Текст книги "Седьмая жертва"

Автор книги: Александра Маринина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Татьяна согласно кивнула. Плакат был написан от руки черным фломастером на большом куске картона, оторванном от упаковочного ящика… Прыщавый, сопливый пацан, дрожащий от возбуждения и восторга перед собственной наглостью, вряд ли смог бы так аккуратно и четко вывести все буквы.

Малахов вскоре вернулся, лицо его было озабоченным.

– Я связался с Корзуном, из ближайшего отделения милиции люди уже приехали.

– Оперативно, – усмехнулась Татьяна. – Хоть здесь повезло.

– Они, оказывается, передачу смотрели в дежурке, – пояснил ведущий, – поэтому, как только заварушка началась, сразу помчались на место. Мальчишку привезут сюда, я сослался на вас, Татьяна Григорьевна, сказал, что вы просили.

– А они что, сопротивлялись?

– Они хотели его к себе в отделение доставить.

– Это они правильно хотели, по закону так и должно быть. Мальчишку в отделение, а мы с Анастасией Павловной – к ним в гости. А не наоборот.

– Да-да, они тоже так говорили, но я сказал, что если мальчишка будет отпираться, то здесь, в «Останкино», мы сможем показать запись, на пленке видно, что это именно он держал плакат.

– А что, действительно видно? – удивилась Настя. – Я, честно говоря, лица не видела, видела только руки и кусок картона.

– Да я тоже не видел, – рассмеялся Малахов, – но сказать-то можно.

– Вы сообразительный, – скупо похвалила его Татьяна. – У вас есть помещение, где мы с Анастасией Павловной сможем подождать, пока привезут пацана, а потом побеседовать с ним?

– Найдем, – пообещал Малахов. – Пойдемте со мной.

Через пятнадцать минут они нашли такое помещение. Татьяна уселась в кресло и вытянула ноги, Настя примостилась у стола и пододвинула к себе пепельницу. Пальцы, державшие сигарету, подрагивали, и, глядя на них, Татьяна снова вспомнила свой страх.

– Никогда не думала, что меня так легко вывести из равновесия, – задумчиво сказала она. – Раньше я такой не была. Старею, наверное.

– Да нет, – мягко возразила Настя, – просто ты стала более уязвимой.

Раньше у тебя не было ребенка, и ты могла позволить себе роскошь не бояться никого и ничего. А теперь ты должна бояться и за него, и за себя, потому что ребенок не должен расти без матери.

– Если ты права, то мне надо уходить с работы. Не предполагала я, что материнство сделает меня профессионально непригодной, – с горькой усмешкой проговорила Татьяна.

– Не говори глупости, Таня. Ты прекрасный следователь, ты только вспомни, каких акул ты в угол загоняла, у тебя голова светлая, мозги четко работают, ты упорная, дотошная, ты…

– Я слабая. Я больше не гожусь для этой работы. Хорошо, что я поняла это сегодня, пока еще ничего страшного не случилось. Всегда лучше уйти вовремя.

– Ну и что?! – почти закричала Настя. – Ну и что такого случилось сегодня? Тебя напугали, ты испугалась. Точно так же напугали меня, и я тоже испугалась. Страх – это нормальная человеческая реакция, люди с нормальной психикой обязательно должны испытывать страх в определенных случаях. Что ты себе напридумывала?

Татьяна помолчала. Она вдруг вспомнила, что после эфира не включила лежавший в сумке мобильный телефон, который сегодня в виде исключения дал ей муж. Ирка, наверное, смотрела передачу и теперь трясется от страха, за нее переживает. Да и Стасов, вероятно, тоже. Она о них даже не вспомнила, до такой степени страх все мозги отшиб. Вот о чем она пытается сказать Насте.

Вот что главное. Она достала телефон, включила его, старательно всматриваясь в маленькие кнопки, чтобы правильно набрать код.

– Страх – это нормально, тут ты права, – тихо сказала она Насте. – Но ты с ним справилась практически мгновенно. А я – нет. Вот в этом все дело. Если страх мобилизует человека, то все в порядке. Если от страха нарушается мышление, если от него наступает паралич мозгов – такому человеку нечего делать на следственной работе.

