Текст книги "Актрисы старой России. От Асенковой до Комиссаржевской"

Автор книги: Александра Шахмагонова

«Их говор лишь тогда затих, как смерть тебя сразила…»

Мать, Александра Егоровна, обливалась слезами, когда слушала дочь, а та говорила:

– Мама, если б вы знали, как хочется жить, жизнь так прекрасна! Как неохота отдавать Богу душу!

Потрясла Александру Егоровну просьба дочери пригласить к ней Надежду Самойлову.

Мать отговаривала, но Варвара была непреклонна:

– Хочу с ней попрощаться. Ведь она – подруга детства.

Самойлова пришла. Она была уже не так надменна, как обычно. Она была даже несколько напугана. Она знала, что идёт к умирающей, причём идёт к той, которой наделала столько гадостей.

Они остались вдвоём. Говорили долго.

А когда Самойлова вышла, не удержалась, прильнула к плечу матери Варвары и, сдерживая рыдания, проговорила:

– Как я могла?! Как могла?! Варя ангел! Буду всегда помнить её!

Варвара Николаевна ещё успела отметить, а точнее, не отметить, а встретить 10 апреля 1841 года, уже в постели, своё 24-летие. А 19 апреля она ушла из жизни.

На сайте «Биография. ру» говорится:

«Несмотря на советы докторов, Асенкова не покидала сцены и на Масленице 1841 г. играла 17 раз, исполняя не менее двух ролей в день. В последний раз она показалась на сцене в Прощеное воскресенье 16 февраля, в пьесах “Пятнадцатилетний король” и “Новички в любви”. 14 апреля имя Асенковой последний раз прочитали на афише, извещавшей о её бенефисе; но даровитая артистка в нём уже не могла участвовать: она была при смерти. Погребение её происходило 22 апреля на Смоленском кладбище, где на её могиле на средства, собранные почитателями её таланта, сооружен прекрасный памятник с бронзовым бюстом».

Сплетни и пасквили окончательно подорвали здоровье. Асенкова умерла, и тут же её роли забрала себе Надежда Самойлова.

Н.А. Некрасов. Художник Н.Н. Ге

Когда Варвара Асенкова была уже безнадёжно больна, её часто посещал поэт Николай Некрасов.

 
В тоске по юности моей
И в муках разрушенья
Прошедших невозвратных дней
Припомнив впечатленья,
 
 
Одно из них я полюбил
Будить в душе суровой,
Одну из множества могил
Оплакал скорбью новой…
 
 
Я помню: занавесь взвилась,
Толпа угомонилась —
И ты на сцену в первый раз,
Как светлый день, явилась.
 
 
Театр гремел: и дилетант,
И скептик хладнокровный
Твое искусство, твой талант
Почтили данью ровной.
 
 
И точно, мало я видал
Красивее головок;
Твой голос ласково звучал,
Твой каждый шаг был ловок;
 
 
Дышали милые черты
Счастливым детским смехом…
Но лучше б воротилась ты
Со сцены с неуспехом!
 
 
Увы, наивна ты была,
Вступая за кулисы —
Ты благородно поняла
Призвание актрисы:
 
 
Исканья старых богачей
И молодых нахалов,
Куплеты бледных рифмачей
И вздохи театралов —
 
 
Ты всё отвергла… Заперлась
Ты феей недоступной —
И вся искусству предалась
Душою неподкупной.
 
 
И что ж? обижены тобой,
Лишенные надежды,
Отмстить решились клеветой
Бездушные невежды!
 
 
Переходя из уст в уста,
Коварна и бесчестна,
Крылатым змеем клевета
Носилась повсеместно —
 
 
И всё заговорило вдруг…
Посыпались упреки,
Стихи и письма, и подруг
Нетонкие намеки…
 
 
Душа твоя была нежна,
Прекрасна, как и тело,
Клевет не вынесла она,
Врагов не одолела!
 
 
Их говор лишь тогда затих,
Как смерть тебя сразила…
Ты до последних дней своих
Со сцены не сходила.
 
 
В сознанье светлой красоты
И творческого чувства
Восторг толпы любила ты,
Любила ты искусство,
 
 
Любила славу… Твой закат
Был странен и прекрасен:
Горел огнём глубокий взгляд,
Пронзителен и ясен;
 
 
Пылали щеки; голос стал
Богаче страстью нежной…
Увы! театр рукоплескал
С тоскою безнадежной!
 
 
Сама ты знала свой удел,
Но до конца, как прежде,
Твой голос, погасая, пел
О счастье и надежде.
 
 
Не так ли звездочка в ночи,
Срываясь, упадает
И на лету свои лучи
Последние роняет?..
 

На памятнике была выбита эпитафия:

Все было въ ней: душа, талантъ и красота.

И скрылось все отъ насъ, какъ светлая мечта.

