ними были размещены морские сигнальные прожекторы. Ну а около самого дома дежурила личная охрана – «девятка».

О болезненном отношении Сталина к проблемам собственной безопасности писал в воспоминаниях Никита Сергеевич Хрущев. Конечно, относиться к ним как к стопроцентно точному историческому источнику нельзя. Нужно сделать поправку на политические моменты взаимоотношений Сталина и Хрущева и «генеральную линию» последнего на развенчание культа личности, но эти воспоминания все-таки заслуживают внимания:

Я был раз свидетелем такого факта. Сталин пошел в туалет. А человек, который за ним буквально по пятам ходил, остался на месте. Сталин, выйдя из туалета, набросился при нас на этого человека и начал его распекать: «Почему вы не выполняете своих обязанностей? Вы охраняете, так и должны охранять, а вы тут сидите, развалившись». Тот оправдывался: «Товарищ Сталин, я же знаю, что там нет дверей. Вот тут есть дверь, так за нею как раз и стоит мой человек, который несет охрану». Но Сталин ему грубо: «Вы со мной должны ходить». Но ведь это невероятно, чтобы тот ходил за ним в туалет. Значит, Сталин даже в туалет уже боялся зайти без охраны. Это, конечно, результат работы больного мозга. Человек сам себя запугал. Но тут, видимо, и Берия руку приложил.

Так протекала жизнь в последние годы бытия Сталина. Я уже рассказывал, как он за обедом буквально ни одного блюда не мог откушать, если при нем кто-либо из присутствующих его не попробовал. У нас имелись излюбленные блюда, и повара хорошо их готовили. Харчо было очень вкусное. Его брали все подряд, и тут уж Сталин не сомневался. А что касается закусок, которые стояли на столе, то он выжидал, когда кто-то попробует. Выждет какое-то время и тогда сам тоже берет. Человек уже довел себя до крайности и людям, которые его обслуживали годами и были, безусловно, преданы ему, не доверял. Никому не доверял!

Владимир Васильев, долгое время бывший телохранителем Сталина и знавший систему охраны и порядки в среде сотрудников госбезопасности, рассказывал о происходившем более взвешенно:

Тогда чрезвычайные меры предосторожности казались естественными. Нас все время знакомили с ориентировками по тем или иным «диверсионным группам», которые якобы охотились за Сталиным. Созданию этой атмосферы подозрительности и шпиономании немало способствовал Берия, который то и дело появлялся на даче, устраивал проверки, проводил инструктажи. В результате вполне, быть может, разумные меры предосторожности доводились до полного абсурда. Например, во время торжественных заседаний, которые проходили в Большом театре, помимо охраны вокруг здания, у входов и выходов, за кулисами, зал буквально наводнялся сотрудниками органов безопасности. Порядок был такой: три приглашенных – один агент. Не доверяли никому.

Подобная же картина была и во время правительственных приемов. Мы были вынуждены изображать либо гостей, либо официантов. Сноровки по части обслуживания у нас не было никакой. Поэтому иногда случались неприятные казусы. Помню, мой друг майор Миша Клопов на банкете в Кремле в честь 70-летия Сталина – на сей раз была его очередь изображать официанта – открывал шампанское. До тех пор делать это ему не доводилось, и в результате жена министра связи оказалась облитой с ног до головы. Впрочем, на такие вещи тогда мало кто обращал внимание. Нравы были простые – к концу банкета многие гости лежали под столами, и их приходилось выносить буквально на руках…

Система охраны первых лиц в СССР была одной из лучших в мире, но генералиссимус, по словам Васильева, относился к ней без особой любви:

Сам «вождь» охрану, готовую в любой момент отдать за него жизнь, прикрыть его от пули своими телами, за людей явно не считал и, встречаясь, смотрел сквозь нас. Заговаривать с ним было запрещено, и мы даже давали подписку, что не будем обращаться к нему с личными просьбами. А попросить было о чем: большинство из нас жило довольно тяжело, мало чем отличаясь от обычных армейских офицеров…