Настя погасила сигарету, подошла к подруге, присела перед ней на корточки и погладила пальцами мягкие пухлые ручки Татьяны с безупречным маникюром.

– Таня, а ты не преувеличиваешь? Прошло всего полчаса, а ты уже рассуждаешь вполне здраво. Ты же справилась с этим. Разве нет?

Татьяна крепко сжала Настины пальцы в знак благодарности за участие.

– Полчаса – это много, Настюша, это катастрофически много. Следователь не имеет права на полчаса страха. Полминуты – этот тот максимум, который я могла бы себе позволить. И то много. Секунд пять-десять, не больше. Да что я тебе объясняю, ты сама прекрасно понимаешь. Не будем больше об этом. Сейчас мальчишку привезут, давай подумаем, что с ним делать.

– По морде бить, – рассмеялась Настя. – Большего он пока не заслужил, а…

Она не успела договорить, как дверь распахнулась. Первым вошел Дмитрий Корзун, следом за ним появился оперативник из Центрального округа Сергей Зарубин. Всего три месяца назад они с Настей вместе работали по убийству крутой бизнеследи.

– Здрасьте, – радостно заявил Зарубин. – Не прошло и года, Настя Пална.

– Привет, Сережик, – Настя чмокнула его в щеку, для чего ей пришлось немного нагнуть голову, так как оперативник был ниже ее ростом на добрых полголовы. – Никак ты мне мальчика привез?

– А то. Вообще-то зря я его пер к тебе через пол-Москвы, и толку с него как с козла молока.

– Что так?

– Да ревел он всю дорогу, сопли на кулак наматывал и слезами подвязывал.

Слабенький и глупенький. Думал сто баксов влет слупить, обрадовался, а как в «клоповник» его засунули, наручником ко мне пристегнули, чтоб не сбег ненароком, да повезли незнамо куда, так он и поплыл. От страха имени своего вспомнить не может, не то что бабу, которая ему якобы плакат дала и деньги.

Его еще часа два надо в чувство я приводить.

– Приведем. Знакомься, Сережа, это Татьяна Григорьевна Образцова, старший следователь.

Татьяна слушала их разговор, не вставая с кресла. И не оттого, что была невежливой или высокомерной. Она честно хотела встать. И не смогла. Ноги отчего-то не слушались, и голова кружилась. Да, она права, надо уходить, пока не поздно. Она больше не годится для этой работы…

– Таня, это Сергей Зарубин, хороший опер, если тебя интересуют мои рекомендации.

Она сделала над собой почти нечеловеческое усилие, одним рывком подняла себя с кресла, постаралась не пошатнуться от сильного головокружения и протянула руку Зарубину.

– Очень рада. Давайте начнем. Заводите этого мерзавца.

Что бы она ни решила, но все дела всегда нужно доводить до конца. Она сама велела привезти парня сюда. Она не должна терять лицо. И в конце концов, она пока еще следователь. Пока еще…

Глава 2

КАМЕНСКАЯ

– Итак, прорыв в телезвезды успехом не увенчался, – мрачно констатировал Чистяков, открывая ей дверь. – Вы выяснили, что это за фокусы?

– И да, и нет, – вздохнула Настя. – Если дашь поесть, расскажу.

Но рассказывать она начала, не дожидаясь ужина. Ей необходим был трезвый взгляд на ситуацию, взгляд, не замутненный внезапным испугом и последовавшей за ним яростью и ненавистью к сопляку, захотевшему за три минуты заработать сто долларов.

Сопляк с литературным именем Ваня Жуков поведал историю, в которую верилось с трудом, но никаких других правдоподобных объяснений в голову не приходило. Он гулял по Новому Арбату, а проще говоря – шлялся от нечего делать, убивал время. Суббота, в школе занятий нет, а уроки можно и завтра сделать. Как ни странно, уроки Ваня Жуков старался делать исправно и в школе числился отнюдь не отстающим, так, во всяким случае, утверждали его родители. Так вот, гулял он, гулял, мороженое съел, потом позволил себе бутылочку пивка с гамбургером на свежем воздухе под октябрьским холодным солнышком, а тут к нему тетка подходит неопределенного вида и возраста. И предлагает заработать сто баксов за нечего делать. Во-о-он там толпа, видишь? Это телевидение. Нужно взять вот эту вот картоночку, протиснуться в толпу поближе к камерам и поднять ее над головой, чтобы всем по телевизору было видно. Больше ничего не требуется.

