Текст книги "Чукля"
Автор книги: Александра Созонова
Жанр:
Детские приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
Глава 5
Ужасное происшествие
Знакомство с санитаркой Чуклей оказалось для Алеши поистине ярким событием. Словно кто-то запустил фейерверк в бесконечной череде больничных дней – серых товарных вагонов.
Во-первых, сама Чукля – такая странная и чудная.
Она отныне навещала Алешу дважды в день: утром за мытьем пола они болтали о чем-нибудь по-приятельски и вечером, когда Чукля сидела подольше, беседовали более неспешно.
Во-вторых, бурундучок Сема. Хвостатый дружок оказался неистощим на выдумки, и его проказы скрашивали больничные будни. Он то носился вихрем по палате, то важно расхаживал на задних лапках, то умильно намывал мордочку, то тоненько верещал, выпрашивая вкусненькое: кусок яблока или половинку печенья.
Однажды утром случился конфуз: Алеша не успел спрятать под кровать, как всегда, мисочку с кашей и блюдце с водой. Пришедший на обход Игорь Петрович тут же увидел этот непорядок.
– Что это? – строго спросил он, кивая на бурундучий завтрак. Поскольку Алеша молчал, не зная, что ответить, врач повторил еще строже: – Как вы, молодой человек, объясните сие вопиющее безобразие? Вы изволили завести без спросу кота?
– Нет-нет. Это мышка! – Мальчик выпалил первое, что пришло в голову.
– Мышка? – Брови Игоря Петровича взлетели под самый край белой докторской шапочки. – Откуда здесь мыши? Только в сентябре в больнице была проведена тотальная дератизация.
– Что-что? – переспросила Зиночка, как всегда преданно замершая за его плечом с блокнотиком наготове.
– Уничтожение грызунов, – объяснил ей, а заодно и Алеше, доктор. – Был подписан акт. Никаких мышей, а также крыс, тараканов и клопов в нашей больнице нет и быть не может.
– Так выдумал он эту мышку, Игорь Петрович, – объяснила с усмешкой Зиночка. – Скучно ему одному, вот и выдумал. А так их конечно же нет и никогда не было.
– Выдумал? – Врач сразу подобрел, строгое лицо разгладилось. (В сущности, он и был большим добряком, как давно смекнул Алеша, а если и напускал порой на себя строгость, то только по долгу службы.) – Это другое дело. Ты и вправду выдумал, что у тебя живет мышь?
Мальчик кивнул. Он с теплотой подумал о Зиночке: надо же, какая молодец. Сам он ни за что бы не догадался объяснить посудку с едой выдуманным зверьком.
– Ах ты, бедняга. – Игорь Петрович потрепал Алешу по волосам. – Даже узники в одиночной камере заводят себе настоящих прирученных паучков, а у тебя мышка – выдуманная. Но знаешь, что мы сделаем? Ты явно поздоровел: глаза блестят, на щеках румянец. Да и температурка стала получше. Можешь выходить из палаты. Пока ненадолго, час-полтора в день, а дальше посмотрим. Может, найдешь здесь себе товарищей, и не нужно будет выдумывать мышек и таракашек.
На этих словах Сема, обычно тихо сидевший под кроватью, пока в палате находился кто-то чужой, высунул наружу мордочку с черными бусинами глаз. Видно, заскучал в темноте: в этот раз врачебный обход затянулся дольше обычного.
Зиночка пронзительно завизжала. Игорь Петрович уронил стетоскоп.
Бурундучок мгновенно исчез, но было поздно.
Итогом скандала стало твердое решение доктора провести дератизацию еще раз. Чтобы никаких мышей, ни даже их хвостиков, ни даже мышиных теней в больнице не осталось. Напрасно Алеша уверял, что то была не мышка, а бурундук. Игорь Петрович не на шутку рассердился, услышав это.
– В хомяка я еще мог бы поверить, в ручную белую крысу, морскую свинку – но бурундук?! Вы совсем изолгались, молодой человек! Да будет вам известно, что бурундук – дикий зверь, он водится в тайге, а не в зоомагазине.
