Текст книги "Стилист"

Автор книги: Александра Маринина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Значит, Лешка где-то в больнице, рядом с Сашей. Что ж, это правильно, Лешка человек уравновешенный и хладнокровный, иногда даже чересчур, но в данном случае это как раз то, что нужно, чтобы сдерживать паникующего Сашу. И врачи экстра-класса среди его знакомых действительно есть. Он когда-то работал на полставки в НИИ медтехники, разрабатывал программы компьютерной диагностики и с тех пор оброс обширными знакомствами в медицинских кругах. Привез, наверное, какое-нибудь светило. Настя представила себе, как позвонил Саша и срывающимся от страха голосом заорал, что у Даши кровотечение и он не знает, что делать. Дашка умирает! Саша Каменский обладал удивительной способностью мгновенно начинать видеть все в черном свете и считать, что все кончено и поправить уже ничего нельзя. Причем, что характерно, его бизнеса это почему-то совершенно не касалось и проявлялось только тогда, когда речь шла о Даше. Наверное, он ее любил до умопомрачения и совершенно терял рассудок, когда с ней что-нибудь случалось. Конечно, Леша тут же сорвался и поехал приводить Саню в чувство и брать дело в свои руки. Какие уж тут записки…

Внезапно Настя снова включила свет и потянулась к телефону. Номер Соловьева она успела набрать прежде, чем ответила сама себе на вопрос: зачем она это делает?

– Я тебя разбудила? – виновато спросила она, услышав в трубке его мягкий голос.

– Нет, я поздно ложусь.

– Как твои дела?

– Спасибо, хорошо. Ты звонишь, чтобы спросить об этом?

– Честно говоря, я сама не знаю, зачем звоню. Но, по всей видимости, мне этого очень захотелось. Иначе я бы этого не сделала.

– Логично, – усмехнулся Владимир Александрович. – Даже в таком тонком и эмоциональном вопросе ты пытаешься оперировать логикой. А как твои дела?

– Тоже нормально. Как обычно.

– Ты дома?

– Конечно. Где еще я могу быть в такое время?

– А как же муж? Не боишься, что он услышит, как ты со мной разговариваешь?

– Не боюсь. Если бы боялась, не звонила бы.

– Тоже логично, – согласился он. – В любом случае я рад, что ты позвонила.

– Правда?

– Правда.

В его голосе она снова услышала те интонации, от которых когда-то начинала кружиться голова.

– Человек быстро привыкает к хорошему, – продолжал Соловьев. – Позавчера ты мне позвонила, вчера приехала, и сегодня у меня уже появилось чувство, что мне чего-то не хватает. А вот ты сейчас позвонила, и я понял, чего именно. Я уже соскучился по тебе.

– Я тоже, – улыбнулась она. – Я завтра приеду, если у тебя нет других планов.

– В котором часу?

– Около восьми. Договорились?

– Я буду ждать.

– Целую тебя, – мягко сказала она. – Спокойной ночи.

Вот так, Соловьев. Ты уже по мне скучаешь. С чего бы это? Я-то ладно, про меня речь не идет, я всегда неровно к тебе дышала. Но ты? Ты же меня за человека не держал. Я для тебя была всего-навсего взрывоопасной маминой дочкой, которая может причинить кучу неприятностей, если обращаться с ней неаккуратно. Приборчик такой. Тогда, двенадцать лет назад, ты страшно испугался, что, оттолкнув меня, навлечешь на себя гнев научного руководителя, а близость со мной может неизбежно привести к обсуждению вопроса о твоем разводе и женитьбе на мне. Ты меня не любил и жениться на мне не хотел. Но тебе и в голову прийти не могло, что о нашем романе моя мама никогда не узнает. Ты был уверен, что я все ей рассказываю. А у меня такой привычки никогда не было. Мама узнала об этом много лет спустя и, надо сказать, ужасно удивилась. Короче, испугавшись моей мамы, ты начал со мной спать и, испугавшись ее же, впоследствии меня бросил. А сейчас наши отношения тебе ничем не угрожают. Ты не женат, зато я замужем. Поэтому ты прочно застрахован от матримониальных поползновений с моей стороны. А если такое и случится, то твоя болезнь – лучшая защита. Никто и ни при каких условиях не сможет заставить тебя жениться на ком бы то ни было. Поэтому теперь можно и пофлиртовать. Сейчас жизнь у тебя скучная, одинокая, и хоть ты и бодришься, делаешь вид, что никто тебе не нужен, но на самом-то деле это не так. Ты всегда был душой компании, ты постоянно был в центре внимания, а за каких-то два года нельзя полностью измениться, отойти от годами сформированных привычек и стереотипов. Тебе нужен рядом человек, который бы тебя любил. При этом твои чувства никакого значения не имеют. Можно и обмануть ради такого случая. Ты говоришь, что скучаешь по мне? Возможно. Завтра ты начнешь делать вид, что увлекся мной, и вот это уже будет неправдой. Ты будешь притворяться, чтобы я продолжала приезжать, чтобы ты по-прежнему чувствовал мою влюбленность, ощущал ее, дышал ею. Эмоциональный вампир. Господи, как сильно я тебя любила…