Надо сказать, за степенью нашей преданности «хозяину» постоянно следили. Я уже не говорю о том, что проверялись и контролировались все внеслужебные связи, все знакомые и друзья, «криминал» могли увидеть в чем угодно. Вспоминаю такой случай. Моя мама, известная ленинградская портниха, еще в 1939 году как-то сшила платье для жены финского консула. В 1945 году, когда меня взяли в «девятку», ее вызвали в «Большой дом» на Литейном проспекте и потребовали объяснений. И, конечно же, нам было строго-настрого запрещено говорить о том, где мы служим. Даже спустя многие годы, уже будучи гражданским лицом, я никому об этом не говорил.

Можно сколь угодно долго рассуждать о достоинствах и недостатках сталинской охраны и сложных взаимоотношениях вождя и телохранителей. Но факт остается фактом: за тридцать лет на него не было совершено ни одного реального покушения!

Сталин идет в кино

 
Если б Сталина родного
Я бы в жизни повстречал,
Я бы Сталину родному,
Другу нашему сказал:
 
 
Дорогой товарищ Сталин,
Вождь великий Октября,
Это вы мне счастье дали,
В люди вывели меня!
 

(Из песни «Встреча со Сталиным»)

В советские времена подавляющее большинство наших кинотеатров были общественными, а идеологическое значение кино – огромно. Поэтому Сталин сразу взял на вооружение ленинскую фразу относительно того, что кино является для нас «важнейшим из искусств» И, между прочим, внес определенный вклад в развитие отечественного кинематографа. Иметь свой кинотеатр в те времена могли себе позволить только избранные. И, конечно же, ими были руководители нашего государства.

Сталин уже в конце двадцатых годов стал главным кинозрителем и кинокритиком СССР. Мимо его внимания с 1928-го по 1953 год не проходила ни одна более или менее значительная картина. Время от времени он высказывал критические замечания, либо, наоборот, хвалил ту или иную ленту. Иногда вмешивался в кинопроцесс на стадии съемок и даже во время подготовки сценария. В общем, руку на пульсе держал твердо. И отношение его к кино было более чем серьезным. Приведем текст его письма Борису Шумяцкому, который руководил советским кинематографом и по совместительству показывал Сталину новые фильмы. Оно было опубликовано в «Правде» 11 января 1935 года:

Привет и наилучшие пожелания работникам советской кинематографии в день ее славного пятнадцатилетия.

Кино в руках Советской власти представляет огромную, неоценимую силу. Обладая исключительными возможностями духовного воздействия на массы, кино помогает рабочему классу и его партии воспитывать трудящихся в духе социализма, организовывать массы на борьбу за социализм, подымать их культуру и политическую боеспособность.

Советская власть ждет от вас новых успехов – новых фильмов, прославляющих, подобно «Чапаеву», величие исторических дел борьбы за власть рабочих и крестьян Советского Союза, мобилизующих на выполнение новых задач и напоминающих как о достижениях, так и о трудностях социалистической стройки.

Советская власть ждет от вас смелого проникновения ваших мастеров в новые области «самого важного» (Ленин) и самого массового из искусств – кино.

Заметим в скобках, что адресат письма «вождя народов» через три года был расстрелян. А тогда, в середине тридцатых, он показывал Сталину кино.

Известно несколько «кинотеатров», в которых «вождь народов» знакомился с новыми лентами. В принципе он мог сделать это где угодно. Даже на его даче в Волынском были установлены два кинопроектора в так называемом «служебном» доме. Естественно, был и запас кинофильмов, хотя по большей части их привозили из главного киноведомства.

Что касается «парадных» сеансов, то есть тех, которые проходили в присутствии почти всех членов политбюро, то они поначалу организовывались в просмотровом зале Совкино (Союзкино) в Малом Гнездниковском переулке. Был еще небольшой зальчик в Кавалерском корпусе Кремля, но его руководители не особенно жаловали, поскольку помещение было очень тесным и приспособленным только для демонстрации немых фильмов.

