Текст книги "За лесом - Березовая Роща"
Автор книги: Александра Ус
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)
На прощанье Василинка забежала в хату, достала из-за иконы тетрадку в косую линейку. Старательно заточила карандаш и вместе с тетрадкой положила Василию в карман свитки, а сама побежала к своей хозяйке, там ее ждали неотложные дела.
ВСТРЕЧА
После отъезда отчима Василинке очень хотелось встретиться с Федором. Полгода жили у Халимона под одной крышей, и друг друга почти не знали. А теперь он не выходит из головы: такой, оказывается, хороший парень, говорит с ней, как с родной сестрой. На рубашке красный значок с буквами "КИМ" Федора там, на железной дороге, в райком комсомола выбрали. Обещал, что на днях придет в Березовую Рощу.
Прошла неделя. Василинка медленно брела за стадом – и у хаты бабушки Анеты заметила Федора. Глянула на свою заплатанную юбку и готова была от стыда сквозь землю провалиться. Но пройти незамеченной не удалось.
– Приходи поскорей, Василинка! – вдогонку ей крикнул Федор.
"Приходи поскорей!" Разве не знает, что она живет в служанках. Разрешит ли хозяйка?
Подоив коров и управившись по хозяйству, Василинка ужинать не стала. Получив разрешение хозяйки, стремглав бросилась из дома, но успела лишь к концу собрания.
– Пока вас лишь пятеро, – говорил Федор, – но и это не малая сила. А там начнут вступать в комсомол и другие парни и девушки. Вот та же Василинка.
Молодежь заговорила, зашумела. Аркадий толкнул локтем Василинку.
– Ишь ты, и тебя Федор в комсомол зовет. Давай, давай к нам!
Василинка смутилась. А после собрания Федор проводил ее домой.
– Вот вступишь в комсомол – и совсем другая жизнь перед тобой откроется! – говорил Федор, шагая рядом с ней.
– А перед тобой она открылась?
– А как же! Теперь я сам себе хозяин! Отработаю восемь часов – и иду в клуб или библиотеку. Сколько книг я за этот год прочитал! Скоро в армию. На флоте служить хочу. Как пойду в далекое плавание – стану писать тебе письма. А ты будешь мне отвечать?
Василинка молчала.
– Будешь, – заключил Федор. – Меж людей так заведено.
– А как отслужишь, что будешь делать?
– Учиться на рабфаке. А после рабфака на кого захочешь можно будет выучиться. Даже на капитана корабля!
– А что такое рабфак? – решилась спросить Василинка.
– Там учится рабочая и крестьянская молодежь, такие же парни и девушки, как мы с тобою, – объяснял Федор, а сам внимательно разглядывал Василинку, словно впервые ее видел.
– Ну вот и пришли, – тихо проговорила она. – До свидания, Федор!
Федор крепко пожал руку Василинки.
– Ты почаще наведывайся в местечко! – сказал он на прощание.
Василинка долго глядела ему вослед. Ей тоже хотелось побывать в далеких городах, увидеть море, хотелось учиться, но это были только мечты. Вот скорей бы окончилась служба у Параски. Тогда непременно что-то изменится в ее жизни. Побыстрей бы приехал отчим, надо еще с ним посоветоваться.
И ОТЧИМ ПРИЕХАЛ
Людей набилась полная хата, некоторым пришлось стоять в сенях. Василинка с Ниной забрались на печь. Василий рассказывал по порядку, как ехал, что слышал в дороге, что видел на Выставке, а потом отовсюду посыпались вопросы.
– Ты расскажи, Василий, как в других местах помогают семьям красноармейцев, сиротам и вдовам? – спросила Агата.
– Комитеты взаимопомощи заботятся о них так же, как и у нас, в Березовой Роще. Тебе, тетя Агата, государство бесплатно дало лес на хату и семена отпустило. И по всей стране Советская власть помогает осиротевшим семьям стать на ноги.
– Ну, конечно, только успевай все давать таким лентяям, а про себя забудь, – встряла в разговор Халимониха. – Ты скажи лучше, Василька, отчего ситец и спички не дешевеют?
– О школах расскажи, что знаешь, – попросила Василинка.