Представляете, что такое для пятнадцатилетнего пацаненка сто долларов? По нынешнему курсу это месячная Настина зарплата. Полторы тысячи, ежели в рублях считать. Она, подполковник милиции с высшим образованием и стажем работы шестнадцать лет, старший опер, столько получает за месяц службы, связанной, между прочим, с риском для жизни. А тут за пять минут – и никакого риска. Конечно, Ваня согласился, а вы найдите в Москве, да и во всей России, мальчишку, который не согласится. Слова страшные на картонке написаны? Так это ж только слова, это ж не взрывчатку на вокзале подкладывать. Мало ли кто кому что скажет или напишет. А сто долларов – вот они, в теткиных пальцах, на ветру шевелятся, их можно потрогать, их можно сделать своими и положить в свой собственный карман.

– А почему ты сказала, что тетка была неопределенного вида и возраста? – спросил внимательно слушавший ее Алексей.

Потому, что Ванятка наш маленький еще, чтобы правильно определять возраст, женщины. Судя по тому, как он описывал ее одежду, дама не из благополучных, грязненькая и рваненькая. С зубами, опять же, не все в порядке, многие отсутствуют. А коль так, то она скорее всего бродяжка или пьянчужка. Такая и в двадцать восемь может выглядеть на пятьдесят, – объяснила Настя.

– Откуда же у нее сто долларов? – изумился Леша.

– От верблюда. Либо Ванька, паразит, все наврал, либо это не ее деньги, она только передаточное звено. За этим плакатиком стоит кто-то третий. И вот это меня больше всего пугает. Лучше бы оказалось, что Жуков врет. Понимаешь, Леша, у него в кармане действительно лежало сто долларов. Где он их взял?

Родители уверяли, что у него никогда не было таких денег, они сыну давали, конечно, на карманные расходы, но не столько. Если не было никакой тетки, то нужно узнать, откуда у парня деньги. Леш, я, наверное, абсолютно аморальное существо, но пусть окажется, что он их украл, или выиграл в какую-нибудь лотерею, или получил за криминальную услугу.

– Тогда я буду точно знать, что никакой женщины не было, и усну спокойно.

Потому что, если женщина была и дала Ваньке сто долларов, это означает, что тот, третий, – человек серьезный. Сто баксов мальчику, еще сколько-то – тетке за посредничество, и все ради чего? Ради того, чтобы напугать двух женщин, работающих в милиции. Просто напугать. Пошутить, так сказать.

Стоимость выделки в данном случае многократно превышает стоимость самой овчинки. И выводы, которые из этого следуют, меня отнюдь не радуют.

– Хорошо, давай рассмотрим выводы, – с готовностью кивнул Алексей. – Первое: этот шутник – сумасшедший миллионер. Он любит пошутить, впрочем, юмор у него черноватый, но без последствий. А денег у него много, и он их не считает. Такой вывод тебя устраивает?

– Такой устраивает, – согласилась Настя. – Можно мне добавки?

– Валяй.

Она положила себе еще цветной капусты, немного подумала, глядя задумчиво на одиноко лежащую на сковороде котлету, потом аккуратно отломила вилкой ровно половинку и тут же засунула себе в рот.

– По-братски, – отчиталась она, усаживаясь на место. – Я не какая-нибудь там, я честная, а могла бы, между прочим, всю котлету съесть, пока ты не видишь.

Чистяков усмехнулся, протянул руку к плите, снял сковороду и положил жене на тарелку оставшиеся полкотлеты.

– Ешь, честная ты моя, в холодильнике полная миска фарша, можно еще пожарить. Второй вывод мне и так ясен. Стоимость овчинки, по-видимому, значительно выше, чем вы с Татьяной себе представляете. У тебя есть третий вывод?

– Третьего нет. Дальше второй вывод раздваивается на вопросы: кто из нас двоих эта овчинка, Таня или я?