Глава 4

Артур Николаевич Малышев оказался молодящимся пятидесятилетним красавцем с неожиданно тихим голосом.

– Берегу горло, – пояснил он, заметив, что Настя с напряжением вслушивается в его речь. – По шесть часов в аудитории каждый день – это вам не кот начхал. А по вечерам еще курсы, подрабатываю на хлеб насущный. Так что между занятиями стараюсь говорить почти шепотом.

О Соловьеве он знал не так уж много, они никогда не были особенно дружны и к одной компании не принадлежали. Просто в аспирантуре учились в одно и то же время, хотя и на разных кафедрах. О том, что с Владимиром Александровичем случилось несчастье, Малышев узнал от жены, а та, в свою очередь, от какой-то знакомой, работавшей в «Скорой помощи». Приятельница оказалась поклонницей «Восточного бестселлера», потому и выделила Соловьева из великой массы людей, которых доставляли в больницы на машинах «Скорой».

– Вы не могли бы припомнить точно, что именно сказала ваша жена, ссылаясь на приятельницу? – спросила Настя.

– Что, мол, известного переводчика Соловьева кто-то избил и его «Скорая» забрала прямо с улицы. Вот и все, больше никаких подробностей.

– А приятельница? Вы ее знаете?

– Нет, к сожалению. Даже не знаю, как ее зовут.

– Как же это может быть? – удивилась Настя. – Вы не знаете подруг своей жены?

– Она не подруга, просто знакомая. Жена познакомилась с ней в больнице. По-моему, они пару раз перезванивались после этого, но у нас в гостях эта женщина ни разу не была.

– В какой больнице они познакомились?

Малышев явно растерялся.

– Я… не знаю.

– Артур Николаевич, так не бывает. Вы чего-то недоговариваете?

Он покраснел и принялся сосредоточенно искать зажигалку, которая лежала прямо у него перед глазами.

– Видите ли… В общем, жена делала аборт. Я в это время был в отъезде. Она не хотела, чтобы я знал об этом. Поэтому совершенно естественно, что я не знаю, в какой больнице она была.

– Но вы же все равно узнали о том, что она делала аборт, – заметила Настя.

– Да.

Малышев поднял голову и посмотрел ей в глаза.

– Нет смысла скрывать от вас. Раз вы работаете в милиции, то все равно не успокоитесь, пока не выясните, верно?

– В общем, верно, – согласилась она.

– Тем более что об этом знает весь институт. Мы с женой расстались. У нее появился другой мужчина. От него она и была беременна, когда делала аборт. Поэтому и от меня хотела скрыть. Какое-то время ей это удавалось. Потом этот мужчина предложил ей вступить в брак и уехать с ним за границу. У него какая-то крупная фирма в Кот-д’Ивуаре. Вот, собственно, и все.

– Простите, – виновато сказала Настя. – Я не хотела вынуждать вас говорить о том, что вам неприятно. Но мне очень нужно разыскать эту приятельницу из «Скорой помощи». Вы ничего мне не подскажете?

– Нет. – Малышев развел руками.

– И с вашей женой никак связаться нельзя?

– У меня нет ее телефона. Она же там, в Гвинее. То есть в Кот-д’Ивуаре.