– Государство строит школы, и люди ему помогают. В нашей делегации был крестьянин из деревни Сенница, что под Минском, так он рассказывал: лес бесплатно отпустило государство, а срубили и вывезли крестьяне своими силами. И площадку для школы подготовили, и учителя на свое содержание взяли.
– Неужто никто и слова против не сказал? – послышался удивленный голос.
– Говорил, что решили полюбовно. Ведь их же дети постигают грамоту.
– Вот и нам нужно школу построить да еще избу-читальню заиметь, чтобы было где газету почитать. А что, не осилим разве? – горячо произнес Петр.
– А ты, Петрок, и без того уже образованный – вон стишки сочиняешь. На что тебе школа! – крикнул Лаврен.
Ему не дали договорить. Зашумели все разом.
– Тише, тише, – успокаивал Василий. – Надо все хорошенько обдумать, как и где строить. Есть у нас с вами работящие руки, есть желание, Советская власть поможет. Вот соберемся в скором времени и все обсудим. А сейчас послушайте, как нас, всех участников Выставки, встречали рабочие Красной Пресни...
Вместе со всеми Василинка слушала рассказ отчима о большом митинге в одном из московских театров, как живую, видела перед собой крестьянку со Случчины, пожилую женщину в вышитом кафтане и домотканой полосатой паневе.
– Она не преминула вспомнить, – рассказывал Василий, – как прежде отдавали богатеям половину урожая за взятый в долг плуг, за лошадь, за зерно, а нынче бедняки и середняки в их деревне объединились в артель и постепенно налаживают жизнь, вызволяются от кулацкой зависимости, заменяют сохи стальными плугами. А напоследок она сказала: "Дай бог здоровья Ленину тому, кто все это сделал для бедного человека", – низко поклонилась и неторопливо сошла с трибуны.
– Вот так женщина! – не вытерпела Агата. – А что, если и нам так сделать, как в их селе?
– Помолчи ты, не мешай, – словно заступаясь за Василия, сказала Халимониха.
– А что ты на выставке увидел? – спросил Семен.
Василий рассказал, как они целый день ходили по Выставке, удивлялись могучим племенным совхозным быкам, любовались трактором на высоких с шипами колесах с шеренгой прицепленных к нему новеньких плугов. Скоро по ленинскому плану построит наша страна могучие заводы, и крестьяне, объединившись в коллективы, будут на этих стальных конях пахать широкие поля.
– И когда оно все это будет? Да и будет ли? – раздался голос Халимонихи.
Вокруг шумно заговорили. Перекрывая голос, Василий сказал:
– Будет, тетя Минадора, обязательно будет!
От радости Василинка захлопала в ладоши.
Когда стало тише, Василий рассказал о самом, пожалуй, интересном: делегацию белорусов пригласил к себе Всесоюзный староста Михаил Иванович Калинин.
Прежде всего спросил, как мы восстанавливаем то, что разрушили белополяки. А потом растолковал, что пути к улучшению крестьянской жизни лежат в крепкой кооперации, использовании агрономической науки. Советовал заменить трехполье многопольем, улучшить сенокосы. Обещал, что вскоре наша республика получит в кредит сельскохозяйственные машины.
– А как быть с теми, у кого земли много десятин? – вновь полюбопытствовал Семен.
Василий полистал свою тетрадь:
– Погодите, здесь у меня записано, вот. "У кулаков землю надо отбирать и передавать бедноте. Бедняцкие и середняцкие хозяйства должны объединяться и искать помощи в кооперативах, товариществах, а не у кулака-живоглота. Это ленинские слова", – сказал Михаил Иванович.
Лаврен, все время молча простоявший у дверей, выплюнул изо рта цигарку и растер ее по полу сапогом.
– Хватит, мать, болтовню слушать! Мало ли чего Василий нагородит. Пошли домой.
И он подался к выходу. Евсей потопал за ним следом. Но старуха не послушалась сына и протиснулась поближе к Василию.
– А вот ты растолкуй народу, – и она приложила ладонь к уху, – отчего это рабочие в городе работают по восемь часов, а мы гнем спины от темна до темна?
