Текст книги "Мой декаданс"

Автор книги: Алексей Перминов

БОНУС

О ПОЭТЕ

ДЖИП:

Первые шаги в Хип-Хоп мною были сделаны лет 12-13 лет назад. Точный год, честно говоря, не помню. О том, как появились «К.Т.Л. Ди Л.Л.» я уже много рассказывал, поэтому здесь буду краток. Я танцевал в одной группе, Тюлень и Лось в другой – «Мальчишник». Так что дальше? А дальше Айс. Я его давно заметил. На вечеринках он был самым выразительным и приметным. Круто выделялся из общей массы белых рэпперов. Первая встреча К.Т.Л. (котлов) – она же должна была быть первой репетицией, кончилась мощной пьянкой.

Несмотря на неудачные первые шаги в Хип-Хоп, первые трэки были уже записаны через несколько дней. И «котлы» сразу стали популярными чувачками. Мы тогда были самой сильной тусовкой. Нас постоянно окружали самые разные персонажи, начиная с роллеров, кончая скинхедами – самой крутой поддержкой на многих наших выступлениях. И как-то мы очень быстро, даже сами не заметили как, познакомились с Джа. Он стал для нас всем: едой, воздухом и богом. Тюленя распирало. Он писал, мы читали…Джа. Чуть позже по причинам, о которых я не хотел бы говорить, я смылся в армию. На этом как таковая закончилась история «котлов». Ребята не записали ни одного трэка. Они познакомились и даже подружились с более крутым «существом». И это знакомство было куда интереснее. Через 1,5 года я вернулся и, не без помощи моих друзей, сел. В принципе я никогда не сопротивлялся, даже наоборот, вел себя как прилежный ученик. Как вспоминаю тот период жизни, блевотина к горлу пробирается.

Но в отличие от других «котлов» я продолжал читать, хотя внешне и на рэппера не походил, больше на хиппи из семидесятых. Работать приходилось очень мало. Только в тех проектах, в которые приглашали. И, конечно, мечтал о полноценном мощном проекте. Где-то подсознательно я знал и чувствовал, что должен появиться в моей жизни человек, который с моей помощью создаст этот проект. И этот человек не заставил себя долго ждать. Лига однажды сказал, что есть один персонаж, который хотел бы познакомиться со мной. Первый раз мы встретились у Лиги дома. «Джип, это Грюндиг; Грюндиг, это Джип». Одет он был так просто и в то же время с таким вкусом: майка в кленовые листья, чуть приспущенные неширокие джинсы, кеды, а в зубах он держал швейную иголку. Лелик по жизни жевал какие-то иглы. Лига рассказывал, откуда у Лелика появилась такая привычка. Раньше такими иголками Лелик подкалывал широкие джинсы к подошвам кроссовок, а так как после еды надо было поковыряться в зубах, то самое удачное было – воспользоваться этой иголкой. Мы познакомились. Лелик сказал, что давно является поклонником творчества Тюленя. Мы быстро нашли общий язык. Через несколько минут мы общались так, как будто знали друг друга много лет. Мало того, я сразу влюбился в этого человека. У него была такая чумовая улыбка и такой счастливый взгляд. Весь ее облик незамедлительно располагал к себе. На следующей нашей встрече мы уже думали, как назвать наш дуэт. Помимо нас при этом историческом событии присутствовали Лига, Sir-J и Симона. Лига, пока мы угорали со смеху, выдумывал идиотские имена для группы, сидел молча, опустив голову. Через несколько минут он выпалил поверх нашего смеха: «Рабы Лампы». Все засмеялись еще громче. Но я замолчал и остановил Лелика. Мы посмотрели друг на друга, и с этой минуты мы стали «Рабы Лампы». Ко мне это название сразу прилипло, как имя, данное родителями. Я почему-то принимаю его намного ближе и глубже, чем просто название группы. Мое «Я» стало «Рабы Лампы». Лелик сразу нарисовал наш лейбл. Этот знак навсегда останется в его легендарном и всем нам хорошо знакомом блокноте. А на следующий день Лелик дал мне не то стихи, не то тексты, которые он отложил из этого блокнота специально для группы. Я был потрясен красотой рифмы, смысловой нагрузкой, настроением, подстать моему. И самое интересное, я сразу знал как их надо читать. У меня никогда не возникало проблем с читкой его стихов, какой бы не была мелодия, сколько бы ударов не была композиция. Складывалось такое впечатление, что он писал специально для меня. Это было так близко мне, что я подумал, будто он видит меня насквозь. Да, лучше Лелика никто не писал и не сможет написать. Это факт.

