Текст книги "Война Моря и Суши (СИ)"

Автор книги: Александра Ковалевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Аннотация:

Двести лет назад несколько миллионов добровольцев ушли под воду, чтобы основать новый мир: Подводные Колонии. С той поры на Земле, пережившей последствия ядерного безумия, развиваются параллельно две человеческие цивилизации. Но эпоха мирного сосуществования подходит к концу. Психологический роман о путях развития человечества, о самоотверженности и верности идеалам гуманизма.

Краткий синопсис в Приложении "Церебральный сортинг Сергея Савельева в романе 'Война Моря и Суши'

Развёрнутый синопсис, описывающий отдельно военно-политическую ситуацию в романе, помещён в конце текста

Оглавление

1.Заключённый

2.Риф Союз

3.В море

4.Подводные Колонии

5.Спасение

6.Точка Силью

7.Эхо войны

8. Оракул

9.Катастрофа

10. Мария

11.Охота на людей

12.Паутина

13.Бот 'Тритон'

14.Берег

15.Белый мамонт

16.Герой

17.В будущее

18.Новый мир

Заключённый

"Двенадцать миллионов колонистов подарили мне воздух. Его хватит на долгие годы. На бесконечную вереницу пустых и никчемных лет: без солнечного света, без девушек, без игривого кити.

За полосатого кити я готов отдать половину завещанного мне воздушного запаса. А вторую половину – за возможность хотя бы иногда видеть человеческое лицо. Или луч солнечного света. Разве я прошу многого? Один луч сквозь прозрачную зеленоватую толщу океанской воды, – сияющий радостный круг на её поверхности..."

Он провёл ладонью по короткому ёжику на голове.

Перед тем, как навсегда упрятать человека в подводный гроб, плавающий на глубине нескольких сотен метров, живого мертвеца лишают растительности по всему телу. Потом его замачивают в специальном фармакологическом растворе: считается, что это снижает риск заболеваний в четыре раза. Тюрьма заботится о своих постояльцах. Хм. Сведения не слишком афишируются, но уж ему-то известно, что тюремные капсулы не просто так болтаются в океане. Для их оболочек применяют полимер последнего поколения, надёжный и долговечный. Теоретически. Только теоретически. Места для капсул выбирают не самые дружелюбные: рядом с глубинными высокотемпературными гейзерами, поблизости от выходов газов, или в местах сильных магнитных аномалий. Испытывать, так испытывать. Время от времени просачивалась информация, что изобретение очередного гениального химика вело себя непредсказуемо.

Хотя, подумать, мгновенная смерть это улыбка судьбы для парня в его положении. Море раздавит ноздреватую скорлупку капсулы и хрупкая человеческая плоть или всплывёт вместе с полимерным пузырём, сплющенным, смятым, но обладающим положительной плавучестью, или пойдёт на корм глубоководным кальмарам.

Он рассеянно слушал электронный вещатель, украшавший его последний путь благодатью кибер-инструкций, касавшихся вопросов гигиены, питания и обновления воздуха в подводной тюрьме. В монотонном электронном голосе померещились восторженные нотки, когда было зачитано сообщение, что пожертвования подводников щедры, и он, несомненно, обеспечен воздухом на долгую жизнь.

Долгая жизнь! Будь проклята такая жизнь!

Лихорадочно работал мозг, отчаянно ища и не находя выхода. В первые часы всё, что происходило с ним, казалось нереальным, – вернее, обратимым. Всё слишком контрастировало с прежней бурной жизнью и он принял случившееся как стоик: "Что ж, пожили хорошо, поживём и плохо. Кто мечтал выспаться как следует? Вот оно, сбылось: местечко что надо, в ближайшие сорок лет никто не потревожит".

Теперь понимает: просто не знал, что значит оказаться здесь....

" ...В какое дерьмо мы влипли, дружище!"

Пленник в который раз принялся яростно бить кулаками по гуттаперчевым, поддающимся под ударами стенкам, о которые невозможно разбить голову, невозможно оторвать хоть кусок. Материал как нельзя лучше соответствовал своему назначению.

