Текст книги "Украденный сон"

Автор книги: Александра Маринина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава четвертая

Что удерживает людей друг подле друга? Что заставляет их быть вместе?

Непреодолимая тяга? Или просто удобство?

Выслушав от Андрея Чернышева рассказ о его беседе с Ольгой Колобовой, в девичестве Агаповой, Настя никак не могла решить, играют ли новые факты на пользу Борису Карташову или же свидетельствуют против него.

Леля Агапова была напарницей Вики Ереминой в ремонте той самой квартиры, которая находилась по соседству с квартирой Карташова. Познакомился Борис с обеими девушками одновременно, причем, цинично рассудив, что ослепительно красивая Вика наверняка прочно «занята», сразу остановил свое внимание на хорошенькой Лелечке. Та была попроще, без особых претензий и какая-то домашняя. У Бориса поначалу даже мелькнула было мысль, а не жениться ли ему на милой, хозяйственной и не обремененной родственниками детдомовской девочке. Леля не испытывала пристрастия к алкоголю, не курила и вполне могла бы родить ему здоровенького красивенького малыша. Но очень скоро банальная ситуация мезальянса по расчету стала еще более банальным любовным треугольником: в дело вмешалась напористая и уверенная в себе Вика, которой ничего не стоило затащить художника в постель чуть ли не на глазах у подруги. Борис увлекся всерьез, а тихая Лелечка покорно отошла в сторону, привычно уступив первенство более красивой Вике. Все, что Карташов рассказывал о "чашках чая" и "обедах, приготовленных для мужчины", было правдой, но не всей.

Спустя какое-то время Леля Агапова собралась замуж за Васю Колобова, и между ней, Викой и Борисом стало нарастать напряжение. Красивая и удачливая Вика с ума сходила от злости, что Лелька, много лет, еще с детдома, всегда бывшая ее «дублершей», сумела найти мужа раньше ее самой. Леля молча страдала от любви к Борису и отчетливо понимала, что замуж выходит, лишь бы выйти. Сам же Борис ругал себя за глупость и слабость, проклинал тот день, когда позволил грубым инстинктам взять верх над разумом, и собирался с силами, чтобы отговорить Лелю от этого брака любыми путями, потому что видел, что она жениха не любит, и знал, что за всем этим стоит не только отсутствие надежды на брак с ним, Борисом, но и глупое, детское желание хоть раз в жизни, ну хоть в чем-то опередить красавицу Вику. За неделю до свадьбы Леля пришла к Карташову домой и сказала:

– Боря, сделай мне свадебный подарок…

И он сделал ей, своей бывшей любовнице, такой свадебный подарок, о каком она просила: неделю – упоительную и страстную.

– Как бы я хотела, чтобы Вика узнала, – мечтательно говорила Леля, потягиваясь в постели. – Пусть бы ей было так же больно, как мне тогда, когда я вас с ней застала на этом самом диване.

– Не говори глупости, – отмахивался Борис, внутренне холодея. Мужества у него было маловато, и перспектива объяснения с необузданной, темпераментной Викой его не радовала.

И все-таки он даже тогда уговаривал Лелю одуматься и бросить Васю Колобова, пока не поздно.

– А ты на мне женишься? – однажды спросила Леля. – Если ты выгонишь Вику и женишься на мне, я пошлю Ваську ко всем чертям.

Она собиралась на работу и стояла, уже одетая, перед зеркалом, накладывая на скулы румяна.

– Даю тебе день на размышления, – она улыбнулась. – Приду с работы, и ты мне скажешь, «да» или «нет». Если «да» – будь по-твоему, через два дня свадьба не состоится. А уж если «нет» – не обессудь, но чтобы я больше слова худого о Колобове не слышала. Понял, золотко мое?

Чем ближе был конец рабочего дня, тем яснее понимал Борис, что выгнать Вику у него сил недостанет. Одно дело, когда отношения складываются сами, и совсем другое – когда их надо складывать и регулировать сознательно. Что сказать Вике? "Мне было с тобой хорошо целый год, а теперь стало плохо?" Чушь какая-то. Несколько дней назад все было в порядке, а сегодня я женюсь на твоей подруге. Когда ты меня соблазняла, я был не против, потому что ты хороша собой, а по прошествии года я понял, что ты – типичное не то, что с тобой семьи не построишь и детей не заведешь.