Первые два трэка мы записали у моего знакомого, который работал еще с «котлами». Он остался в глубоком шоке, а мы оба еще какое-то время не могли прийти в себя, не верили, что это сделали мы сами. Я и по сей день офигиваю от этих песен («Одиночка», «Нет надежды впереди»). А теперь представьте себе реакцию людей, на нашем первом выступлении. В зале царило глубокое молчание. Никто за эти несколько минут даже не пошелохнулся. Народ никак не ожидал такого депрессионного тяжеляка, хотя перед нами работали D.O.B., у которых в репертуаре был такой хардкор, что мамочка дорогая… Вся московская рэп-тусовка приняла нас с жутким восторгом.

Потом мы стали работать на другой студии с Мутантом. Там мы записали еще пару трэков, таких же гениальных, как и первые два («Рабы Лампы», «TV shit»). Наша беда была в том, что мы предпочитали не выходить на сцену трезвыми, а в меру пьяными. Раз уж работать, то в дерьмо. Поначалу это забавляло и нас, и публику. Но вы срывали одно выступление за другим, и вскоре это всем надоело, и нас вообще перестали куда-либо приглашать. Но последнее наше выступление было абсолютно чумовым. Мы так завели публику, что весь зал ходил ходуном. Мы спрыгнули со сцены к публике и читали, окруженные толпой пацанов. Это было круто, мы были в ударе.

Но на этой красивой ноте наша сценическая деятельность окончилась. Осталась лишь студия и наши отношения с Леликом, которые постепенно заходили в тупик. В моей жизни появился человек, из-за которого изменился мой взгляд на самого себя, на окружающий меня мир. Я понимал, что конец нас обоих, как и многих других, ждет один, и он будет не радостным. Лелик это тоже прекрасно знал, но по-другому, видимо, не хотел, и он меня прекрасно понимал. Однажды он сказал, что в жизни есть вещи, за которые надо бороться, и я открыл для себя эти «вещи». Мы стали встречаться все реже и реже, но часто созванивались. Точнее он звонил. Никогда в жизни себе не прощу, что был невнимателен к нему, не удосуживался лишний раз поднять трубку и набрать его номер. А он звонил часто, рассказывал о себе, читал свои новые стихи. Он вообще любил, когда его стихи читают и слушают. Наверное, тем он хотел больше рассказать людям о себе, о своем душевном состоянии, а я этого тогда еще не очень понимал. Лелик продолжал писать тексты и работать на студиях. Он так много стал сочинять, что даже не успевал записывать. Я знаю, он даже хотел купить диктофон. Помню его выступление в каком-то ДК. Лелик вышел на сцену один, поставил перед собой колонку, положил на нее свой легендарный блокнот и стал по нему читать под какой-то минус. Это продолжалось минут тридцать. Я был в восторге. Он безусловно гений.

Мы продолжали записывать альбом. В основном всю работу проделывал Лелик. Когда я приезжал на студию и слушал новый минус, то не уставал удивляться, у него получалось все лучше и лучше.

Вне студии мы встречались не так часто. Раньше мы все время тусовались у Лиги дома, но в эти дни его уже не было в России, нам с Леликом просто приходилось шататься по улицам. Иногда мы смотрели на луну и типо болтали с Лигой. А Лига нас типо слышал. После таких встреч я часто оставался на ночь у Лелика дома. Мы выключали свет, включали тихонько музыку и так, болтая, засыпали.

В это время запись альбома подошла к концу. Последние трэки мы писали вообще порознь. Он свои слова в один день без моего присутствия, я – в другой. Позже созванивались и обсуждали проделанную работу. Так, например, была записана моя любимая песня «Последняя Ода». Для нашего совместного творчества и для жизни Лелика она действительно оказалась последней.

Я помню нашу последнюю встречу. Мы договорились встретиться, но в назначенное время он не пришел, я немного подождал и пошел к Лиге (он уже вернулся). Вечером объявился Лелик. Мы посидели минут тридцать, не проронив ни слова, так зыркали телик. Потом ушли к нему домой и только по дороге разговорились. Дома мы обсуждали проект нового альбома «Рабов Лампы», читали тексты, послушали пару сэмплов. И вот сидели мы чего-то, терли, и я вдруг обратил внимание, что пропала эта его сияющая улыбка, стала она какой-то очень грустной. Тогда он сказал мне, что скоро умрет. После глубоко непродолжительного молчания мы еще о чем-то немного поговорили, но о чем не помню. Через две недели Лелик умер.