– Шла и о том речь, – спокойно ответил Василий. – Михаил Иванович вспомнил, как тяжело во время войны и разрухи жилось рабочим. Крестьяне такого голода не испытали. Однажды у него спросили: "Кто для республики более важен – рабочий или крестьянин?" Вот что ответил Калинин: "Какая человеку нога более необходима – правая или левая? Если деревня нужна городу, то и город с его промышленностью также необходим деревне. Рабочий класс и класс крестьянский – равноценны, на них держится страна". Вы не думайте, – заметил Василий, – будто Михаил Иванович не знает, что живем мы пока бедно. Он сказал, что задача Советской власти – жизнь улучшить. Это в наших силах – в тесном союзе рабочих и крестьян добиться, чтобы всем трудящимся жилось светло и радостно. Что прежде всего надо ликвидировать безработицу, поднять промышленность и сельское хозяйство. И учиться, учиться.
Василинка радовалась, слушая отчима. Вот он какой!
Еще долго говорил Василий – и про Выставку, и про беседу с товарищем Калининым, и о том, как он их на своем автомобиле возил в Кремль.
– А Ленина не удалось увидеть, – вздохнул Василий. – Болеет, и врачи не разрешают его беспокоить.
На темном небе высыпали звезды, когда крестьяне расходились из дома Василия. Завтра люди встретят новый день, и он будет такой же, как всегда, и чем-то непохожий на другие. Непохожий потому, что они решили помочь друг другу посеять озимые.
По очереди сушили снопы в овине у дяди Николая, старательно молотили рожь, не оставили незасеянным ни одного клина. Это была пусть себе и небольшая, но победа над старым укладом деревенской жизни.
ЗА ЛЕТОМ ОСЕНЬ СПЕШИЛА
За лето Василинка вытянулась, маленькая нескладная девчонка превратилась в девушку. Это и радовало, и тревожило. Поскорее бы уже кончалась служба у тети Параски! А пока вместе с Макаром и Тимошкой подымалась она ни свет ни заря и, преодолевая огромное желание спать, шла на ток. Скоро научилась молотить в три цепа, не сбиваясь с ритма. Смолотить высушенное в овине зерно управлялись до рассвета. Парни оставались на току складывать солому и веять зерно, а Василинка бежала выгонять коров на пастбище.
Однажды утром она увидела за окном ослепительно белое пушистое одеяло. Стада больше на пастбище не выгоняли.
Но работы хватало. Несколько дней подряд мяли лен, а потом трепали и чесали. Длинные пучки льна пойдут на полотно, из него сошьют рубашки, кафтаны. Из посконной кудели выткут полотно для порток да полотенец.
Наконец на покрова окончился срок службы. Мама пришла забирать домой Василинку. Параска велела Макару снять с чердака пару колбас и кусок сала. Потом добавила еще буханку хлеба. Долго рылась в сундуке, наконец достала связанные шнурками ботинки.
– Это от меня в подарок! Возьми, Василинка!
Голенища ботинок на красной алой подкладке кое-где прихватила плесень. Длинные, острые носы их ссохлись и задрались кверху, низкие каблуки стоптались. Но это были ботинки, пускай великоватые, поношенные и неуклюжие – первая обувка за все годы службы по людям.
Она быстро идет по заснеженной улице. Ботинки, связанные шнурками, переброшены через плечо. Нигде ни души, молчаливо стоят низенькие приземистые хаты. Вдруг в конце улицы показывается чья-то фигура. Это Аркадий, – высокий, стройный, в коричневом коротком кожушке. Сейчас увидит ее – в стареньком, подбитом ветром Тонином пальтишке и в лаптях. Василинка торопливо снимает ботинки с плеча и несет их в руках. Не доходя до Василинки нескольких шагов, Аркадий кивнул ей и свернул к Левонишкиной хате. "Неужто к Нине?" – мелькнула мысль.
У Василинки сразу пропадает хорошее настроение.
Заметив, что Василинка погрустнела, мама попыталась ее утешить.
– Смотри, доченька, – показала она небольшой клок расчесанной шерсти, за шитье фунт шерсти заработала. Я тоненько спряду, нитки покрасим в красный цвет и соткем красивое покрывало.
Василинка глянула на кровать, прикрытую посконной дерюжкой, на подарок – длинноносые ботинки – и ничего не ответила.