"Бездна! Знать бы, что всё не зря! И что там, под солнцем, по-прежнему кто-

то делает детей, и кто-то в ответ их рожает: маленьких, страшненьких, с приплюснутым носом и широким жадным ртом.

Я было подумывал поработать над ребёнком с ней... её ты знаешь. Да, всё надо делать, не откладывая. Слышишь, приятель? Везунчик...

О чём это я?

Может, и ты сейчас болтаешься в таком же пузыре. И даже очень может быть. Я сделал всё, чтобы этого не случилось, но до конца нельзя быть уверенным, – в моём-то положении. Те, которые пришли за нами, не дураки. Если есть в человеческой сущности что-то вечное и неизменное, так это Его Величество Эгоизм и здравый смысл. И они подсказывают: если ты живёшь, то и я должен, не так ли? Уйти-то всегда успею.

Но долго я не протяну... Волосы на голове отрастают примерно на полдюйма в месяц. Через год будет из чего свить струну и пережать себе вену. Или, бездна, роботы снова замочат меня в какой-нибудь дряни, от которой я на месяц забуду, что такое нормальная мужская поросль?

Интересно, что предпримешь ты?"

Риф Союз

– Каким течением вас занесло сюда? – сотрудник Главного Управления изучал бейдж новичка, стараясь не ошибиться с произношением фамилии:

– Валевский? Новая Объединённая Европа?

Поднял опушенные густыми короткими ресницами веки, из-под которых, неуместно в деловитом напряжении рабочего дня, вызовом могущественному, статусному учреждению, сумасшедше сверкнули весёлыми искрами линзы, украшавшие радужку. Взгляд был приветлив, и собеседник это почувствовал:

– Новая Россия, – уточнил собеседник, предупредительно покинув рабочее кресло и приветствуя инженера службы омега-транспортов. Невольно прикинул, во что обошлось это радужное безумие очей?

– Понятно, – радушно ответил инженер, не сводя взор с лица Валевского. – Спасибо! Артемий Валевский – звучит. Фамилия на слуху... Мм... Был такой поэт польского происхождения?

– Название польского аромата, – ответил Валевский, – старая торговая марка, пережила взлёты и падения популярности, но одно время держалась в двадцатке лучших запахов на европейской суше. И раскрутил этот бренд действительно поэт: запустил в качестве рекламы стихотворные строфы, их после собрали, получился сборник отличных стихов.

– Вот оно что! Я неплохо разбираюсь в парфюме. Конечно, архаичный аромат, да ещё с Поверхности, это большая редкость, но теперь понимаю, почему ваша фамилия показалась знакомой. Спасибо за разъяснения. Я – Марк Эйджи, Новая Канада. В столице с семи лет. Пра-первые предки, кстати, русские: последняя волна эмигранов начала XXI века. Агеев, если латиницей и без последней буквы, будет Эйджи. Вот.

Техник быстро отстучал на клавиатуре "Ageev" и, кивнув головой на экран о-визора, пояснил:

– Отцу было важно, чтобы я запомнил, вот и помню. Мы гордимся Предками! – спохватился он.

Валевский кивнул в ответ. Заученным жестом припечатал правую руку к груди, процитировал классическое для всех подводников:

– "Предок – пуповина твоя".

– "Предок – пуповина твоя", – отозвался Эйджи, небрежно отнял свою кисть, тоже возложенную на левый лацкан кителя, – дал понять, что формальности соблюдены и можно говорить дальше:

– Я обеспечиваю работу омега-каналов для сотрудников. В Главном Управлении почти три года, попал переводом из СУББОТ, – пижон так и сыпал словами.

"Ого! – украдкой выдохнул Арт, иронизируя над собой, – надо срочно менять шаблоны!"

"Служба Управления и Безопасности Беспроводных Омега-Транспортов" – одно из самых закрытых и ответственных подразделений. "Субботняя" стажировка дорогого стоит. Лучший и самый вышколенный инженерный персонал Подводных Колоний выходит именно оттуда. Вычурный галстук ИН-СУБа, ИН-ЖЕ-НЕРА элитного подразделения СУБ-БОТ, отодвинулся на второй план. Понятно, что галстук возлежал на груди действительно одарённого парня.

