Текст книги "Корреспондентские записки (СИ)"

Автор книги: Алексей Лейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Лейн Алексей Абрамович
Корреспондентские записки

Корреспондентские записки.

Я журналист. Как писал В.В. Маяковский, этим и интересен. Об этом и пишу. То, что вы держите в руках было начато много лет назад, в 1992 году. Помнится тогда я жалел, что мы живем в очень интересное время, являемся свидетелями огромных, можно сказать великих, перемен в Российском обществе, вокруг нас происходит так много примечательного и никто не фиксирует происходящее. "Что бы тебе жить в эпоху перемен", – говорит слишком хорошо известная китайская поговорка. Но есть и наша: "Времена не выбирают, в них живут и умирают". Старая рукопись, не опровергая и не подтверждая ставшее банальностью изречение Воланда: "Рукописи не горят", – не сгорела, а исчезла в чреде 777 переездов. Замечательных событий теперь стало поменьше. Появились многочисленные мемуары. Читая их, иногда становится обидно за свой "почивший в бозе" труд. Там, в моих записках 1992-2004 гг., была не только непосредственность молодости, но и то восприятие событий, которое удаётся лишь при описании событий почти сразу после того как они произошли. Всё же попробуем восстановить минувшее. Как там у меня было написано? "Если не я, то кто же? И как говорят американцы: "Правду, правду и ничего кроме правды. И да поможет мне Бог!". Мной были изменены лишь некоторые имена и фамилии ныне живущих людей. Не взыскуйте коллеги.

Первая слава

Пасмурный весенний денек 1992 года. Серое здание "Союзпушнины" на Московском проспекте по архитектурному стилю относится к расцвету ложной классики позднего сталинизма. Здесь проходит первый аукцион по продаже недвижимости. Именно тогда была выставлена на торги парикмахерская в самом начале Невского проспекта (теперь там какое-то кафе – забегаловка) и ещё пара объектов. Динамичность и результаты аукциона буквально ошеломили присутствующих. За несколько десятков секунд цена взлетела многократно. В перерыве подхожу к Вадиму Невельскому из "Смены". Он только что вернулся из Таджикистана. Там тогда было не спокойно. Спрашиваю: "Какие новости?"

– Да вот, – на голубом глазу отвечает Невельский, – Псковская дивизия ВДВ снялась с места и двинулась на Москву.

– Ты шутишь?

– Вадим никогда не шутит, – говорит сидящая рядом с ним шефиня местного "Интерфакса".

Прямо из "Союзпушнины" дозваниваюсь до своего Агентства Новостей и Информации (АНИ) передаю результаты торгов, интересуюсь дивизией. Не знают. Звоню в Моссовет. Там тоже ничего не известно. Еду домой. Звоню своему приятелю, журналисту Радио России Денису Долинскому. Информация, что называется стрёмная, надо проверять. Договариваемся работать вместе, периодически созваниваясь и обмениваясь сведениями. Проверяем. Безрезультатно. Нигде никто ничего не знает. Этого следовало ожидать.

Через час в моей квартире звонок. Долинский:

– А ты знаешь, твоя информация подтверждается. В Москве наблюдаются неконтролируемые перемещения войск?

– Что? Как??

– А вот так.

Офис Дениса Долинского был недалеко от Московского вокзала. Быстренько покидав в рюкзак самое необходимое из того, что попалось под руку – радиоприёмник, фотоаппарат, блокноты, хлеб, чай, сахар и трехлитровую банку домашней тушенки через полчаса я был у него.