Недавно в Интернете я нашла такую заметку:

«Бывают мистические случайности, преследующие человека и после его смерти. В роковом 1941-м, спустя ровно сто лет после кончины актрисы, немецкий снаряд попал точно в её могилу, оставив после себя осколки памятника и глубокую пустую яму… а на дне её – ничего, тёмная вода. Казалось, сам злой рок уничтожал последние следы присутствия легендарной женщины на этой земле».

Автор подметил эту роковую неслучайную случайность. Словно закрылась страница Асенковой. И всё-таки помять о ней сохранилась, и даже в 1967 году режиссёром Я.Б. Фридом был снят художественный фильм «Зелёная карета». Роль Варвары Асенковой сыграла Наталья Тенякова. Могилу актрисы, уничтоженную бомбой, восстановили в 1955 году.

Алмаз и жемчуг русской сцены
Вера и Надежда Самойловы «В душевной памяти и любви»

Выбор: любовь или служба

Зрительный зал был полон. Казалось, яблоку негде упасть. Шёл бенефис двух популярных актрис, сестёр Самойловых – Надежды и Веры. В самый разгар бенефиса на сцену вышел знаменитый драматический актёр Алексей Михайлович Максимов (1813–1861) в сопровождении своих коллег, нагруженных великолепными букетами цветов и коробками с многочисленными подарками.

А.М. Максимов. Неизвестный художник

Надежда и Вера отступили с середины сцены, пропуская тех, кто собирался их чествовать, а Максимов негромко проговорил:

– Слушайте, мои дорогие, я вам прочту посвящение писателя Владимира Соллогуба:

 
Алмаз и жемчуг русской сцены,
Благодарим вас всей душой,
Что вы возвысили собой
Значенье русской Мельпомены,
Что не щадили никогда
Вы даровитого труда
Для драматического дела.
Вас публика понять умела;
В душевной памяти она
Надежду с Верою отметит
И вам на ваши имена
Всегда Любовию ответит.
 

Зал взорвался аплодисментами, и, наверное, сильнее всех хлопал, не жалея ладоней, гвардейский офицер, сидевший в одном из первых рядов. Это был Александр Васильевич Макшеев, майор, георгиевский кавалер, статный красавец, влюблёнными глазами смотревший на одну из сестёр, на Надежду Васильевну Самойлову, смотрел и готов был благословить тот миг, когда накануне к нему прибыл посыльный и вручил заветный конверт с билетом на этот замечательный концерт.

А он ещё нехотя спросил:

– Что за пакет? От кого?

– От майора Зеленского! – ответил посыльный.

– Ну давай! – сказал Макшеев, нехотя взял конверт и сунул посыльному целковый.

«Г-мм. Билет. Один! Странно!»

В конверте была записка: «Дружище! Завтра идём с тобой в Александринку! Что там будет? Сюрприз для тебя!»

Прочитал и подумал: «Странно. Как будто бы на все пьесы, в которых играет Она, билет я уже приобрёл. А это ещё что? Идти или не идти?»

Утром перед ежедневным в полку разводом на занятия Макшеев подошёл к Зеленскому:

– Что там за концерт? Времени нет ходить на всякую дребедень.

– Э-э-э, братец, не спеши с такими заявлениями, не спеши.

– Что значит «не спеши»? Скажи толком. Ты же знаешь, на какие спектакли я хожу.

– Вот именно, знаю, потому и послал тебе билет. Ну а второй – у меня. Тоже хочу взглянуть на двух богинь сцены.

– Неужели Надежда Самойлова выступает? Но ведь…

– Да, да, да! Она выступает вместе с сестрой Верой. Но это не спектакль. Это бенефис. Ты, видно, просто приобретая билеты на спектакли с её участием, не обратил внимание на этот театральный праздник.

И вот они с приятелем сидели в зрительном зале, сидели близко к сцене, в партере, на третьем ряду. Приятель позаботился и средств не пожалел.

А сестры продолжали блистать. И зрительный зал оглашался поздравлениями и приветствиями восхищённых зрителей и искренне поздравляющих актрис коллег.

– Боже мой, боже мой! – шептал Макшеев. – Как мне увидеть её, как подойти, как заговорить?

Зеленский, несколько чопорный, снисходительный, словно покровительствующий над приятелем, тронул его за руку:

– Подожди. Сейчас не спеши со своим букетом. Всё после, после. Вот закончится бенефис, и давай прямо за кулисы.

– Нет, нет, что ты, я не могу. Не решусь.

– Стыдись! Лейб-гвардия! В бою не боялся, а тут.

– Тут дело другое.

– Хорошо, пойду с тобой, но чтоб делал, как я скажу!

Они с трудом пробились за кулисы. Желающих попасть туда было ещё больше, чем тех, кто рвался на сцену во время антрактов, засыпая цветами именинниц.

Повезло. Надежда Самойлова, отделавшись от очередного поздравителя, направилась к своей гримёрной.