Инсуб Эйджи проверил узкую, по моде, бородку, обрамлявшую щёки снизу и совершенно по-домашнему с хрустом поскрёб шею, используя лаковый бок оптикона как зеркало. Он не спешил уходить. Впрочем, Валевский был последним, которому инсуб лично вручил коды, обеспечивавшие доступ на посадочные площадки о-тэ.

Валевский подумал, что теперь его очередь заявить о себе:

– Мои обязанности скромнее, – сказал он,– я прогнозист-аналитик. Пятьсот девяносто семь

баллов из шестисот возможных по окончании Университета Союза, и вот я в вашей

команде.

Инсуб удовлетворённо хмыкнул. Они скрепили знакомство рукопожатием.

– Как к вам обращаться? – поинтересовался Марк.

"По идее, новичок здесь я, и, значит, я должен был спросить об этом. Бездна, корпоративная этика – штука тонкая и обоюдоострая", – подумал Арт, слегка растерявшись от того, что его опередили. "Лучшая визитка мужчины – его ладонь", – говаривал отец. Ладонь Марка крепкая, тёплая и сухая...

– Можно Арт, и на "ты", если это допускает служебный устав. – Валевский улыбнулся. Получилось немного скованно. Рядом со щеголеватым инженером он чувствовал себя провинциалом, но решил меньше думать о таких пустяках.

В ближайшие выходные Арт вместе с Марком отправились обмыть серьёзную покупку: инсуб приобрёл котёнка.

Кабачок где-то в отдалённом секторе столичного рифа выбирал Эйджи. Валевский никогда ещё не посещал этот район. Движущаяся лента тротуара везла их по плавно изгибающейся спирали с яруса на ярус, всё выше, к вершине небоскрёба, занимавшего у основания квартал. Облицовка первых этажей представляла собой рельефы, выполненные в великолепном розовом мраморе, и изображала стихийные силы молодой планеты, творившей первые свои горы и океаны. Розово-опаловые разводы искусственного камня постепенно сменились великолепием коричневых с золотыми и чёрными прожилками стен на уровне пятого яруса. Теперь рельефы изображали эволюцию жизни на Земле: от примитивных форм к венцу творения – человеку. Затем мимо долго скользили, уходя вниз, зеленоватые с лилово-фиолетовой нитью плитки, окаймлённые сложной резьбой, скрывая под великолепным декором глухие, без окон и галерей, этажи. Люди, несомые лентой тротуара выше и выше, проплывали вдоль сменявших друг друга портретов представителей всех рас и эпох, заключённых в этих резных рамах, выплавленных в зеленоватой имитации камня, отполированного до ледяной гладкости.

Четверо незнакомцев, непримиримые эстеты, напыщенно обсуждали рельефы, объявив метод гладкой полировки недостатком современной скульптуры. Это не мешало им неутомимо фотографировать монументальные "Ступени эволюции", один из шедевров столичного рифа, как делали многие в толпе, предпочёв прогулочную ленту тротуара закрытому скоростному лифту.

Ещё через десяток уровней фасад здания сделался белоснежным. Теперь его украшали надписи на языках Надмирья в окружении фрагментов чертежей и формул; и примитивные схемы древних учёных начинали эту манифестацию Разума. Освещённый ярким галогеновым солнцем Союза, светлый фасад слепил глаза, одновременно заполняя всё существо светом до краёв, до кончиков пальцев. Белоснежность сияющих стен доставляла эйфорию, какую у подводников вызывает встреча с открытым пространством на поверхности моря в солнечный день.

Здание уходило ввысь, но приятели уже приехали и шагнули с зелёной ленты на пешеходную серую. И галерея с колоннадой и арками, закрывающими вычурным ажуром входы внутрь небоскрёба, приняла их в свою мягкую полутень.