К этому времени утка Невельского уже была ощипана и выпотрошена. Как мы и предполагали Вадим всё выдумал. А "неконтролируемые перемещения войск" оказались плодом воображения одной питерской радиожурналистки неправильно воспринявшей тревожную информацию. Тем не менее главный редактор "Радио России-Петербург" Игорь Сидоров (позже он станет председателем питерского Союза Журналистов) бегал по "Дому Радио" и требовал прямого эфира на весь бывший Советский Союз. Подивившись способности нашего народа быстро мобилизовываться, (с августа 1991 года прошло менее полутора лет), мы разошлись. Через несколько дней моя фамилия впервые прозвучала в эфире Радио России. По мотивам "сбежавшей" дивизии радийщики на всякий случай записали редакционный трёп минуты на три. Обсуждение такого примечательного случая так сказать в узком кругу. Никто в эфир этого вроде давать и не собирался. Но утром у ведущей возникли технические неполадки, "поехали" плёнки. И она довела до сведения радиослушателей всей России слова Долинского: "А вот корреспондент АНИ, независимый журналист, Алексей Лейн прибыл полностью экипированным для дальней командировки, с рюкзаком и большой банкой тушенки". Так я впервые "прославился". На всю Россию.

Командировка за свой счёт. На катастрофу

Это было в поздне-советские времена. Профессиональным журналистом я тогда еще не работал. Только публиковался, рассчитывая поступить на журфак, и вкалывал токарем и крановщиком на Ленинградском Металлическом Заводе (ЛМЗ). Летом 1989 года между Уфой и Челябинском два поезда сгорели во взорвавшемся облаке природного газа, который в течении нескольких дней просачивался из свища в газопроводе и скапливался в долине. Позже станет известно, что местные власти как будто специально не реагировали на сообщения граждан об усиливающемся в окрестных деревнях запахе газа. На газоперекачивающих станциях не замечали потерь.

Один поезд шел из Новосибирска в Адлер. Другой из Адлера в Новосибирск. Пассажирам обоих составов "повезло" не далеко от станции Аша. Общий финальный результат – чуть меньше 1600 трупов. А тогда, в день катастрофы, по телевидению в вечерней программе "Время" в рамках развивающейся гласности показали картинку с места события. Генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Горбачёв вместе с "группой товарищей", в числе которых был и министр обороны СССР стоит на фоне большой палатки армейского типа. На палатке красный крест. Голос диктора за кадром сообщает о катастрофе, о примерном числе жертв и заканчивает сюжет словами: "Развёрнут военно-полевой госпиталь".

Надо ехать. Благо отгулы есть. Когда еще такой случай представится?

На второй день после катастрофы вылетаю в Челябинск. В аэропорту захожу в штаб помощи пострадавшим и их родственникам. Число жертв растет в соответствии со смертями сгоревших до костей. В больницах катастрофически не хватает специализированных кроватей.

В автобусе, который собирается идти в город ко мне подсаживается непонятный молодой человек (из КГБ?), начинает выяснять, кто я? откуда? зачем? Удовлетворившись моими ответами и видом потрепанного удостоверения внештатного корреспондента газеты "Невская заря" (Всеволожский район Ленобласти) он выходит.

В Ашу поезд пришёл рано-рано утром. Практически весь посёлок еще спит. Но и здесь есть штаб помощи пострадавшим. Там узнаю что до самого места катастрофы еще несколько километров. На моё счастье в попутном направлении идёт микроавтобус "буханка". Приезжаю. Хожу, фотографирую. Бригада рабочих ремонтирует один путь Транссиба. По другому движение уже пущено. Подбираю в качестве "сувенира" кусок обгорелой древесины с металлической защелкой от купейной двери. Наконец знакомые по ТВ-картинке палатки. Одна из них действительно с красным крестом. У палаток двое мужчин. Выясняется, что это учителя Начальной военной подготовки (был в советской школе такой предмет – НВП) вывезшие девятиклассников на краткосрочные сборы. Их санитарную платку и сняли телевизионщики, выдав ее за военно-полевой госпиталь. Порассказали мне они... Много... Всякого...

В том числе о том, как министр обороны им руки пожимал и говорил: "Спасибо вам за то, что оказались в нужное время в нужном месте"; и о том как они с мальчишками таскали носилки с полуживыми обожженными пассажирами. Некоторые из них обладали явно избыточной массой тела, а мои коллеги из ТАСС, "Правды", "Советской России" и "Труда" просили школьников не слишком торопиться и повернуться по удачнее, чтобы ракурс по лучше был и снимок получше вышел выйгрышнее.