Бред. И потом, Леля выходит замуж, ее жизнь устраивается, а отпусти он от себя Вику – что с ней станется с ее-то характером? Нет, что ни говори, только в книжках это бывает просто: бросил одну, сошелся с другой…

В жизни все намного сложнее.

Итак, Вика осталась с Борисом, а Леля поменяла фамилию Агапова на Колобову. Карташов по-своему был привязан к взбалмошной и непостоянной Вике, относясь к ней как к глупому ребенку, за которым нужен глаз да глаз и который, когда не шалит, может подарить удивительно радостные минуты теплоты, доброты и нежности. Борис даже чувствовал себя в чемто ответственным за подружку, постоянно опасался, что она влипнет в какую-нибудь историю, и чуть ли не до слез умилялся, слыша по телефону ее нетрезвый голос: "Боречка, родненький, ты только не волнуйся, я в порядке".

Чем хуже становились отношения между Лелей и ее мужем, тем лучше делались отношения между подругами. Вика постепенно перестала злиться, убедившись, что завидовать нечему, а Леля, в свою очередь, радовалась, что Борис, хоть и не решился жениться на ней, свой союз с Викой тоже в официальные формы не облекает. Периодически, когда Вика пускалась в очередной загул или уезжала куда-нибудь с клиентом, Борис встречался с Лелей, отнюдь не видя в этом ничего предосудительного и утешая себя тем, что оба они были обмануты: Леля – мужем, он – Викой. Так и тянулось до того самого октября, когда Вика исчезла…

– Смотри, какая картинка получается. Колобова готова бросить мужа ради Карташова, но Карташов не может отвязаться от Вики Ереминой, моральных сил не хватает. Со смертью Вики все упрощается, не находишь?

Настя поудобнее уселась на скамейку и достала сигарету. Андрей Чернышев отстегнул поводок от ошейника и, строго сказав собаке: "Далеко не уходи", повернулся к собеседнице.

– Ты думаешь, в убийстве Ереминой замешана Колобова?

– Или она, или Карташов, или оба разом. Сочинили душераздирающую историю о Викиной психической болезни, под которую хотят списать ее исчезновение. А что? Как версия вполне годится. И показания Колобовой о том, что она говорила с Викой в пятницу, 22 октября, поздно вечером, тоже могут оказаться липой. Проверить это никак нельзя, мужа Колобовой в это время дома не было. Непонятно только, где Еремина болталась целую неделю. С 23 по 30 октября ее никто не видел, а убили ее, судя по заключению эксперта, 31 октября или 1 ноября. Надо тщательнейшим образом проверить, где в течение той недели были Карташов и Колобова. Шаг за шагом, буквально по минутам.

– Месяц прошел, – с сомнением покачал головой Андреи. – Кто теперь точно вспомнит, где и когда их видели, о чем с ними разговаривали…

Шансы у нас нулевые.

– Я у Колобка выклянчила Мишу Доценко, он у нас мастер по таким делам. У него и не захочешь – вспомнишь.

– По голове бьет, что ли? – расхохотался Чернышев.

– Ты зря хихикаешь. Ты Мишу в деле не видел. Он специально учился, кучу книжек прочел по проблемам памяти и мнемотехники. Он нам будет очень полезен.

– Ну, дай Бог, – согласился Андрей, – я ведь не против. А почему ты меня про Юго-Западный округ не спрашиваешь?

– А там что-то интересное? – вскинулась Настя.

– К сожалению, ничего. Обычный наезд. Таких с каждым днем становится все больше и больше. Водитель сбивает пешехода и скрывается с места происшествия. Тихий переулок, поздняя ночь, очевидцев нет. Жители близлежащих домов ничего не видели и скрипа тормозов не слышали. Следов торможения на проезжей части не обнаружено, хотя по такой мерзкой погоде их и не найдешь, даже если они есть: воды по щиколотку. На одежде погибшего Косаря найдены микрочастицы краски с автомобиля. Машина, судя по всему, дважды перекрашивалась, сначала она была голубая, потом шоколадно-коричневая, теперь – так называемый "мокрый асфальт". Вот тебе и весь сказ.

По утверждению экспертов, высота удара свидетельствует о том, что автомобиль был скорее всего наш, отечественный, а не иномарка. Больше ничего не известно.

– А сам Косарь? Что он собой представляет?