– Надо же приготовить Тоне в приданое хоть две подушки, – продолжала мама. – Хорошо, что отец, – она так звала при детях отчима, – нанялся в соседней деревне Акиму хату поставить. Пообещал, что без хлеба не останемся. А вот с одеждой и обувью беда.
Ей очень хотелось, чтобы дети звали Василия отцом. Ни Тоня, ни Василинка, ни Митька не могут отчима назвать папой. Что-то мешает им вымолвить это короткое слово.
Василий молчит, точно не замечает. Правда, дети никогда не отказывались, исполняли каждое требование или просьбу отчима. Порой им очень нелегко было обходиться без слова "папа". За глаза или при маме говорили: "Он ушел", "Он скоро придет". Очень обрадовалась мать, услыхав однажды, как Василинка, держа Михаську на руках, говорила:
– Глянь в окошко, глянь, вон твой папа идет.
Но слово "папа" было произнесено для Михаськи. Для нее самой Василий оставался отчимом.
Девчата приглашали Василинку пойти с ними на посиделки. Но разве признаешься, что нечего одеть. Стыдно и обидно! Отчим говорил, что человек кузнец своего счастья. Вот кабы сегодня хоть маленькое счастьице – платье из ситца да крепкие башмаки...
Петр с Ананием звали Василинку в местечко на спектакль. Комсомольцы ставили пьесу. Но ведь надо пять копеек на билет. На чужие рассчитывать не приходится.
А зимний вечер долгий-долгий. Отчим на один день, в конце недели, забегает домой. Михаська вертится возле ног, отец гладит его по головке, а малыш рассказывает стишок:
Ярко в очаге
Смолистый пень пылает.
Отец на колодке
Лапти подплетает...
– Какой ты у нас молодчина! – смеется Василий. – А ну, расскажи еще что-нибудь! Вот подрастешь – будешь вместе с детьми в школу бегать.
– Я зимой буду в школу бегать, а летом с тобой хочу хату строить! говорит Михаська. – Углы в хате срублю замком, а крышу накрою под лопату!
Все смеются, радуются, что малыш такой смышленый.
Вволю наговорившись, отчим и мать запевают. Оба они очень любят песню веселую и грустную. Старательно, на два голоса, выводят:
А в поле верба...
Споют и "Есть на Волге утес" и "Ямщика", который в степи замерзал. Только "Дубинушку" отчим поет один. Мама сидит с ним рядом и внимательно слушает, хотя песня эта, как и другие, пета-перепета много раз.
– Вот так, мать, – говорит отчим, – нынче мы с "Дубинушкой" тянем из себя жилы, но погоди, скоро все переменится. Машины будут делать тяжелую работу.
– Пока тех машин дождешься – скажи спасибо, что плуги государство дало.
– Твоя правда, мать. И семян лучших сортов к весеннему севу прислать обещали. Глядишь, все поле засеем.
– Снова сообща работать?
– А как же! Только все вместе и осилим сев. Это начало, мать. А знаешь, что будет дальше?
По его словам выходило, что жизнь наладится только в артели.
ЖДАТЬ И НАДЕЯТЬСЯ
Какой она будет, та счастливая жизнь, представить Василинка не может. И все же за этими словами, пусть не совсем понятными, ощущалось что-то светлое и доброе. Выходило, что все должно перемениться с помощью коллективного труда. А разве она, Василинка, сейчас не усердно работает? Правда, пока не в коллективе, одна. Хотел отчим у соседей лошадь попросить и съездить на мельницу смолоть зерно, а она не позволила:
– Лучше сама смелю в жерновах! – этой работе она научилась у Параски. Не надо будет по пять фунтов зерна за пуд помола отдавать мельнику.
Теперь стоит у жерновов, сыплет по горсти овса или ржи, подсушенной в печи, и крутит тяжелый верхний камень. Нижний прикреплен наглухо. Между камнями перетирается зерно и высыпается ровненькой струйкой теплая мука. Василинка крутит камень и вспоминает. Отчим говорил, когда приехал из Москвы, что скоро отпадет надобность в жерновах. Их вместе с сохами, ступами и деревянными боронами в музей сдадут. Но когда это будет!
Василинке тяжело, она то и дело вытирает рукавом пот со лба и висков. Будет, обязательно будет. Она верит отчиму. Невеселые мысли куда-то исчезают, а вместо них приплывают радостные и приятные.