После взрыва стекла вылетели из домов находившихся в нескольких километрах от эпицентра. После того как прошла ударная волна первой мыслью местных жителей было: "Началась термоядерная война!"

Когда я вернулся в Ашу после всего услышанного и увиденного мне как то стало всё равно по какой стороне улиц ходить. По теневой или по солнечной. А температура за +30 С, между прочим! Схватил я легкий солнечный удар. С ним и жуткой головной болью на дизель-поезде еду в Уфу. На станции Углу-Теляк у меня еще хватает сил высунуться в форточку и ещё несколько раз взвести затвор фотоаппарата.

Уфимский железнодорожный вокзал. Здесь в одном из тупиков находились вагоны-холодильники с трупами. На стене около справочной в зале ожидания висит схема их расположения. "Любоваться" обгорелые кости и человечье мясо я не пошел. Голова дико болит, а впечатлений и так через край.

В местном представительстве "Аэрофлота" билетов конечно же нет. Лето. Сезон отпусков! Мне послезавтра на работу, отгулы заканчиваются. Еду в аэропорт. Может там билеты будут? Приезжаю. Идёт допосадка на Москву. И есть места. А на Ленинград рейс только через час и не известно сколько именно из купивших билеты не придёт на регистрацию. Дело ясное – надо в столицу лететь. От туда всего одна ночь на поезде.

Поднимаюсь по трапу в ТУ-154. Сажусь в свое крайнее от прохода кресло во втором салоне. Вот, думаю, взлетим – обдув начнётся, полегче моей раскалывающейся башке станет. Потом у стюардесс таблетку какую-нибудь попрошу. Самолёт разбегается, взлетает... Я судорожно кручу "сосок" в вожделении вентиляции. "Индейская изба – фиг вам". Нету на моём месте никакого обдува. Зато впереди воздух так и свистит. Везёт мне! Прям как утопленнику на раков. Бросаю взгляд вперёд думая увидеть счастливчиков. И вижу как по другую сторону прохода, чуть впереди молодая мамаша прижимает сложенную газетку к люку запасного выхода. Думаю: "Ну, из огня да в полымя. Только на железнодорожной катастрофе побывал, так теперь кажется авиационная начинается". Не смотря на то, что самолет набирает высоту и светится объявление "Пристегните ремни" отстёгиваюсь и к стюардессам. Щель между люком запасного выхода и фюзеляжем сантиметра полтора-два, мелькающее в облаках крыло в нее хорошо видно.

Бортпроводницы вначале смотрят на меня с непонимающим удивлением. В время взлета пассажир прискакал!

– У нас салон разгерметизирован. Скажите летчикам: "Лучше бы обратно в Уфу на посадку заходить".

Одна из стюардесс бежит в пилотскую кабину. Через некоторое время от туда появляется бортмеханик (или кто это был из экипажа?) с большой крестовой отверткой с красной ручкой. Мы отсаживаем пассажиров от злополучного люка и пытаемся поставить его на место. Самолет между тем продолжает набирать высоту. Из-за перепада давления в салоне и за бортом воздух свистит всё сильнее. Не то что другого, самого себя уже не слышно. Скоро я замечаю, что этот подлый люк мало того, что в бок ушел, так ещё и вверх сместился. Хлопаю бортмеханика по плечу, указываю пальцем на это "радостное" обстоятельство. Тот перекрещивает руки. (Достаточно распространённый жест в международных системах сигналов. Означает "Кончай работу".) Сзади уже стюардесса стоит. Салфетки колбасками закручивает. Мы с помощью отвертки засовываем их в щель. Из за разницы в давлении они буквально всасываются туда, производя звуки "У-уп, у-уп, у-уп". Загерметизировались. Если конечно это можно так назвать. Пронзительный свист совсем не прекратился, но стал значительно тише. Пассажиров вернули на место. Выдали им одеяла. ТУ-154 сделал какой-то маневр. Скорее всего нам сменили эшелон – высоту полёта. С таким фюзеляжем на границе стратосферы не полетаешь. Мне дали пару таблеток от головной боли. Вместо 3,5 часов мы летели до Москвы 4 с гаком.