– Да мышь это, мышь, Игорь Петрович, – подтвердила переставшая трястись Зиночка. – Что я, мышь от бурундука не отличу?
«Это бурундук, дура! У него полоски и хвост пушистый!» – хотелось крикнуть Алеше ей в лицо, но он смолчал. Во-первых, мама хорошо его воспитала. Во-вторых, он рассудил, что дикий зверь бурундук может понравиться Игорю Петровичу еще меньше, чем тихая домашняя мышка.
– Что ж. – На скулах врача проступили твердые желваки. – Придется провести дератизацию еще раз, и более качественно.
Как назло, в этот вечер Чукля не зашла навестить мальчика. И весь ужас произошедшего пришлось переживать в одиночку. Ночью Алеше даже приснился кошмар: страшная зверюга по имени Дератизация с выпученными красными глазами и когтями, похожими на кривые ножи, гонялась за ним по коридору больницы, норовя вцепиться и проглотить. Мальчик проснулся в поту и долго тяжело дышал, успокаиваясь.
Когда с обычной утренней уборкой зашла Чукля, ей тут же было пересказано в подробностях вчерашнее ужасное событие.
– Он сказал: дер-ратизация! Срочно! Что же будет?!
Но Чукля не заразилась паникой.
– Дуратизация? Дураков ловить будут?
– Мышей!
– И пущай! – засмеялась она. – Так им и надо, паразитищам.
– Так ведь они Сему за мыша приняли!
– Сему? Ну Сему им не поймать. Не на того напали!
В конце концов Алеша сумел внятно растолковать свои опасения, и Чукля его успокоила.
– Без меня эта дуратизация не пройдет, не боись. Всегда пособить зовут: кровати там двигать, мусор убирать. Как только надумают, я тут же Семку к себе заберу. Не насовсем, на время, пока отрава не выдохнется. Поживет в компании Наташки, Глебушки и Валеры – не заскучает с ними, они ведь дружочки. Не дрожи, Лексей, все путем будет.
Алеша сразу взбодрился. Он подозвал тихим свистом зверька и принялся играть с ним, как всегда подвижным, стремительным и вертким, что бы ни происходило вокруг, какие бы страшные «дуратизации» ему ни грозили.
Глава 6
Новые знакомые
Иногда случается так, что событие, которое поначалу кажется нехорошим или даже ужасным, преобразуется в нечто славное или даже прекрасное. Так и на этот раз. Обнаруженный Сема (вот ужас!) подтолкнул Игоря Петровича к решению позволить Алеше выходить из палаты. Пусть на час-полтора в день, но это означало новые знакомства и впечатления – новые просветы в цепи серых товарных вагонов.
На следующий день во время осмотра Игорь Петрович ни словом не упомянул вчерашнее происшествие, не произнес ужасное рычащее слово, сулящее гибель бедным мышам и бурундукам. Но, уже стоя в дверях, добродушно бросил:
– Ну как, молодой человек? Выползли вчера из своей темницы с дрессированным паучком? Погуляли по отделению?
Алеша помотал головой: он был так расстроен, что даже не вспомнил о разрешенной прогулке.
– Почему? – удивился доктор. – Считай это врачебным предписанием: оторвать от матраса зад и до обеда познакомиться с парой-тройкой здешних обитателей.
– Ой, да с кем ему знакомиться, Игорь Петрович? – встряла Зиночка. – С дедом Фомой, что ли, чтоб тот его палкой своей огрел? Или с Кузякиным, с этим его вечным кривлянием и шуточками?
– Почему с Кузякиным? Можно и поближе к его возрасту найти. Вон, Фролов Павел, лет на восемь всего его старше.
– Фролов? – ужаснулась Зиночка. – Так он ведь не говорит совсем!
– Зато рисует и пишет. И вообще, Алексей Табуретов – мужичок самостоятельный. Сам найдет, с кем ему тут дружиться.
