Текст книги "Территория тишины. Начало"

Автор книги: Александра Хозей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Александра Хозей
Территория тишины. Начало

Глава 1. Побег

Ее кроссовки пожирали асфальт, а ветер слабо трепал капюшон наскоро наброшенного плаща. Слова отца не выходили из головы: «Потому что я так сказал». Ну и что теперь.

Влюбленная парочка, по-видимому, еще школьники, бросили на нее быстрый заинтересованный взгляд, проходя мимо. «Узнали?» Вряд ли, они такое не смотрят. Все же она оглянулась им вслед, чтобы убедиться. Незнакомая девушка, обернувшись, тоже смотрела на нее, не останавливаясь, обхватив предплечье своего парня двумя руками. «Наверное, ей просто нравится мой плащ». Несмотря на эту успокоительную мысль, Вера все же набросила капюшон на голову.

Нужно было сосредоточиться и просто сесть в нужный поезд. Всего лишь купить билет и сесть в вагон. Вера уже давно не покупала билеты на поезд сама. Для этого был Руся – как же она любила его за то, что он был готов взять на себя любые хлопоты.

По мере приближения к вокзалу на дороге все чаще попадался какой-то мусор: пустые банки, бычки от сигарет, обертки от конфет и шоколадных батончиков. Как будто какой-то невероятно неряшливый человек разбросал хлам по дороге, чтобы обозначить свой маршрут. Вера неумело лавировала среди грязного асфальта, аккуратно переставляя массивные кроссовки модного молочного оттенка. Оценивающе оглядев их с посеревших боков, Вера подумала, что, если она когда-нибудь решит по-настоящему удариться в бега, кроссовки нужно будет выбросить и купить что-то менее маркое и более дешевое. Но сейчас на это уже не было времени.

Здание вокзала приближалось, подпирая серое тяжелое небо острыми шпилями исторических башенок. Если бы небо могло чувствовать, наверное, эти башенки доставляли бы ему массу неудобств, как канцелярские иголки, подсунутые под мягкую и крупную попу учительницы младших классов. С неба периодически что-то капало, (видимо в знак протеста против башенок), влажные капли холодели на руках и щеках. Повсюду был слышен шум: четкий и ритмичный стук колесиков чемодана о непобедимую брусчатку, шелест чьих-то кроссовок по мокрым камням, взволнованные голоса, адресованные кому-то далекому на том конце трубки. «Слишком много суеты, слишком,» – подумала Вера. Она не любила суету, спешку и беспорядок. В ее жизни всегда все было упорядочено: от сбалансированного завтрака до безбедной старости. Беспорядок наступил сегодня, после ссоры с отцом. Все началось с его шагов, а потом был голос и фирменный взгляд почти черных глаз. Она умела по оттенку глаз определять настроение отца – сегодня оно было в той градации цветной палитры, при которой лучшим вариантом было бы провести весь день на съемках – как жаль, что она этого не сделала.

Но теперь уже ничего не поделаешь. Кассирша с устаревшей цветастой завивкой угрюмо протянула Вере ее билет. Подняв глаза на Веру, женщина не смогла скрыть удивления и мимолетной вымученной улыбки. Кажется, кассир даже на мгновение отвлеклась от очередного интервью-шоу, которое в этот момент играло в ее наушниках. Отчего-то надеясь, что в них не звучит ее собственный, Верин, голос, она забрала билет и ринулась к табло с расписанием отправлений.