– Понятно, – вздохнула она. – Может быть, у вашей бывшей жены есть подруги, которые могли бы знать, в какой больнице она лежала?

Малышев назвал несколько имен, которые Настя старательно записала в блокнот.

– Но я не уверен, что вам это поможет, – предупредил он. – Моя жена была очень скрытной и осторожной, никому не доверяла, особенно женщинам. Все-таки она старалась сохранить в тайне свою связь с этим миллионером, и ей это удавалось довольно долго. Если бы она делилась с подругами, все выплыло бы наружу гораздо раньше.

– Артур Николаевич, – улыбнулась Настя, – не хочу вас разочаровывать, но мужья всегда узнают последними, это же старая истина. Возможно, все ваше окружение давно знало о ее романе.

– Нет, – покачал он головой. – Я уверен, что это не так.

Настя не понимала, на чем основана его непоколебимая уверенность, но углубляться не стала. Зачем лишний раз травмировать человека?

Однако ее надежды на подруг бывшей жены доцента Малышева не оправдались. То ли они были не такими уж близкими, эти подруги, то ли дама и в самом деле была весьма скрытной особой, но никто из них не смог точно назвать больницу, где она делала аборт. Да и немудрено, больниц в Москве великое множество, а аборт – не тот случай, когда подруги бегают навещать. Всего-то три дня, а бывает, что и один. Утром пришла – вечером ушла. Путь был один: проверять подряд все больницы и искать ту, в которой два года назад лежала Анна Сергеевна Малышева. Потом брать список всех женщин, которые находились в этой больнице одновременно с ней, и искать среди них работника «Скорой помощи». Работа огромная, трудоемкая, а ради чего? Ведь не преступника ищем, а всего лишь женщину, которая почему-то утверждает, что Соловьева избили. Причем совершенно непонятно, то ли она сама была в составе бригады, увозившей его в больницу, то ли услышала об этом от кого-то из коллег. Ну, допустим, найдет Настя эту женщину, установит точно, что Владимира Александровича действительно избили. И дальше что? Какое это имеет отношение к пропадающим мальчикам? Какая связь с сумасшедшим, укравшим из палатки кассеты? Никакой. И никто никогда не позволит ей тратить драгоценное рабочее время на то, чтобы выяснить правду о бывшем любовнике, который ни в чем криминальном не замешан и даже не подозревается.

А действительно ли не замешан и не подозревается?

Настя Каменская была не из тех людей, которые боятся говорить правду самим себе.

* * *

– Не лезь к ним, – сердито сказал Виктор Алексеевич Гордеев. – Не светись со своими соображениями.

Он был зол с самого утра, к вечеру немножко поутих, но все равно в голосе явственно слышалось усталое раздражение. Настя еще утром подготовила записку с перечнем первоочередных мероприятий по поиску вора, укравшего кассеты из палатки, и сейчас пришла к начальнику поинтересоваться, сделано ли по этой записке хоть что-нибудь. Оказалось, что не сделано практически ничего. Опять в дело вмешалась межведомственная политика. Кража из палатки была мелочью, которой занимался округ и которая ни при каких условиях не могла попасть на Петровку, если не появятся какие-то особо веские соображения. Соображения эти были и у Гордеева, и у Насти Каменской, но беда вся в том, что лично им окружное управление не подчинялось. А оглашать эти соображения, доводить их до сведения руководства городского управления и требовать объединения дел полковник Гордеев не хотел категорически.