В начале тридцатых годов была задумана масштабная реконструкция Кремля, в том числе и Большого Кремлевского дворца. Именно там, в помещении бывшего зимнего сада, и было решено дислоцировать главный кинотеатр СССР. Главный – отнюдь не значит – самый большой. Его площадь была всего 7,5 на 17 метров, то есть около 130 квадратных метров. Да, собственно, для членов политбюро больше было и не нужно. В зале, судя по сохранившемуся его плану, стояло 20 кресел, обитых темно-зеленым дерматином (таким же, как в зале заседаний Верховного Совета СССР). Сталин, конечно, занимал среднее кресло в первом ряду. В отличие от остальных, оно было не мягким, а жестким. Вождь вообще не любил мягких стульев и кресел, и, как мы уже знаем, даже в автомобиле предпочитал ездить на жестком откидном сиденье.

Стены помещения для поглощения звука были задрапированы темно-зеленым (в полоску) атласом. Окна тоже были завешены зеленой тканью. Освещение было самым современным для тех времен: лампы скрывались в карнизах потолка, и перед началом фильма их медленно гасили с помощью реостата. Первые сеансы в новом кинозале состоялись в 1934 году.

В свое время Григорий Борисович Марьямов, долгое время работавший помощником министра кинематографии СССР Ивана Григорьевича Большакова, вспоминал:

…Вот и сейчас у меня перед глазами небольшой, уютный просмотровый зал на втором этаже Большого Кремлевского дворца, переделанный из зимнего сада… мягкие кресла с подлокотниками… Пол, покрытый серым солдатским сукном, а сверху дорожкой, гасил звук шагов. В проекционной стояли четыре самых что ни на есть современных аппарата «Симплекс» – два для подстраховки, хотя аппаратура работала безотказно. Киномеханики были подобраны из числа лучших специалистов и, конечно, «просвечены» со всех сторон… Фильмы, как правило, показывались после заседаний политбюро, поэтому просмотры приходились на ночные часы. Члены политбюро собирались заранее. Рассаживались, оставляя свободным кресло в первом ряду…

Для организации просмотров фильмов партийно-государственной элитой в недрах Главного управления кино-фотопромышленности была создана отдельная структура «Сектор особых просмотров».

«Особые просмотры», как правило, проходили в ночь с четверга на пятницу, после окончания заседаний политбюро. Понятное дело, Сталину и его коллегам хотелось, в первую очередь, расслабиться, так что приоритет отдавался комедиям и, как говорят сейчас, «остросюжетным фильмам». Иногда, правда, смотрели и более серьезные картины. Все зависело от воли и настроения генерального секретаря.

Занимался организацией просмотров, равно как и оборудованием кремлевского кинотеатра, уже упоминавшийся нами начальник управления Борис Шумяцкий. Он вообще-то до 1930 года никакого отношения к кино не имел. Был профессиональным революционером, активно участвовал в революциях 1905-го и 1917 года, затем возглавлял правительство Дальневосточной республики. А в 1922 году у него вышел конфликт со Сталиным, возглавлявшим тогда Народный комиссариат по делам национальностей, по поводу автономии Бурятии. Конфликт, как выяснилось позже, привел к тому, что жизнь партийного функционера закончилась трагически. Но на первый раз в качестве «воспитательной меры» Шумяцкий был отправлен в «дипломатическую ссылку». Служил он по этой линии в Монголии, причем внес значительный вклад в победу монгольской революции. Затем отправился на дипслужбу в Иране, а уже оттуда был «брошен» на киноискусство. Сталин, кстати, во время кинопросмотров время от времени похваливал Шумяцкого, упоминая его прошлые заслуги: работу на Дальнем Востоке и в Монголии. Но это не помешало ему санкционировать расстрел «соратника».

Борис Шумяцкий занимался тем, что знакомил партийную верхушку с новыми советскими фильмами. А после просмотров писал краткие отчеты о том, как реагировали руководители страны на тот или иной фильм.