Наконец-то вагон. С двух сторон узкие и тесные сидения с обивкой из бюджетного кожзама, отчего-то липкие и покрытые разводами. Вера недоверчиво провела рукой по одному из них, неуверенно села и придвинулась к самому окну. Окно было не лучше – мутное и запотевшее, точно кто-то очень долго просидел, уткнувшись в него лбом. За стеклом смутно угадывались очертания вокзала. На перроне энергично прыгал мальчик лет пяти, заглядывая в окна пассажиров и пытаясь достать пальцем до окон. Его мама была слишком занята своими вещами, а папа – успокоительными увещеваниями мамы, так что в распоряжении малыша был весь вагон. Его маленький кулачок в серовато-голубой вязаной перчатке достиг стекла Веры, и с глухим стуком ткнулся к ней. Вера отвлеклась от созерцания шпилей вокзала и опустила взгляд. У малыша были яркие большие глаза и очаровательная задорная улыбка, в которой не хватало передних зубов. Вера приложила ладонь к стеклу, и мальчик снова потянулся к ней. Он так сильно запрокинул голову, чтобы не терять Веру из вида, что один наушник выпал из его уха, чем вызвал моментальную реакцию его родителей. Наушник, по-видимому, просочился куда-то под поезд, на самые рельсы, и достать его не было никакой возможности. Мама резко одернула мальчика, лицо ее исказилось в неприятной гримассе, а пальцы на руках напряглись сами собой, как будто она должна была во что-то вцепиться. Она дала мальчику подзатыльник, его губы дрогнули, и малыш заплакал, схватившись руками за шапку, чтобы не дать выпасть и второму наушнику. «Ничего,» – грустно подумала Вера, мысленно жалея мальчишку. «Еще пару лет, и ты перестанешь их терять». И почему наушники не вживляют с детства? Почему только с шестнадцати? Она где-то слышала, что дело в каком-то излучении, которое плохо переносится детским организмом.

Вера давно не была ребенком – ей было двадцать. Но ее наушники были автономны, как и у этого мальчугана, потому что ее могущественный отец имел достаточно власти и денег, чтобы принадлежать к той касте людей, которым наушники не вживляли. Отец гордился этим, часто произнося странную фразу: «Тишина – это привилегия». В жизни Веры было много привилегий, и именно поэтому сейчас ей было так непривычно находиться здесь – в старом убитом вагоне.

Но вот большие колеса вагона пришли в движение, двигаясь по рельсу спокойно, неумолимо и устойчиво, как планета по орбите. Семья на перроне ждала, пока вагон уедет, чтобы поднять наушник или своими глазами увидеть легкую пластиковую пыль, оставшуюся на холодных опустевших рельсах.

Поезд отбивал знакомую дробь. Ему предстояло сделать много остановок, так что по мере отдаления от центра, вагон поезда наполнялся людьми. Но все старались занимать свободные сидения, без соседей, так что к Вере никто не подсел. Ничего удивительного, что она так осталась сидеть одна, ведь это был разгар рабочего дня, и народу было не много. Вере нравилось наблюдать за людьми и гадать – что они слушают или смотрят. Особенно забавно было понимать, что они слушают кино или смотрят сериал с ее участием – тогда Вера пониже натягивала капюшон и отворачивалась к окну, хотя по губам ее в эти моменты гуляла мечтательная еле заметная улыбка. Наверное, она никогда не привыкнет к этому.

Перебирая в голове ссору с оцом, Вера в очередной раз удивлялась, какие они разные. Даже глазами: у нее голубые, а у отца почти черные. Голубых глаз ни у кого в семье не было, а мама лишь отпускала шуточки на этот счет. А еще у Веры были густые, каштановые, вьющиеся волосы, которые сводили с ума стилистов каждого проекта, в котором ей доводилось участвовать. Она согласилась обрезать их лишь до лопаток, не короче, и ей нравилось знать, что команда фильма потратит на нее больше времени, чем на других актеров, исключительно из-за ее прически.

Пейзаж за окном менялся. Все реже встречались свечки зеркальных небоскребов с элитными апартаментами и офисными центрами. Все чаще попадались странные невысокие дома, непонятно каким образом выжившие за последние десятки лет активных перестроек столицы. Чисто выбритые аллеи с ровно подстриженными кустами и экзотическими пальмами сменялись буйством серо-зеленых деревьев без названий или наоборот – бетонно-песочными бескрайними площадками, на плоских животах которых в скором времени должны были появиться новые постройки. Это немного настораживало Веру – она первый раз уезжала так далеко от центра. Серафима давно звала ее к себе в гости, но Вера все никак не собиралась – чтобы уехать в такую глушь действительно нужен серьезный повод. Сима была подругой Веры, с которой они познакомились как-то раз на съемках. Сима была ассистентом гримера-визажиста, и Вера почти сразу оценила ее тонкие нежные руки, которые так быстро приводили Веру в гармонию с ее отражением в зеркале. Сима была начинающим мастером, и на те съемки она попала почти случайно по знакомству.