Хорошо, что установился санный путь. Комсомольцы призвали всех девушек в воскресенье с самого утра выехать в лес валить деревья на постройку школы. Лес дало государство, а строить взялись сами крестьяне. Так договорились недавно в сельсовете. Василию стоило немалого труда добиться, чтобы школу ставили в Березовой Роще.
– Нам при царе научиться грамоте не пришлось, пусть нынче наши дети и внуки учатся в школе, – говорили пожилые мужики и бабы на собрании.
Василинке врезались в память слова представителя сельсовета:
– Школа должна стать очагом культуры не только в Березовой Роще, но и в окрестных деревнях.
А что такое очаг культуры, Василий и сам толком не понимал смысла этих слов, но вида не подавал.
– В школе, – говорил он, – будут учиться дети, будут постигать грамоту и взрослые. Сходки там будем налаживать, советоваться, обсуждать свои дела. Ну и разное другое. А сейчас все вместе пошевелим мозгами, обдумаем, как и что делать. Беремся строить школу, которой никогда не было да и не могло быть у нас до Октября. С чего же начнем? Я думаю, прежде всего давайте определим длину и ширину здания. И чтобы не забыть: кроме классов необходимо большое помещение для собраний.
– Во, во, про собрания он никогда не забудет. Боже милостивый, как он любит эти собрания! Только собирал бы да тряс людей, – не утерпела, встряла Халимониха.
Лаврен стоял молча, лишь ехидно ухмылялся.
Послышался звонкий голосок Нины:
– А будет ли зал для танцев?
– Не для танцев, а для спектаклей, – поправил Петр.
– И танцы и спектакли – все у нас будет, – согласился Василий.
Само собой получилось так, что все его признали руководителем. Может, потому что не было в Березовой Роще другого такого умелого плотника и столяра.
Теперь в каждом доме было только и разговоров, что про школу. По вечерам Василий сидел с плотницкой линейкой в руках, что-то подсчитывал и заносил на лист бумаги. Василинке в мечтах виделось высокое здание из желтых бревен, с широким крыльцом и светлыми окнами. Учителя обязательно привезут книжки, может, целую библиотеку. Вот будет радость! А еще Василинка мечтала, что ей поручат заниматься с неграмотными. Она, когда жила в городе, обучила грамоте красноармейца, который стоял у них на квартире. Как он обрадовался, когда наконец написал свою нелегкую фамилию – Четвертоков! От души благодарил за науку свою первую учительницу.
– Помни, доченька, – говорила тогда мама, – делай всегда людям добро. Какое сумеешь – маленькое или большое.
А когда все неграмотные крестьяне Березовой Рощи с ее помощью научатся читать книги? Жаль только, что ей самой не доведется тут учиться, школа будет начальная.
Василинке взгрустнулось, но не надолго. Ведь главное – построить школу. Пусть учатся Митькины дружки. Она обязательно пойдет в лес вместе со всеми, будет обрубать сучья с деревьев. Отчим уже все обдумал: и какой длины пилить бревна, и делянку хорошо знает, вместе с лесником на каждом дереве сделал насечку.
Василия нет дома, пошел в Задвинье. Все зовут его на крестьянские сходки, просят рассказать про Москву. Каждому хочется поговорить с человеком, который встречался с самим Калининым...
Возможно, и не случилось бы несчастье, если бы Василий ночевал дома. Но разве человек знает, какая его подстерегает беда. Недаром говорят: если б знал, где упадешь, соломки бы подстелил.
...Пламя вспыхнуло со всех сторон сразу. Мама подхватилась первая, закричала, бросилась к дверям, толкнула – а они затрещали и упали, огонь рванулся в хату. Постаскивала на пол сонных детей, а огненные языки уже лизали окна. Хорошо, что Тоня догадалась схватить топор и изо всех сил ударила по окну. Зазвенело, посыпалось стекло, хрустнула разбитая рама. Девчата стали выбрасывать домашний скарб на улицу, помогли маме перелезть через подоконник, подали ей на руки сонного Михаську.