– Ты пойми, – объяснял он Насте, – о том, что исчезновение девяти мальчиков – дело одних и тех же рук, знаем только мы. И то не знаем наверняка, а только подозреваем. Нас четверо. Коротков, Селуянов да мы с тобой. И все. Ты понимаешь, что может произойти, если мы обнародуем свои сомнительные подозрения? Да если мы сегодня только заикнемся о том, что среди массы пропадающих юношей выделяется группа с семитским типом лица, то завтра все скандальные газеты на первых полосах поместят заметки о том, что в Москве действует подпольная антисемитская организация. Этим газеткам ведь что важно? Чтобы их раскупали. А для этого все средства хороши – и непроверенные данные, и слухи, и откровенное вранье. Лишь бы привлечь внимание людей, охочих до жареного с клюквенным соусом. Что будет дальше, догадываешься? Московские евреи впадут в панику. Начнут требовать принятия срочных мер и утверждать, что власти их не защищают, потому что они – евреи. Нельзя, деточка, рубить сплеча в таком деликатном вопросе. Я не уверен, что среди городского руководства имеется достаточное количество умных и тонких политиков, которые сумеют погасить скандал, никого при этом не обидев. Национальный вопрос – самый больной во все времена. И самый трудный. Он требует душевной чуткости, терпения и дальновидности. И все наши слова о том, что это дело рук маньяка, которому просто нравятся юноши с такой внешностью независимо от их национальности, окажутся гласом вопиющего в пустыне. Этого никто не услышит, потому что найдется масса людей, которым выгодно будет свести проблему к национальному вопросу и раздуть из этого громкий скандал. Выборы же на носу, не забывай.

– Я не забываю, – вздохнула Настя обреченно. – Но ведь в округе этого сумасшедшего вора искать не будут. Я имею в виду как следует искать. Тоже мне, фигура.

– А тот паренек, который догадался титры посмотреть? Он, судя по всему, толковый, и хватка есть. Думаешь, он сам не справится?

– Да кто ж ему даст! – безнадежно махнула она рукой. – Никто и не поймет, чего он так упирается с этой палаточной кражей. Дело-то мелкое. Нагрузят на паренька полтора миллиона поручений, он про этого вора и думать забудет через два дня.

– А давай мы их обманем, – вдруг предложил Виктор Алексеевич.

– Каким образом?

– Какой это округ?

– Западный. В районе метро «Молодежная».

– На этой территории есть какое-нибудь наше дело?

– Даже два, – кивнула Настя, догадавшись, что задумал ее начальник. – Один труп у Селуянова, другой – у Игоря Лесникова. По тому убийству, которым Селуянов занимается, из квартиры похищены ценные вещи, картины, украшения. Годится?

– Годится. Соображаешь, – коротко похвалил Гордеев.

Уже через полчаса он сумел устроить так, чтобы к работе по убийству был подключен оперативник из Западного округа, занимающийся кражами и имеющий возможность отслеживать пути сбыта похищенного. Именно тот оперативник, который и был им нужен. И никто теперь не сможет упрекнуть его в том, что он выполняет указания, поручения и просьбы сыщиков с Петровки, из отдела по борьбе с тяжкими насильственными преступлениями.

Встречу с этим оперативником Настя отложила на завтрашнее утро и поехала к Соловьеву.

* * *

– Ну, – насмешливо сказала Настя, усаживаясь в удобное мягкое кресло, – рассказывай, как ты по мне скучал.

– Сильно, – так же насмешливо отозвался Соловьев.

Сегодня он показался Насте немного другим, не таким, каким был в день своего рождения. В глухом синем свитере, со взъерошенными волосами и смеющимися глазами, он больше напоминал того Соловьева, которого она знала много лет назад, – уверенного в себе, довольного жизнью, всегда готового к шутке и улыбке.

Андрея в этот раз дома не было, он уехал в издательство за авторскими экземплярами очередной книги. Без него Настя чувствовала себя намного свободнее, она всегда плохо переносила чью-либо неприязнь к себе, даже тщательно скрываемую. Они устроились в гостиной, принеся из кухни кофе и бутерброды. Настя хотела было предложить свои услуги по части приготовления ужина, благо продуктов было достаточно, но промолчала, подумав, что трепетный помощник будет недоволен, увидев, как кто-то чужой хозяйничал в доме без него.

– А ты по мне скучала? – спросил Владимир.

– Немного, – улыбнулась она. – В промежутках между срочными заданиями, переговорами и подготовкой текстов соглашений. Мы начнем выяснять отношения или поговорим о чем-нибудь более интересном?

– Наши отношения – это и есть самое интересное. Разве нет?

Настя внимательно посмотрела на Соловьева. Он что, всерьез собрался ее охмурить по старой памяти? Ну и самомнение!