Sir-J:

Грюндиг, Лелик, Леха…Алексей. Нас познакомил Лига, уже и не вспомню в каком году. Леха так и остался у меня в памяти, как вечно улыбающийся персонаж, за улыбкой которого, тем не менее, скрывался довольно одинокий, скорее непонятый человек. Я считал, и считаю, его гением. Это не просто яркое словцо, а довольно точное определение этого талантливого, во всех отношениях, человека. Всегда было интересно слушать его произведения. Иногда Грюндига так и перло, он мог позвонить ночью и прочитать, поделиться, только что написанным стихом или зарисовкой. Приятно было услышать это из первых уст, теперь я этим просто горжусь. Сейчас немного стыдно за то, что мы так много не успели сделать вместе, хотя планы были грандиозные.

Помню все «олдскуловые» тусовки на ВДНХ на хатах, часто прогоняю те события в памяти. Что-то особенное было в то время, позитивное и теплое, не смотря на огромное количество спиртного. Лелик был всегда честен, откровенен и говорил правду в лицо, но это не звучало обидно, скорей ставило тебя не место. К его мнению прислушивались, стихам поражались, он буквально прыскал творческой энергией. Поначалу, признаюсь, я не до конца понимал, о чем тот или иной текст, видимо, надо было дозреть до уровня его понимания жизни. Однако, при всей серьезности тем, он относился к окружающей среде с иронией, с долей инфантилизма, но при этом, далеко не являясь ребенком. В сущности, это недопонимание и делало общение с Грюндигом еще более живым и интересным. С ним я отдыхал душой, хотя были и конфликтные моменты, но они секлись мгновенно еще на стадии зарождения и превращались в шутку.

В последнюю нашу встречу, мы пили пиво на Китай-городе, Лелик сказал, что написал куплет на песню «Мы». Я обещал, как буду на местности, подскочить, обсудить, после чего мы разъехались.… Встретиться вновь уже было не суждено.

СТИХИ, НЕ ВОШЕДШИЕ В СБОРНИК

"В поэзии у меня два учителя – Дельфин и Тюлень.

Тюлень – в большей степени – он научил меня честности."

(с)Грюндиг (Алексей Перминов)

 
Мой мир разбит на кусочки,
Набитые тесно словами.
В конце каждой мысли есть точка -
Торчуют фальшивыми снами.
Редеют зубы и друзья.
Там где росли деревья – пни,
А впереди стоит судья -
Мое распятье за грехи.
 

 
Как далеко я зашел! Здесь воздух другой.
Здесь пахнет проклятьем. За деньги покой.
И нет больше сил развернувшись пойти.
Не сможет сорванный цвет расцвести,
Не сможет сорвавшийся ввысь полететь.
Устал я идти! Где же прячется смерть?
 

 
Каждый человек – маленькая война,
В каждом идут сраженья и бои.
Затишье перед дракой. Проклятая тоска.
Лишь на линии фронта проходят часы.
 

 
Все, что я вам скажу, полетит сверху вниз.
Да, я буду жить вечно – человек в мире – крыс.
Человек в мире крыс, но какой крысам прок?
Что для галактики стены, что для земли потолок.
Вы не знаете, кто я, кем сюда приведен.
Кто учителем был, от кого был рожден.
Что в футляре – во мне, вам узнать не дано,
Пока вселенскою силой правит вселенское зло.
Вселенское зло внутри меня – моя власть.
Не могу я подняться, но не могу и упасть.
О душе все печетесь, подавляете волю -
Друг за другом плететесь по прямой в мир покоя,
Не затем, чтобы здесь, для того, чтобы там
Вы прощения просите. Ведь прощенье вам,
Как билет в мир любви, и нет веры иной.
Но к чему вам любовь, если нужен покой!
(Если смысл любви исключает покой!)
 

 
Мы сидим в серой лодке,
Нас уносит волна.
Оглушает, как водка,
Водяная стена.
А весло лишь одно -
Мы кругами плывем.
Я смотрю за окно,
Где играют с огнем.
Отравлю вас, как Еву.
Потом сам отравлюсь.
Полетим вместе к небу,
На земле оставим грусть.
Миллиграммы цеонита
Все проблемы вдруг решат
Над телами только плиты,
А над плитами набат.
 

 
Старики собирают бутылки.
То же самое будет со мной.
Как у них, у меня нет копилки.
Жить сегодняшним днем – мой устой.
Милый друг, ты меня пожалеешь,
Как жалеешь бродячих собак.
Не рассердишься, но не поверишь,
Что вся жизнь – пустяки, гонки в прах.
 

 
Вышла замуж мышка,
Полюбила кошку,
Подарила шишку.
Кошка мышке – ложку.
Мышка съела кашку
Кошкиною ложкой
Кошка съела мышку
И грустит немножко.
 