Мы уже писали о том, что самыми популярными в Кремле были комедии и остросюжетные фильмы. Скорее всего любимым фильмом Сталина в довоенный период был «Чапаев». По его указанию, в кремлевском кинотеатре в 1934–1937 годах этот фильм показывали как минимум 38 раз. Бывали случаи, когда вождю предлагали посмотреть какой-то новый фильм, но, как говорится, «не попадали в настроение». Тогда он спрашивал: «А «Чапаев» есть»? И ему в очередной раз ставили полюбившуюся ленту. Ну и, конечно, «вождю народов» нравились такие фильмы, как «Юность Максима», «Подруги», «Челюскин», «Летчики» и другие. Очень полюбился Сталину и его окружению фильм «Веселые ребята». Вот краткая запись Бориса Шумяцкого от 14 июля 1934 года о просмотре этого фильма:

Сталин– Ну, что дальше будем смотреть?

Ворошилов– Давайте картину «Веселые ребята».

Сталин– Что еще за картина?

Ворошилов– А это интересная, веселая, сплошь музыкальная картина с Утесовым и его Джазом (так в тексте. – Авт.).

Шумяцкий– Но только у меня всей нет. Она заканчивается сегодня. Могу показать лишь начальные три части.

Сталин– Он нас интригует. Давайте хотя бы начальные.

Каганович– Но ведь Утесов – безголосый.

Жданов– К тому же он мастак на блатные песни.

Ворошилов– Нет, вы увидите. Он очень одаренный актер, чрезвычайный весельчак и поет в фильме здорово. Фильма исключительно интересная.

Шумяцкий– Мы его заставили петь по-настоящему.

Каганович– А как вы этого достигли?

Шумяцкий– рассказал про технические возможности звукового кино.

Сталин– Раз интересно, давайте посмотрим.

Во время просмотра этой части «Веселых ребят» стоял гомерический хохот. Особенное реагирование (Иосифа Виссарионовича, Климентия Ефремовича, Лазаря Моисеевича и Жданова) вызвали сцены с рыбой, пляжем и перекличкой фразы – «Вы такой молодой и уже гений!», «как же можно», «привычка». Очень понравился март, пароход, перекличка стада и пр.

Начали спрашивать, кто снимал и где.

Шумяцкий– объяснил.

Каганович– Неужели это сделано у нас в Москве? Сделано ведь на высоком уровне, а говорили, что эта ваша Московская фабрика – не фабрика, а могила. Даже в печати об этом часто говорят. (…)

В следующей записи (от 21 июля 1934 года) Шумяцкий называет среди новых фильмов «Веселые ребята».

Сталин– А это те «Веселые ребята», начало которых мы уже смотрели?

Ворошилов– А я уже успел посмотреть весь этот фильм, Смеялся до упаду.

Сталин– Действовал по-военному, с быстротой. А насчет оценки фильма будем говорить, когда вместе посмотрим…

Сталин– Хорошо. Картина эта дает возможность интересно, занимательно отдохнуть. Испытали ощущение – точно после выходного дня. Первый раз я испытываю такое ощущение от просмотра наших фильмов, среди которых были весьма хорошие.

Интересно, что понравившиеся ему фильмы Сталин защищал. Например, когда в прессе появились негативные статьи, называющие музыку и песни из «Веселых ребят» «мексиканщиной», он дал указание опубликовать в основных газетах позитивные оценки музыки и фильма в целом.

Но не всем картинам была уготована такая судьба, как «Веселым ребятам» и «Чапаеву». Но, справедливости ради, нужно сказать, что критиковались в основном не самые сильные фильмы. Вот, например, еще одна выдержка из записок Бориса Шумяцкого о реакции Сталина на снятый в СССР фильм эмигрировавшего из Германии театрального режиссера Эрвина Пискатора «Восстание рыбаков»:

Сталин– Кто ставит такие нудные, мрачные картины, как «Восстание рыбаков», кто их принимает?