– Привет, я Сима, – неуверенно произнесла тогда она, пытаясь изобразить некое подобие улыбки.

– Привет, я Вера, -

– Вы не могли бы подсказать, когда появится та размалеванная дива, которая тут играет главную роль? А то я первый день ассистирую, надо не упасть в грязь лицом, так сказать, – тут Сима заливисто рассмеялась.

После того, как Вера призналась, что это она – та “размалеванная дива”, Сима почти не растерялась. Этим она запомнилась Вере как искренняя и непосредственная собеседница, что было редкостью на подобных съемках. Неудивительно, что девушки разговорились. Оказалось, что Сима только начинает свой путь в кино, и снимает крохотную квартиру далеко от центра, в пригороде, параллельно умудряясь помогать пожилым родителям, которые живут где-то в глубинке.

Очень скоро оказалось, что Вера – не просто “размалеванная дива”, а Сима не просто бедная ассистентка – серая мышь. На том и сошлись. Непосредственные легкие разговоры с Симой были свежим воздухом для Веры во время съемок. Кроме того, ей импонировало, что Сима совершенно не разбиралась в кинематографе и даже фильмов самой Веры не видела. А значит, она не умела пускать эти тонкие точные шутки, бьющие прямо в цель и подкупающие ничего не подозревающего адресата. Она также толком не умела льстить, и даже наоборот – порой окатывала Веру холодным потоком критики.

– Слушай, мать, ну эта сцена вообще ни о чем. Ты в ней как рыба мороженая. Я надеюсь, еще будет пересъем?

Иногда она подкалывала Веру, иногда вполне справедливо подбрасывала меткие замечания. В мире всеобщего лоска, лести и глянца, откровенность и наглость Симы стали для Веры чистой отдушиной, словно где-то в пустыне пробили родник, и он бьет без конца, освежая накалившийся воздух.

Как только Вера позвонила ей и рассказала о том, что крупно поругалась с отцом, Сима сказала только одно:

– Отличный повод тебе наконец заехать ко мне на хату.

Вера согласилась. Ей не хотелось ехать к своим старым знакомым – все они знали ее отца и работали с ним.

Чтобы отвлечься от стремительно беднеющего города за окном, Вера включила наушники и ее сознание заполнила легкая ненавязчивая музыка. Это был новый альбом Макса – Вера его обожала. Только Максим умел своей музыкой пересобирать хаос мыслей в голове Веры и выстраивать его в какой-то ему одному понятной последовательности. Она не была уверена, что любит самого Макса, зато могла часами слушать его музыку. По видимому, Максиму было достаточно этого, чтобы чувствовать себя любимым целиком, так что можно сказать, их отношения балансировали на семи нотах. Вера откинула голову назад на мягкую спинку кресла и закрыла глаза, чтобы недолго подремать.

Из полусна Веру вырвал резкий шум и резкий толчок, словно вагон запнулся на кочке. Затем, он замедлился и остановился. Вера выглянула в окно – в поле ее зрения попало несколько домов – все они имели вид полузаброшенный и утопали в зарослях деревьев. Все вокруг укутывал серый туман. На горизонте возвышалась пара труб нефтеперерабатывающего завода – их дым застилал небо вокруг себя ровным полупрозрачным грязным покрывалом. Вера запустила навигатор – она уехала на пару остановок дальше, чем было нужно. Она наскоро проверила свои вещи, застегнула брендовый яркий рюкзак и набросила лямку на плечо, готовая выйти из поезда, чтобы вернуться назад. Но ее остановила какая-то возня в тамбуре, сопровождавшаяся ударами, криками и матом. Вера вжалась в сиденье и постаралась спрятаться за креслом перед ней, сместившись как можно ближе к окну. Оттуда ей прекрасно был виден вход из тамбура.