В Ленинграде я сперва вообще не понимал, что и как об этом писать. Один из моих учителей журналистики Александр Габнис сказал: "Это может даже хорошо, что сразу не можешь. Через 2-3 дня может что-то действительно удачное получится." И в самом деле, спустя какое-то время я принёс в многотиражку ЛМЗ "Турбостроитель" материал с "оригинальным" названием "Катастрофа" и эпиграфом из В.Кочеткова:

"Нечеловеческая сила,

В одной давильне всех калеча,

Нечеловеческая сила

земное сбросила с земли.

И никого не защитила

Вдали обещанная встреча,

И никого не защитила,

Рука зовущая вдали."

Правда потом я узнал, что многотиражки не только гонораров не платят, но и командировочные расходы мне компенсированы не будут. Даже дорога. Печатай просто так если хочешь, из любви к искусству. Но каждый труд должен быть оплачен. "Раз не будет оплаты командировки, не будет и статьи", – сказал я главному редактору многотиражки "Турбостроитель" Савченко. "Невская заря" за увлечением выборами забыла про мою "Катастрофу". Материал вышел только к первой годовщине произошедшего в Углу-Теляке, в том же "Турбостроителе".

Старые блокноты

Вон сколько их накопилось... Уже проблема за собой таскать при переездах с одной квартиры в другую. И выбросить жалко. Всё таки документы эпохи. И систематизировать всё руки не доходят. Так и лежат они полумертвым грузом скрывая от посторонних глаз неожиданные факты, которые при определенных событиях могут стать весомым компроматом. В том числе и на весьма высокопоставленных лиц. Не меньше казусов таят в себе диктофонные плёнки. Но об этом речь впереди.

Пусть лежат себе до поры до времени. Почерк у меня более-менее разборчивый и будущим историкам будет с чем поработать. Если сохранится это всё.

Шея Ельцина

Весной 1996 года первому президенту России сделали операцию на сердце. Аортокоронарное шунтирование. Политическим журналистам срочно пришлось овладевать медицинской терминологией. (Эти знания им еще пригодятся, в момент эмиграции Анатолия Собчака).

Первым городом, который Борис Ельцин посетил с послеоперационным визитом стал Санкт-Петербург. Сюда он прилетал в начале 1992 года после гайдаровской реформы. На этом визите мы работали вместе с Еленой Р. к которой я испытывал искреннюю симпатию.

Надо сказать, что приезды ВИПов (от английского VIP – Very Impatiens Person или по-русски Очень Важных Персон) самое тягомотное и муторное в журналисткой работе дело. Приезжаешь на "точку" где оная Персона должна появиться за час – полтора до события. Служба безопасности шмонает тебя до шнурков и почти "до без трусов". (Помнится корреспондент РТР Михаил Великосельский, когда в1993 году в Петербург приезжал вице-президент США Альберт Гор, пытался пройти через рамку металлоискателя в зале для официальных делегация аэропорта "Пулково" раз пять если не больше. Всё металлическое что можно и что нельзя из карманов повынимал, а оно всё равно – звенит. Только потом догадались – в ботинках журналиста металлические супинаторы.) Стоишь, ждешь, выкуривая бесчисленную сигарету и гадая в обществе коллег скажет что-нибудь Персона или дело ограничится лишь "протокольной съемкой". ВИП выходит, в лучшем случае что-то произносит, быстро фиксируешь это, если надо – передаешь и едешь на следующую точку. Там всё повторяется. И так целый день... И может быть следующий... И следующий... пока визит не кончится. Хорошо, что такие посещения как правило кратковременны и не часто бывают.

Коллеги из "Интерфакса-Северо-запад" подсказали мне, как надо "ориентироваться на местности". Покойный Ельцин всегда подходил к теперь уже тоже покойному корреспонденту и одному из учредителей большого Интерфакса Грищенко. Они были вместе еще в августе 1991 года в Белом Доме. "Небольшенького роста пожилой мужчина, ты его легко узнаешь, он как правило в сером костюме в мелкую клетку, становись за ним. Не прогадаешь". Минут за двадцать до прилета борта ╧1 мы были на лётном поле. Охрана на высоте в буквальном смысле этого слова. Вооруженные люди стоят на крыше аэропорта "Пулково".