 
Набирай, друг, дружину друзей:
Королей, и шутов, и счастливцев.
С их весельем тебе веселей
Проявлять их истлевшие лица.
 

 
Отчего б не повесится мне?
Разве здесь я кому-то обязан?
Что я сделал, что был так наказан?
Отчего б не забыться во сне?
 

СТАТЬИ

Наркотики в Х-Х до сих пор не перестают быть модным атрибутом имиджа, хотя многое изменилось за последнее время. Кто выжил, уже не те пассажиры, тусующиеся на Маклае или Лубянке – они пьют минеральную воду и хавают пиццу с малым содержанием холестерина. Они продолжают поддерживать свой драгс-имидж, завязав с отравой, правда из молодых встречаются персонажи, недошедшие еще до ступеньки, когда наркота забирает все: что дала и что было до нее. Трудно объяснить им, что, пуская по вене «черное», «белое», или фиолетовое в крапинку, уничтожаешь не реальность, а сам себя, пока постоянное сонное состояние дает кайф, а не только облегчение. Да, они и не поверят, и все же пусть знают!

Ты думаешь, что отрава дает стимул для творчества – это полный бред. О каком творчестве может идти речь, если не понимаешь, что будет завтра, сам для себя. Что-то начинаешь понимать, когда тебя в первый раз кумарит, и хорошо, если при этом не вскроешься. Когда умрет первый друг – торчок – поймешь еще больше. Когда первый раз случится передоз, хорошо если у кого-то на варочной хате, чтобы подержали язык, а не в подъезде, где никого нет, поймешь почти все. Поймешь все, когда не смогут откачать, кретин! И считай, что тебе повезло, если обожрался галлюциногенов и попал на дурку.

Многие мальчики и девочки с узкими зрачками уже забыты. Остались только имена, эпитафии на могильных камнях. А если не пройдешь через это, то ради чего – ради постоянных депрессняков, бессонницы, больной печенки? Ради знаний, которых не стоит знать? В этом ничего романтичного! – ты кидаешь всех подряд, даже друзей, и тебя кидают точно также; Ты ставишься в сортире, а твоя девушка сидит на кумарах в соседней комнате; чтоб достать деньги на отраву, сам становишься барыгой.

Повезет, выйдя из мясорубки с небольшой деменцией (слабоумием), с уверенностью можешь сказать, что наркота – ловушка для людей. И тогда возникает единственный вопрос по этой теме: если все знают, где ловушка и как она работает, то должны ее избегать, или мы глупее крыс? Ведь очевидно, что никакая ловушка не становится менее опасной только от того, что мы ее не боимся.

К чему такой груз. Достанешь свой подержанный баян, забодяжишь в ложке порошок, и с первым приходом коликов забудешь про все это. Но только до поры, пока не поймешь, что хочешь жить, не так, как только и можешь жить!

(Алексей Перминов для журнала «Hip-Hop Info»)

«Поэзия – это прежде всего музыка»

(с)Малларме

«Рэп – это прежде всего поэзия»

(с)Грюндиг (Алексей Перминов)

Чёрные районы Нью-Йорка помнят поэтические вечерины 70-х, где городские лирики декламировали, каждый в своём стиле, уличные стихи. Бескомпромиссная откровенность этой поэзии, выражающей свой протест с гротескной агрессией и ненормативной лексикой, убивала всякую надежду авторов на публикацию где-либо подобных произведений. Это был пьяный крик к восстанию, доносившийся из андеграунда, с последней социальной ступени. Эта лирика, эта философия, этот склад мышления и стали впоследствии неотъемлемой частью современной культуры, именуемой не иначе, как ХИП-ХОП. И сегодня многие МС, помимо музыкальных альбомов, выпускают сборники своих стихов. Это не случайно, ведь РЭП – это прежде всего поэзия! Основная черта данной поэзии – это её бунтарский дух, стремление изменить жизнь, непримиримость к гнилым устоям закостеневшего общества. Таким образом РЭП, как поэзия, является на нынешний момент самым прогрессивным по своей динамике проявлением литературы современности. В то же время эта поэзия является естественным продолжением литературного наследия прошлой эпохи. Поэтому выражение «писать текста для рэпа», представляется мне абсурдным, так как в данном случае напрочь пропадает любой смысл творчества. Писать можно только, когда ты чувствуешь гнев и сердечную боль, когда фразы пасутся в мозгу, как слёзы в глазах или как немотивированный истеричный смех в глотке. РЭП должен быть бунтом, РЭП должен быть достойным продолжением наследия бунтарей прошедших столетий, таких как Джорж Байрон, Артур Рембо, Владимир Маяковский. В свою очередь бунт – это флаг агрессии, который держит в руках любовь к людям и сострадание к их несчастьям. В РЭПе необходимо поднимать все нелицеприятные стороны человечества – гниющую мораль, нищету, криминал, войны, наркоманию и так далее. Проанализирую «творчество» мэтров отечественной попсы, и ты обнаружишь, что это «творчество» на проверку лишь несъедобна словесная каша. И сколь не была бы эта каша мелодичной, она останется кашей, потому что связь этой псевдопоэзии с окружающей нас реальностью такая же, как связь между живым человеком и трупом. Я не говорю, что РЭП должен похоронить иллюзии, вовсе нет. Но он не должен быть витаниями мажорного идеализма и минорного декаданса. РЭП должен руководствоваться фантазией идейной, то есть поиском путей для изменения этого города, страны, мира!!!

