Текст книги "Эпоха лишних смыслов"

Автор книги: Александра Гардт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Мир защищается, – сжимаю губы я.

– Плохая версия. – Гамов склоняет голову набок.

– А что еще? Мы и вправду главные герои, ты оказался прав. Главнее чертова Стейнбека.

Гамов вздыхает.

– Притом, что появились тут пару часов назад. Это невозможно, Роза.

– Тогда понятия не имею. Предлагала же к нему смотаться.

– Его наверняка пасут, и неважно, кто за этим стоит. С этого момента мы больше не следуем сюжету, ясно?

Я хочу возразить, но лишь вяло мотаю головой.

Битва затихает вдали, и, похоже, корпорация «Индиго» одерживает верх над корпорацией «Индиго». Роботы, во всяком случае, как-то приспособились пускать непонятных сущностей на ветер. Черные частицы несутся в противоположном от нас направлении.

Радио оживает, и первые аккорды заставляют сердце сжаться.

– Давай, что ли, деконструируем мир по Бакли, – невесело хмыкаю я.

– По чему? – делает большие глаза Гамов.

– Это Джефф Бакли, «Аллилуйя»! – Я даже на месте подпрыгиваю от удивления.

– Песню знаю, не знал, кто поет.

– Да-да, отговаривайся мне.

– Недостаточный признак, – Гамов пожимает плечами. – Альтернативная вселенная, так почему бы здесь не быть своему Бакли?

– Ясно, ясно. И все-таки я смоталась бы к Стейнбеку.

«Друзья!» – выдает вдруг радио проникновенно. Я прибавляю громкость.

«С вами говорит Бен Эрлен. Как вам известно, мы встретились лицом к лицу с настоящей трагедией. Встретились – и выстояли. Мой предшественник не хотел брать на себя ответственность, и именно поэтому совет директоров около двух часов назад избрал меня новым президентом корпорации «Индиго». Мы ввели в действие срочный план, который доказывает свою эффективность с каждой минутой. Поскольку официальное правительство нашей страны спасовало, я объявил военное положение и арестовал их всех как дезертиров. То же произойдет и с виновниками трагедии, Оливией Броун и Максом Коппером, как только они попадут в руки правосудия. Ждите следующих сообщений, и храни вас Господь».

– К нему и поедем, – спокойно заключает Гамов.

Я завожу ставший привычным паровой агрегат и недовольно тяну носом. Бью рукой по всем кнопкам сразу. Панель озаряется и тут же гаснет.

– Роза? – звучит слегка встревоженно.

Молчу в ответ. А что тут скажешь? Застряли черт знает где, в чужом странном мире. Это и есть мое предназначение, ломать созданное кем-то, а не строить свое?

Гамов мгновенно считывает настроение, чуть поджимает губы.

– Не время для рефлексии, подумаешь после.

Впервые за долгое время хочется орать. Ехать я никуда не могу, не поднимаются руки.

– Пусти меня за руль, – бросает он.

Я вскидываюсь и снова завожу чудо-машину.

– Поедем к Стейнбеку.

– Как тебе объяснить, что это идиотизм? – теряет терпение Гамов. – За ним следят, он – сюжет, сколько можно наступать на одни и те же грабли?

Я сдаю назад, потому что неудачно припарковалась, вынужденно оборачиваюсь и вынужденно скольжу взглядом по разорванной рубашке.

– Видишь ли, Максим. – Мы вылетаем на дорогу. – Эрлен ничуть не лучше Стейнбека. Он тоже сюжет и тоже правило игры.

– Неправда. Сама знаешь, что неправда. Он нарисовался в мире одновременно с нами.

– Он начал действовать одновременно с нами. А поскольку раньше миры от деконструкторов не защищались, то вполне мог быть тут.

– Роза! – Гамов машет руками, и я испытываю легкое раздражение. – Мы вплетены в повествовательную канву. Этого просто не может быть.