Подрулил ТУ-204. Свежеотремонтированный президент и одновременно кандидат в президенты бодро сбежав по трапу громко провозгласил: "Первую новость я сам вам скажу! В Чечне двух наших журналистов освободили!" Речь шла о захваченных боевиками корреспондентах ОРТ, получивших свободу благодаря вмешательству Бориса Березовского. (Вот тут не знаю правда или нет, но некоторые осведомленные люди рассказывают, что после Хасавюртовских соглашений подписанных при непосредственном участии генерала Александра Лебедя числившийся в то время серым кардиналом Борис Березовский, имея ввиду захват и освобождение заложников, якобы обронил фразу: "Какой бизнес испортил!".) Некоторые коллеги были со спутниковой связью и мы про это уже знали. Будущий главный редактор "Эха Москвы" Алексей Венедиктов с несчастным видом просил тех, кто будет поближе к "телу" что ни будь про освобожденных спросить.

Пара дежурных вопросов, Ельцин вместе с новоизбранным губернатором Петербурга Владимиром Яковлевым садится в одну машину, мы бежим к своим автомобилям. Иначе рискуем в кортеж не вписаться. С микроавтобусом Фольксваген "Часа Пик" так и происходит. (Через несколько месяцев прослушивая диктофонную запись, сделанную на лётном поле я с удивлением обнаружил, что кандидат в президенты России Борис Ельцин обещал в случае своей победы на сентябрь 1996 года референдум о захоронении главного трупа СССР и РФ – В.И. Ульянова (Ленина) !) Потом последовали плановая остановка у мемориала Победы и внеплановая на Московском проспекте. Подаренная с президентского плеча учительнице литературы квартира и встреча с представителями интеллигенции в Русском музее, президентский экспромт о дне рождения А.С. Пушкина как об общевыходном дне в России. И решение об учреждении телеканала "Культура". (Под него у ТРК "Петербург 5 канал" отобрали все метровые частоты за границей Ленобласти. Кроме того, долгое время "Культуру", которую делали в основном в Петербурге могли смотреть все, кроме жителей Северной или, если вам угодно, Культурной столицы). Моя коллега Лена Р. вообще проявила настоящий журналистский героизм. Пресс-служба мэрии, "прогнувшись" перед московскими коллегами, не выделила питерским журналистам ни одного пропуска, ни на один выходов Бориса Ельцина "в народ". Леночка сумела в очень плотной толпе пробиться "к телу" Самого и услышать снисходительное: "На меня это не действует", – в ответ на свой вопрос о том, что думает Борис Николаевич по поводу того, что коммунисты уже начали собирать подписи для проведения городского референдума за отзыв Яковлева с поста губернатора.

Потом был визит на Балтийский завод и концерт на Дворцовой площади. Вел его Дмитрий Нагиев. Помнится, что после того как он объявил уже действующего губернатора Владимира Яковлева и кандидата в президенты Бориса Ельцина первый так завопил название должности и ФИО своего патрона, что скорее всего очень многие как и я подумали: "Такой экспрессии у Анатолия Собчака не получилось бы". Но журналистика это не только творчество и иногда излишне свободный полёт мысли, но и технология и, подчас довольно жесткая, дисциплина. Так как материалы в наш "Час Пик" должны сдаваться около пяти вечера с концерта мастеров культуры пришлось уйти до его окончания, в то время как Эдита Пьеха пела про двух погибших летчиков спасших город; "огромное небо одно на двоих...".