В приподнятом настроении от яркого света, созерцая раскинувшийся под ними мегаполис, они смешались с гуляющими на высотной галерее. Меж сдовенных колонн молодые люди, оттолкнувшись подошвами от края площадки, картинно раскинув руки, бросались с галереи вниз, в слегка размытую расстоянием акварельную панораму огромного города. Их летящие фигуры уменьшались в размерах но, Валевскому показалось, слишком быстро исчезали из виду.

Валевский удивлённо наблюдал эти рискованные прыжки.

От одного вида падающих людей начинала кружиться голова и изнутри подкатывало к горлу. Отогнав неприятные ощущения, он предположил:

– Новый о-батт?

– Новейший! – гордо подтвердил Эйджи, с удовольствием щурясь на солнце.

Облокотившись о балюстраду, он спокойно провожал глазами экстремальных прыгунов:

– Свойства у этого о-батта – супер! Кто пробовал, довольны: входишь, как в облака, скорость гасится постепенно, чувствуешь себя ангелом парящим, и никакого приземления. Зависаешь, ничего не касаясь, и просто болтаешься, пока за тобой не пришлют о-вертушку. А она загребёт тебя таким, знаешь ли, ковшом: услужливо подсунет его под зад, как гарсон придвигает старой даме её кресло. Один приятель подсел на эту забаву и теперь большая часть его жалования уходит на прыжки в облаках.

– Понятно! – хмыкнул Арт, слегка подвигав плечами, обтянутыми спортивной майкой, от которой стал отвыкать с той поры, как заслужил честь носить форму Главного Управления. Сегодня ему пришлось пожертвовать вечерней тренировкой ради нового знакомого.

Развлечения, обходившиеся неоправданно дорого, его никогда не интересовали. Риф Союз мог предложить и не такие штуки. Хотя, если быть честным, Валевскому не доводилось видеть ничего подобного. Прыжки роупджамперов на о-баттах первого поколения стали доступны многим, но настоящей имитации парения они не доставляли. За этим удовольствием пожалте на Сушу. Вот где между землёй и небом места достаточно.

Он был слегка озадачен: до сих пор не знал о существовании грандиозного сооружения, которое показал ему Марк. Помнил, что в западном секторе рифа ввысь возносились фрагменты белых стен с изящным рисунком арок на фасаде, но странным было то, что он никогда не видел всего здания целиком и даже не подозревал о его истинных размерах.

Эйджи ответил на недоумение аналитика широкой белозубой улыбкой, удивительно лёгкой, даже беспечной, если помнить о том, что перед тобой – ИНСУБ.

– Сколько лет ты в столице? – поинтересовался он.

– Шесть. С тех пор как поступил в Академию.

– Ну, значит, ты ничего ещё не видел. Небось, заучка, обошёл лишь седьмой уровень, на котором находится твоя альма-матер, да пару-тройку вниз-вверх?

– Этого недостаточно?

– В любом другом рифе – достаточно. Но не в Союзе. Здесь свои секреты. Даже мы, местные, не знаем всех особенностей здешнего пространства. Дело в том, что солнце Союза должно светить всем – это основная идея рифа.

Арт кивнул.

– А создавать мегаполис с одним-единственным жилым уровнем слишком расточительно.

– И нереально, – кивнул Валевский, соединив фаланги сжатых кулаков: привычный жест, давно и всем заменявший упоминание о том, что снаружи многокилометровая толща воды давит на внешние стены этого мира с силой в 12 000 атмосфер на каждый квадратный дюйм (!)

– И-иха, нереально. Вот и ухитрились вместить двадцать миллионов населения и никого не стеснить.

– И я должен поверить, что ты не разобрался в архитектонике Союза? – подразнил инсуба Валевский. – Учебные фильмы показывают голографическое изображение любого рифа. Информация не для всех, но уж никак не закрытая для выпускника СУББОТ.

– Если фильмов достаточно, что тебя так удивляет? – парировал Марк. – Куда девается этот домище, когда ты спускаешься вниз?

– Задача, – примирительно буркнул Арт. – Ты и правда этого не знаешь?

– Не знаю. Знаю только, что верх небоскрёба, начиная с этажа, по которому мы гуляем, имеет своё название: "Тридесятое царство". Очень, кстати, ваше название, – русское.