С этими словами врач вышел. А Алеша отправился в путешествие по отделению в поисках возможных друзей.
В отделении, кроме Алешиной одиночной палаты-люкс, было еще две. Мальчик начал с соседней – той, из которой и днем и ночью к нему доносились разнообразные звуки.
Он зашел и вежливо поздоровался:
– Здравствуйте!
Здесь было шесть кроватей, и с каждой на него смотрело чье-то лицо. Кроме одной, у дверей: лежавший там мужчина отвернулся лицом к стене и на появление гостя никак не отреагировал.
«Привет, малой!», «Здоро́во!», «И тебе не болеть!» – откликнулось несколько голосов. А один больной, мужчина лет пятидесяти, в мятой пижаме и шлепанцах, не просто откликнулся, но соскочил со своей кровати, шагнул к Алеше и скорчил язвительную гримасу:
– Смотрите, кто к нам пришел! Наш золотой мальчик, драгоценный китайский мандарин, обитатель одноместной палаты! Осчастливить нас явился, на презренную чернь посмотреть?
Алеша растерялся от такого приема. Он не ожидал ничего подобного. Остальные обитатели палаты молча смотрели на него, и в глазах их читалось: интересно, как малец вывернется?
Мальчик открыл рот для ответа, хотя вряд ли сумел бы выдавить из себя нечто твердое и убедительное, но неожиданно лежавший лицом к стене повернулся и грозно рявкнул:
– А ну, оставь парня в покое, Кузякин! Чем он тебе помешал? Зашел, вежливо поздоровался, может, по делу какому или просто со старыми хрычами вроде тебя поболтать, а ты на него окрысился. Завидки берут, что малец в отдельной палате лежит, воплей твоих не слышит, вони твоей не нюхает?
Защитник оказался стариком с лохматыми бровями и полуседой бородой. В изголовье его кровати стояла суковатая палка, о которую тот оперся, помогая себе сесть.
– Про вонь, Фома, чья бы корова мычала, – огрызнулся Кузякин. – Это ты у нас лежачий больной, которому помыться лишний раз невмочь. А малец что? Если по делу какому пришел, то добро пожаловать. А если просто полюбоваться на болезных и убогих, как на зверей в зоопарке, тогда пусть лучше прочь идет. В палаточку свою уютную, одноместненькую.
Алеше подумалось: вот как интересно – доктор и Зиночка упомянули Кузякина и Фому с палкой, и они тут как тут. Осталось еще Павла Фролова отыскать.
– Я по делу! – поспешил сказать он. – Мне Павел Фролов нужен.
– Фроло-ов? – протянул Кузякин удивленно. – А на фига он тебе сдался?
– Разговор есть. Он самый молодой тут, старше меня на восемь лет только.
– Восемь лет в твоем возрасте – вечность, – наставительно заметил небритый худой мужчина лет сорока. У него были печальные темные глаза, как у мушкетера Атоса. – Да и вряд ли он станет с тобой говорить, Павлуша Фролов.
– Эт точно! – противно захихикал Кузякин. – Если только жестом поговорит, из одного пальца. Самого длинного на ладони!
– И с палатой ты ошибся, – продолжил печальный. – Он в соседней лежит.
– Ну, я пойду тогда, – с облегчением Алеша повернулся к дверям.
– Погодь. Подойди-ка! – Старик Фома поманил его морщинистым пальцем.
Мальчик послушно подошел к его кровати.
– Поговорить хочешь с Павлушкой? Лады. Только учти, ответить тебе он не сможет. И не обо всем следует с ним балакать.
– Это как?
– А так. Глупость паренек сделал: девчонка бросила, так он кислоты наглотался, горло себе прожег. Говорить теперь не может, только шипит. Если что нужно, писать или рисовать приходится. Ты сходи, может, и развлечешь его. Только ни в коем разе не говори с ним о девицах и о всяких там чувствах.
Алеша фыркнул.