– А тебе как хотелось бы?

Настя вздохнула. Как ей хотелось бы? Хотелось бы, чтобы все это оказалось шуткой психованного идиота-миллионера. Но если нет… Кого именно он хотел испугать?

Она молча вымыла посуду, пододвинула стул к окну и села, опершись локтями о подоконник. Уже совсем темно, и на улице словно глухая ночь, а не субботний вечер, даже машин отчего-то мало. Такое ощущение, что Москва замерла, затаилась и чего-то испуганно ждет. Впрочем, что ж удивляться, при нынешней ситуации неизвестно что будет не только завтра, но и через час.

Включая телевизор, никто не может быть сегодня уверен, что не услышит какую-нибудь оглушительную новость вроде запрещения хождения твердой валюты или поднятия курса доллара на новую невиданную высоту. Или беда какая с Президентом – Говорят, в последнее время он сильно болеет. Если сегодня будут объявлены выборы нового Президента, то такое начнется, что про несчастную экономику все вообще забудут. При чем тут какой-то кризис, когда надо власть хватать? А людям жить надо, надо свой скудный бюджет как-то рассчитывать, чтобы до зарплаты протянуть, надо какие-то решения, жизненно важные, принимать, а как их принимать, когда неизвестно, что будет через час? Все затаились, в норки свои попрятались и ждут.

И она, Настя Каменская, тоже ждет. Потому что угадать, где же она встретит смерть, ей пока не удается.

ПЕРВАЯ ЖЕРТВА

Ну чума! Чистая чума, а не мужик. И чего ему надо от меня? Ладно, спасибо ему, денег дал. Я хоть и выпиваю, но не алкоголичка законченная, мозги еще не совсем проспиртовала, потому и понимаю, что он мне не заработать дал, а просто подарил эти деньги. Деньжищи! Да разве ж это работа? Найти пацана и всунуть ему сто «зеленых» вместе с картонкой. Я б такую работу по тыщу раз в день делала просто за стакан, а он мне столько отвалил – аж страшно! Я ж говорю – чума.

И ладно бы, если б только долларами одарил. Мало ли какие у людей причуды бывают. Когда я на железной дороге работала, так был у нас там один, тоже чумовой. Припадочный, в смысле. Как найдет на него припадок, так он на все деньги водку покупал и за просто так раздаривал. На, говорил, Михална, выпей за мое здоровье. И бутылку мне целую совал. Да и не только мне. Сколько бутылок купит, стольким и подарит, себе ничего не оставлял. Непьющий он был, представляете? Вообще в рот не брал, ну ни граммулечки, а нам покупал. Во какие бывают…

Но этот-то, чумовой-то нынешний, вообще без крыши, похоже. Я пацаненка нашла, на «задание» его наладила, вернулась и говорю, так, мол, и так, поручение твое, мил человек, выполнила. А он меня хвать под ручку, навроде как дамочку, и переулками в сторону Старого Арбата потащил. Разговор, говорит, у меня к тебе есть, Михална. Доставь мне, несчастному и горем убитому, радость нечаянную… Поужинай со мной сегодня. Только я человек приличный, по подъездам, подворотням и вокзалам отираться не приучен, кушать я изволю исключительно хорошую еду и в хороших условиях. Так что ты, Михална, давай-ка ноги в руки и беги мыться. Или ты бездомная? Я прямо даже обиделась. Как это такое – я бездомная? Я не какая-нибудь там бомжиха, у меня квартира есть, однокомнатная. В ней и живу, И ванная с горячей водой имеется. С мылом, правда, напряженка…

Он будто мысли мой прочитал, усмехнулся так и говорит:

«Не сердись, Михална, это я так спросил, ради красного словца. Вот тебе деньги, купи мыла нормального и помойся как следует, чтоб кожа скрипела. Как помоешься – приходи снова сюда, я пока тебе одежду прикуплю, а то в твоих нарядах за стол садиться нельзя – кусок в горло не полезет, стошнить может».