– Есть такое.

Арт вспомнил неизменную спутницу детства, радионяню, нашёптывающую малышам на ночь волшебные истории, из патриотических соображений в каждом рифе – свои:

– "Тридесятое царство" – сказочное место. Непонятно где находится, но очень далеко. А ты откуда знаешь? – спросил он Эйджи. – В Новой Канаде должны быть в ходу другие байки для мелких.

– Они и есть другие. Но я говорил, у меня тоже капелька русской крови. Отец в особых случаях, – Марк Эйджи хмыкнул, – вспоминал кузькину мать: "Кусскинаматть!", и сказку о тридесятом царстве я знал с его слов. Это было давно...

Инсуб внезапно умолк. На неуловимое мгновение померкли дифракционные искры в подвижных глазах, сделавшихся печальными. Валевскому словно перелилась толика чужой печали. Арт непритворно вздохнул.

Эйджи вернулся к теме и глаза в уголках стали острее. Выразительные цепкие глаза, живущие отдельной жизнью на лице весёлого и свойского парня:

– Я давно убедился, что, когда зона имеет имя собственное кроме кода, координат и официального адреса, значит, кому-то это нужно. Ещё мальчишкой натыкался на такие места. По виду, обычный открытый во все концы квартал, а на самом деле, вход-выход один. Или два, но на одну и ту же сторону. Большинство здешних перспектив – миракль. Голограмма. И служат кулисой сильно уплотнившейся со времён Первого Погружения застройки. Благо, что строят у нас как следует, есть на что посмотреть. Оглянись.

"Да!" – мысленно согласился Арт.

Запрокинув головы, они любовались просторным холлом, в который вошли.

Вверху летали ласточки, начинённые чувствительной электроникой; вода, – настоящая, от неё тянуло влагой, – низвергалась маленькими водопадами в нишах стен; подсвеченные замысловатые витражи золотились и сияли, придавая невесомость и изящество купольному своду, и делая интерьер просторным.

Марк выбрал столик рядом с небольшим вольером для животных.

Сделав заказ, запустил драгоценное приобретение: полосатого нанокити в рощицу деревьев бонсай, вырастающих из жёлтого песка.

В вольере уже резвились другие котята.

Взгляды посетителей, сидящих за столиками кафе, были обращены на зелёную кучерявую рощу, вернее, на то, как её использовали для своих забав маленькие баловни. Таких вольеров в зале под купольным сводом Валевский насчитал шесть. Место облюбовали хозяева дорогих кити и страстные любители животных, наблюдавшие за игривыми зверушками.

–Я не успел дать ему имя! – запоздало всполошился Марк, увидев, как кити, принюхавшись, смело бросился навстречу белоснежному созданию, весело выпрыгнувшему из-за ближайшего дерева. И вдвоём, – боком, боком, не спуская друг с друга озорных круглых глаз,– котята умчались в заросли.

– Я не приручил моего малыша, а его сманила местная красотка! Как я позову его? – тревога инсуба была такая неподдельная, что Арт от души расхохотался:

– Почему ты решил, что белый ушан – девочка? Может, парень рванул завоёвывать новую территорию?

– Мой кот должен быть весь в меня! – картинно ответил этот пижон, не преминув использовать благоприятный момент: девушек за соседними столиками расположил смех аналитика, они уже притомились шутливо комментировать игры в вольере, и теперь их взоры были обращены на приятелей. Инсубовы линзы с дифракционным обводом рассыпали стрелы, метя в чувствительное женское сердце.

Между столиками ходили музыканты.

Подали вино.

Приятели наполнили поющие бокалы. Цветные полоски на хрустальных боках при

соприкосновении с полоской такого же цвета на другом бокале наигрывали мелодию. Или не наигрывали: если собеседники натренькались так, что не в состоянии соединить метки.

Арт про себя решил, что будет возвращаться в этот зал ещё не раз.

Марк нахваливал вино, самоуверенно заявив, что напитку сто лет. Валевский не собирался снимать водоросли со своих ушей, и возразил:

– Сто лет назад вино доставляли с поверхости, мистер инженер. Если и сохранились с тех пор бутылочка-другая, вряд ли их будут подавать здесь. Хотя во всём остальном местечко супер! – и с удовольствием откинулся в кресле.