– Валентин Петрович Косарь, сорока двух лет, образование высшее медицинское, но по специальности проработал всего четыре года, потом устроился редактором в издательство «Медицина». С тех пор так и работал на издательском поприще, подвизался в журнале «Здоровье», в последние годы подался в коммерческую деятельность, организовал издание популярных брошюр по лечебным травам, целительству, экстрасенсорике. Последняя должность – заместитель главного редактора журнала «Хозяюшка», рассчитанного на пенсионеров и домохозяек. Рецепты, советы, сплетни, детективные повести, подробные аннотации телевизионных программ и все в таком же духе.

Женат, двое детей.

– Печально, – вздохнула Настя. – Жалко мужика. Придется нам с тобой восстанавливать цепочку, опираясь на показания Карташова и врача.

– Думаешь, это что-нибудь даст?

– Кто его знает? Но попробовать нужно. Карташов должен был как-то объяснить Косарю, зачем ему нужна консультация психиатра. А Косарь, в свою очередь, предварительно договариваясь с врачом, вполне мог сказать ему, какая у его знакомого проблема. Вдруг Карташов сказал Косарю что-нибудь, хотя бы одно слово, которое не укладывается в легенду о болезни Вики. Сегодня в пять тридцать у меня встреча с этим врачом.

Овчарка по кличке Кирилл, вдоволь насладившись прогулкой, подошла к хозяину и вежливо села у его ног, деликатно положив голову ему на колени.

– Огромный он у тебя, – с уважением сказала Настя. – Его прокормить – никаких денег, наверное, не хватит.

– Это точно, – подтвердил Андрей, почесывая пса за ухом. – Правильное питание для такой собаки стоит бешеных денег.

– Как же ты управляешься?

– С трудом. Видишь, в чем хожу? – он показал на старые джинсы, не первой свежести куртку, поношенные, хотя и тщательно начищенные ботинки.

– Не пью, не курю, по ресторанам не хожу, в общепите не питаюсь, беру из дома бутерброды. Режим жесткой экономии! – Он засмеялся. – Правда, моя Ирина зарабатывает раза в два больше меня. Она меня кормит и одевает, а моя забота – машина и Кирилл.

– Тебе повезло. А что делать тому, у кого нет такой Ирины? Ведь на нашу с тобой зарплату нельзя себе позволить ни машину, ни большую собаку. Так и помрем в нищете. Ладно, пошли трудиться.

Беседа с врачом, у которого консультировался Борис Карташов по поводу Вики, практически ничего нового не принесла, за исключением того, что Настя еще раз убедилась в недобросовестности своего коллеги Володи Ларцева. Еще тогда, когда она впервые читала протокол допроса кандидата медицинских наук Масленникова, ее насторожило, что врач с такой уверенностью поставил диагноз заочно. Насколько ей было известно, врачи никогда этого не делают, особенно психиатры. Если судить по протоколу, доктор Масленников не сомневался в том, что Еремина действительно серьезно больна и нуждается в срочной госпитализации.

– Бог с вами, – замахал руками психиатр, когда Настя спросила его об этом. – Это было бы грубейшей ошибкой. Знаете, мы в таких случаях вертимся, как уж на сковородке, без конца вставляем "может быть", "в некоторых случаях", "очень похоже", "иногда бывает" и так далее, стараемся изо всех сил, только бы не сказать что-нибудь определенное. Чтобы поставить диагноз, нам нужно не менее месяца наблюдать больного, желательно в стационаре, да и тогда, случается, не можем с уверенностью что-то утверждать, а чтобы заочно – нет, увольте. Ни один порядочный врач себе этого не позволит.

– Это ваша подпись?

Настя протянула Масленникову протокол, составленный Ларцевым.

– Моя. Что-то не так?

– Вы читали протокол, прежде чем его подписывать?

– Честно признаться, нет. У меня не было оснований не доверять вашему коллеге. А в чем дело?

– Прочтите, пожалуйста, протокол и скажите, все ли в нем вас устраивает.

Масленников углубился в протокол, написанный мелким неразборчивым почерком Володи Ларцева. Дойдя до середины второй страницы, он раздраженно бросил листы на стол…

– Откуда это взялось? – зло спросил он. – Я говорил совершенно не так. Смотрите, здесь написано: "Ваша знакомая нуждается в неотложной госпитализации, так как находится на грани острого психического заболевания". Якобы я так сказал Карташову. Но ведь на самом деле я говорил Борису, что его знакомую непременно нужно отвести к врачу. Не исключено, что она может оказаться больна, и врач посмотрит, не нуждается ли она в лечении. Однако нужно быть готовым к тому, что, если врач установит у нее начало острого психического заболевания, ей будет предложена неотложная госпитализация. Вы видите разницу? Ваш коллега убрал из моих показаний все сомнения и вообще поставил все с ног на голову. А это? "Такое состояние, как у нее, называется синдромом Кандинского-Клерамбо".