Я было опять обидеться собралась. Чего это ему моя одежа не нравится? Я лично в ней уж пятый год хожу не снимая – и ничего. Но потом сообразила, что гордость проявлять сейчас не ко времени, а то насчет ужина передумает. Пусть одежду новую покупает, я ее надену сегодня разочек, а завтра толкну, опять же на выпивку будет. Ой, что это я? У меня же денег теперь целая куча, мне столько за год не пропить, тем более что я ж не пьющая какая-нибудь, не алкоголичка конченая, а так, выпиваю для души и поднятия бодрости духа.

Ну, может, меня кто и дурой считает, а только соображаловку-то я не потеряла. Ты, говорю, мил человек, одежку-то мне сразу прикупи, я ее домой снесу, там помоюсь и сразу в новое наряжусь. А то что ж мне на чистое тело это старье напяливать. Опять же переодеваться здесь Негде, разве что в платном сортире, но там грязно. Говорю, а про себя думаю: как ты есть чумовой, то веры тебе никакой нет. Я, как послушная овца, попрусь Домой мыться, вернусь, а тебя и след простыл. Чего ради тогда я, спрашивается, надрывалась, воду переводила, ноги терла, пока туда-сюда моталась? Нет уж, ты давай денежки выкладывай на мою новую одежу, ежели тебе приспичило, а я с ней уйду. И если ты смоешься, то у меня хоть тряпки останутся. Нет, как говорится, дура-дура – а умная. Меня не проведешь, на кривой козе не объедешь.

Он, видать, тоже не дурак, чумовой-то этот. И не жадный. Ладно, говорит, Михална, пойду в магазин, куплю тебе что поприличней, в новом и вернешься.

Только ты в магазин со мной не ходи, а то продавцы все от страха под прилавки попрячутся. Я уж сам как-нибудь справлюсь, на глазок. Я снова обидеться надумала, но быстро отошла. Чумовой – чего с него взять.

Сказано – сделано. Пошел он в магазин, вернулся минут через тридцать с большими пакетами. Я, пока его ждала, в округе пошастала, несколько бутылок нашла и в сумку спрятала. Пригодятся. Венька Бритый там же сшивался, насчет вечера спрашивал, говорил, у Тамарки день рождения, она сегодня наливает. Я на всякий случай сказала, что забреду. А то получится, что нахвастаюсь ему про ужин с чумовым, а тот меня продинамит. С голоду, конечно, не помру, но лучше у Тамарки на халяву кусок сцапать. Хотя какой там кусок, у Тамарки этой, сама еле-еле концы с концами сводит, только на выпивку и хватает, так что на именинах ейных если на что и можно рассчитывать, так на полстакана.

Но и то хлеб.

Короче, схватила я пакет, буквально из рук у чумового выдернула, и бегом домой. Благо живу рядом совсем, в Малом Власьевском переулке. Прискакала к себе, пакеты раскрыла и давай тряпки разглядывать. Да-а-а, доложу я вам, не ожидала я такого. Можно подумать, он меня в валютный ресторан вести собрался. Чумовой – он и есть чумовой. Нет, ну вы подумайте, даже трусы купил и лифчик. Каково, а? И колготки. В общем, до конца я все рассматривать не стала, мне и так с первого взгляда стал понятен этот… как его… ну в газетах-то часто про него пишут… Во, вспомнила! Уровень притязаний. А чего вы удивляетесь? Что я газеты читаю? Так я ж их подбираю, где кто бросит, и на пол стелю или там на ящик, или на стол, где стакан ставлю. Глоток выпьешь – и смотришь перед собой, ждешь, как пойдет да где уляжется. А перед тобой-то как раз и газетные статьи. Поневоле глаза в текст утыкаются.

В общем, отправилась я в ванную, прихватила с собой мыло и шампунь, которые тоже в пакете лежали. Намылась в полное удовольствие. Все ж таки куда лучше себя ощущаешь, когда тело чистое, это точно. Волосы прямо пучками из головы лезут, лохмотья в руках остаются. Когда я голову-то мыла в последний раз? Месяц назад, кажется, а то и больше. Вы не думайте, что я неряха, я ее специально редко мою, потому как волос сильно лезет, особенно когда моешь. А так, если его совсем не трогать и даже не расчесывать, он еще держится.