– Нравится? – осклабился Эйджи и подмигнул кому-то за спиной Арта.

Инсуб напрасно переживал за своего питомца.

Вскоре белого котёнка и двоих других забрали хозяева, и безымянный полосатик, сразу заскучав, зевнул, лапой потёр мордочку. Марк протянул к нему руки, рыжий охотно выскочил из вольера и пропутешествовал на ладони хозяина в свою корзинку.

Дорогое приобретение Эйджи утомилось, и теперь спало, свернувшись классическим клубочком и притягивая умильные взгляды посетителей кафе. Некоторые женщины просто не в силах были отвести взор от полосатого котёнка, во сне прикрывшего лапкой розовый нос. Марк, ревниво реагируя на эту вакханалию взглядов, не выдержал, прикрыл корзинку салфеткой со стола. Арт снисходительно улыбался, наблюдая за новым приятелем и его котёнком.

Нанокити, – миниатюрные коты, весёлые, дружелюбные и доверчивые, – появились совсем недавно. Прозвище было дано в шутку, но прикрепилось намертво, несмотря на то, что поначалу раздражало апологетов нанотехнологий, с одной стороны, и генетиков – с другой. Их попытки растолковать общественности, что нанотехнологии ни при чём, имеет место просто удачная селекция, канули в лету, а "нанокити" остались. Арт мечтал о своём котёнке и был уверен, что престижный кити станет его первой большой покупкой. Против предсказуемого и безобидного зверька не возражали ни владельцы арендуемого жилья, ни даже работодатели, разрешавшие приносить кити в офисы в специальных клетках на весь рабочий день. Ажиотаж вокруг дорогих зверюшек подогревался всеобщей страстной любовью населения рифов ко всему живому. Подводники только десять лет назад смогли позволить себе заводить мелких животных и птиц. Это диктовалось необходимостью контролировать состав воздуха внутри Морских Колоний, и большинство технических проблем было преодолено сравнительно недавно. Раньше родители вынуждены были возить своих отпрысков в риф Союз, где животных со всех уголков суши содержали в искусственных условиях, но злые языки поговаривали, что звери там ненастоящие. И лишь отдельные граждане Моря могли позволить семейный вояж в зоопарки на поверхности.

Валевский охотно согласился время от времени заботиться о кити, – Марку иногда приходилось отлучаться из дому. Сообщая это, Эйджи многозначительно закрыл глаза и тряхнул головой влево, считая, что этого объяснения вполне достаточно.

Котёнок получил своё имя раньше, чем была прикончена вторая бутылка в его честь:

– За Полосата Счастливого!

Бокалы сдвинулись, дымчатые метки на их боках встретились, и бравурный звон, похожий на бодрый марш, зазвучал над столом.

"Время от времени" наступило быстро: этой же ночью Арт забрал кити к себе.

Белолицая девушка с яркими губами, восхищавшаяся крошкой Полосатом, забрасывала взгляды на Марка до тех пор, пока не стало очевидно: любовь к животному у девчонки идёт рука об руку с нешуточным интересом к его хозяину.

Эйджи всучил приятелю корзинку, повинно приложился лбом к плечу Валевского и,

шут балганный, не сказав ни слова, развернулся, повёл новую знакомую через один из

многочисленных выходов.

"То-то и оно, многочисленных, – а я как найду обратную дорогу?"

Арт проводил взглядом фигуру, зачёсанные назад патлы и нетвёрдую походку инсуба, интимно нашёптывающего новой подружке с длинной белой шеей. Одобрил выбор приятеля: девушка примерная. Затем попытался вспомнить весь путь в "Тридесятое царство" с учётом того, что назад лучше бы отправиться на о-лифте, это раз в пять быстрее. Подумав, решил, что лучше упростить себе задачу и вызвать такси.