Последний штрих президентского предвыборного визита. Отлёт. По существу сюда можно было уже и не ехать. Материал сдан, но газета еще не ушла в типографию. Тащусь в аэропорт "для очистки совести". Как говорят всегда присутствующие на подобных мероприятиях коры информационных агентств и телевизионщики: "вдруг он споткнется (и шею свернёт! (А.Л.), а мы этого не зафиксируем". Приезжаю. "Пулково " уже поднадоело. Коллеги из президентского пула федеральных изданий ворчат и жалуются, что такой красивый город в очередной раз удалось увидеть лишь мельком из иллюминатора самолета да из окошка автомобиля. То же самое было и в Осло, и в Нью-Йорке, и в Рейкьявике. А Грищенко когда-то учился в Ленинграде... Борт ╧1 в "боевой" готовности. Журналисты тоже. Дружными рядами за красной ленточкой, привязанной к двум столбикам. По команде представителя Федеральной службы охраны мы два раза приподнимаем столбики и перемещаем свою красную ленточку поближе к трапу. Метров на 25 наверное сместились. Потом к нам обращается кто-то из аэропортовских. Говорит: "Как только Ельцин пойдёт к трапу – уходите от сюда как можно быстрее. По регламенту включатся самолетные турбины, вас просто сдует". Наконец вот он Борис Николаевич. Снова почти дежурные вопросы. Только что не про погоду. Отвечая корреспондентке местного телевидения Борис Ельцин поворачивается ко мне боком. Перед моими глазами его шея. Хорошая такая здоровая, большая шея. Почти бычья. Только странного, болезненного серо-желто-зелён цвета с фиолетовым оттенком. Раньше я такой цвет кожи я видел только у покойников. Вот тебе бабушка и Юрьев день в виде аортокоронарного шунтирования. Хорошо же тебя подлечили, Борис Николаевич...

"Пока земля еще вертится..." или любительские рассуждения.

Прежде чем продолжить публикацию этих главок, набравшись, возможно излишней наглости и самонадеянности я попытаюсь использовать резервы пока еще оставшейся у меня смелости.

Обращаюсь к нашим масс-медиа магнатам, к нашим властителям душ и их "инженерам", и заодно к тем, кто воображает, что властвует "в этой стране" ((с) Е.Т. Гайдар).

Давно ли вы внимательно смотрели свои и чужие программы, передачи, фильмы и новости Большой звезды каналов Российского телевидения, давно ли вы читали популярные и не очень газеты?

Давно?

И до сих пор не опасаетесь САМОГО печального конца. Нашему "пиплу" ведь рано или поздно набьёт оскомину одно и тоже кушанье, какой бы привлекательной эта еда не представлялась в рекламных паузах и в продакт-плейсмент. Более того Лошажьий зад с любым хвостом, даже узнаваемый на улице, в прямом, кривом, всяком эфире и кабеле, снятый со всех возможных ракурсов, обработанный на нанобозонномкомпьютере даже с помощью лучших умов не станет античной Венерой, Исаакиевским собором, шедевром Модильяни. Боюсь, что не быть ему и среди многочисленно раскритикованных Донских рассказов.

И? Что дальше? Не состоявшийся "конец истории" уважаемого Фукуямы? Конец пост-пост-модернизма и люди проваливающиеся в спиртовые растворы, опиаты и кислоту? Некий скромно-великий поэт писал "СТРАШЕН РУССКИЙ БУНТ, БЕССМЫСЛЕННЫЙ И БЕСПОЩАДНЫЙ". Российский лучше не будет. Сколько можно пытаться купить то, что не продается? Рукописи еще как горят, но таинственное ОНО продается. И таковая сделка не будет совершена до тех пор, пока земля обращается вокруг солнца, пока на нашей до боли маленькой планете еще как то пытается выжить и развиваться биовид Homo Sapiens.