– Вот еще! О такой ерунде говорить.
– Для тебя ерунда, а для него – трагедия, – строго отрезал дед. – О погоде можешь поговорить, о фильмах там, о книжках. Только, если заметишь, что тяжко ему с тобой, – не навязывайся. Попрощайся и уходи. Понял?
– Понял.
Алеша неопределенно кивнул всем на прощанье и вышел.
Уже в коридоре ему подумалось: странно, откуда неходячий Фома так много знает о парне, лежащем в другой палате? Кузякин – понятное дело: он ходячий, шустрый, пронырливый. Но вот прикованный к постели старик?..
После всего услышанного – несчастная любовь, сожженное горло – Алеше уже не хотелось знакомиться и болтать с Павлом Фроловым. Было как-то боязно. Он бы с удовольствием вернулся в свою «уютную одноместненькую палаточку». Тем более что там его поджидал веселый дружок Сема, у которого, слава богу, ничего не болело и не случалось никаких трагедий. Но выходило нехорошо перед дедом Фомой: Алеша вроде как пообещал ему развлечь несчастного парня. Так что – придется идти.
В соседнюю палату Алеша тоже вошел без стука. Не от невоспитанности, а от смущения. И от смущения же свое «Здравствуйте!» произнес чересчур громко. Здесь было тоже шесть кроватей, и на каждой лежал больной. Все повернулись к нему и вразнобой ответили на приветствие. Кроме одного.
Это и был, как видно, тот самый Павел Фролов – молодой парень, недвижно лежавший с вытянутыми, как у солдата, руками и глядевший в потолок. Горло у него было перевязано бинтом.
– Ты к кому, милок? – спросил мальчика пожилой мужчина с совершенно лысой, словно отполированной головой и одутловатыми щеками.
– Я к Павлу.
Павел даже не пошевелился, услышав свое имя. Алеша поднял глаза к потолку: что можно с таким исступлением там рассматривать? Трещины в старой побелке и грязноватые пятна, напоминающие материки на карте, – и только. Ничего красивого или интересного.
Мальчику захотелось уйти и больше сюда не возвращаться, но он пересилил себя и подошел к кровати Павла.
– Можно я присяду тут у тебя? Ненадолго.
Парень перевел взгляд с потолка на Алешу. Он был юным, темноволосым, с запавшими глазами, в которых застыла тоска, похожая на черный лед. Может, лучше сразу уйти? Вряд ли такую тоску прогонят разговоры о прочитанных книжках. Но сразу встать и распрощаться было неловко.
Повисла пауза.
– Да ты не спрашивай, садись, милок, – сказал отполированный. – Ответить-то он все равно не сможет. Ты тот мажорик из одноместной палаты?
Ну вот, опять ему ставят в упрек его палату! И кто такой «мажорик»? Может быть, мазурик?
– Я не мажорик, – твердо ответил Алеша. – И не мазурик. И даже не китайский мандарин! Хоть и один в палате.
Мужчина засмеялся, и остальные больные подхватили его смех.
– Отбрил! – одобрительно воскликнул кто-то.
Алеша вновь повернулся к Павлу.
– Ты «Тома Сойера» читал? – спросил он. – Я знаю, что ты говорить не можешь. Ты мигни, если да. А если нет, – мальчик секунду подумал, – то дерни ртом, как будто усмехаешься. Хорошо?
Парень смотрел все так же безысходно-бесстрастно: ни моргания, ни усмешки. Но Алеша не собирался сдаваться так быстро.
– Я два раза читал. И сейчас у меня в палате лежит: папа принес. Он не знает, что́ я уже прочел, а что нет. Хочешь, тебе дам? Там много веселого. Ты только моргни. И еще есть книжка про девчонку, которую звали Длинныйчулок. Смешное прозвище, скажи? Но мне она не слишком понравилась, эта книжка: потому что таких девчонок не бывает – с сундуками золота и чтобы одной рукой могла повалить бандита.