Тут Зеленский и заговорил с ней:

– Несравненная! Выслушайте лейб-гвардию, приносящую вам свои поклонения!

Надежда Васильевна остановилась и с интересом посмотрела на офицеров.

– Отважный георгиевский кавалер, презиравший смерть в бою и крушивший десятками недругов, не решается обратить на себя ваше внимание. Выслушайте его…

Надежда Самойлова. Неизвестный художник

И, резко толкнув в бок Макшеева, мгновенно удалился.

Они остались один на один, но совершенно ясно, что остались на какие-то мгновения. Уже слышался шум шагов, уже спешили новые и новые поздравители. Просто какое-то чудо, что выдалась минутка, одна минутка, а может, и того меньше.

Макшеев потом не мог вспомнить, что он говорил, вряд ли могла доподлинно запомнить и Надежда Васильевна Самойлова.

Он вручил букет, наверно, самый великолепный из всех, что она видела в тот вечер, хотя и другие старались, не скупясь, удивить её.

– Позвольте, позвольте видеть вас, говорить с вами…

– А я и не запрещаю, – улыбнувшись, сказала Самойлова, а сама подумала: «Вот так дела. Жених не видит такого поклонения, а то бы…»

Она не успела додумать, в чём бы заключалось это «а то бы», потому что новая волна почитателей всё смешала и всё закружила.

Макшееву оставалось скромно удалиться. Зеленский встретил его в вестибюле.

– Ну что, о встрече договорился?

– Она сказала, что не запрещает! Но почитатели не дали назначить.

– Не запрещает? – услышали они голос офицера своего полка, тоже побывавшего на бенефисе. – А я вот слышал, что замуж выходит Надежда Самойлова.

– Замуж?

– Замуж! За богатейшего помещика. Как его там… За Коровкина.

– Может, за водевилиста Николая Коровкина? – спросил Зеленский, прекрасно знавший и репертуар театров, и имена наиболее популярных драматургов, музыкантов и водевилистов.

– Точно! Но и другое верно – он сын очень богатого помещика. Так что эта птица-тройка умчалась!

Макшеев приуныл, но Зеленский поблагодарил знакомого офицера за информацию и деликатно дал понять, что сейчас не до него.

– А ты что так огорчился? – спросил он у Макшеева. – Уж не думал ли руку и сердце предлагать?

– Думал, просто думал, а сегодня решил. Поговорил с ней и решил. Это судьба моя.

– Ну, ну, ну, лейб-гвардия! Твоя судьба в служении верой и правдой государю и России.

– Не могу, я не могу жить без неё!

– А без службы военной сможешь?

Макшеев промолчал, и приятель прибавил:

– Знаешь, как в обществе почитается: актёры – это лицедеи. Общаться с ними можно, только любуясь игрой из зала.

– Это неправильно. Совсем неправильно, – с жаром возразил Макшеев.

– Тебя не убедишь! – сказал Зеленский. – По домам. Завтра день тяжёлый.

«Дом… был наполнен взаимной любовью…»

А Надежда Самойлова в те же самые минуты сидела в гримёрной, сославшись на то, что ей пора переодеться и приготовиться к поездке домой. Только тогда отвязались. Сидела и думала, думала, думала. Она уже почти согласилась стать женой Николая Арсентьевича Коровкина, который был действительно сыном очень богатого и сурового помещика-землевладельца.

Она бы уже была замужем, если бы не этот самый отец-помещик. Хотя очень сомневалась, что замужество принесёт счастье, поскольку будущий супруг собирался забрать её из Александринского театра и построить для неё свой собственный, но далеко от столицы, в затерянной российской глубинке, где были у отца большие земли. Она колебалась. Ведь сцена – это не на всю жизнь. Пройдёт ещё 10, может, 15, даже пусть 20 лет, хотя это очень вряд ли, вон Варвара Асенкова сгорела и вовсе совсем молодой, и придётся покидать сцену. А тут семья, дети, любящий муж… Николай Коровкин был уже популярным театральным писателем, по его сценариям ставились многие водевили.

Со свадьбой вышла задержка из-за крутого нрава отца. Тот твёрдо сказал: «Нет!»

Правда, Коровкин, сообщив об этом Надежде, обещал, что сможет обойти запрет. Полностью расстаться со сценой будущая супруга на пожелала. Тогда и возникла идея захолустного театра, впрочем, не такая уж и приятная для неё идея. Ей хотелось блистать в столице. Сколько добивалась популярности! Даже конфликтовала с подругой детства Варенькой Асенковой. И как конфликтовала. И вот теперь Вареньки нет, и все её роли у неё, Надежды Самойловой. Но как будто что-то надломилось. Их примирили последние часы жизни. Они долго сидели вдвоём, перебирали в памяти свою жизнь и не находили причин для тех конфликтов, которые раздирали не только их самих, но и всю труппу театра.