– Тоня, убегай, скорей! – крикнула Василинка, задыхаясь от дыма. А Тоня замешкалась. Наконец, выскочила, прижимая к груди серого, с белой мордочкой котенка.
Один за другим на пожар спешили люди, пробовали помочь, вступали в битву с разъяренным огнем – и все напрасно. В хлеве, пристроенном к глухой стене хаты, сгорела корова. Истошно голосила мать, прижимая к груди Михаську. Кто-то набросил ей на плечи свитку и уговаривал не стоять на морозе, идти к соседям. Василинка с Тоней сносили в одно место уцелевший домашний скарб, им помогали женщины. Мужчины баграми растаскивали обгорелые бревна и присыпали их снегом. Бабушка Анета не отходила от мамы, успокаивала, уговаривала идти к ней в дом.
Там и нашел семью, вернувшись из Задвинья, Василий.
Мать сидела на полатях, неотрывно глядела в одну точку, раз за разом глубоко вздыхала. Глядя на ее побелевшее лицо, окаменевшую фигуру, Василинка понимала, что слова отчима не доходят до матери. А тот в своем горе и отчаянии не мог молчать. А может, хотел немного отвлечь семью от тяжелых дум.
Василинка внимательно слушала о том собрании, что так поздно затянулось в Задвинье, словно воочию видела, что там происходило.
Едва рассвело, как в хату, где заночевал отчим, стали заходить крестьяне, расспрашивали, а Василий все повторял свой рассказ о встрече с Калининым. Особенно поразило людей, что Михаил Иванович читает нашу газету "Беларуская вёска" и все знает, что у нас делается. Так незаметно пролетел короткий декабрьский день. Василия просили снова заночевать, но его так и подмывало поскорей вернуться домой, словно кто толкал в спину: "Иди быстрей".
– Мороз, как на беду, так и щипал за уши, – говорил Василий, качая на коленях Михаську. – Но от быстрой ходьбы вспотел, даже шапку сдвинул на затылок. Прошел лесом, пробрался через сугробы в поле. Вот и усадьба Халимона за тяжелыми дубовыми воротами. В окнах не видно огня. Неужто бабы, – подумал тогда, – не прядут? Невольно оглянулся, почудилось, будто кто-то затаился за высоким забором и следит за мной. Пошагал еще быстрее. Но что это? Где моя хата? Иль, может, я заблудился? На снегу черное пятно, посреди торчит столб – да это же печная труба! Только тогда понял, какое несчастье свалилось на нас. Родные вы мои, как я вас люблю, мои вы детки. Живые! Не горюйте, мои дорогие, не плачь, Анисья! Не пропадем!
ВСЕ НАЧИНАТЬ СНАЧАЛА
...Ночью Василинка проснулась от маминого плача. Отчим просил успокоиться, не надрывать душу:
– Ну чего ты так горюешь? Радуйся, что все живы остались. А хозяйство понемножку наживем!
Василинка подумала: все надо начинать сначала, начинать с нуля...
А двери в дом почти не закрывались. Шли соседи не только с утешением. Каждый приходил не с пустыми руками. Отворила дверь и старая Халимониха. Зашла, поздоровалась и положила на лавку напротив печи кусочек сала, завернутый в тряпицу.
– Ну, как живете, соседи? – спросила, немного помолчав.
– Живем, хлеб жуем, – бодро откликнулся Василий. На столе лежала краюха, только что принесла Вера, жена Семена.
– Оно, конечно, конечно, но как же дальше? – посочувствовала старуха. А не поехать ли тебе, Василька, по деревням на чьем-нибудь коне? Погорельцу каждый подаст.
– Спасибо, соседка, за совет. Вот попрошу твоего Лаврена запрячь мне коня, – сказал Василий.
Халимониха не ждала такого поворота.
– Оно, конечно, ведерко овса всыпать можно, а вот с конем... На коне батрак из леса дрова возит.
Она еще немного потопталась у порога и покинула дом.
Василинка на мгновение представила, как отчим ездит по деревням, останавливает коня возле каждого дома и низко кланяется: "Помогите, люди добрые, погорельцу!"
В ту ночь вся семья долго не могла уснуть. А на рассвете Василий поднялся и стал одеваться. Сказал тихо, чтобы не разбудить детей:
– Пойду подымать людей. Поедем лес валить.