– Наверное, – кивнула она. – Но ты же знаешь, нельзя дважды войти в одну воду. Мы оба изменились за эти годы. Поэтому говорить о наших прошлых отношениях смысла нет, а для нынешних мы еще недостаточно хорошо знаем друг друга. И если мы с тобой решим, что наши сегодняшние отношения – это предмет для обсуждения, то нам нужно просто поговорить друг о друге.

– Ты невыносима! – рассмеялся Соловьев. – Ты растеряла за эти годы весь романтизм и стала сухой, деловитой и устрашающе логичной. Почему ты считаешь, что я стал другим? Я тот же самый. Я точно такой же, как тот Соловьев, которого ты когда-то любила.

– Не может быть, – мягко заметила она. – За эти годы много чего произошло и в твоей жизни, и в моей. И оставило свой след, весьма, надо сказать, заметный. Ты пережил трагедию, потеряв жену. Потом ты лишился возможности ходить. Ты стал богатым и довольно знаменитым. Как же ты можешь утверждать, что не изменился?

– Насчет богатства ты права, а насчет того, что я стал знаменитым, – сомнительно.

«А насчет жены и болезни? – тут же мысленно спросила Настя. – Делаешь вид, что не услышал? Почему? Почему ты так старательно избегаешь это обсуждать?»

– Ничего сомнительного, – быстро ответила она. – Тебя знают читатели.

– Откуда ты это взяла?

На лице его Настя увидела неподдельный интерес. Соловьев всегда был тщеславен, и разговоры о славе ему нравились. Но в данном случае он не кокетничал и не напрашивался на комплимент, ему действительно было интересно.

– Врач со «Скорой помощи», которая увозила тебя в больницу, является твоей поклонницей.

Теперь на его лице была злость, черты заострились и как бы застыли, словно он изо всех сил сдерживается, чтобы не сказать какую-нибудь резкость.

– Она тут же стала звонить своим знакомым и рассказывать, что того самого Соловьева, который переводит «Восточный бестселлер», жестоко избили на улице. Очень она тебя жалела. Прямо испереживалась вся.

Теперь Настя была уже совершенно уверена, что разговоры про избиение – правда. Но почему это не прошло по сводкам? Ведь это тяжкое преступление, если в результате человек стал инвалидом. За такое можно было лет восемь схлопотать. Соловьев покрывает преступника, это очевидно. Потому и не хочет говорить об этом. Кого же? Сына? Очень может быть. А врачи что же? Они ведь обязаны были сообщить в милицию при поступлении в больницу жестоко избитого человека. Почему же не сообщили? Потому что никому ни до чего нет дела. Потому что уже несколько лет никто не делает то, что обязан делать по закону или по инструкции. Потому что все думают только о себе и всем наплевать на чужую беду. Черт знает что.

– Она и мне тогда позвонила, – продолжала Настя без паузы, как ни в чем не бывало. – Собственно, именно с того момента я и стала подумывать о том, чтобы навестить тебя.

– Ты долго думала, – сухо откликнулся он. – Почти два года.

– Да, – согласилась она, – долго. Я тогда собиралась замуж и все никак не могла решить, правильно ли будет ехать к тебе. Я ведь не знала, что Светланы больше нет. Думала, колебалась, уговаривала себя. Потом как-то поостыла, потом начались предсвадебные хлопоты, потом медовый месяц. Но я все-таки приехала.

– Ты правильно поступила. Ты даже не представляешь себе, как я рад, что ты снова появилась в моей жизни.

Настя видела, что он хочет сменить тему, и не стала упорствовать. Но говорить о чувствах она сейчас не собиралась.

– Скажи, пожалуйста, какая из этих восточных книжек кажется тебе наиболее удачной? – спросила она. – Я доверяю твоему вкусу. Какую назовешь – ту и прочту.

– Читай все подряд, не ошибешься. Они все отличные. И сюжет, и типажи, и диалоги.

– Но должна же среди них быть лучшая, – настаивала Настя. – Твоя самая любимая.

– Любимая? Тогда «Клинок». Но ее уже нет в продаже, она в прошлом году прошла. Если надумаешь прочесть, я тебе свою дам.

– Спасибо, прочту обязательно.