Вышла я из ванной, стала тряпки на себя натягивать. Вроде все впору, даже белье. Жаль, посмотреться некуда, зеркала нету. Почему нету? Так разбили.

Венька Бритый и разбил в прошлом году, напился, сволочь, драку с Тамаркиным хахалем затеял, они зеркало и уронили. А новое покупать – денег жалко. Если лишняя копейка завелась, так ее лучше пропить… То есть, я хотела сказать, купить выпивку и друзей позвать, посидеть в теплой обстановке. Вы не думайте, я не пропойца какая-нибудь, я бы даже еще работать смогла, только зачем? Пенсию мне назначили по полному моему праву, а что я еще не старая – так это ничего не значит, я на вредном производстве с восемнадцати лет. Ну, насчет вредного производства – это я так, в переносном смысле, хотя, если вдуматься, работа в театральном коллективе как есть вредная. Целый день репетиции, по вечерам спектакли, и все время впроголодь. Этим-то, примам-балеринам, куда легче, они дай бог один спектакль в неделю танцуют, а нам, кордебалету, каждый день пахать приходится. Прим-то много, а кордебалет один. Нам, балетным, в тридцати три года пенсия полагается, пусть спасибо скажут, что я до тридцати пяти на ихней сцене ногами махала. Так что моя пенсия хоть и небольшая, но кровью и потом выстраданная и вполне заслуженная. И то сказать, я попервости после балета на железную дорогу пошла работать, диспетчером: Хорошенькая была – ужас, мужики так и вились.

Маленькая, стройненькая, походочка легонькая. За мной тогда один большой начальник из Управления железной дороги ухаживал, он меня в диспетчеры и пристроил. Говорил, хочу, чтобы ты, Наденька, ко мне поближе была, чтобы от моего кабинета до твоей кабинки можно было за десять минут добежать.

Управление дороги на Краснопрудной улице находилось, а меня он на Казанский вокзал определил, рукой подать. Я тогда сильно на все это дело понадеялась, ведь тридцать пять уже, профессии, кроме балета, никакой, образования, сами понимаете, тоже немного, а семью завести хочется, и чтобы не бедствовать при этом, а жить прилично и ни в чем себе не отказывать. О том, что начальник этот меня обманул, и рассказывать не надо, и без того понятно. Так мне хотелось замуж выйти, пока не поздно, и ребеночка родить! А он все «завтраками» кормил, обещал вот-вот развестись, я и верила. И чем все кончилось? Выпить он любил, и обязательно чтоб не одному, а в компании.

Компанией его, естественно, я и была. С самого утра как начнет в кабинете «принимать», так до двенадцати ночи и выпивает, а жене вкручивает, что, дескать, работы у него много, совещания да собрания замучили. И я с ним пила, понравиться хотела. Я ведь как рассуждала? Лучше пусть со мной пьет, потому что, если я откажусь, он другую компанию найдет, а где гарантия, что в этой компании не окажется женщина, красивая да свободная? Нету таких гарантий, никто их дать не может. Потому выбор у меня был простой, как арифметика для нулевого класса: или отпускать его с другими пить, или самой с ним «принимать». Да что греха таить, он, когда выпьет, слова такие хорошие говорит, что слушала бы и слушала до самой смерти. И самая-то я лучшая на свете, и самая красивая, и самая любимая, и обязательно он на мне женится, как только детишки в законном браке подрастут чуток, и жить он без меня не может не то что одного дня, а и одной минуточки. Мне слушать такие слова – как бальзам на душу, и я, конечно, не возражала, когда он напивался. Но и сама вместе с ним… Ему, борову вонючему, как с гуся вода, а со мной все быстро кончилось. Говорят, женщины на это дело слабее мужиков. В общем, припечатали мне клеймо алкоголизма и с работы выперли. Тут и любовь наша закончилась. Он так мне и сказал, гнида жирная: не может, говорит, у такого заметного начальника, как он, быть жена-алкоголичка. А какая я алкоголичка, вот вы мне ответьте? Какая я алкоголичка? Алкоголики – это которые себя не помнят и мать родную за полстакана продадут. А я вполне в сознании. Ну ладно, что это я старое вспоминать кинулась.