Откуда я могу точно знать, какое у нее состояние?! Я ее в глаза не видел! Я помню, что сказал: "Такие симптомы, о которых вы мне рассказываете, могут быть характерны для синдрома…" Нет, я решительно отказываюсь понимать, как можно было так исказить мои слова!

Масленников рассердился не на шутку. А Настя, снова сказавшаяся в роли «стрелочника», на котором срывают негодование все, кому не лень, почувствовала, что в ней закипает злость на Ларцева. Можно торопиться и сокращать изложение, но нельзя же перевирать показания!

– Давайте запишем ваши показания еще раз, – примирительно сказала она. – Я постараюсь фиксировать все дословно, а вы потом обязательно перечитайте. С чего все началось?

– В октябре ко мне обратился мой бывший однокурсник.

Валентин Косарь и попросил принять для консультации его знакомого Бориса Карташова. Косарь пояснил мне, что Борис обеспокоен состоянием здоровья своей подруги, у которой появились навязчивые идеи о том, что кто-то подсмотрел ее сон и воздействует на нее при помощи радио…

Настя старательно записывала показания доктора Масленникова, с тоской думая о том, что опять вытянула «пустышку». Никаких расхождений в показаниях Карташова и Масленникова ей найти не удалось. Это никоим образом не снимало подозрений с художника, но ниточка, за которую Настя хотела уцепиться, снова выскользнула из пальцев. Ох Ларцев, Ларцев! Ну почему ты не потратил лишний час на беседу с Колобовой? Почему не обратил внимания на автосекретарь в квартире Карташова? Почему не выяснил, как Карташов нашел доктора Масленникова? Целый месяц потерян впустую. Версия об исчезновении Виктории Ереминой в связи с утратой ориентации на почве психического заболевания потребовала огромных усилий для проверки, а все потому, что ты, Ларцев, сам увлекся этой версией и протоколы составлял "под нее", отмахиваясь от ненужных, на твой взгляд, деталей, на которые у тебя просто не хватило времени. Конечно, не исключено, что именно эта версия правильна, но ведь параллельно с ней можно было проверить и другие, для выдвижения которых как раз и не хватило той информации, которой ты пренебрег. Ты живой человек, у тебя душа постоянно болит за дочку, которая сидит дома одна и постепенно может отбиться от рук, но…

Настя закончила протокол и протянула его Масленникову.

– Прочитайте внимательно. Если хотя бы одно слово вас не устроит, сделаем исправление. После этого подпишите каждую страницу. Можно от вас позвонить?

– Пожалуйста. – Врач пододвинул к ней аппарат. – Через девятку.

Настя набрала номер Ольшанского.

– Это Каменская, добрый вечер. Есть что-нибудь для меня?

– Есть, – послышался в трубке тенорок следователя. – Экспертиза пленки пришла.

– И что в ней? – Сердце ее дало сбой и быстро заколотилось.

– Запись на кассете номер один стерта. Среди других записей на этой же кассете голоса Ереминой нет. Довольна?

– Не знаю. Мне надо подумать.

– Ну, думай, думай. Завтра меня целый день не будет, выезжаю на следственный эксперимент. Если срочно понадоблюсь, найдешь меня через милицию Северного округа, отделение "Отрадное".

…Из психиатрической больницы номер пятнадцать, где работал доктор Масленников, Настя ехала к себе домой, на Щелковское шоссе. Путь был неблизким, и за долгую дорогу она успела еще раз утвердиться в мысли, что подозрения в адрес Бориса Карташова были далеко не беспочвенными.

Если кому-нибудь, кроме самого Карташова, нужно было уничтожить запись на кассете, он бы просто стер все либо украл эту несчастную кассету. Но Борис, который хранит старые пленки на всякий случай, никогда бы так не поступил. Именно в его стиле было бы стереть одну-единственную запись, именно ту, которая может изобличить его в причастности к убийству Вики Ереминой, сохранив другие "на всякий случай". И Настя была почти уверена, что стертая запись проливала свет на исчезновение девушки.

Отдав Гордееву листок с очередным заданием для Миши Доценко, Настя заперлась у себя в кабинете. Сегодня она решила провести рабочий день не в бегах, а за письменным столом. Пора было привести мысли в порядок, а всю имеющуюся информацию – в какое-то подобие системы.