Разумеется, она прочтет. И «Клинок», и все остальные книги, которые он переводил. Просто для того, чтобы понять, почему именно эту книгу он назвал своей любимой. Скажи, какая книга тебе нравится, и я скажу тебе, о чем ты думал, когда ее читал. «Остановись, – одернула она себя, – что ты делаешь? Зачем тебе знать, о чем он думал и что чувствовал, когда переводил книгу? Ты что, задумала его разрабатывать? С какой стати? Только потому, что он пытается скрыть от тебя и от окружающих факт избиения? Возьми себя в руки, Настасья. Признайся честно: он тебе по-человечески интересен? Ты снова увлечена? Если да, то ты полная дура, как это ни прискорбно. Если нет, то оставь его в покое и не лезь к нему в душу».

* * *

Геннадий Свалов, оперативник из Западного округа, был молодым и больше смахивал на «нового русского», чем на традиционного работника уголовного розыска. Крепкий, коренастый, коротко стриженный, он ездил на симпатичном синем «Фольксвагене» и не расставался с сотовым телефоном. Настя знала, что минута разговора по сотовой связи стоит доллар, при милицейской зарплате это было дороговато. Подрабатывает парнишка где-то, с неодобрением подумала она.

– А я вас помню, – радостно сообщил он Насте. – Вы у нас в «вышке» занятия по криминалистике вели.

Вполне возможно. Каждый год перед тем, как слушатели выпускного курса уходили на стажировку, Настя договаривалась о том, чтобы провести несколько практических занятий. Цель мероприятия состояла в том, чтобы высмотреть наиболее толковых и нестандартно мыслящих ребят. После этого в дело включался Виктор Алексеевич Гордеев, который добивался, чтобы именно этих ребят прислали к нему стажироваться. Во-первых, рабочие руки всегда нужны, а во-вторых, из этих стажеров впоследствии отбирались новые сотрудники.

– Вы тогда еще Олега Мещеринова перевели к себе на стажировку, помните? – продолжал Свалов.

Она помнила. Это было одно из самых тягостных воспоминаний. Олег показался ей на занятиях толковым и сообразительным, она выделила его одного из всей группы слушателей. Но оказалось, что эти качества Мещеринова использовались не только в отделе по борьбе с тяжкими насильственными преступлениями. Олег двурушничал, работал на сторону противника, мешал раскрытию преступления, а в итоге… Мещеринов убил участкового Женю Морозова, майор Ларцев остался инвалидом, а сам Олег погиб. Они стреляли друг в друга, но Ларцев сделал это более метко. Он хорошо владел табельным оружием. Интересно, знает ли Свалов, при каких обстоятельствах погиб его сокурсник?

Настя подробно объяснила Геннадию свой план сбора сведений, который может помочь вычислить вора-кинолюбителя. Работа предстояла трудоемкая и, похоже, энтузиазма у молодого оперативника не вызвала. Более того, Насте показалось, что он не очень хорошо улавливает ход ее рассуждений.

– Это что же, по всем пунктам проката ездить? – недовольно протянул он.

– Не только ездить, но и выписывать фамилии тех, кто брал интересующие нас фильмы.

– Так там же документов не спрашивают, мало ли кто какую фамилию назовет.

– Это не должно тебя беспокоить. Сначала нужно все эти фамилии собрать, а уж потом подумаем, как с ними работать, – терпеливо говорила Настя.

– Да как же с ними работать, если они липовые? – искренне недоумевал Геннадий.

Настя начала злиться. Похоже, паренек ищет самые легкие пути. Странно, как он смог догадаться проверить титры четырнадцати фильмов. Подсказал кто-нибудь, что ли?

– Во-первых, неизвестно, пользовался ли вор липовыми фамилиями. Может быть, он и не видел в этом необходимости, особенно если не планировал кражу заранее. А во-вторых, мы вообще не знаем, обращался ли он в пункты проката.

– Так что, такая огромная работа может оказаться напрасной? – изумился Геннадий.

– Может, – кивнула Настя. – Но делать ее все равно нужно. Речь идет о возможном убийце, и делать нужно все, что может дать результат. И запомни, пожалуйста: о деталях распространяться не нужно. Я имею в виду пропавших и погибших юношей. Ты меня понял?

