Текст книги "Сломанный мир (СИ)"
Автор книги: Алексей Федотов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)
– Кто ты? – спросила девушка. В отличие от обитателей сада незнакомец опасений не внушал.
– Я рядом с тобой с твоего рождения, – грустно сказал ей Прозрачный. – Но ты как‑то не помнишь обо мне, поэтому мне обычно не разрешают тебе помогать. Но сейчас дело другое: решается твоя судьба, поэтому мне позволено пройти рядом с тобой по этой тропке, если ты, конечно, захочешь…
– Но тут такие колючки…
– Это тернии, они всегда бывают на таких тропках, без них нельзя.
– Но больно ведь!
– В жизни вообще много всего, что больно и что неприятно, это не всегда плохо.
Дарья задумалась и спросила:
– А если я не пойду по этой тропке, то мне придется вернуться в сад?
– Да.
– А что будет там?
– Лучше такое и не знать!
– А может быть, я просто проснусь у себя в кровати?
– К сожалению, нет. Просто сегодня не будет ничего. Это сон, в котором можно умереть, и тогда умрет и земное тело…
– И ожоги останутся? – скептически осматривая обожженные руки и ноги, спросила Даша.
– Ожоги ерунда! – безаппеляционно заявил Прозрачный. – Ну, так идешь?
– А что там? – вдруг спросила женщина. – Откуда я знаю, что ты не такой, как обитатели этого сада?
Прозрачный укоризненно посмотрел на нее и сказал:
– Это дорога назад ко Христу.
– Почему же она такая плохая и узкая?
– Она всегда такая.
– А разве я от Него ушла? – задала Дарья возникший у нее вопрос.
Прозрачный ничего не ответил, но молчание было красноречивее любых слов.
Женщина вздохнула и сделала несколько шагов, которые причинили ей страшную боль. Но где‑то на восьмом шагу она заметила, что боль улетучилась. «В чем же дело, ведь вот тернии под ногами», – подумала она, и увидела, что новый знакомый приподнял ее и буквально несет над колючками, лишь на первых из которых алела ее кровь.
– Тебе нужно было лишь решиться, с тебя маленький спрос, – ответил ей Прозрачный, как будто прочитал ее мысли.
– А я ведь вначале и такой тропки не видела! – сообщила Даша.
– Тогда тебе нужно было тоже только решиться.
– Но ведь я и решилась!
– И сразу появилась тропка!
– Куда мы идем? Ко Христу?
Прозрачный улыбнулся:
– К Нему идут, когда ломая себя, делают что‑то ради других.
– А ради кого я должна что‑то сделать?
– Скоро догадаешься. Сначала зайдем кое к кому.
И женщина вдруг увидела знакомый с детства домик, из окошка которого выглядывало такое знакомое лицо…
– Бабушка! – закричала она и бросилась к той, чей земной путь завершился несколько лет назад.
– Внучка, дорогая, как я за тебя молилась, как я страдала, видя, что ты делаешь! – сокрушенно сказала старушка, у которой не было никаких признаков дряхлости и болезни, из‑за которых она умерла.
– А что я не так делаю? – взвилась Дарья.
– Очень многое! У тебя муж священник. Вернись к нему, он без тебя погибнет!
– Петр меня предал! – резко ответила Дарья, и лицо ее стало почти таким же жестоким, как у леди Элизабет.
– Вот делай почаще перед ним такую рожу, глядищь он тебя и полюбит, – засмеялась бабушка, ожидавшая такой реакции.
– Не надо смеяться!
– Смеяться нечему. Сейчас решается судьба и вас обоих и вашего ребенка. Первые шаги будут как в этот кустарник и по этим колючкам. А дальше вас проведут…
– Прозрачный?
– Что ты, внучка, как называешь своего Ангела–Хранителя! – укоризненно покачала головой бабушка. – И он тоже, но вам с Петром нужно обязательно поехать в город Большой к отцу Григорию. Расскажи ему свои сны, а отец Петр пусть все расскажет про Элизабет – отец Григорий очень хорошо ее знает…
– А если Петр не захочет ехать?
– Захочет.
Дарья опустилась на колени перед бабушкой, и уткнулась головой ей в колени.
– Как же все тяжело! – вздохнула она.
