Текст книги "Воля за пределами воли"

Автор книги: Алексей Маслов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Маслов Алексей
Воля за пределами воли

МАСЛОВ АЛЕКСЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ

ВОЛЯ ЗА ПРЕДЕЛАМИ ВОЛИ?

Существует кулачное искусство вне кулачного искусства. Существует воля вне воли. В промежутке между волей и не-волей и коренится истина.

Мастер Сунь Лутан (1861-1932)

Парадоксальный факт – многие европейские путешественники в XIX – начале XX веков, объездив Поднебесную империю вдоль и поперек, не замечали того, чем занималось больше половины населения Китая. Вне поля их зрения оставались китайские боевые искусства ушу, которые практиковали все – от благородных аристократов до последнего простолюдина. Причину такой "слепоты" объяснить несложно – разве могли они предположить, что восточные боевые искусства, которые испокон веков считались на Западе методами боя или, в крайнем случае, рассматривались как спорт, на самом деле были одним из видов глубочайшей духовной культуры. Более того, их практика может вести человека к просветлению, подобно буддийской медитации или даосскому подвижничеству!

Сегодня положение заметно изменилось.

Восточные боевые искусства несколько десятилетий назад прочно завоевали улш многих поклонников на Западе. Кто-то с удовольствием смотрит боевики "кунфу", кто-то проводит долгие часы в спортивном зале, кто-то искренне пытается разобраться в хитросплетениях философских построений. Соревнования по ушу, каратэ, таэквондо собирают тысячи зрителей, а прилавки книжных магазинов заполнены пособиями по единоборствам.

Кажется, перед намияркий пример взиимообмена культур, духовного контакта между Востоком и Западом. Но исследование занятий боевыми искусствами за пределами стран Востока показывает иное; зачастую собственные выдумки, фантазии, побасенки, нелепые переводы мы несколько наивно и искренне принимаем за китайскую реальность. Диалога не состоялось: мы с завидным упорством слушаем самих себя.

Мало кто из европейцев способен объяснить знаменитую фразу Сунь Путана, вынесенную в эпиграф этой книги. Возможно ли "кулачное искусство вне кулачного искусства", фактически – бой без боя? О какой "не-воле"

идет речь? Заметим, что Сунь Лутан был посвящен е мистическую традицию сразу трех внутренних стилей – тайнзицюань ("Кулак Высшего предела"), синъицюань ("Кулак формы и воли"), багуачжан ("Ладонь восьми триграмм"), знал те вещи, которые считаются "непередаваемыми вовне", и его изречениям можно довериться. Сложнее понять их.

Смысл этой фразы великого мастера невозможно объяснить в двух словах, но в ней – суть истинной традиции ушу.

Величайшая загадка ушу заключается в том, что мало кто посвящен во внутреннюю традицию единоборства. Ведь приемы, комплексы, забавные рассказы о "людях необычайных"

и даже большинство трактатов по уиу – не более чем общедоступная, внешняя традиция.

Современные книжки, общая тенденция к перерастанию боевых искусств в состязательные виды спорта – знак постепенной, но неостановимой утраты этой внутренней традиции.

Не будем себя обманывать: все о "внутреннем теле" ушу никто порасскажет, более того, это то, что, следуя китайской духовной традиции, должно вечно оставаться невысказанным и невыразимым ни словами, ни жестами, ни знаками. Мы лишь можем подойти к границе, за которой начинается собственно пространство ушу – пространство бесконечно духовное, мистичное, никоим образом не сопоставимое с нашими измерениями и понятиями. Это неудивительно – Китай никогда не разделял собственно практику и духовное подвижничество, например, можно было обрести просветление, занимаясь работами в саду. Ведь речь идет не о том, что делать, но кто делает, с каким настроем. Ушу в конечном счете перерастало в состояние души, а не в набор технических навыков.