Ей казалось, что он не понял ровным счетом ничего. Пожалуй, с этим Сваловым они промахнулись, но пути назад не было. Он включен в группу, и он все знает про несчастных мальчиков. Отступать некуда.

* * *

Вечером Настя поехала в больницу к жене брата. Брат, конечно, постарался, и Даша лежала в отдельной палате с телевизором и холодильником. Взглянув на бледное лицо молодой женщины, Настя ощутила болезненный укол в сердце. Она уже знала, что сохранить беременность не удалось.

– Какие твои годы, Дашуня, – ласково сказала она. – Тебе же всего двадцать лет. Успеешь еще нарожать столько детишек, сколько захочешь.

– Мне так хотелось именно этого ребенка, – едва слышно ответила Даша. – Это был такой замечательный день, когда мы с Саней… ну, ты понимаешь.

– Дашенька, милая, вы с Сашей так любите друг друга, что замечательных дней в вашей жизни будет еще множество. Не отчаивайся, пожалуйста. Вы же на годовщину свадьбы собирались в Париж, верно? Представляешь, как будет здорово, если вы привезете ребеночка из Парижа.

– Что ты, – прошелестел Дашин голосок, – годовщина уже через месяц. Не получится. Врач сказал, надо месяца три беречься.

Из ее огромных синих глаз полились слезы, хотя Даша мужественно старалась улыбнуться дрожащими губами. Сердце у Насти разрывалось от жалости к ней.

– Когда тебя отпустят домой?

– Через неделю, если осложнений не будет. Извини. – Даша приподнялась на кровати и вытерла слезы. – Я постараюсь больше не плакать. Сама виновата, чего ж теперь реветь. Не надо было мне этот дурацкий агрегат двигать.

Настя уже знала от мужа, что беда произошла, когда Дашка со свойственным ей хозяйственным пылом пыталась переставить стиральную машину. Действительно, сама виновата. Хотя жалость к ней от этого слабее не становится.

В коридоре она столкнулась с братом, который тащил две огромные сумки с фруктами.

– Ты бы лучше ей книжку интересную принес, – сказала Настя, целуя его в щеку. – Ей отвлечься надо.

– Приносил уже. Она не хочет читать.

– А ты заставь. Ты ей муж или кто? Прояви власть. Оттого, что она целыми днями думает о потерянном ребенке, никому лучше не будет. И вообще забирай ее домой как можно скорее. Она здесь зачахнет. Лежит и плачет с утра до вечера. Не дело это, Саня.

– Сам знаю, – вздохнул Каменский. – Ты торопишься?

– Не особенно. А что?

– Пойдем обратно к Даше. Я у нее сегодня уже два раза был. Сейчас только фрукты отдам, посидим десять минут, и я тебя домой отвезу.

Они вернулись в палату. Даша, не ожидая сегодня больше никаких посетителей, дала себе волю и горько плакала. Видеть это было невыносимо. Настя тихонько вышла в коридор, оставив брата наедине с рыдающей женой. Минут через двадцать появился Саша. Лицо его было расстроенным и угрюмым.

– Ты права, – сказал он, когда они спускались по лестнице вниз. – Дашку надо забирать отсюда. Завтра же с утра пойду к главврачу и потребую, чтобы ее выписали под мою ответственность. Пусть лучше дома лежит, рядом с малышом. Теща за ней будет ухаживать не хуже врача. Материнский уход самый лучший.

Настя не сомневалась, что он так и сделает. Если Дашу откажутся выписывать, в ход пойдут деньги. Брат не постоит ни перед какими суммами, когда речь будет идти о его жене и сынишке. Он был молодым удачливым предпринимателем, человеком весьма состоятельным и твердо верил, что деньги могут решить все проблемы.

По дороге к Настиному дому он долго молчал, потом неожиданно спросил:

– У тебя с Лешей все в порядке?

– Конечно. Почему ты спрашиваешь?

– Мне показалось, он какой-то напряженный. Вы не поссорились?

– Санечка, мы никогда не ссоримся, ты же знаешь. Может быть, он был уставшим.