После того, как поезд окончательно встал и его звуки смолкли, а возня в тамбуре прекратилась, двери разъехались с металлическим навязчивым жужжанием. В проеме показалось несколько человек: четверо стояли в проходе, а один держал распахнутые дверцы и деловито озирался по сторонам. Это был молодой еще парень, лет 26, с темными взъерошенными волосами, и в темной же одежде, похожей на военную экипировку черного цвета. В его широких скулах и широких, чуть сутулых плечах читалась вымершая уже красота мужчины-воина, которая осталась жить разве что в аудиозаписях старых книг. На его лице виднелся не глубокий косой шрам. Да, раньше такое нравилось женщинам, но Вера, конечно, принадлежала к другому поколению людей, и ничего такого в голову ей не приходило.

Спутники “Шрама” (как про себя прозвала его Вера) были примерно его ровесниками, и среди них было трое парней и одна девушка. Вера не могла понять, что ее так смущает в их внешности, пока не присмотрелась к ушам: на месте, где должны были быть наушники, у всех четверых, кроме Ратмира, зияли темные, некрасивые раны. Это смотрелось почти уродливо, особенно на фоне того, что это обстоятельство, похоже, никого из чужаков не смущало.

Когда Шрам раздвинул двери, из-за них тяжело вывалилось тело взрослого мужчины, с мягким стуком опустившись на пол. Кажется, он был без сознания. Какая-то женщина вскрикнула, но никакой реакции на ее крик не последовало.

Шрам, оценив ситуацию, после небольшой паузы, сделал шаг в вагон. Люди наблюдали за ним.

– Сюда уже едет полиция! – слабо выкрикнула какая-то старушка из середины вагона.

– Это верно, – произнес парень со шрамом. – Значит у нас совсем мало времени. На пол!

Поначалу от шока его мало кто принял всерьез, и люди в большинстве своем так и остались сидеть, словно загипнотизированные кролики перед змеей, и только пара человек неловко скатилась на колени. Тогда парень достал нож откуда-то из недр своего одеяния. Люди заметно поспешили, Вера сомневалась.

– Мой отец… – начала она и замешкалась.

Стоит ли говорить о нем? Мысли в голове сновали непривычно медленно, словно страх опьянил ее. Да и Шрам не дал ей продолжить.

– На пол! – почти рыча повторил он так, чтобы было слышно всем.

Люди стали ложиться, стараясь уместиться за рядами, задвинув как можно большую часть своего тела под кресла. По крикам и шуму, доносившимся из соседних вагонов, Вера понимала, что в них происходит примерно то же самое. Похоже, это был организованный захват поезда. Остальные спутники парня со шрамом тоже достали ножи, и вот вся компания зашла в вагон. Где-то заплакал ребенок, послышался сдавленный кашель.

– Это они… – прохрипел пожилой мужчина, который сидел напротив, а теперь лежал прямо возле Веры.

Его лицо было повернуто в ее сторону, губы испуганно трепетали, как будто старик проговаривал какую-то молитву.

– Кто? – одними губами спросила Вера.

– Создатели, – в такой же манере ответил ей мужчина.

Без лишних разговоров группа в черном начала обход. Первым начал действовать парень со шрамом. Вера лежала сразу во втором ряду, почти у самых ног парня, так что она и старик были главными кандидатами на первую жертву. Почему-то парень решил начать со старика. Он наклонился к нему, заслонив от Веры все происходящее, и начал совершать какие-то манипуляции с ножом у самого лица бедного мужчины. Послышались его крики и стоны, Вера увидела капли крови, брызнувшие на пол. Все ее внутренности сжались от страха. Может быть уже пора назвать имя ее отца? Когда через считанные минуты парень поднялся, Вера снова увидела мужчину, уши которого были окровавлены. Она долго пыталась понять, что изменилось, пока не поняла, что из ушей старика были вырезаны наушники. Вместо них виднелись небольшие раны, из которых сочилась кровь. После того, как парень выпрямился, его товарищи тоже принялись за работу. Вагон наполнили новые крики, возгласы и стоны, мольбы. Шрам, судя по шагам и дыханию, остановился прямо над ней. Вера вжалась в грязный пол, затаив дыхание. Ей было не жаль отдать все, что у нее было при себе, но она боялась не вынести боли.