Поэтому многое из того, о чем мы расскажем здесь, покажется непонятным и удивительным для нас – носителей западной традиции, формировавших свои знания о восточных боевых искусствах, да и о восточной культуре вообще по нелепым брошюрам и кинобоевикам.

Восточная реальность чисто бывает более неожиданной и мистичной, чем все наши выдумки о ней.

Мы начнем наше повествование с одной истории о самой, пожалуй, удивительной фигуре китайского ушу– Сунь Лутаче. Нам известна его биография, до сегодняшнего дня дошли трактаты этого человека талантливейшего бойца, философа, каллиграфа. Но народная молва дополнила его образ новьш светом – светом высшей мудрости и мистического посвящения. Эту историю автор услышал в одной из деревень в провинции Шаньси. Не берусь утверждать ее реальность, и все же она наилучшим образом иллюстрирует все те хитросплетения учения ушу, о которых еще пойдет речь.

"КУЛАЧНОЕ ИСКУССТВО

ЗА ПРЕДЕЛАМИ

КУЛАЧНОГО ИСКУССТВА"

"Он нарушил традиции школы! Он стал странствующим мастером, не дождавшись положенного срока! – возгласы сыпались со всех сторон. – Он должен быть наказан!" Старшие ученики школы были возбуждены сильнее обычного, они грозно потрясали пиками и изогнутыми мечами с рукоятями, отполированными до блеска за долгие годы ежедневных тренировок. Невзрачный старик, сидевший в центре разгоряченных бойцов, совсем тихо спросил:

"Кто пойдет к нему?"

Казалось, его никто не услышал в этом шуме, но внезапно наступила тишина – особо пронзительная после громких споров. Она была какой-то странно острой, ведь сейчас каждый оценивал, сумеет ли он справиться с Сунь Лутаном – пожалуй, самым достойным из всех них называться преемником истинных традиций ушу.

Спокойный, неизменно вежливый, державшийся с каким-то особым достоинством Сунь Лутан всегда внушал уважение окружающим. Каждый из десятка его бывших собратьев чувствовал, что этому человеку открыто "утонченное", "чудесное" в боевых искусствах, он не просто самый лучший из них, он вообще стоит вне обычного мирского мастерства.

Сунь несет "Небесное искусство". Но он нарушил канон школы, отправился в странствия по Китаю раньше срока. А может быть, им только кажется, что канон нарушен, может быть, это в них говорит зависть к талантам и добродетелям другого? Но обратной дороги нет – честь не позволяет уже отказаться от своих слов.

Старик-учитель сидит, не поднимая глаз, но все равно каждому ясно, что он видит не просто их смущенные лица – он смотрит им в сердца. А эти сердца оказались вдруг слабы перед реальностью. Мастерство Сунь Лутана "не от мира сего", оно запредельно, здесь не достаточно быстро наносить удар, ловко уворачиваться, хитроумным образом бить мечом в падении или кидать камушек, попадая с десятка метров в глаз сопернику. Здесь нужно что-то другое, то, что извечно ускальзывает в поисках мастерства, то, о чем невозможно рассказать и даже признаться самому себе...

Мечи опустились, мышцы бойцов расслабились. Решиться отправиться вдогонку за Сунь Луганом в одиночку – кто гарантирует, что они найдут его, а найдя, сумеют сладить с ним: всем известна быстрота его удара мечом, а одним пальцем он может проделать углубление в камне. Бойцы расступились, нс решаясь ни вызваться в преследователи, ни отказаться. Учитель поднял глаза и насмешливо взглянул на лучших учеников.

И тут под воздействием этого насмешливого и удивительно могучего взгляда раздался резкий голос: "Я пойду!" Это был горячий и порывистый Би Хун, прозванный гибкой Кошкой. Невысокий, удивительно подвижный, он без труда мог подскочить к противнику с расстояния двух метров с такой скоростью, что тот даже не успевал поднять руки для защиты. Би Хун всегда наносил удар в запретные точки, причем прекрасно знал, от какого удара человек просто почувствует сильную боль, от какого не сможет двигаться в течение нескольких часов, а от какого – встретится со своими предками в Небесном саду. Видя, что учитель продолжает молчать, пристально глядя на него, Би Хун решил, что должен сказать, что-то серьезное, значимое, ведь он идет отстаивать честь школы:

"Учитель, ему никогда не ускользнуть от руки того, кто никогда не знал поражений и кто сражается за честь своей семьи".