– Ася, не морочь мне голову. А то я не знаю, каким бывает твой муж, когда он устал. Он был явно чем-то расстроен.

– Ерунда, – отмахнулась она, прекрасно понимая, чем именно был расстроен Алексей. Ее эпопеей с Соловьевым. – Лучше скажи-ка мне, в деловых кругах известна дама по фамилии Якимова?

– Яна?

– Ну да, Янина Борисовна.

– Баба-зверь. – Саша впервые за всю дорогу улыбнулся. – Хватка железная. Удачлива невероятно. И так же невероятно богата. Зачем она тебе?

– Так, любопытно. Я тут случайно с ее мужем познакомилась. Но, Саня, мой интерес носит совершенно приватный характер. Я надеюсь, ты это понимаешь. Для ее мужа я работаю не в уголовном розыске, а в фирме.

– Говорят, ее муж сидит дома с детьми. Это правда?

– Правда. Возит их в детский сад и в школу, забирает оттуда, готовит еду. Ты ее видел когда-нибудь?

– Конечно, и не один раз.

– Какая она?

– У-у-у! – Александр сделал выразительный жест. – Страшное дело. Красотка. Но всего многовато. Рост, объем, голос, шевелюра. Ее бы уменьшить раза в три – цены б ей не было.

– Сплетни какие-нибудь слышал?

– Как тебе сказать… И да, и нет.

– А попроще можно?

– Трудно, – снова улыбнулся брат. – Например, когда вдруг у нее получилась одна сделка, которая, по всем прогнозам, не должна была состояться, стали поговаривать, будто она пользуется незаконными методами силового давления на контрагентов. Но именно поговаривать, потому что никто не мог с уверенностью утверждать, что она нанимает для своих целей громил или там шантажистов каких.

– Может быть, в этой сделке были какие-то личные причины? – предположила Настя. – Что-нибудь интимное.

– Это нет, – категорически ответил Саша. – Про это никто и не заикался. У Яны репутация безупречной жены. Да ты бы и не спрашивала, если б видела ее. Мужик, который вздумает на нее покуситься, должен быть по меньшей мере камикадзе. У него должен быть рост не меньше двух метров, вес – килограммов сто двадцать и миллионов штук десять, в долларах, естественно. И чтобы неженатый. И возраст от сорока пяти до пятидесяти, не старше. И властный характер в совокупности с твердой рукой. Тогда у него будет шанс. А где таких мужиков взять?

– Да ладно тебе, – усомнилась Настя, – не преувеличивай. Муж у нее знаешь какой? Ниже меня ростом, наполовину плешивый, милый и застенчивый. Очень славный дядечка. Весь в детях и хозяйстве. И собственных доходов, судя по всему, не имеет.

– Вот именно, – усмехнулся Каменский. – Зачем ей еще один такой же? Любовников выбирают таких, которые на мужей непохожи.

– Может, ты и прав, – задумчиво согласилась она.

Они подъехали к ее дому.

– Пойдем к нам, – пригласила Настя. – Чего тебе одному дома сидеть? Все равно маленький Санечка у Дашкиных родителей.

– Пойдем, – охотно согласился Саша.

Вряд ли кто мог бы поверить, что сводные брат и сестра знакомы всего полтора года, а до этого только знали о существовании друг друга, но никогда не виделись и даже по телефону не разговаривали. Саша был на восемь лет моложе, у них был общий отец, но разные матери. Их знакомство началось с не очень-то приятных вещей, но быстро переросло в горячую взаимную симпатию, а потом и в искреннюю привязанность. Так же искренне и горячо Настя и Алексей полюбили Дашу, тогда еще просто «девушку» Саши Каменского, потом невесту, потом жену. Саша, как и Настя, был единственным ребенком у своих родителей, и оба они с радостью приняли друг друга – родных по крови и так похожих и внешне, и по характеру, несмотря на то, что воспитывались в разных семьях. Оба они похожи на отца, Павла Ивановича Каменского, высокие, светловолосые, худые, с почти бесцветными бровями и ресницами. И оба чуть холодноваты, немного циничны, сдержанны и безжалостны к самим себе. Зато обладают способностью к всепоглощающему сочувствию и сопереживанию, если видят, как страдают их близкие.