Алеша болтал и болтал, а выражение на лице Павла не менялось. У мальчика остался один козырь, самый последний.
– Знаешь, кто у меня здесь есть? Бурундук! Настоящий, из леса.
– Ну, это ты заливаешь, друг, – вмешался лысый дядька. – Книжка про чулок – это ладно. Но вот бурундук из леса? Во-первых, где ты его взял? Во-вторых, кто тебе позволил держать его в палате?
Алеша чуть было не выпалил, что зверька подарила Чукля, принеся из самого настоящего леса, а живет он в палате тайком. Но вовремя прикусил язык: чуть не выболтал сглупу важную тайну, чуть не подвел друзей!
– Пошутил я про бурундука, – пробормотал он, опустив глаза. – Отец обещал купить, если отметки в школе хорошие будут. А в больницу его нельзя: здесь дератизацию проводят.
– Ух ты! – восхитился словоохотливый дядька. – Какие слова знаешь! Я таких не знаю, а малек знает. Так ты точно отличником станешь, и папка пять бурундуков тебе купит.
– Пять мне не надо, – откликнулся Алеша. – Пять я не смогу одинаково сильно любить.
Нагнувшись к Павлу, он прошептал ему очень тихо:
– У меня есть бурундук, честно-честно. В палате. Тебе можно вставать? Когда будет можно, заходи, и я тебе его покажу. Это в конце коридора.
Показалось Алеше, что парень кивнул, или это случилось на самом деле? Во всяком случае, покидал он палату, будучи немного бодрее, чем когда в нее заходил.
Глава 7
По запаху
Вечером Алеша взахлеб рассказывал Чукле о своих новых знакомых.
– Дед Фома такой грозный! Брови косматые, как рявкнет – Кузякин аж присел от страха. Я думал, он его сейчас палкой стукнет – палка огромная, в сучьях, – но нет, не стукнул, пожалел, наверное… А Кузякин противный – кривляется, дразнит меня, что в отдельной палате лежу. Я разве виноват, что папа попросил меня положить в отдельную? Он в две смены из-за этого пашет… А Павел Фролов молчит. Молчит и лежит, в потолок смотрит. Я ему про Сему рассказал, он даже не улыбнулся… Дед Фома сказал, что он из-за какой-то девчонки кислоты ядовитой наглотался и говорить теперь не может… А тот, с полированной лысиной, сказал, что я буду отличником и папа купит мне много-много бурундуков!
Чукля слушала бессвязный рассказ с доброй усмешкой. Когда мальчик замолк, заговорила. Правда, не все было понятно Алеше.
– Фома – он такой, да. Дуб кряжистый! Дубище. Ни ветрам его не согнуть, ни мышам его корни не перегрызть. Лежит, не встает, говоришь, только рявкает? Такие люди и лежа могут горы двигать, и рыком своим в дрожь вгонять поганцев всяких. Крепким дегтем он пахнет и солью морской. Силища.
– Не пахнет он дегтем и солью, – возразил Алеша. – В той палате вообще запах тяжелый, нехороший.
– Дурашка! Я не про тот запах, что каждый почуять может.
– Ты что, специально принюхивалась? Откуда ты это вообще можешь знать?
– Как откуда? Небось, кажинный день полы в их палате драю. А Фому так вообще сто лет знаю. Принюхиваться мне без надобности. Другая у меня чуйка!
Алеша не поверил: слишком самоуверенно для пожилой нелепой санитарки, которую никто не принимает всерьез. Но все-таки спросил:
– А Кузякин тогда чем пахнет?
– Кузякин? Этот не пахнет, а пованивает: плесенью, гнилью подвальной, кротовьей мочой. Не водись с ним, Лексей, – хорошему не научит. И не лайся.
– Очень нужно мне с ним водиться или лаяться! – фыркнул Алеша. – Это он ко мне цепляется – не я к нему. Это ему не нравится, что я в отдельной палате скучаю, а не мне – что ему весело в общей. А с полированной головой дядька – у него есть запах?
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