Братья одобрительно загудели. Лишь один человек покачал недоверчиво головой и усмехнулся. Порывистый Би Хун вспыхнул от обиды, но он знал, что эту дерзкую улыбку позволил себе человек, которого народная молва не напрасно прозвала Великим Воином.

Настоящее его имя было Ван Фан. Ему не было равных в поединках. Более десяти лет Ван Фан провел в даосских скитах, получил высшие посвящения, знал даосские мистерии. В сущности, он никогда не вступал в поединок, он перерос эти многочисленные приемы и комбинации, которыми столь упорно занимались все. "Учитель, мы пойдем вместе, – тихо произнес Великий Воин, – я знаю метод".

Мастер кивнул. Он видел вперед. Он знал исход поединка, но он знал и канон традиции – не ему дано нарушить его.

...Сунь шел не оборачиваясь. Его меч, как обычно, висел за спиной, наполовину скрытый старой котомкой, – странная, прямая и длинная фигура в этой непривычной тиши леса. Ван Фан и Би Хун шли за ним на расстоянии каких-то ста метров, даже не стараясь скрываться за деревьями.

Да и что скрываться – Сунь прекрасно знал, кто за ним идет, и,– похоже, специально подставлял под удар такую, казалось бы, беззащитную спину. Но Ван понимал, что беззащитность – такая же иллюзия, как возможность убить Суня исподтишка. Поединок должен произойти как-то иначе, но как...

Это вряд ли сказал бы Великий Воин, да, наверное, и сам Сунь. Так и шагали три посвященных след в след, не сближаясь, но и не отдаляясь друг от друга.

Тропинка вывела на поляну, беззаботно солнечную, не соответствующую мрачной торжественности момента – ведь свою волю, свой дух должны были испытать лучшие ученики одной школы.

Ван Фан понял, что на этой поляне все должно произойти. Привычным движением он передвинул меч из-за спины на бок, чтобы можно было выхватить его в нужный момент, – никто не мог с ним сравниться в искусстве "одного удара", умении лишь, вынув меч из ножен, одним широким взмахом поразить соперника, да так, что он не успевал даже сойти с места.

"Нам не стоит убивать его, просто оглушим его. Я думаю, нам нечего сомневаться", – произнес Би Хун. Ван Фан как-то странно и очень пристально посмотрел на него, но ничего не ответил. Би Хун испугался этого пронзающего взгляда, но с удовольствием подумал, что его противником является не Великий Воин, известный своей жестокостью и решительностью в бою, а мягкий и вежливый Сунь Лутан, к которому у Би Хуна в глубине души теплились, в общем-то, неплохие чувства.

Би Хун знал, как поступить. Пока Сунь Лутан и Ван Фан будут разговаривать, перед тем как испытать судьбу на мечах, он использует свой привычный ход – резкий, почти незаметный подскок, сначала несколько ударов по болевым точкам на руках, после этого Сунь не сможет нанести ни одного из своих знаменитых ударов. Одновременно удар по ногам, в точки на бедрах. Он станет медленнее двигаться. И наконец сложная схема в семь ударов, после которой человек теряет сознание и приходит в себя не раньше чем через два-три дня.

Ван Фан резко шагнул к Суню и хотел что-то сказать, но внезапно осекся. Сунь Лутан смотрел прямо в глаза Великому Воину, который стоял без обычной дерзкой усмешки на лице – спокойный и отстраненно-холодный. Би Хун понял, что разговаривать они не будут, сейчас кто-то первым должен выдернуть меч из ножен. У Сунь Лутана позиция хуже – его меч еще за спиной и он не позаботился передвинуть его на бок, а вот Великий Воин мог в любой момент выдернуть его из ножен.