– Ничего, внучка, все образуется. А сейчас попей парного молочка…
Дарья взяла большую кружку, выпила как в детстве половину и… проснулась у себя дома в кровати. Была еще глубокая ночь, но женщина включила компьютер и полезла в интернет узнать, кто же такой отец Григорий из города Большой…
Исцеление
У отца Петра после последней встречи с Элизабет, которую он знал, как Эльзу Рудольфовну, все развивалось по тому сценарию, который она прокрутила у себя в голове на прощание, потеряв всякий интерес к молодому священнику, которого считала уже погибшим.
Петр жил один, много пил, был запрещен в священнослужении, стоял вопрос о лишении его сана. Он очень удивился, увидев Дашу. Узнав, что у нее другой мужчина, возненавидел жену страшно, казалось, увидит – убьет, особенно после того, как та сказала, что у их ребенка новый отец. Но порой Петр успокаивался и смотрел на ситуацию под другим углом: не начни он бегать за Эльзой, и не было бы ничего… Однако, когда Дарья постучала в его дверь, священнику, потерявшему прежний лоск стоило больших сил, чтобы сдержаться и не сказать ей что‑то уничижительное: они ведь еще и не развелись до сих пор…
– Петя, – предупреждая возможную агрессию, скороговоркой сказала Дарья, – я должна сказать тебе что‑то очень важное. У меня никогда не было другого мужчины!
– Но… – Петр вдруг обмяк, злоба и обида, дававшие ему силы держаться последние месяцы, разом его оставили. – Но… почему?
– А мне не обидно было…
… Пересказывать их разговор, состоявший из междометий, слез и поцелуев, вряд ли интересно. Но на другой день, когда Петр немного пришел в себя, они поехали в город Большой, в котором в храме при интернате настоятелем служил отец Григорий.
– Ну что он может мне сказать? – хорохорился Петя, почувствовавший себя вновь заслуженным отцом Петром, который любому священнику даст фору.
Но отец Григорий, который принял их очень доброжелательно, нашел что сказать и Петру и Дарье. Он знал все, что им нужно было узнать и говорил очень просто, но так веско, что жизнь их перевернулась.
Еще до того, как подойти к нему, супруги стали невольными свидетелями его разговоров в храме с женщиной средних лет, которой приснился покончивший с собой брат, и с каким‑то еще достаточно молодым ученым (так потом настоятель зачем‑то сказал им про него), которому приснился его умерший, разлагающийся, но все еще живой отец. С женщиной разговор был быстрый, но она ушла крепко задумавшись. С ученым говорили долго. Мужчина рассказывал все что‑то, до Петра и Дарьи долетели слова «границы познания» и ответ: «Я знаю, что ничего не знаю, хотя вроде бы тоже профессор»…
Долгим был и разговор с супругами. Он сказал им все так, что не было уже никаких вопросов. А напоследок отец Григорий добавил:
– Отец Петр, тебе сейчас это может показаться странным, но тебе предстоит стать настоятелем в этом храме совсем скоро. Запрет с тебя снимут. Я не смогу тебя учить, да ты и не хотел бы, чтобы тебя кто‑то учил. Книжные знания у тебя есть, жизненные придут. А в отношении Эльзы – тебе предстоит помочь ей найти путь ко Христу – это твой крест…
И, увидев, какими ревностью и гневом вспыхнули глаза Даши, добавил: – О, она будет совсем иной! Внешне особенно… Да и не Эльза ее будут звать…
Гнев Свинчутки
Борух Никанорович никогда не позволял себе эмоций внешне, но расправа с провинившимися была жестокой, милосердия супергерой не знал. В его кабинете навытяжку стояли Лепрекон и какая‑то дряхлая старушка.
– Что же, Черномор Карлович, – вкрадчиво начал Свинчутка с такими интонациями, что даже этот злобный гном затрепетал, – как вы осмелились на такую вещь без моего разрешения?
– Мы хотели сделать сюрприз… доказать…
– Сюрприз? Хороший сюрприз! Я только что из того мира, в который вам еще предстоит попасть, совсем в ином качестве заметьте! Там шестьсот шестьдесят шесть совещаний уже прошло на разных уровнях из‑за вашей самодеятельности!
– Но вы же положительно смотрели на возможность человеческих жертвоприношений! – попробовал оправдываться Лепрекон.