Мать обхватила Василия за шею.
– Школа у тебя в мыслях сейчас, когда у нас нет крыши над головой? – Из глаз снова покатились слезы.
– Да успокойся ты, не плачь, слезами горю не поможешь. Враги хотят, чтобы я отступился от всего, бросил начатое дело! Но пусть не радуются, не сдамся! Пока стоит санный путь, вывезем бревна, а то целая неделя впустую прошла. Весной парни очешут их и напилят досок, а я на некоторое время отлучусь в заработки. Не горюй, Анисьюшка!
Мать тихонько всхлипывала. На словах – как по маслу все пойдет, а как же теперь быть? Тоня лежит больная: простудилась на пожаре, бегая босиком по снегу. Остались без куска хлеба, без одежды, в чужом доме...
ЛЕНИНСКИЕ СЛОВА
Широко распахнув двери, Ананий неподвижно застыл на пороге и не мог произнести ни слова.
– Холода напустишь в дом! Закрой двери! – прикрикнула мать.
– Ленин умер! – с трудом разжал непослушные губы Ананий и заплакал.
– Неправда! – бросилась к нему Василинка. – Откуда ты знаешь?
– В газете написано. Учитель нам читал...
Между высоких сугробов была протоптана тропинка: не она одна, Василинка, торопилась в школу, чтобы узнать обо всем.
Сжав за спиной руки, учитель взволнованно ходил по классу.
Заходили один за другим люди. На столе лежала развернутая газета. Знакомый портрет вождя в черной траурной рамке.
Значит, правда...
Словно издалека доносятся слова учителя:
– Пойдем, товарищи, завтра все вместе в местечко на траурный митинг...
Если бы кто мог тогда глянуть сверху на дороги, которые сходились со всех сторон в местечко, так подумал бы, – стремительно текут невидимые реки. Из Заболотья и Задвинья, из Криниц и Равченок, из Березовой Рощи – отовсюду шли люди. Шли взрослые и старики, молодежь и подростки. Шли сосредоточенные, молчаливые, – спешили. Несли в своих сердцах маленькую искорку надежды: а может, неправда, а может, сейчас скажут, что Ильич живой...
Небольшой клуб не мог вместить такой огромной толпы. Траурный митинг начался под открытым небом. Мужчины в армяках, кожушках и свитках, закутанные в теплые платки женщины, подростки в отцовских шапках стояли на морозе, который леденил руки и ноги, серебрил ресницы и брови.
С портрета смотрел, как живой, Владимир Ильич. Тяжелыми складками падал с древка красный флаг с черной полосой, неподвижный в сизом морозном воздухе. На мгновение показалось, будто огромная черная тень укрыла занесенные снегом окрестности. Василинка невольно закрыла глаза, а когда открыла, то увидела себя в самой середине толпы, тесно обступившей ее со всех сторон. Рядом с ней в шинели и буденовке стоял отчим.
Громкий голос прорезал морозный воздух.
– Товарищи! – сказал секретарь волостной партячейки, входя на крыльцо.
Все затихло, люди замерли на месте.
– Товарищи! – повторил секретарь, – сегодня вся наша страна провожает в последний путь вождя мировой пролетарской революции – Владимира Ильича Ленина...
Василинка не замечала, как по ее щекам катились слезы и застывали на морозе. А с крыльца-трибуны доносились слова о ленинской мечте дать деревне сто тысяч тракторов. И это обязательно совершит рабочий класс. Так думал Ильич, и так оно будет. Только не опускать руки, надо всеми силами укреплять союз серпа и молота, рабочего и крестьянина. Настанет время, и по всей стране поднимутся фабрики, заводы, электростанции, и в каждой хате загорится лампочка Ильича...
От этих слов светлело в глазах, теплее становилось на душе. Люди стояли плечом к плечу, сердца полнились великой скорбью и горячей любовью. Каждый думал о Ленине. А Василинка вспомнила о том, как Василий рассказывал о прочитанной в газете речи Ленина на третьем Всесоюзном комсомольском съезде. Ильич горячо призывал юношей и девушек учиться. Здесь, на траурном митинге, Василинка шепотом клялась Владимиру Ильичу свято исполнить его заветы.