16.10.2016

Судьба Маневича хранила

Душное лето 1998 года. После почти бессонной ночи я еду в редакцию "Часа Пик" на работу. Маршрут простой. По Большой Морской, направо по Невскому до площади Восстания. У Аничкова моста ГАИшник, загоняет пока ещё не слишком оживленный транспортный поток на право, на набережную Фонтанки. Останавливаемся на углу Графского переулка и улицы Рубинштейна. Я рассчитываюсь и прошу меня подождать. Выхожу. На Невском с разбитыми стёклами "Вольво" из тех, что мэрия Санкт-Петербурга закупала к Конгрессу Европейского банка реконструкции и развития, а впереди нее две ГАЗели– грузовичка. В небольшой толпе не далеко от угла Невского и Рубинштейна шепоток: "Маневича убили". "Вольво" пуста, подхожу к одному из водителей грузовичков. Представляюсь, тот удивляется, как это до сих пор здесь нету кучи телекамер и изобилия моих коллег. Выяснилось, что "Вольво" уходя из зоны обстрела, толкнула одну ГАЗель, а та в свою очередь другую. Тут-то я и совершаю "роковую" ошибку. Вместо того чтобы звонить знакомому телеоператору иду пешком (!) в редакцию. Моя машина само собой давно уехала. По дороге встречаю редактора отдела экономики нашего "Часа Пик", вроде как, в то время, большую поклонницу реформ в стиле Гайдара и Чубайса. Сообщаю о случившемся. Она с сомнением смотрит на меня. Её сомнения моей полной адекватности понятны. Тем не менее, мы идём на место происшествия. Главная экономистка записывает одного из водителей на диктофон. Идём обратно.

Позже стало известно о том, что примерно в это время начальник ГУВД СПб и ЛО генерал Пониделко лишил следствие одного из главных вещдоков. Оперативники обнаружили на чердаке дома на четной стороне Невского проспекта оружие, из которого велась стрельба по автомобилю Михаила Маневича. Неизвестно зачем с ними полез и Пониделко. Вообще не генеральское это дело по чердакам шастать, А генерал, когда ему указали на автомат, схватил его голыми руками (!) и таким образом стер все отпечатки, которые там были.

Экспресс-анализ дел, которыми занимался тогдашний председатель Комитета по управлению городским имуществом Михаил Маневич дал минимум шесть причин, по которым могли убить. Но то КАК это было сделано, не оставляло сомнений это убийство – акт устрашения. Человека можно "тихо мирно" убрать в подъезде собственного дома. Существует еще масса способов избавиться от неугодного. Так зачем нужна стрельба из автоматического оружия на центральном проспекте Санкт-Петербурга? Косвенное подтверждение версии об акте устрашения несколькими днями позже дал Анатолий Чубайс.

Для гражданской панихиды по еврею Маневичу лучшего здания, чем Этнографический музей не нашлось. В отделанный красным мрамором зал набилось просто неимоверное число людей. Страшная духота сгущается, но всё не начинают. Ждут Чубайса, его самолёт опаздывает. Наконец у гроба держат речи разные официальные лица. Медсестра разливает по мензуркам успокоительное для родственников. Мой знакомый оператор, снимавший внизу (мы, пишущие, – стояли на верху) рассказывал, что во время речи народного артиста СССР Кирилла Лаврова, обвинившего руководство правоохранительных органов в преступном бездействии генерал Пониделко вначале покраснел, потом побледнел, потом пошел красно-фиолетовыми пятнами. Складывалось полное впечатление, что его сейчас кондрашка хватит и придётся организовывать ещё одни похороны.

Генерала Пониделко обещавшего раскрыть "преступление года" в течение двух месяцев, отправили в отставку знакчительно позже этого срока, а ни заказчики не исполнители по сей день не названы. Анатолий Борисович в своей прощальной речи очень "удачно" выразился в том смысле, что мы ещё покажем! Это мы здесь главные бандиты! Терпеть спертый воздух Этнографического музея было уже просто невозможно. Мы вышли на улицу. Тогда в повсеместных ларьках ещё продавалось пиво. За бутылкой освежающего у кого-то родилась идея: позвонить в "02" и сказать, что в музее бомба. Представив себе как ВИПы, наперегонки, тараканами ломанутся к выходу и при этом непременно опрокинут гроб, вдоволь посмеявшись, мы разошлись. А убийство Маневича стало одним из первых политическим убийств в городе на Неве.