Я чуть хмыкаю и жму на газ:

– Понимаю. Но разве не логично в таком случае узнать побольше о нас самих от Стейнбека, собрать информацию об «Индиго» и Эрлене, а в пекло лезть уже потом?

Судя по сжатым кулакам, Гамов начинает закипать. Приходится поправляться:

– Для того чтобы деконструировать, а не расследовать происходящее.

Молчание. Я с горечью киваю и веду машину к городу.

– Что это вообще за жанр такой? – выплевывает он.

Я хмыкаю. В голове пусто.

– Мы едем в логово к врагам, правильно? Персонажи персонажами, но убить они нас могут. Раз уж всех собак решили повесить.

– Я думаю, Эрлен ответит на все вопросы.

– А потом убьет, – соглашаюсь я.

– Тогда поезжай к Стейнбеку.

Недоуменно кошусь вправо:

– Меняешь собственные указания?

Гамов смотрит в сторону и молчит. Вздыхает. Отбрыкивается, но еле-еле:

– А чьи еще указания я могу поменять?

Мысли отстукивают ритм в голове, сменяют одна другую, как счетчик. На поверхность, впрочем, лезет самое страшное. Просто, как таблица квадратов до двадцати. Много деталей, но логично.

– Бритва Оккама, – невесело усмехаюсь я.

– Какая радость. – Из Гамова так и прет желчь. Я даже вздрагиваю и наконец-то (давно пора) перестаю чувствовать сердце. Не стучит. Но главное – не болит.

– Сообразила, почему так корежит мир?

– Сообразила, почему так корежит тебя.

Я поворачиваю направо, морально готовясь к скандалу – и утыкаюсь в перекрытую дорогу. На раздумья уходят доли секунды. Задний ход, стрельба, осыпающееся осколками лобовое стекло… И через несколько мгновений мы мчим туда, откуда приехали, с погоней на хвосте.

Гамов отстреливается, согнувшись в три погибели, я веду машину чуть ли не из-под сиденья, однако занимает меня только одна мысль.

Тарантасы преследователей не так хороши, как малышка, мы отрываемся почти мгновенно, и я выпаливаю:

– Тебе есть что терять, так?

Гамов молчит, я свирепею, понимая, что права, и резко забираю влево. Собиралась к Стейнбеку, но теперь черта с два, едем к Эрлену. Пускай у нас и так вся полиция города на хвосте, а офис «Индиго» охраняется армией США.

– Неужто меня послушалась?

На перепалки нет сил. Довольно того, что это наше последнее задание вместе.

– Я деконструирую мир по временному несоответствию, – говорит Гамов, даже не пытаясь советоваться. – Стимпанк подразумевает девятнадцатый век и королеву Викторию, а что мы имеем здесь?

– Стой! – кричу я, но уже поздно.

Мир трясет, и прямо перед машиной появляется прорыв. Мы влетаем в него на полной скорости, и ощущения стираются, агрегат растворяется в воздухе, я кубарем лечу вниз и обдираю ладони. Платью, кажется, тоже пришел конец. Гамов застрял где-то на насыпи.

Хлопает дверь – и встревоженный Мишка бросается меня поднимать. Ровно одно мгновение я собираюсь пойти в машину, но потом взбегаю наверх. Гамов растерянно смотрит перед собой.

– Закрыл? Ты закрыл эту реальность?

– Как видишь. – Он задиристо дергает плечом, не поднимая взгляда.

– Совсем из ума выжил? – На секунду мне чудится, что Оливия Броун никуда не делась, что это я, злая до одури, высокая до одури, с дурными зелеными глазами.

– Есть что терять, да, Макс?! Поэтому ты вдруг меняешь решение с правильного на безопасное и думаешь, что я не замечу? А мне – нечего терять? Мне нечего терять, Макс? – Я делаю шаг вперед и заглядываю ему в глаза снизу вверх, чтобы узнать, понять, что же такое творится в его голове. – Только потому, что она беременна, а я рассталась с Лешкой?