– Разве таких? Разве, чтобы это был мученик за Христа? Не, ну вот идиоты! – Свинчутка сокрушенно покачал головой. – Итак, что вы сделали. Вы, по вашему мнению заманили, а на деле он пришел добровольно, Григория Александровича в вашу ритуальную рощу, сказав, что речь о жизни и смерти Элизабет. Кстати, духи, которые нужны друидам, теперь в этой роще жить не смогут долго… Но это я уже к слову… Его связали, били, а он не сопротивлялся, а потом одна дура, которой еще большие дураки сказали, что она станет вновь вечно двадцатилетней после того, как умоется кровью того, кто у нее молодость отнял, втыкает ему нож Мерлина (кто придумывает такие названия!), целясь в сердце, а попадая в поджелудочную! И что делает Григорий Александрович, умирая? Он не говорит, что прощает и тому подобное, что можно было бы истолковать двояко; он прямо молится о том, чтобы им в вечности быть вместе с Элизабет… А за нее там еще один ходатай нашелся – некий Иоанн, сэр Джон, в прошлом…
Свинчутка пристально посмотрел на старушку:
– Ну что, Елизавета Ивановна, вас теперь и не узнать…
– Почему Ивановна? – тихо спросила та.
– Так по вашему новому российскому паспорту, который я оформил. В честь сэра Джона, так сказать. Да уж, постарались вы на славу: не на двадцать лет помолодели, а постарели почти на тридцать… Но вы не наша, вы теперь принадлежите Григорию Александровичу; впрочем, у вас есть свободная воля. И я очень надеюсь, что вы взбунтуетесь, и вернетесь ко мне. Но вы ведь знаете, что я зову вас, чтобы издеваться над вами, а тот вами жил… Впрочем, возможно, это и дает шанс, что вы вновь захотите мне служить? Если я вообще вас возьму…
– Борух Никанорович, но ведь вы же договорились, что его не признают мучеником, что не будет канонизации, – умоляюще пробормотал Леперекон, еще надеявшийся на помилование.
– Не будет, согласен. Три или четыре известных церковных публициста напишут статьи о том, что Григорий Александрович умер от пакреонекроза, вызванного жизнью в излишествах. Но что толку от этих писак в вечности? Кстати, когда я ему на нейтральной территории, куда он приходил для переговоров со мной, сказал, что мы сделали так, он улыбнулся и сказал: «Лишь бы у Лизы все было хорошо!» Какая гадость! Так что сэр Лепрекон, вы отправляетесь на пятьсот лет на каторжные работы в рудники Мории – таков мой приговор!
И на шее Черномора Карловича вдруг появилась колодка, на руках и ногах кандалы. Надели их сущности, которых не видел никто из находившихся в комнате, кроме Свинчутки. А потом они вместе с осужденным Лепреконом телепортировались к месту исполнения наказания.
– Там, кстати, в интернате, будет священником вместо Григория Александровича твой Петечка, – язвительно сказал Борух Никанорович Элизабет. – Приди к нему и спой: «Полюби меня такой, какая я есть!» И не забудь рассказать про Руслана и Людмилу Пушкина, про волшебницу Наину, которой добивался ее поклонник, а она потом пришла к нему состарившись, а он ее отверг и тем разбудил зло в ее сердце…
Старушка молчала, внутри у нее было все пусто. Она не знала больше ничего.
– Так что, Елизавета Ивановна, Эльзы Рудольфовны больше нет. Свое имущество, по примеру Черномора Карловича, она передала мне по дарственной, что было очень благоразумно. Так вот к чему интернат: вы теперь там будете работать санитаркой – такое вот развлечение…
Когда дверь за Элизабет закрылась, Свинчутка достал из стола золотой, украшенный бриллиантами диплом, и в который раз стал его рассматривать.
– Диплом главного маршала сил тьмы! Круто!
В голове главного маршала витала одна мысль, ставшая его мучением, с того момента, как он получил данный диплом: ему очень захотелось им подтереться. Но сущности, которые диплом вручали, помня об экспериментах с долларами, предупредили Боруха Никаноровича, что, учитывая то, из какой консистенции он состоит, подтеревшись этим волшебным дипломом, Свинчутка просто себя сотрет… Поэтому теперь его страшно мучила необходимость принять решения стоит оно того или нет…
***
Елизавета Ивановна, ничего не видя, спотыкаясь брела по дороге:
– Теперь у меня нет никого и ничего, ради чего стоило бы жить, я совсем одна! – прошептала она.
– Ты никогда не будешь одна! – услышала она вдруг.
Рядом с ней был отец Григорий.