***

Солнце Союза восходило и заходило, почти как настоящее; кроме того, в столичном рифе существовала смена сезонов. Второго сентября Арт, возвращаясь домой из Главного Управления, пожалел, что на нём длинная хакама, полагавшаяся чиновнику его ранга, а не лёгкие светлые брюки. Пришлось расстегнуть форменный пиджак; пижонский высоко накрученный шейный платок, купленный по наущению неугомонного инсуба, сейчас был лишний. "Три-эс", – "Служба Солнечного Света", – злоупотребляла своими полномочиями, придумывая для рифа погоду, непредсказуемую, как в Надмирье в легендарные времена пра-предков.

Солнце не на шутку припекало.

Девушки несли пальто на сгибе локтя. Дети просили фруктовый лёд. Вьющиеся по стенам цветочные лианы оживали на глазах и, обильно подпитанные заработавшей в полную силу гидропоникой, начали источать сильный запах готовых раскрыться почек. В вышине электронные птицы, запущенные в риф пятьдесят лет назад, чирикали и свистели над террасами Верхнего яруса.

Валевский представил, что примерно так приходит весна на поверхность планеты. Чувство сопричастности к чему-то большему, – гораздо большему, чем родной мир подводных мегаполисов, – заставило вздохнуть полной грудью.

Он полюбил этот риф: сразу, безотчётно и всем сердцем.

Игра теней от света солнца не раздражала; он прощал Союзу ночную темноту, так нелюбимую подводниками, привыкшими к постоянному освещению, приглушенному по ночам, но не меркнущему. Здесь же темнота, как и на поверхности, властно наступала после потускнения местного солнца, имитировавшего закат в щели меж башен мегаполиса, и город включал витрины и зажигал фонари вдоль транспортных лент, несущих людей и грузы. Искусственные звёзды, горящие, пожалуй, ярче, чем настоящие в небе над сушей, медленно двигались по орбитам, но раз в году сходили с мест и показывали для детей величественную праздничную мистерию.

Весна приходила только в столицу Морских Колоний. Другие рифы лишены счастья наблюдать смену сезонов.

Впрочем, сестра Арта всегда была противоположного мнения:

– И как вы там живёте? – ворчала она, встречая Валевского-младшего на пороге родительского дома и покровительственно чмокая взрослого учёного дылду в подставленный лоб:

– У вас опять наступила зима? И вы согласны два месяца носить свитера, а два месяца – ещё и пальто? И терпеть холод и сквозняки от вентиляторов? Нет, правительство обслуживает невероятные прихоти! Лучше бы тщательнее проверяли внешние стены, ведь это всеобщая безопасность.

Но Арт был другого мнения.

Улыбаясь, он бурчал Лене что-нибудь примирительное, пожимал её мягкие предплечья и, по привычке детства, шёл прямо на кухню: в святая святых родного гнезда. Там ждали пышки с начинкой, или слоёный обеденный пирог, или новый кулинарный эксперимент Лены, – сестра отлично готовила. Там будущему аналитику, студенту Академии Союза, выпадал случай отпускать на свободу смирно сидящего до поры до времени у него внутри и довольствующегося студенческими обедами Парня-Большое-Пузо, обожавшего домашнюю стряпню.

"Как поживает семья?" – тепло подумал Валевский и спохватился, что уже две недели не посылал весточку Лене. Он работал по десять часов с понедельника по пятницу и по шесть часов в выходные, работа доставляла удовольствие а, кроме того, общественные обязанности, тянувшиеся со студенческих лет, не успевшие отмереть и отвалиться, подобно рудиментарным хвостам, отнимали всё редкое свободное время. При таком ритме жизни быстро проносились недели и даже месяцы.

Из открывшихся настежь дверей кафе на улицу вырвалась песня.

Песня вторила мыслям: "Стайкой быстрых рыбок балу проносятся дни..."

Арт набрал номер сестры. Затем нужно отправить электронку племяннику, cобиравшемуся провести студенческие каникулы на "Касатке" – плавучей базе.

Этой ночью, напоённой нежными запахами пробуждающихся цветочных лоз и романтическим светом лиловых фонарей, закончился долгий двухсотлетний мир Морских Колоний.