Вот он уже сел на корточки и она почувствовала как его колено чужеродно упирается ей в бок. Она хотела что-то сказать, прямо сейчас. Прокричать, если потребуется, но все дыхание и весь звук ушли из ее горла. Так бывает, когда вдруг накатывает паника, и ты замираешь, будто загипнотизированный, перед лицом катастрофы.

Его рука в черных перчатках дотронулась до ее мочки, и она почувствовала на них влажные следы еще теплой густой крови старика. Другая рука дотронулась до наушника, и проворные пальцы без всякого усилия вытащили его из уха Веры. Музыка Максима, которая все это время хоть немного успокаивала ее, перестала играть, а Шрам, очевидно, не ожидал, что наушники вытащятся сами.

– Смотри-ка. Ты у нас вроде давно не маленькая девочка, а значит что? Ты голубых кровей? – плотоядно спросил захватчик.

– Мой отец….

– Да?

– Мой отец – Артур Вайцеховский…

– Чего?

– Глава Министерства контента…

Вера всем телом почувствовала, как напряглись руки ее захватчика. Он одним рывком перевернул ее на спину, от чего ее голова больно стукнулась о пол, а волосы разметались в разные стороны. Она увидела его лицо близко близко, прямо над собой. Его вкрадчивые глаза смотрели прямо на нее, как будто в само естество.

– Так ты – Вера Вайцеховская, актриса?

Вера зажмурилась и почему-то именно сейчас заплакала. Видимо момент разоблачения окончательно что-то надорвал в ней, и слезы пошли сами собой. Она кивнула. Прядь ее волос попала под его ботинок, и больно натянулась при кивке. Как это ужасно, что даже такое чудовище, как он, знал ее имя и род занятий.

– Эй, смотрите, какие гости! – он громко обратился к своим соратникам и вытащил наушник из ее уха.

Его подельники прервались и обратили к нему четыре пары сосредоточенных глаз.

– Ратмир, полиция приближается. Всех не успеем, надо уходить, – послышался чей-то надтреснутый голос.

– А всех и не нужно, теперь у нас есть козырь, – тихо произнес парень со шрамом, победно продемонстрировав наушник своим напарникам, и широко улыбнулся, но глаза его при этом оставались непроницаемыми. – Прекратите!-

Банда в черном остановила свою работу, успев вытащить наушники только у пожилого мужчины рядом с Верой, полной дамы с ребенком и ее мужа. Парень перевернул Веру, вытащил второй наушник и засунул оба себе в нагрудный карман. Затем он встал, схватил Веру за плечи и грубо поднял ее, закинув на плечо, как тряпичную игрушку.

– Уходим! – громко заявил он и все “Создатели” направились к выходу из вагона.

Рядом с поездом на обочине были припаркованы два мини автобуса, за рулем которых выжидательно курили водители. Покрутив головой, чувствуя, как горячо и стремительно приливает кровь к разгоряченному мозгу, Вера заметила, что из всех вагонов выскакивают люди, похожие на ее похитителей, и бегом тянутся к автобусам. Все они были одеты в черное, все были энергичны и молоды – только водители тянули на 35-40 лет. У всех, кого Вера успела рассмотреть поближе, вместо наушников чернели раны или уже затянувшиеся швы.

Перед тем, как запрыгнуть в автобус, Ратмир поставил ее на землю, но лишь затем, чтобы грубо втолкнуть в поезд, скрутив впереди руки и надев наручники на ее запястья. Он усадил ее к окну, а сам сел у прохода, дав ей понять, чтобы она не двигалась и не делала попыток сбежать. Как только все были на местах, автобусы тяжело выдохнули дым и тронулись с места, круто развернувшись по направлению проселочной дороги, уходившей куда-то вдаль от поезда.