Понятно, что после такого вопроса будущее немецкого режиссера было печально. Он не получил ни обещанного ему журнала на немецком языке, ни немецкого театра, ни возможности снять антифашистскую картину. Вопрос о нем ставился в 1935 году на оргбюро ЦК, но потом был снят Ежовым и Андреевым. Но добраться до режиссера по-серьезному Ежову не удалось, – в 1936 году он отбыл во Францию, а затем в США.

А вот еще одна выдержка из записей Бориса Шумяцкого о просмотре фильма-оперетты «Гармонь».

Со второго ролика и до конца И.В. стал выражать неудовольствие рядом сцен. Особенно резко критиковал переигрывание путем внешней «весельчинки» и длиннот.

Сталин– Второй раз смотреть ее не пойдем.

Жданов– Какой тут второй раз, когда в первый едва доглядели. Картина отчаянно примитивна, и отсюда всякая фальшь сильно выглядывает.

Каганович– Эх, били мы, били на ЦК кинематографистов. Видно, недостаточно.

Шумяцкий– Видно, одного битья недостаточно. На нем одном таких новых и труднейших жанров не поднимешь.

Слова Бориса Шумяцкого оказались пророческими. В том числе и для него самого. После поездки для ознакомления с опытом кинодела в США он замышлял создание «Советского Голливуда» в Крыму и слишком часто говорил об отставании нашего кинематографа, его материальной базы, плохом качестве пленки и пр. Одним из последних опубликованных документов Шумяцкого была его записка Молотову 4 января 1938 года о кинофикации Большого Кремлевского дворца, в которой он говорит о том, что «неиспользование импортной звукозаписывающей аппаратуры не должно быть допущено», и о покупке американской аппаратуры стоимостью около 340 тысяч рублей.

Безусловно, Шумяцкий прекрасно понимал и шаткость, и опасность своего положения. Ведь когда еще несколько лет назад Сталин с соратниками смеялись над репликами одного из создателей «Веселых ребят» сценариста Николая Эрдмана, тот уже отбывал срок в лагере под Енисейском. И его имя из титров фильма тоже уже исчезло. Табличка с фамилией Шумяцкого была снята с его кабинета 8 января 1938 года. Через несколько месяцев он был арестован и приговорен к высшей мере наказания «за попытку организовать в просмотровом кинозале в Кремле террористический акт против товарища Сталина». 29 июля 1938 года приговор привели в исполнение.

Маршруты советской киномузы крайне причудливы. Место расстрелянного Шумяцкого во главе Комитета по делам кинематографии занял начальник управления НКВД по Воронежской области Семен Дукельский, который целый год искал в ведомстве «врагов народа». По воспоминаниям людей, имевших в то время отношение к советскому кино, это был человек фантастической глупости и некомпетентности. Единственным его «кинематографическим опытом» была работа в молодости в качестве музыканта, сопровождавшего игрой на пианино немые фильмы. Судя по воспоминаниям кинематографистов, ему принадлежал проект реорганизации кинопроизводства, по которому все режиссеры и все сценаристы перенумеровывались от № 1 до № 100. Производство фильмов, по замыслу Дукельского, должно было происходить по следующему принципу: режиссер № 1 ставит сценарий сценариста № 1; режиссер № 2 – сценариста № 2, № 5 – № 5, и так далее – до сотни. С таким пониманием искусства он работал на своем посту целый год. Затем в 1939 году получил орден Ленина и ушел на повышение – наркомом Военно-морского флота. Во время войны был уполномоченным ГКО на оборонных заводах в Челябинской области, а закончил карьеру заместителем министра юстиции.

В 1939 году фильмы Сталину начал показывать Иван Григорьевич Большаков, бывший до этого управляющим делами Совнаркома. Поначалу, называя «кинематографию» «кимографией», был очередной мишенью острых на язык киношников, но удержался на своем посту 14 лет. И остался жив, стал кандидатом наук и союзным министром!

Рассказывают, что он никогда, даже на прямой вопрос самого Сталина, не отвечал прямо, не давал свою оценку фильма. В этой феноменальной способности почти всегда умолчать по поводу «хороша кинокартина или нет» Большаков превзошел даже сталинских соратников из политбюро, которые до вынесения вердикта Хозяином изворачивались как могли. Ибо осознавали характер последствий в случае расхождения с его оценкой.