Оделась я во все новое, и на самом дне одного пакета еще сверточек заметила. Развернула – а там парик. Самый настоящий. Я сперва расхохоталась, а потом сообразила, что чумовой-то мой, верно, заметил, какие у меня волосы.

Правильно он сообразил, с такими тряпочками нужна хорошая прическа, а из моих лохмушек уже ничего не соорудишь подходящего. Да, жалко, что зеркала нет, вот пригодилось бы сейчас! Достала пудреницу, лицо подканифолила, заодно в маленькое зеркальце, вделанное в крышку, постаралась рассмотреть хоть что-нибудь. Много, конечно, не увидела, но хоть подкраситься смогла.

Ресницы погуще намазала.

Что-то мне тревожно стало, будто я – это не я, а кто-то чужой. Словно душа моя в другое тело переехала. Кожа чужая, одежда незнакомая, на голове парик. Хватанула я стакан отравы, в шкафу бутылка стояла, да и пошла обратно, где чумовой мне встречу назначил. По дороге все у витрин останавливалась, хотела себя разглядеть. Деталей, конечно, не рассмотрела, но общий вид меня порадовал. Вроде как тело даже походку прежнюю вспомнило.

А в общем там, в витрине, была, конечно, не я. Или я? Черт их разберет, чумовых этих, совсем голову заморочили.

Иду я в сторону Николопесковских переулков, а сама боюсь: вдруг обманул, вдруг ушел и не вернется? Так мне сильно в этот момент захотелось в ресторан пойти, в приличный, чтоб все как у людей, чтоб меня кавалер под ручку в зал провел, чтоб стул правильно пододвинул. Чтоб официанты вокруг сновали, музыка играла, люди нарядные, а не Венька Бритый с Тамаркой. А вдруг чумовой этот во мне прежнюю красоту разглядел? Я ведь не старая еще совсем, всего-то сорок два. Бывают же случаи, когда несчастные неудачливые бабы вроде меня встречают нормальных богатых мужиков. Каждому судьба дает свой шанс, но только не каждый его увидеть и понять может. Я-то в свое время начальника своего железнодорожного за такой шанс приняла, а может, это вовсе и не он был? Может, мой шанс – этот чумовой с карманами, набитыми долларами? Значит, судьба меня правильно от того начальника отвела, пусть и ценой увольнения с работы, позора и слез, но отвела, сохранила меня для чумового. А то ведь если бы я своего добилась тогда и вышла замуж за борова, я б чумового сегодня не встретила. Вот оно как!

Подхожу к назначенному месту, гляжу – стоит. Стоит мой родненький, по сторонам не оглядывается, задумался о чемто. Увидел меня и говорит:

– Молодец, Михална, хорошо выглядишь. Поехали.

Повернулся и пошел. Я растерялась в первый момент, но за ним двинула. Он идет, не оборачивается, словно забыл про меня. Быстро так идет, я прямо еле-еле поспеваю за ним. Батюшки, да он на машине, оказывается! Во праздник-то у меня будет сегодня! На тачке в ресторан. Все как у порядочных.

Едем мы с ним, значит. Он за рулем, я рядом. Молчит всю дорогу. Я уж беспокоиться начала. Город кончился. Кольцевую дорогу пересекли, а он дальше куда-то пилит. Ладно, думаю, за городом тоже рестораны есть, даже покруче, чем в Москве. Правда, Венька говорил, что в таких кабаках все больше мафия гуляет, а не простые смертные, поэтому там и перестрелки случаются, разборки всякие. Что же получается, мой чумовой – мафиози? Во смеху-то! А мне без разницы, хоть он там кто, лишь бы человек был хороший.

Остановил он машину вовсе не рядом с рестораном. Дачи какие-то, темень кругом непроглядная, фонарей нет. Ну, думаю, вляпалась ты. Надежда Михална, по самое некуда. Сейчас как заведет куда-нибудь да… И самой смешно стало.

Чего мне бояться-то? Что я, красна девица, мужика голого не видела? Тоже мне, нашла чего испугаться.