Глава 2. Семнадцать лет назад

В комнате пахло подгоревшим пирогом, а ужин так и стоял неначатым на столе. Все потому, что Анна только этим вечером, когда муж переступил порог, узнала, что они уезжают.

– Что ты такое придумал?! Куда? – только и спрашивала она, бессильно всплескивая тонкими руками.

Анне было всего 26 лет, и она была красива той простой канонической красотой, которая освещает мир с киноафиш или иллюстраций старых романов о рыцарях. У нее были, как положено, пухлые нежные губы, которые слегка обнажали верхние зубки, и густые светлые волосы, того самого непостижимого оттенка, которого, кажется, и в природе то не бывает. Тонкая талия вкупе с широкими соблазнительными бедрами невольно напоминала мужчинам о той безвозвратно ушедшей эпохе, когда можно было, без вопросов и формальностей заплатив за женщину в ресторане, и проводив до дома, без разрешения прижать эти бедра к стене пыльного подъезда. Вот такая это была красота.

Из-за этой красоты Анна не слишком быстро вышла замуж, уставая разбирать шквал молодых людей и их любовных сообщений. Из-за этой красоты она в итоге покорила Витю Ершова, студента инженерно-биологического факультета. И из-за той же пресловутой красоты ее мать сразу не полюбила ее будущего мужа, того самого Витю. Она была уверена, что с такими внешними данными Анна могла бы выторговать себе мужа получше, то есть покрасивее. Но главным образом – побогаче. Именно долгие разговоры с мамой Анна вспоминала сейчас, когда Виктор (как она его называла в минуты раздражения), зайдя домой в мокром плаще и грязных ботинках, вдруг заявил, что им необходимо уехать из города.

– Витя, объясни мне…

– Нет времени, понимаешь. Собери вещи. Собери свои, и Верины тоже.

Шагнув к нему, она заметила на его лбу мелкие капли. “Это испарина или дождь?”

– Я ничего не стану собирать, пока ты мне не расскажешь. – Анна встала в свою фирменную позу, немного ссутулившись и скрестив руки на груди. Виктор оглядел ее с ног до головы, и видимо, поняв, что так просто он не убедит жену, слегка дотронулся до ее плеча, и тяжело опустился на диван. Анна села в кресло напротив.

– Только тише, не то Веру разбудишь, – сухо отметила она, покосившись в сторону спальни.

– Сегодня я был в институте, обсуждали мой проект. Так вот… Они хотят сделать из него… Кое-что ужасное, – многозначительно выдохнул Виктор.

– Как это?

– Они хотят использовать мои разработки… Чтобы вживлять людям технику прямо в тело. Меня попросили вести этот проект – он приоритетный, и министерство планирует инвестировать в него очень много денег.

– И ты согласился? – Анна еле заметно выпрямилась в кресле.

– Нет конечно. И поэтому мы уезжаем, мы в опасности, – заключил Виктор, и вскочил, как будто кресло его вспыхнуло, и он не мог больше сидеть на месте.

Анна обескураженно следила, как он вытаскивал из кладовой большой чемодан, чертыхаясь и чихая от клуба пыли, которая скопилась на тканевой крышке.

– Погоди минутку, – она проследовала за мужем. – Ты хочешь сказать, что тебе предложили возглавить дорогущий инновационный проект, с твоими же разработками, а ты отказался?

– Да, – бросил Виктор, по одной снимая с плечиков вещи и складывая их в чемодан.

– То есть ты отказался от денег, вместо того, чтобы наконец положить конец нашей бедности? Вместо того, чтобы заниматься своей же работой, ты что же? Струсил?

На ее последней фразе лицо его изменилось, он оторвался от вещей и близко подошел к Анне.

– Анна, послушай меня. Они собираются вживлять технику в тело людей, понимаешь? Я разрабатывал эти материалы не для этого. Мои исследования не имеют ничего общего с их варварскими идеями.