Гамов яростно смотрит на меня и молчит. С каждой секундой все тяжелее, все убедительнее.

– Да иди ты со своей эпохой лишних смыслов. Иди ты, понял? Прекрасно могу работать одна, потому что такую реальность нельзя закрывать. Ее нужно уничтожать. Соображаешь?

Я плотнее закутываюсь в пальто, чувствуя пронизывающий, отрезвляющий холод заснеженной Москвы.

– Какая разница, – бросает Гамов презрительно и начинает сходить по насыпи. И тогда я в один прыжок оказываюсь перед ним.

– Тебе сказать, какая? Ну, помимо того, что под угрозой теперь все жители Москвы? Помимо того, что твой Степа прислал ручную собачонку, которой ты завтра подашь рапорт о закрытии? Разница в том, что мы живем в одиночку и умираем в одиночку. Разница в том, что ты решил сэкономить. Пойти легкой дорожкой – и почему? Потому что она беременна? Потому что у тебя появилась надежда? Или отмазка, а, Макс?

Он стоит на месте, ошарашенный, а я все никак не могу остановиться, хотя давно пора. Какой там самоконтроль.

– Можно ходить с важным видом и беречь себя для ребенка, так? Можно наплевать на безопасность людей, только потому, что взбесившийся мир тебя подстрелил? Не разобраться, не понять причины и…

Я не успеваю договорить, Гамов взрывается.

– Тебе не понять. – И это первый аргумент, который я от него жду. – У тебя никого нет. Ты несешь ответственность только за собственную шкуру, тебе наплевать на последствия. Ты не ценишь вещи, потому что богата. Ты не ценишь людей – потому что вокруг тебя миры, схлопывающиеся и вырастающие за одно мгновение. Думаешь, я не знаю? – Он зло щурит глаза, а у меня будто почву из-под ног вышибли.

Москва перемигивается слева направо, старыми зданиями и новыми вывесками. Я разворачиваюсь, чтобы уйти. Где-то здесь есть метро, я между Сокольниками и Преображенской площадью, нужно просто сделать выбор.

– Не скажешь ничего в ответ? Раньше последнее слово всегда оставалось за тобой! – издевательски орет в спину Гамов.

Я смотрю наверх. Прорыва нет – и звезд тоже не видно. Что же, дойти до метро, дальше…

– Сказать нечего, кроме «Она беременна»?! Если б ты не была таким ребенком, решил бы, что влюбилась в меня, а теперь страдаешь!

Этого я выдержать, разумеется, не могу. Медно-рыжий Мишка надежно скрылся в машине. Какие манеры, какой молодец.

– Если б ты не был таким придурком, – я разворачиваюсь и цежу по слогам, по буквам, по половинкам звука, – решила бы, что ребенок поменял тебя. Ты посмотри на себя – все тот же Гамов плюс электрификация всей страны. Гамов и беременная жена. Еще один смысловой пласт, а на деле – ноль. И, прикрываясь этим, ты бросаешь меня. Не даешь ни единого шанса. Но ты подумай, Макс, признайся себе в том, что на деле, – я уже ору, – ты всегда один, посреди этого великолепия, и нет того, с кем бы ты мог, а главное – хотел поделиться. Так зачем обманывать себя и давать гандикап судьбе? Зачем строить из себя нормального человека? С посудой, ссорами, семейной жизнью?!

Я устремляюсь прочь по насыпи, щеки горят, а горло саднит. Одно только сердце ведет себя хорошо, не существует. Гнев застилает глаза, но стынет, не доходя до груди. Надо свернуть направо, а потом идти, идти, идти…

Внедорожник ползет слева, и Гамов пытается мне что-то втолковать. Мишка порывается открыть переднюю дверь, но я не обращаю внимания, иду пешком. Полезно прогуляться. Если бы не позднее время да полное отсутствие сил, отправилась бы до Чистых на своих двоих. Мишка все-таки останавливается. На улице холодно, и я раздумываю ровно одно мгновение, после чего резко теряюсь в переулке.