Дело похоронщиков

Положение приближалось к отчаянному. Задержка зарплаты в "Часе Пик" составляла уже пол года. В редакции шутили: "Надо с журналистов плату за вход на работу брать, ведь всё равно бесплатно приходят". Шутки – шутками, но дело как говорил первый и последний Президент СССР Горбачёв, дело "пахло керосином". Тут то один из моих друзей журналистов и выяснил, что один из его знакомых, когда-то работавший на ТВ, а потом трудившийся в кладбищенском бизнесе парится в "Крестах" по обвинению то ли во взяткополучательстве, толи во взяктодательстве, то ли во взятковымогательстве...

Помогая своему приятелю, мой знакомый немного немного "пошевелился" и вот ранним вечером мы уже едем по весеннему не слишком ухоженному Санкт-Петербургу. Грамотно петляем по центру, выезжаем к Охтинскому мосту, через него в помпезные и запущенные кварталы сталинских домов. У одного из жилых зданий тормозим, заезжаем во двор. Останавливаемся, выходим. На лифте поднимаемся на четвёртый этаж. С виду обыкновенная дверь, но за ней дежурит охранник у телевизионного монитора. Мы проходим на кухню. Здесь нас в течении несколько часов посвящают в некоторые тайны современного похоронного бизнеса. Суть проблемы – бывший санитар морга (в своё время он не глядя, пачками складывал многочисленные денежные подношения в специальное хранилище под подоконником) планомерно захватывает погребальное дело в городе на Неве. Фамилия санитара была Королёв, прозвище – Жаба. На жизнь одного из сидевших с нами за одним столом, Бориса М. несколько раз покушались, стреляли, взрывали. На другого Валерия Л. – заведено уголовное дело. Помещение его государственной конторы опечатано. Оба они находятся под милицейской охраной по программе защиты свидетелей. И, в силу этого, должны перемещаться, как сиамские близнецы – куда один, туда и другой. Охранников слишком мало. Через некоторое время я получил документы, в том числе и расшифровки "прослушек" телефонных переговоров. Часов восемь заняло написание большой статьи. На полосу А2. Еще день ушёл на согласование. Главный редактор "Часа Пик" Наталья Сергеевна Черкесова (Чаплина) в него вцепилась с настоящим охотничьим азартом. До взрыва моей бомбы оставалось два дня.

А на следующий день, как всегда внезапно, раздался телефонный звонок. На проводе был мой знакомый, что вывел меня на похоронщиков.

– Лёха, останавливай!

– Как останавливай? Вы что с ума сошли?

– Останавливай. Они решили помириться с "Жабой".

– Материал уже у главного редактора. Они понимают, что обратного хода не будет?

– Понимают. Делай что хочешь. Останавливай.

С видом побитой собаки я поднялся на шестой этаж, где и помещался кабинет главного редактора.

– Наталья Сергеевна, мои клиенты не подтверждают некоторую информацию.

Надо было видеть презрительную мину на ее лице, когда она протянула (практически швырнула) мне мой материал.

Еще через пару дней в моём кабинетике появился знакомый вместе с тем самым молодым человеком, что вёз нас на первую встречу. Извинившись за своих хозяев, он протянул мне 200 долларов.

– Но ведь материал не вышел, – возразил я.

– Тем более. Вы работали, а гонорара не получили.

В моей ситуации: зарплаты не платят, дома двое детей, хорошо, что не голодаем особо выпендриваться не приходилось. Деньги я взял.

Как и следовало ожидать примирением дело отнюдь не закончилось. Ларькина арестовали. Знакомый продолжал принимать участие в "военных действиях". Жил он в то время за городом. Надо было видеть изумленные лица его соседей, когда к его дому однажды подъехал кортеж состоявший из БМВ и навороченных джипов. Через пару месяцев я прозвонился Борису М. Хотел просто поинтересоваться как развиваются события.

– Вы как раз вовремя. Есть некая работа.

– В чём дело?

– Не по телефону.

Мы назначили встречу. Суть задания была такова. Надо было изготовить гранку (кусочек оригинал-макета, с которого печатается газета) статейки с письмом трудового коллектива похоронного ведомства. Гранка была сделана через три дня. Мой труд и работа верстальщика были вознаграждены.