– Это и раньше умели делать, как же всякие аппараты для здоровья или эти… как их там… Протезы например.

– Не протезы! Они собираются вживлять наушники, чтобы ты не мог их снять, никогда!

Выпалив это, он словно выдохся. Дыхание стало успокаиваться, Анна почувствовала, как муж сбросил что-то очень тяжелое со своей души.

– Но я не понимаю, в чем смысл?

– Аня, милая, – он вдруг подошел очень близко к ней и дотронулся рукой до ее щеки.

Его руки были жесткими и сухими, но она любила их прикосновения, и сразу же замолчала.

– Анна, – продолжил он серьезно, – Я все тебе расскажу, обещаю, но потом, пожалуйста. Давай просто поедем, хорошо? Сложим вещи в машину, соберем Веру, поедем, я все расскажу тебе в дороге. Если ты не поверишь мне так…

– Я верю, верю, – кивнула Анна и опустила глаза.

Ей было невыносимо выдерживать этот прямой честный взгляд.

– Дорогой, я сейчас соберу Веру и свои вещи, а ты… Ты сложи пожалуйста свое.

Она бережно взяла его руки в свои и опустила их от своего лица. Похоже, что они без слов обменялись чем-то важным и необходимым. Как бы вернувшись из какого-то забытия, Анна отправилась в спальню, собирать вещи. Она открыла дверь в комнату тихо, чтобы не разбудить Веру, и на цыпочках просочилась внутрь. Анна не смогла пройти мимо кроватки дочери и на секунду задержалась, чтобы мельком взглянуть на нее. Вера мирно спала на белой простынке с изображениями каких-то диковинных существ. Рядом с ее пухлой щечкой лежала соска, оброненная малышкой во сне. Анна вздохнула, и желая в этот момент только одного – так всегда и сидеть в этой комнате, качая на руках свою дочь, с тяжелым сердцем направилась к шкафу, пытаясь как можно тише вытащить сумку и определиться по одному взгляду (дабы громко не ворочать лишние вещи зря), что же ей взять с собой.

Через час они уже отъезжали от дома. Виктор вел машину, Анна с Верой на руках сидели на соседнем сидении. Когда они разворачивались, Анна обернулась и взглянула на темные окна под крышей, где совсем недавно горел свет, и где она еще три часа назад укладывала спать Веру, и ей тогда казалось, что так и пройдет вся ее жизнь. На секунду она даже посетовала на свою бытовую ворчливость, как будто бы она сама накликала беду, будучи недовольной своей хоть и простой, зато размеренной и понятной жизнью. Но Анна была не из тех женщин, которые долго бичуют себя ошибками и суевериями – очень скоро она уже опять пытливо заглядывала в уставшие глаза мужа.

– Ну что, теперь ты расскажешь, куда мы едем?

– Мы едем на Территорию, – он сказал это просто и спокойно, будто бы вне дома, пока жена растеряла свою уверенность и силу, он, наоборот, ее приобрел.

– Зачем?

– Мы спрячемся у Клима с Евой, они нам помогут.

– Послушай, ты знаешь, я их люблю, но зачем прятаться? Хорошо, допустим, ты решил, что до конца жизни ты хочешь оставаться бедным – это твое право, отдай свои разработки и деньги другим, пусть они пользуются. Но зачем бежать куда-то в леса?

Анна пыталась из последних сил удержать ровный, тихий и спокойный тон своего голоса, чтобы не беспокоить Веру, которая и так не спала от суеты. Но чем больше она говорила, тем больше ей не хватало дыхания, как будто ее нутро все раздувалось, как воздушный шар, от избытка эмоций, вопросов и страхов.

– Думаешь, меня отпустят просто так? Я не отдам им права на мои разработки, потому что я не хочу, чтобы они бесконтрольно заливали людям уши. И тогда у них будет только один способ, – он оторвался от дороги и взглянул на Веру – И тогда мы все будем в опасности. А на Территории им не придет в голову нас искать. Мы отсидимся, пока пройдет кипиш, а потом уедем куда нибудь в цивилизованное место.