Глава 17

На этаже слышался смех, и я обомлела. Не спеша вытащила айпод из кармана, переборола страх и уверенно пошла вперед.

Прямо посреди рекреации стоял не виденный мною ранее стол. За столом сидела какая-то девица. Над девицей почти столкнулись лбами Гера и Гамов.

– Ой, – сказала она, увидев меня. – А мы тут смотрим на отчетность.

Я подняла брови, презрительно улыбнулась и направилась в кабинет.

– Оливин, погоди! – Гера мягко перехватил меня за плечи. – Познакомься вот, это Нина. Работает у нас со вчерашнего дня.

– Файн бай ми, – кивнула я, и выпрямленные волосы проскользили по щеке.

Девица суетливо поднялась на ноги и попыталась выйти ко мне. Я мотнула головой. Юбка-карандаш, недорогая, но неплохая, длиннющие ноги, да в придачу миловидное личико, обезображенное интеллектом. Совершенно непонятное мучение во взгляде. Вполне во вкусе Гамова.

– Не стоит. – Я протянула ей правую руку, все еще старательно кривясь.

Она легко коснулась моих пальцев и аж вздрогнула. Нервничает. Как на иголках.

– Зачетная шуба, Оливин, – протянул Гера, осматривая меня со всех сторон, впрочем, вполне по-дружески.

Я хмыкнула. По-другому и не скажешь, действительно зачетная. Короткий приталенный соболь, купленный накануне на Большой Дмитровке. Отлично сшит, отлично подобран… Впору сказать «спасибо» моим знакомствам в мире моды за науку.

– А что это ты так? – Внимание Геры полностью переключилось на меня. Я даже расстроилась почти, неужели дороговизна вещей все-таки играет роль?

– Конец света через неделю.

– И что за сертификат?

– Конец света через неделю, – повторила я как можно более сумрачно и все-таки ушла в кабинет, спиной чувствуя, как оплывает неизвестная мне Нина. С ее внешностью только миром распоряжаться, бросать его к ногам и поднимать обратно, а она – вся такая неуверенная и непонятная. Даже надень на нее стильную норку, все равно ничего не изменится. Станет еще краше, пожалуй, мегера, но под слоями одежды – пустота. Страх.

Я улыбнулась и вошла в кабинет. Через несколько мгновений дверь затворилась с тихим стуком. Я замерла – и тут же плавно продолжила движение. Не хватало еще, чтобы Гамов что-то понял.

– Интересно.

Не обращая внимания на реплику, я скинула соболя с плеч самым эффектным образом (зря, что ли, три часа накануне убила на просмотр старых кинокартин) и повесила его в шкаф. Открытым рукам сразу стало немного прохладно.

– В Архиве ФСБ была?

Я развернулась. До этого момента Гамова удавалось не видеть, но вечно подобная идиллия продолжаться не могла. Черная рубашка, прямые классические джинсы. Глаза. Небритость. Часы. Все вместе – десять тысяч долларов, но выглядел он почему-то на миллион. Я смотрелась на миллиард. Словно в подтверждение этому, дверь приоткрылась, и внутрь вопрощающе заглянул Гера:

– Не знаю, в чем дело, Оливин, но выглядишь ты – святых выноси. Если идешь на свидание, признайся сразу, и хватит морочить людям голову.

С этими словами он скрылся, как не бывало.

– Архив, значит? – Гамов по дурацкой привычке сел на мой стол.

Я поджала губы и прошла на место. Он развернулся ко мне.

«Молчи, детка, а то проиграешь», – пропел Гера где-то внутри моей головы. Я открыла ноутбук, потом помялась, кожей чувствуя идиотизм происходящего, и встала, чтобы идти к Арлиновой. Дел было полно.