(Алексей Перминов для журнала «RAPPRESS»)

Ты спрашиваешь, что со мной случилось, брат? Я расскажу тебе, брат. Я слышал, ты выбрал тернистый путь торчка. Ну что ж, не мне тебя отговаривать, правда знай, что история эта – в лучшем случае твое недалекое будущее. Ну, так вот, брат, случилось это все совсем недавно, когда я под героином в одной майке вышел на станцию «Пражская». Случилось это 12-го сентября, брат. В общем, я так и не просек, откуда появились слуги закона в неизменно серых мундирах. А «на кармане» у меня два чека, сечешь? Знаешь, как начинаешь ценить абстрактное слово «СВОБОДА», когда твои руки скованы наручниками? Попробуй, брат, тебе наверное понравится! А знаешь, что чувствуешь, когда шмонают твое жилище, да в присутствии понятых? Хорошо, если там ничего не заныкано, правда? А когда начинается следствие, брат, у тебя вдруг появляются признаки мании преследования с суицидальным уклоном. В общем, хорошо, если следак выберет мерой пресечения подписку о невыезде, а не закроет тебя в Следственный ИЗОлятор, брат. Ради этого ты с пеной у рта будешь доказывать, что ты вовсе не враг обществу, а его друг и слуга. А знаешь, что происходит с руками, когда снимают отпечатки пальцев, брат? А знаешь, что такое допрос, брат? Ты когда-нибудь проходил судебную психиатрическо-наркологическую экспертизу, брат, пока твоя матушка бегает и собирает положительные характеристики и сведения, чтобы следак подшил их к твоему личному делу или… Кстати, вот тебе мой совет – не забудь взять адвоката! А ты вообще втыкаешь, что такое закон? Ну, так вот, брат, закон – это, прежде всего механизм, правда, созданный человеком. Попадешь в шестеренки, и ты инвалид или труп. Мишель Фуко писал: «Приговоры, выносимые судьями, призваны исправлять, вразумлять, исцелять, любой возможной ценой!» Любой ценой, брат! В курсах, что в Китае во время Великой культурной революции наркоманов публично расстреливали, а чтобы обвинить человека в наркомании, достаточно было показания всего двух человек. Это в Китае, где «табака курят меньше, чем опиума»! Вот тебе еще один совет – подготовься заранее к своему «последнему слову»! Случается всякое, но никогда, слышишь, никогда, брат, добросовестная работа дюжины хранителей общественного порядка и следователя, не говоря уже о беспокойстве свидетелей, не оказывалась напрасной. Не забудь также о деньгах, которые платят налогоплательщики. Наибольшее, что может сделать для тебя судья, брат, так это «принять во внимание» и назначить условное наказание, с принудительным лечением. Правда и после твоего выхода из «больнички», брат, ты останешься «под колпаком». Ты будешь ходить и отмечаться, отмечаться и ходить, брат. А знаешь почему? Потому что отныне ты асоциален, брат, и твои «пальчики» в картотеке. А может ты и живешь только для того, чтобы однажды сказать себе: «ну вот, теперь я реально Public Enemy №1»? Сказать, находясь где-нибудь на зоне такого-то режима, сидя на шконке за чашечкой чифиря. Да, брат? Но и там, знаешь, есть свои законы! А какими бы не были законы, мы – их паства, и их стоит остерегаться. Либо ты торчишь и ты пофигист, брат, либо ты торчишь, и у тебя мания преследования. Но и то и другое предусмотрено статьей 228. Так что выбирай, брат. А что до меня, то мне чертовски повезло – дали мне пару лет «условностей», брат. Тони Монтана как-то сказал: «Пусть твой бизнес будет легальным… Или по крайней мере, под божьим прикрытием».

(Алексей Перминов для журнала «RAPPRESS»)