– Ты уверен, что не переборщил, милый? – вдруг слишком ласково спросила Анна. – Что плохого? Почему ты так против всего нового? Раньше приходилось носить наушники в сумке или там, в кармане, и они вечно терялись. А теперь они всегда будут с тобой. Разве это не удобно? Когда захотел – просто нажал кнопку и выключил.

– В том-то и дело – их нельзя будет выключить. В этом вся идея. Понимаешь? Бесконечный поток контента, гигантский простор для рекламы – стопроцентные охваты любых сообщений, а главное – люди в конце концов перестанут думать самостоятельно. Люди начнут покупать тишину. Ты бы хотела, чтобы твоей дочери затыкали уши навязчивыми тупыми песнями, чьими-то бездарными записями и рекламными вставками?

Анна представила себе эту картину. Почему-то ей было сложно до конца проникнуться обеспокоенностью мужа, но все же она чувствовала, что за его словами стоит какая-то настоящая правда и опасность, которую она пока не может оценить и до конца прочувствовать. Она согласно замолчала, опустила взгляд на дочь, и, убедившись, что та начала дремать, устремила взгляд в окно. Она не могла отвязаться и от другой мысли – что, видимо, им с ее идеалистичным мужем не суждено было добиться богатства в этом мире.

Дорога увивалась темной лентой, все дальше уводя бюджетный седан эконом класса от городских улиц, огней и домов. Уже через каких-то двадцать минут огни фонарей и окон за запотевшим автомобильным стеклом сменились частными домиками, невысокими старыми постройками, стоявшими отдельными островками, в окружении плешивой зелени. Потом дорога и вовсе изменилась с асфальтового полотна на грунт, а вокруг заполнила пространство сумеречная темнота лесных массивов, когда стройные деревья, будто привидения, растворяются причудливыми силуэтами.

Анна стала нервничать и одновременно злилась на себя за то, что ей не удается удержать стук сердца, чтобы он меньше беспокоил малышку.

– Долго еще? – глухим грудным голосом спросила она.

– Нет, почти на месте, – сказал он и попытался улыбнуться. Но улыбка вышла напряженная, слишком неестественная.

Никто специально не проводил границ Территории, поэтому ни по одной карте нельзя было понять, перешел ли ты черту. К тому же, границы Территории менялись, она росла, поглощая все больше мелких поселков. Это было похоже на поведение хищника, который поедает слабых и маленьких птенцов, которые оказались не нужны этому миру, потому что не научились летать или не смогли пережить каких-то типичных птичьих недугов. Можно было лишь ориентироваться по очевидным внешним признакам. Вот, например, дом, у которого старые резные ставни почти разрушены и заколочены широкими досками. Он напоминает убитого воина, на полях сражений Древней Греции, когда ему закрыли глаза и положили на каждое веко по монете. А еще через несколько метров – детская площадка, с деревянными лошадками, сделанными вручную. В городах такого уже давно не встречается, а на Территории – пожалуйста, осталось.

Изредка попадались люди. В такой поздний час это были либо пьяные бродяги, либо попросту бездомные. Возраст, кстати, тут не имел особого значения. На Территории вообще возраст не имел значения, она как бы присваивала тебе свой, согласно ее внутренним распорядкам.

В конце концов Виктор завел машину в лес. Окончательно стемнело, и погода начала ухудшаться. Да и вообще, как оказалось, ночная поездка по грунтовой дороге, освещаемой одними фарами, достаточно беспокойное занятие. Прошло не меньше часа, с момента, когда семья покинула дом и до момента, когда машина наконец затормозила у крыльца небольшого разбитого домика на какой-то лесной поляне. Поляна появилась внезапно, как свежий резкий глоток воздуха в непроглядной глуши леса. Анне потом казалось, что пока они ехали по лесу, она невольно сдерживала дыхание от напряжения и не могла дышать. Только выехав на поляну, он позволила легким расслабиться и надышаться свежего, чистого лесного воздуха – что-что, а воздух на Территории был прекрасный.