Би Хун выбирал удобный момент для подскока, его ноги незаметно скользили по влажной траве, он медленно приближался к Сунь Лутану, его тело все напружинилось, он действительно стал похож на дикую кошку перед решающим прыжком. Но что-то непонятное не давало ему прыгнуть.

Вдруг Сунь Лутан, не отрывая взгляда от лица Великого Воина, медленно опустился на колени, сел выпрямившись, положив руки на бедра.

Ван Фан сел напротив него, опустился на колени и Би Хун, хотя он понимал, что делает какие-то движения против своей воли. Начиналось что-то непонятное для него.

Сунь спокойно прикрыл глаза, будто собирался предаться мирным размышлениям, подобно каллиграфу или поэту, на лоне великих гор и бурных речных потоков.

Через несколько мгновений Би Хун почувствовал, как какая-то странная и пугающая муть накатывает на него, давит, не дает вздохнуть, не позволяет двинуть членами, даже подумать о действии. Он неотрывно смотрел на Суня и вдруг сквозь пелену подступающего к горлу ужаса, смешанного со странной апатией к происходящему, он заметил, что Сунь сидит в какой-то синеватой дымке. Нет, это была даже не дымка, а удивительный голубоватый свет, исходивший от его тела и переходивший в интенсивное, почти желтое свечение у головы.

"Он не человек, – вяло и как-то безысходно пронеслось в голове Би Хуна, – его нельзя победить. С духами невозможно сражаться. Учитель был мудр, говоря, что я даже не сумею понять Суня, не то что победить его".

Но воля и странная стойкость, жившие в Би Хуне, казалось бы помимо сознания, заставили его вновь попытаться вернуться к действию сконцентрировать взгляд, рвануться вперед и в одном смертельном прыжке, которым так восхищались его собратья, прервать этот странный поединок, в котором еще не было нанесено ни одного удара. Но лишь мысль об этом, нет, даже не мысль, но ее тень, промелькнувшая в сознании Би стремительно, подобно тени ласточки под солнцем, заставила его содрогнуться от чудовищной боли, рвущей изнутри его плоть. Он был пленником воли Суня, он понимал, что тот может просто подойти и убить его, а "кошка Би" с его знаменитой легкостью даже не сможет двинуть рукой и примет смерть тупо и покорно.

Но тут боль отступила, а с рук и ног, казалось, свалились оковы: к ним вернулась былая сила и упругость. Би все понял: Сунь давал возможность выйти из поединка. Он вскочил на ноги, но пошатнулся, поняв, насколько он ослабел за это время – длилось ли это оцепенение несколько часов или несколько минут, он не знал. Развернувшись и поклонившись сначала Суню, затем Вану, недвижно сидящим друг против друга, Би зашагал в лес.

Вдруг на поляне что-то изменилось, и Би даже не мог несколько мгновении осознать, что произошло. И тут он понял – в его уши врываются привычные звуки леса, принимающего сумерки: цикады, щебетание птиц, где-то едва слышно прошуршал уж, ветер, казалось, дышал в ветвях деревьев, нагоняя облака и явно готовя ливень в конце этого душного дня. Би мог сказать, что будто кто-то позволил им делать это, кто-то отпустил железные тиски своей воли, при этом не нарушив естественной жизни этого чарующего своей красотой леса.

Внезапно Сунь пружинисто встал.

Ван не поверил своим глазам: Сунь признал себя пораженным, он впервые проиграл поединок, хотя вряд ли столь мучительное испытание приходилось проходить кому-нибудь из ныне живущих мастеров. Хотя ему удалось одолеть ловкого Би, но против магической силы Великого Воина он ничего не смог сделать.