Чумовой машину запер и молча повел меня к дому. Дверь ключом открыл, свет зажег. Ничего домик, я в таких бывала, Когда в балете отплясывала. Тогда модно было кордебалетных девочек целыми кучками на такие дачи привозить, здесь советское и комсомольско-партийное руководство «оттягивалось», расслаблялось после непосильных трудов по руководству нашей страной и великим советским народом. Не самое высшее руководство, конечно, а такое, средней паршивости. Эти дачки – нынешним не чета. Не фанерный сарайчик на шести сотках, а добротный двухэтажный дом с огромной верандой, комнат штук семь-восемь, да участок не меньше гектара. Тут по телику кино как-то показывали, называется «Утомленные солнцем», там дело происходит после революции на даче у красного командира. Так вот, та дачка, которая в кино, ну просто один в один эта. Как раз на такие нас после спектаклей возили, на такой же в точности я и сегодня оказалась. Может, и вправду судьба?

Чумовой куртку скинул и говорит:

– Устраивайся, Михална, поудобнее, сейчас на стол накрою и ужинать будем.

Наверное, рожа у меня была все-таки испуганная, потому что он посмотрел на меня внимательно и хмыкнул, но не сказал ничего. Ладно, стало быть, дачка… Не ресторан. Жалко. А я уж губенки раскатала.

И снова тревожная мысль в голове пронеслась, будто током дернуло: если не в ресторане ужинаем, а на дачке, тогда зачем маскарад? Зачем, я вас спрашиваю, все эти тряпочки, мытье с мылом и приличная прическа? Ну хорошо, насчет мытья с мылом – еще куда ни шло, сказал же чумовой, что его стошнить может от меня. А одеваться зачем? Когда за столом сидишь, то запахи – они, конечно, на аппетит влияют, а внешний вид тут совершенно ни при чем. Но я быстро успокоилась, потому что вспомнила, с кем дело имею. С чумовым. У него своя правда, а я все пытаюсь его поступки своей правдой измерить. Он ведь тоже на эту дачу не в рванье приехал, а в хорошем костюме. Я, конечно, в связи с мизерностью пенсионного обеспечения от новейших веяний моды малость подотстала, но когда по арбатским переулкам гуляю, то в витрины заглядываю.

Там сейчас много дорогих магазинов, у них даже название специальное есть, заграничное. Бутики. Чего эти бутики-шмутики означают, не знаю, но шмотки там красивые. И что самое обидное – только на меня и годятся. Например, платье для приема. Для молоденьких девочек с хорошими фигурками это слишком солидно, они на приемы еще не ходят, а много вы видели дам в возрасте, которые влезут в сорок второй размер? Да еще рост первый. Таких, как я, нынче поискать, вот и висят эти платья в витринах, никем не купленные. А я на них смотрю каждый день и радуюсь тому, что у не нашлась еще баба, равная мне по комплекции. Девочки тринадцати лет есть такие, а баб – нету.

Опять я отвлеклась, мыслями куда-то уехала… В общем, на этих витринах мужские костюмы тоже висят, поэтому я какоеникакое представление имею.

Чумовой хорошо одет, дорого и со вкусом. Пока я про витрины вспоминала, он на стол накрыл. Тарелки расставил, фужеры, приборы положил с салу, фетками, еду принес из кухни. Не хуже чем в ресторане получилось.

Открыл он бутылку водки, мне налил» а себе воды минеральной плеснул.

– Пей, Михална, – говорит, – на меня внимания не обращай. Я за рулем, мне тебя еще обратно везти, на Арбат, потом самому домой возвращаться. Не хочу рисковать, гаишники нынче совсем озверели, доллар растет, а зарплата у них прежняя, вот они и компенсируют на рабочих местах с утроенной резвостью.

Поняла?

Я выпила, закусила немножко. И вдруг сообразила, что даже не знаю, как его зовут. Он ко мне обращается по имени, а мне как его называть? Гражданин Чумовой? Или товарищ? Да хрен с ним, можно никак не называть.

Я еще водочкой подкрепилась и повеселела. Надоело в молчанку играть. И потом, что это за застолье, когда еда есть, выпивка есть, а разговора нету?

Непорядочек.

– Слушай, – говорю, – а зачем ты меня сюда привез?

Чумовой внимательно так на меня глянул и улыбнулся.