Большаков как-то сам про себя сказал: «Я всего лишь извозчик, перевозящий коробки с кинолентами». В результате он не только продержался до кончины Сталина, но и стал в конце концов первым заместителем министра культуры, дожив до преклонного возраста (умер в 1980 г. в возрасте 77 лет).

Перед началом Великой Отечественной войны еженедельные просмотры в кремлевском кинозале не прекращались. Известно, что 12 июня 1941 года Сталин вместе с членами политбюро смотрел фильм «Максим Горький». А потом пришло время других фильмов. В кинозале демонстрировали военную кинохронику, в том числе и снятый по инициативе Сталина фильм «Разгром немецко-фашистских войск под Москвой», который позднее был выпущен гигантским для тех лет тиражом – 800 копий! Скорее всего именно в отношении этой картины Сталин бросил известную фразу: «Один хороший фильм стоит несколько дивизий».

Фронтовые киносборники, художественные и документальные фильмы о войне просматривались членами политбюро и приглашенными обычно раз в неделю. И продолжалось это до 1946 года. Странное дело, но тогда Сталин, с одной стороны, принял решение о создании Министерства кинематографии, что, несомненно, повышало статус ведомства, а с другой – резко сократил финансирование отрасли. В 1946 году было снято 22 картины, в 1948-м – 18, в 1951-м – только 9. В кремлевском кинотеатре, где демонстрация зарубежных картин до войны была редкостью, стали вовсю показывать «трофейные» фильмы – захваченные в архивах Германии немецкие, американские, английские картины. Они же, кстати, заполнили вакуум, образовавшийся из-за падения отечественного кинопроизводства в кинотеатрах.

Любопытны воспоминания Анастаса Микояна, неоднократно принимавшего участие в «кремлевских просмотрах». И воспоминания не собственно о фильме, а о реакции Сталина на его сюжет.

Сталин очень любил смотреть кинокартины, особенно трофейные. Их тогда было много. Как-то Большаков, бывший тогда министром кинематографии, предложил показать картину английского производства. Название ее не помню, но сюжет запомнил хорошо. В этой картине один моряк – полубандит-полупатриот, преданный королеве, берется организовать поход в Индию и другие страны, обещая привезти для королевы золото, алмазы. И вот он усиленно набирает команду таких же бандитов. Среди них было 9 или 10 близких соратников, с которыми он совершил этот поход и возвратился с богатством в Лондон. Но он не захотел делить славу со своими соратниками и решил с ними расправиться. У него в несгораемом шкафу стояли фигурки всех его сотоварищей. И если ему удавалось уничтожить кого-то из них, он доставал соответствующую фигурку и выбрасывал ее. Так он по очереди расправился со всеми своими соратниками и все фигурки выбросил. Это была ужасная картина! Такое поведение даже в бандитском мире, наверное, считалось бы аморальным. В этом мире ведь своя мораль есть – товарища своего не выдавай um. д. А здесь отсутствие даже бандитской морали, не говоря уже о человеческой. А Сталин восхищался: «Молодец, как он здорово это сделал!» Эту картину он три или четыре раза смотрел. На второй или третий раз после показа этой картины, когда нас Сталин вызвал к себе, я стал говорить, что это бесчеловечная картина um. д., конечно, не в прямой полемике со Сталиным, а с другими. Мы говорили между собой и удивлялись, как Сталин может восхищаться таким фильмом. По существу же, здесь он находил некоторое оправдание тому, что он делал сам в 1937–1938 гг. – так я, конечно, думаю. И это у меня вызывало еще большее возмущение.

На самом деле речь идет о снятом в США и вышедшем на экраны 22 ноября 1945 года фильме режиссера Роулэнда В. Ли «Капитан Кидд» с Чарльзом Лафтоном, Рэндольфом Скоттом и Барбарой Бриттон в главных ролях.