Сунь неторопливо снял с себя меч, наполовину вытащил клинок из ножен и внимательно осмотрел его. Его губы шептали то ли молитву, то ли заклинания, то ли извинения за то, что хозяин этого меча не прошел испытания. Затем Сунь сделал шаг вперед, припал на одно колено и медленно положил меч у ног Ван Фана, который по-прежнему недвижно сидел, даже не подняв глаза. Сунь привстал и, еще раз поклонившись, резко развернулся и зашагал прочь.

Би был ошарашен. Да, конечно, то, что Сунь встал, означало, что тем самым он отказался от странного поединка, но победа – это когда противник повержен, когда он убит, ранен или не может продолжать схватку. Почему Ван дал ему возможность уйти? Почему даже не начал поединка? Значит, позор со школы остался не смыт, вряд ли Сунь признается публично в своем поражении, а простым рассказам, зная немалый авторитет Суня среди народных бойцов, просто так не поверят.

Ошеломленный и немного подавленный такими размышлениями, Би только сейчас заметил, что Великий Воин продолжает недвижно сидеть посреди поляны. Его одинокая фигура выглядела как-то необычайно торжественно в быстро надвигающихся сумерках. От него веяло спокойствием, исходящим будто из другого внебытийного мира, которому недоступна полнота жизни.

В несколько прыжков Би Хун оказался рядом с Ван Фаном. Заглянул в прикрытые глаза и, немного поколебавшись, движимый каким-то недобрым предчувствием, опустил ему руку на плечо и в ужасе отшатнулся.

Он внезапно понял, почему Сунь оставил свой меч – оружие оказалось более не нужно ему. Его воля стала сильнее меча. Великий Воин был мертв.

Поединок без единого удара окончился.

ИСКУССТВО ДАО

И ГУНФУ

ЕДИНСТВО НЕБА,

ЗЕМЛИ И ЧЕЛОВЕКА

Эта история достаточно полно отражает саму суть внутренней традиции ушу. Но чтобы понять глубокий смысл, заключенный в ней, надо немало знать из области философии и обычаев ушу.

Пускай эта история станет живой иллюстрацией нашего рассказа об этом.

Смысл ушу сложно определить словами, не случайно в шаолиньском каноне "Цюаньцзин" ("Трактат о кулачном искусстве") неоднократно повторяется фраза: "Это можно постичь мыслью, но нельзя выразить словами".

Какая же "сверх-цель" преследовалась в процессе занятий боевыми искусствами? Достижение боевого мастерства?

Умение быстро и эффектно брать верх над любым соперником? А может быть, укрепление физического и психического здоровья? Все это верно, но лишь отчасти. Дадим слово знаменитому мастеру ушу XIX века Чэ Ичжуну: "Пути боевых искусств сходятся к срединному пути – Дао. И в этом Дао истинность. От всераскинутого он идет к простоте и неприу крашенности. Он не отклоняется и не виляет, достигает гармонии и не растекается, но объемлет в себе образы мириад явлений. И смысл ушу – в постижении этого Дао".

Оказывается, что смысл всего пути ушу заключен не в обыденных тренировках и не в доведении своего мастерства до совершенства, но в постижении универсального пути всех вещей – Дао.

Дао порождает весь мир, все явления, при этом вечно оставаясь непроявленным и невидимым. Оно обладает абсолютным могуществом и мощью. Путем сложной духовной практики человек способен достичь гармонии с Дао, слиться с ним. Именно такой человек и именуется в китайской традиции мастером или совершенномудрым.

Дао безбрежно, оно дает рождение всем вещам мира, и прежде всего "вселенской триаде" – Небу, Земле и Человеку. Это вечно существующая первооснова и толчок любого явления, проявляющаяся в мириадах образов и изменений. Этому потоку нельзя противоречить или бороться с ним, так как Дао – путь всякого явления и человека, и бесконечно мудрым становится лишь тот, кто следует Дао, пестует его, прозревает его проявление внутри себя.