В море

Головная боль понемногу успокаивалась. Разжался железный обруч, сковавший виски, медленно возвращалось зрение. Теперь он мог видеть слепяще-яркую от солнечных бликов поверхность моря за бортом о-катера, в котором оказался не иначе, как чудом. Он помнил адский грохот взрыва на причале, кипение воды, помнил внезапную слепоту, вызвавшую у него панический ужас, и содрогнулся, и застонал.

Его вытошнило в волну.

Справившись со спазмами в желудке, Йон почувствовал, что не один. С трудом повернул тяжёлую, словно свинцом налитую голову, и увидел на дне лодки женщину с двумя детьми. Они спали, привалившись друг к другу. Или были без сознания. Нет, кажется, просто спали. Хотя их позы не похожи на объятия уснувших рядом близких людей.

Мужчина в форме наставника, сидящий на носу катера возле приборной доски, кивнул ему ободряюще, но не сказал ни слова. Йон окончательно пришёл в себя и тихо заскулил.

– Разбудишь пассажиров, – незнакомец показал глазами на спящих. – У них контузия покруче твоей, пусть спят, так легче справиться с болью. И ты сейчас уснёшь, а когда проснёшься, перестанет болеть голова.

Наставник держал перед собою приподнятую правую руку, ладонью вперёд, и медленно разгибал пальцы. Он закончил говорить, мизинец разогнулся последним. Йон увидел раскрытую пятерню. Писклявыми голосами пальцы по очереди пропели: "Пя-ять, четы-ыре, три-и-и...". И сгибались, склоняя головы-фаланги: укладывались спать. Йон зевнул, пошарил рукой; скамейка на корме показалась достаточно широкой и удобной, – в самый раз, чтобы опуститься на неё и вздремнуть...

"Ну вот, – подумал мужчина в камуфляжной форме со знаками наставника, – парень отключился. У меня есть время оценить обстановку. Некогда вытирать сопли и слёзы. Надо срочно решать, что делать дальше, и поскорее решать. Это не остров взорвался, это я подорвался. Всё в бездну, всё, всё летит в бездну..."

Он зафиксировал штурвал, двинулся к лежащему на корме мальчишке, по пути осторожно перешагивая через спящих пассажиров, приблизился к Йону и аккуратно обшарил его карманы. Удовлетворённо хмыкнул, когда нашёл то, что могло оказаться ценным: омега-флеш – информационный носитель подводников. Больше у спящего не оказалось ничего стоящего. На шее родовой талисман на шнурке, стандартная модель, – наставник видел такие безделицы и покруче, сделанные на заказ и из драгоценных материалов.

Какие-то мелко исписанные листочки. Цветные билетики с водяными знаками – детские кредитки в кино, кафе и на дискотеки. Всё вымоченное, спрессованное в несколько мокрых пластов.

Теперь от дискотеки, где отрывались недоросли, остались одни воспоминания.

Бывший остров Касатка распался на гигантские чёрные скорлупки со светлым ячеистым нутром: многочисленными жилыми отсеками, – и эти корки в окружении крошева и трупов плавают сейчас в сорока милях отсюда, истекая слезами стаивающего с боков льда.

На горизонте обозначилась чёрная точка.

Мужчина, быстро порывшись под приборной доской, извлёк небольшое оптическое устройство, навёл его на горизонт. Так и есть: военный бот. Отсюда судно кажется величественным. Но человек, управляющий катером, знает, что вблизи вид у корабля совсем не блестящий. Тихоокеанский военно-морской флот пополняется медленно; старые суда, слегка модернизированные и подлатанные, бороздят просторы океана, в пучинах которого, на недосягаемой глубине, процветает новая земная цивилизация – Подводные Колонии.

Подводные Колонии!

Новый мир, отпочковавшийся от матушки Суши и презревший остальное человечество.

И эти люди – его выкормыши.

Что толкнуло его подбирать этих несчастных? Хитроумная тактика привыкшего просчитывать все возможные, и даже невозможные, ходы вперёд? Или, всё-таки, ничто человеческое не чуждо и ему?

Они смотрели на него с надеждой и верой...