Гамов схватил меня за руку. От точки прикосновения по телу побежал жгучий лед, нет, кислотная соль (да что за чушь, соли только кислотными и бывают, а правильно ли я вообще термин перевожу на русский, химию еще в Лондоне изучала), рука, плечо, дальше вниз, до самых пяток, потом вверх и снова вниз. Я превратилась в соляное изваяние. Гамов этого видеть не мог, но, наверное, порадовался бы. В какой-то из его книг герои колдовали именно таким образом. Даже действовало заклятие аналогично: ни пошевелиться, ни вдохнуть.

– Задала ты мне задачку своими гандикапами судьбе, Роза. Я пол-Интернета перерыл, пока сообразил, что ты билингв, смысл могла передать, как чувствовала.

Он отпустил руку, и я уставилась на него с укором.

– Представляешь, только вчера сообразил, что ты как Набоков прямо. Английский и русский. Можешь своих мальчиков переводить сама. А еще через пятьдесят лет люди будут писать диссертации, сверяя две версии.

– Давай признаем, – проговорила я, – что диссертации будут писать по Турову, а не по мне.

Соль потихоньку сползала с кожи; больше не щипало. Глаза тоже.

– Почему ты так в этом уверена?

– Пустое, Макс. Конец света через неделю.

– И поэтому ты ходила в Архив?

Вопрос заставил задуматься. Макс, как обычно, видел самую суть проблемы.

– Поэтому я иду к Арлиновой.

Как ни странно, мне хватило сил на то, чтобы исполнить свою угрозу. Я медленно вышла из кабинета, поймала застенчивый взгляд Нины, тряхнула головой и без стука почти что ворвалась в кабинет начальства.

– Нет-нет, все под контролем. Да, больше не звоните. – Арлинова раздраженно бросила пятый айфон на стол.

– Мне нужно… – начала было я, но договорить не удалось.

– Наша героиня. Садитесь, Роза, садитесь. Чаю будете?

– Нет, Микаэла Витальевна, спасибо. – Я неловко переступила с ноги на ногу. – Могу я получить доступ к архиву?

Арлинова, до того устало протиравшая глаза, вскинулась и подобралась. Я сжалась до плотности сверхновой и приготовилась отражать удары.

– К архиву?

Я молча кивнула.

– Для какой цели?

Арлинова посмотрела на меня, сквозь меня, внутрь меня – и я почти сдалась. Но тут же воспряла духом, плевать, я же вчера была в госбезопасности, черт возьми, нашла кого бояться.

«Всего-навсего женщину, у которой муж стал персонажем книги», – услужливо подсказал разум.

– Вам славы не хватает, госпожа Оливинская? Может быть, денег? Или все так же нечего делать?

Выпад был слабоват, и я с радостью перехватила инициативу:

– Отнюдь. Думаю, вы в курсе того, что случилось позавчера. Мы оказались не готовы. Нужна информация. Вся.

– Не готовы? – искусно нарисованные брови Арлиновой картинно поползли вверх, а я выругалась, надо же было умудриться подобрать не то слово.

– Не вполне готовы. Послушайте. Во время закрытия…

– Деконструкции, вы хотите сказать? – перебила меня Арлинова.

– За… – Я осеклась. – Деконструкции, разумеется. Так вот, во время деконструкции мы оказались не вполне…

– Во время деконструкции стимпанк-мира вы, госпожа Оливинская, вместе с господином Гамовым прекрасно справились с первостепенной задачей, чему, надеюсь, и будет посвящен ваш отчет. Без лишних подробностей, знаете. А то я вчера замучилась переписывать версию вашего напарника. – Светло-серые глаза смотрели на меня не зло, но как-то плохо. – Сплошные неточности и лишние детали.

– Естественно, – эхом отозвалась я, прекрасно понимая, куда она клонит.