Внезапно в глубокую тишину ворвался протяжный гудок паровоза на железнодорожной станции. Пять минут звучал он, оповещая о похоронах Ленина на Красной площади в Москве. Не стыдясь слез, люди плакали.
Гудок затих. Митинг продолжался.
– Успокойтесь, товарищи! – сказал секретарь партячейки. – Не надо плакать! Пусть всегда каждый носит в сердце своем образ Владимира Ильича и чувствует большую ответственность за дело, которому отдал свою жизнь Ленин. Ленинская партия поведет нас вперед, к светлой жизни. А сейчас беритесь, товарищи, за работу. Товарищи комсомольцы, идите по деревням, создавайте комсомольские ячейки. Коммунисты, рассказывайте на собраниях об Ильиче, о жизни и делах его, о борьбе за народное счастье. Сознательные крестьяне, вступайте в ряды ленинской партии!
Василинка видела, как после этих слов Василий стал решительно протискиваться к крыльцу.
– Пиши меня! – сказал он секретарю. – Пиши... в партию!
– Пиши и меня!
– И меня! – повторяли за ним люди.
ЗА ЛУЧШЕЙ ДОЛЕЙ
Тоня больная, все кашляет, никак не поправится. А Василинка уже наслужилась по чужим людям в своей деревне и теперь собирается в другую.
– Иди за лучшей долей, мой цветик! – виновато вздохнула мать.
Поднявшись с лавки, Анета трижды перекрестила Василинку на дорогу.
В грусти и печали оставляла Василинка добрую бабушку, маму, Тоню и Михаську. Жаль, что нельзя проститься с отчимом, – пошел на заработки, с Митькой – тот батрачил в Криницах.
Двадцать верст по узенькой тропинке вдоль железнодорожных путей надо идти Василинке. Двоюродная сестра Фруза посоветовала наняться служанкой к нэпману, которому она ежедневно носит молоко. Ей что, сбегает семь верст туда и семь обратно и вернется в теплую хату. Василинка не то чтобы завидует, нет, она радуется за Фрузу. Добрая у нее душа.
Уже в сумерках уставшая Василинка нашла неподалеку от белого красивого собора тот дом, который искала. Дородная чернявая хозяйка в теплой шерстяной кофте со всех сторон оглядела ее.
– Ой, какая же ты тощая! А что ты умеешь делать?
– Она умеет ртом мух ловить, – крикнула девочка в синей матроске и хихикнула.
– Вон муха в рот залетела! – добавил маленький мальчик и спрятался за мамину спину.
Василинка опустила глаза и чуть не заплакала. В Березовой Роще дразнили городской барышней. А тут она словно из другого мира. Деревенская им не ровня.
Ни жать, ни молотить, ни прясть кудель тут не требовалось. Но работы хватит. У хозяев были две шерстечесалки. С утра до вечера у дома толклись люди, привязанные к забору лошади хрупали сено. За день столько насыпят мусора, что только успевай убирать. Того и гляди, милиционер оштрафует. Хозяева приказали чисто подметать улицу против их дома, а также большой двор. Накормить, напоить скотину, почистить щеткой, чтобы блестела, два раза на день подоить корову, протопить печь в доме, наносить воды с Полоты, помочь тем, кто придет чесать шерсть, крутить шерстечесалку – да мало ли что еще – все это входило в обязанности Василинки.
С полными ведрами воды карабкалась она по крутому склону. Напрягая силы, колола дрова. Если попадется суковатое полено – хоть плачь. На морозе стыли ноги в старых растоптанных хозяйских сандалиях, саднили руки. Василинка терла до боли ладони, дышала на них – отогревала.
Чуть свет она должна была поставить самовар, навести блеск на обуви для всего семейства, сбегать в лавку за свежим хлебом. Затем подымалась хозяйка и первым делом спрашивала, сколько сегодня дала молока корова, не забыла ли служанка напоить лошадь. Василинка все успевала сделать. Только никак не могла понять, почему каждый день на полу лежат рассыпанные копейки, а то и гривенники. Она собирала эти деньги и отдавала хозяйке. Та старательно пересчитывала монетки и, ни слова не сказав, опускала в карман. Василинка не догадывалась, что таким образом проверяют, возьмет ли она себе хотя бы копейку.