Западный мир не прочь порассуждать о "глубокой философии" восточных боевых искусств. Правда, мало кто обращает внимание, что собственно "философии ушу" или "философии каратэ" не существует – боевые искусства используют многие духовно-религиозные системы, например, буддизм, даосизм, конфуцианство, синтоизм, преломляя их в своей практике. Философии ушу не существует, но есть Учение ушу, сотканное из десятков философских направлений.

"До того как появились Небо и Земля, в середине великой пустоты и безграничности существовала в хаосе пневма-ци, и зовется это Беспредельным, Беспредельным и Великим пределом.

Великий предел – это корень Неба и Земли, исток и начало мириад явлений".

Незнающему человеку может показаться, что он читает сложный философский трактат, рассказывающий о каких-то эзотерических понятиях и процессах. Но перед нами не отвлеченные рассуждения китайского мистика, а вполне конкретный текст по тайцзицюань. И в своих первых строках – обратим на это особое внимание – он повествует не о технике боя, не о том, как надо передвигаться или уходить от ударов, а именно о философских понятиях. Доверимся древнему тексту и попытаемся разобраться, о чем, в сущности, идет речь.

Ци понималось в китайской традиции как универсальная энергетическая квазисубстанция, своеобразная энергия. Ци наполняло внешний мир ("внешнее ци")

и самого человека ("внутреннее ци"), более того – сам человек рождался от "сгущения ци отца и матери". Нетрудно понять, что смерть человека являлась соответственно "рассеиванием ци", поэтому многие системы восточной психопрактики преследовали цель постоянной "концентрации ци", "доведения циркуляции ци до совершенства", что не только продлевало физическую жизнь, но и опосредовало духовную связь с Космосом, ибо, как гласит фраза из канонов стиля тайцзицюань: "И небо и человек – все пронизано Единым ци". Так устанавливалось небесное-земное единство Человека.

Изначально ци находилось в хаосе, в этот момент не было ни Неба, ни Земли, ни какой-либо предшествующей формы. Это звалось Беспредельным или Прежденебесным началом, то есть существовавшим еще до возникновения Небес. Фактически это была абсолютная пустота, мир на уровне замысла.

Пустота является величайшей созидательной силой. С одной стороны, она не содержит никаких форм и предметов и даже не определяет, какими они должны быть, но, с другой стороны, дает возможность возникнуть любой форме.

Это преддверие всего мира, а точнее, как говорили сами китайцы, "мир на уровне семени". Выражение весьма точное: мир как бы зачат, задуман, но не проявлен, не актуализирован в виде предметов, явлений и даже человеческих помыслов.

Это изначальное состояние (точнее, пред-состояние) считается высшим истинным состоянием души. Более того, оно дано человеку не как какая-то теоретическая модель, но как переживание, особая предрасположенность сознания к открытости мира.

"Истинный удар исходит из пустоты", – говорит поговорка в стиле синъицюань ("кулак формы и воли"). Это значит, что такой удар обладает высшей поражающей силой. Более того – и нам это может показаться весьма удивительным, – он может отсутствовать в виде физического действия.

Разве возможно такое? Если мы говорим об ударе, то в обыденном понимании это всегда жест – резкое движение рукой или ногой. Но в закрытой традиции ушу существует понятие "внутреннего удара", "удара сердцем", "сокровенного удара", который действительно не требует физического усилия. Сразу подчеркнем, что здесь не идет речь о тайных "энергетических ударах", о "выбросе энергии на расстояние". Дело в другом – это именно проистекание небесной воли во внешний мир через человека, особое действие Дао, "которое ничего не делает, но нет того, что оставалось бы не сделанным".

ВОЛЯ НЕБА

ПОМЫСЕЛ МАСТЕРА

Что движет человеком, что заставляет его реализовываться в акте мастерства? Собственное ли желание или нечто другое? Китайская эзотерическая традиция утверждала, что пред всяким действием, жестом и даже помыслом лежит "воля" или "волевой импульс"

(и). Это отнюдь не то понятие, которое мы имеем ввиду, говоря, например, о "силе воли", оно вообще не принадлежит ни к миру людей, ни к миру бытийственному, данному, вещному. Воля выступает здесь как высшая творческая сила, как суть и форма действия Неба, реализующаяся в человеке.