– По какому поводу платье? – Арлинова откинулась на спинку кресла.

Я поморщилась.

– Это неважно. Микаэла Витальевна, для повышения эффективности работы нашего отдела я прошу у вас доступ в архив.

– Основания?

– Два прорыва за неделю. Если вам так угодно, я накатаю запрос. Могу даже Михайлову написать. – Я сделала холодное лицо. Это, по правде сказать, получалось у меня лучше всего в жизни.

– Нет такой необходимости. – Арлинова смерила меня долгим взглядом. – На благо Родины послужить хотите?

– Хочу увидеть общую картинку.

– Смотрите.

В меня полетела связка ключей. Если бы не тренированная реакция, я бы, наверное, осталась без глаза.

– Всего доброго, – сказала я и вышла.

Архив должен был находиться на чердаке, потому что первый и второй этажи пустовали. Только добредя до кабинета, где остался магнитный пропуск, я поняла, что со лба ручьями льет пот. В таком состоянии Арлинову мне видеть не приходилось.

Сосредоточенно печатавший Гамов тут же прервался. Я перегнулась через стол, достала пропуск из кармана сумки и… чуть не упала. Накатило волной. Скандал с Гамовым, пьяный вечер в баре, какой-то светловолосый красавчик, пытающийся увезти меня к себе, такси, глухой сон до двенадцати утра, а потом жажда. Жажда деятельности.

– Ключи? – удивленно спросил Гамов. – Сто лет их не видел.

Я утерла пот со лба, развернулась на каблуках – и была такова. Как и следовало ожидать, Гамов догнал меня на лестнице.

– Можно? – спросил он, в очередной раз поразив меня слабостью и бесхарактерностью. Неужели так помириться хотел?

Я промолчала в ответ, перебирая ключ за ключом.

– Золотой, – сказал Макс.

Я стиснула зубы. Подошел. Дверь открылась со скрипом, и на меня пахнуло затхлостью. Увяданием. Может, даже смертью – в полном и бесповоротном одиночестве.

– У Нины пока нет пропуска, – проинформировал меня Гамов, деловито просачиваясь внутрь. – Заходи давай.

Он распахнул дверь настежь. Внутри почему-то было темно.

Я сделала два шага и очутилась в царстве тлена. Столы, стулья, вековая пыль – и штук двадцать картонных коробок. То, что доктор прописал. Можно начинать таскать наверх. Не привлечет ли это излишнего внимания со стороны Нины? Не прикопается ли долбаный Степа? Я поводила ладонями по предплечьям, заставляя кровь двигаться. Только подумать, почти вампир.

– Хочешь разобраться?

Вместо ответа я подошла к одной коробке и попробовала ее поднять. Вполне по силам даже такой невысокой девушке, как я.

– Пустое, миры меняются. Никто не смог ничего объяснить.

Гамов беззаботно покачивался, перекатываясь с мыска на пятку, такой чуждый окружающей его обстановке, что выть хотелось.

Я подхватила ближайшую коробку, черт с ним, с платьем, потом отмою, и пошла на выход.

– Ну прости меня! – раздалось вслед.

– Бог подаст, – проворчала я себе под нос, не выдержав.

– «Остров сокровищ»? – недоуменно проговорил Гамов, в два мгновения догнав меня, и я моргнула. Никогда бы не подумала, что догадается. Ведь есть такая поговорка, я же могла использовать…

– Он говорит вам: «Бог подаст», – да, Роза?

Я могла бы поклясться, что Гамов кусает губы – но смотреть не могла. Слишком много всего. Идти с любимым писателем рядом. Общаться с ним. Сердиться на него.

Ведь прежде, всего несколько лет назад, книги Максима Гамова позволили мне протянуть бесконечную длинноту третьего курса и не свихнуться от всего сразу.

– Хитрый шанс, – подтвердила я кивком головы и поднесла пропуск к замку.