В китайской художественной эстетике существовало прекрасное выражение "писать волю" (сей). Долгое время представителями западной традиции это выражение понималось буквально – выражать свои внутренние чувства, помыслы, свой душевный настрой. Но внутренняя китайская традиция объясняет, что.речь Идет отнюдь нс о собственном настрое, а о Небесной воле – по сути, Дао, которая глаголет в человеке. Поэтому на художественный свиток изливался не душевный настрой самого человека, но всегда звучало высшее "предданнос" слово как эхо Дао. Сам пейзаж, прекрасные горы, бурные водные потоки, темнеющий лес, – все эти размывы туши и наплывы красок были не реалистичны, а символичны, они не формировали изображение, а обнажали вселенскую глобальную Пустоту, которая стоит за всякой формой и которая есть преддверие всякой формы, да и культуры вообще.

Этот же принцип глобальной "воли Неба" существует и в ушу. Истинный мастер должен, например, осмыслять всякий прием не на уровне формы, а на уровне ее преддверия, или правильнее говоря, предчувствия. "Лишь только ты задумал сделать комплекс, ты уже должен знать, как будет выглядеть последнее движение", – говорят мастера ушу.

Отсюда же родился и принцип "трех внутренних соответствий", широко известный в десятках стилей ушу. Он гласит, что три начала формируют каждое действие человека: воля, пневма-ци и физическая сила (ли). Дабы достичь взаимосоответствия этих трех начал, боец должен прийти в состояние, полное такого душевного покоя, когда он становится способен в полной чистоте воспринимать импульсы природной естественности. И тогда он воспринимает волевой посыл Неба, тогда он принимает на себя творческий акт самой природной чудесности. Еще нет действия, еще нет замысла действия, человек даже не знает, каким оно будет. Он просто находится в полной гармонии с ритмами природы, а это значит, что всякое его действие, слово и даже замысел будут не действиями конкретной личности, но "сверх-действием Дао".

Этот небесный импульс устанавливает в человеке циркуляцию ци, а ци, в свою очередь, стимулирует физическую силу. Так рождается "истинное движение", исток которого находится вне человека, во вне-бытийном пространстве Небес.

В таком состоянии боец не делал каких-то выученных движений – он лишь следовал ритмам Неба. Поэтому любой комплекс ушу (таолу) считался выполненным правильно не тогда, когда человек абсолютно корректно делал все удары и передвижения, но когда он каждым своим движением откликался на невидимое "движение Неба", на переход двух взаимодополняющих и взаимопротивоположных начал инь (темного, пассивного, женского) и ян (светлого, активного, мужского).

В форме это проявляется как параллельное наличие противоположностей:

"Будь спокоен как горный пик и подвижен как водный поток. В дуге обнаруживай прямую, а всякую прямую немного изгибай".

Теперь нам нетрудно понять, почему, как учили китайские мастера ушу, "истинный удар исходит от сердца". Так приходит воистину целостное движение, когда движется не столько рука или нога, когда в удар не столько вкладывается все тело и даже не "сила духа", но в нем присутствует Небесная мощь.

Древний трактат раскрывает секрет такого истинного приема: "Сначала движение рождается в сердце, затем проявляется в теле. Живот не напряжен, и ци входит в кости, дух умиротворяется, а организм обретает покой. ЕжЬмгновенно сохраняй это состояние в своей душе. Помни: если что-то начало двигаться, то нет того, что бы не пришло в движение. Если что-то обрело покой, то нет того, что бы не успокоилось". Обратим внимание, что перед нами не просто чисто движенческий принцип, но прежде всего сочетание двух начал – инь и ян. Движение – функция ян, покой – функция инь.

Следуя неоконфуцианской теории, на основе которой возникли такие известные стили, как тайцзицюань и синъицюань, когда инь и ян движутся, они разделяются, когда приходят в покой, вновь соединяются и обретают изначальную нерасчлененность, фактически попадают в состояние Великого предела.

Таким образом, за внешним движением в ушу стоит вселенская трансформация, космическая жизнь, данная в бесчисленных переливах и изменениях. Человек не просто выполняет приемы – он переживает эту жизнь Космоса. Например, когда он поднимает руки (первое движение во многих комплексах ушу), это становится равносильно разделению инь и ян, когда руки опускаются, он возвращается к Великому пределу.

Здесь нет или, во всяком случае, не должно быть элемента имитации или "игры в Великий предел". Например, в стиле синъицюань основная позиция называется "саньтиши" – "позиция трех начал", т.е. Неба, Земли и Человека. Принимая ее, человек как бы объемлет собой эту вселенскую триаду, сводя ее воедино, приводя все вещи к единому знаменателю.

Китайская традиция всегда осмысляла мир в форме природно-телесного единства. Не только человек был "маленькой вселенной", но и Вселенная сама представлялась именно в телесных терминах. В той же позиции саньтиши каждой части тела соответствует свое космическое начало: ноги – земле, живот – человеку, голова – небу.

Существовало и более мелкое деление, например, стопа соответствовала земле, коленный сустав – человеку, а бедро – небу. Подобным же образом осмыслялись и все другие части тела. Благодаря этому сам человек оказывался бесконечным сочетанием образов космического триединства, а следовательно, приобретал мощь и одновременно пустотную неуязвимость Дао.

Многие понятия из китайской натурфилософии находили свое конкретное отражение в ушу. Например, считалось, что Великий предел рождает пять первостихий, которые формировали собой мир, – металл, огонь, вода, дерево, земля. В сущности, в "чистом виде" они не существовали, но вечно находились во взаимопереходе, взаимодополнении (например, вода порождала дерево), и во взаимоотрицании (огонь отрицал металл). По такому же принципу строилась структура одного из самых сложных стилей ушу синъицюань. В нем существовало пять базовых приемов, по сути дела, принципов, называвшихся по именам пяти первостихий. Но это были не просто случайные названия. В частности, рубящий удар ребром ладони соответствовал стихии "металл" и соотносился с образом металлического топора, срубающего дерево. Одновременно "металлу" сооответствовал внутренний орган – легкие и его "внешний представитель" – нос. При таком ударе следовало "стимулировать ци легких", а также сконцентрироваться на прохождении ци внутри организма человека по особым меридианам. Таким образом, лишь один удар мог "запустить" в человеке сложнейший комплекс небесно-человеческих соответствий, вводя его в единый ритм с Космосом.

Таким же образом строилась тренировка и в стиле багуачжан, где каждому базовому движению соответствовала одна из 64 магических схем, состоящих из сочетания шести целых и прерывистых линий – гексаграмм. Гексаграмма символизировала или душевное состояние человека, или природную стихию, например, тайфун, дождь. Каждой части тела человека также соответствует своя схема, и, выполняя движения, боец порождал в себе взаимопереход гексаграмм – фактически небесных звуков.

При этом весь комплекс выполнялся по кругу (точнее, по нескольким взаимопереходящим кругам), что символизировало целостность и бесконечность Небесного круга.

УШУ – ИСКУССТВО ДАО

Все стили, все переливы "смыслов" боевого искусства единятся в лоне "срединного Дао", ушу "охлопывается" до своей внутренней формы, поэтому мастер Чэ Ижун говорит о переходе во время тренировок ушу от "всераскинутости к простоте и неприукрашенности".

Ушу превращается в чисто внутреннее искусство, тип переживания Дао, оно становится дорогой к слиянию человека с Дао. Лишь на первых этапах ушу может представляться искусством боя или методом оздоровления. Высший же этап – просветление сознания, достижение высшего мастерства, называемого гунфу.