Она включила кипятильник, достала из стола банку с растворимым кофе и коробку с сахаром, пододвинула поближе пепельницу, разложила несколько листков чистой бумаги, написав на каждом одной ей понятный заголовок, и погрузилась в работу.

Время шло, пепельница наполнялась окурками, листы покрывались фразами, отдельными словами, квадратиками, кружочками и стрелками…

Когда в дверь постучали, Настя решила не открывать. Если она нужна начальнику, он позвонит ей по внутреннему телефону. А разговаривать с коллегами она побаивалась. Ей хотелось избежать ситуации, при которой надо будет смотреть в глаза и мило улыбаться, а про себя думать: "Не ты ли тот, о ком говорил Колобок?"

Но человек за дверью не уходил, продолжая настойчиво стучать. Настя подошла к двери и повернула в замке ключ. На пороге стоял Володя Ларцев.

– Извини, Аська, мне нужно срочно позвонить, а в нашей комнате Коротков висит на телефоне.

Глаза у Ларцева ввалились, он заметно похудел за последний год, лицо посерело. Когда он набирал номер, Настя заметила, что у него дрожат руки.

– Надя? Где ты была?.. У тебя сегодня пять уроков, ты должна была прийти ровно в половине второго… Ах, так, ну ладно… Ты пообедала?..

Почему?.. Только что зашла?.. Какие отметки?.. Молодец… Умница… Почему двойка по географии?.. Контурные карты не принесла?.. Ладно, доченька, переживем, я постараюсь купить, обещаю… К какой подружке?..

Какая Юля? Из твоего класса?.. Из соседнего дома? А как ты с ней познакомилась?.. Во дворе? Когда?.. Надюша, а может, лучше пусть она к нам придет, а? Поиграйте у нас… Ах, на компьютере играть… Тогда конечно.

У Юли есть телефон?.. Не знаешь?.. А как ее фамилия?.. Тоже не знаешь…

Но хотя бы адрес, номер квартиры… Тоже нет? Ладно, давай так договоримся. Ты сейчас пообедай, а я тебе через полчаса еще позвоню, тогда и решим насчет Юли. И не забудь, на окне кастрюля с компотом стоит. Пока!

Ларцев положил трубку и виновато взглянул на Настю.

– Можно еще позвонить?

– Звони. Ты просто цербер, Володька. Почему девочка не может пойти к подружке поиграть на компьютере?

– Потому что я должен точно знать, куда и зачем она уходит и как будет возвращаться назад. В пять часов уже темно. Алло! Екатерина Алексеевна? День добрый, это отец Нади Ларцевой. Извините за беспокойство, вы не знаете случайно в вашем доме семью, где есть девочка Юля примерно одиннадцати лет? Образцовы? А кто они такие?.. Может быть, вы знаете их телефон и номер квартиры?.. Спасибо, спасибо огромное, Екатерина Алексеевна. Еще вопрос: там днем есть кто-нибудь из взрослых?.. Бабушка? А имя?.. Еще раз огромное вам спасибо. Вы мой ангел-хранитель, что бы я без вас делал! Всего вам доброго!

– Ну ты даешь, – восхитилась Настя. – Твои бы розыскные способности – да на пользу обществу.

И тут же осеклась. Она вовсе не собиралась обсуждать с Ларцевым качество его работы, особенно за последний месяц. Она дала слово Ольшанскому не выяснять отношений с Володей. Кроме того, такое выяснение непременно выведет их на обсуждение деталей расследования убийства Ереминой, а это ей запретил делать Гордеев. Но Ларцев, казалось, даже не заметил ее опрометчивых слов.

– Когда у тебя будет дочка одиннадцати лет, ты меня поймешь. Я каждый божий день вдалбливаю ей в голову прописные, истины насчет незнакомых дяденек и тетенек, и все-таки если она приходит из школы хотя бы на десять минут позже – начинаю умирать от страха. Постоянно талдычу: не перебегай улицу перед машиной, переходи дорогу только там, где есть светофор, сначала посмотри налево, потом направо, автобус обходи сзади, трамвай – спереди. А сам целый день трясусь как осиновый лист, представляю ее под колесами… Ох, Аська, – его голос дрогнул, глаза предательски заблестели, – не дай тебе Бог такую муку каждый день. Хватит с меня жены и малыша, еще одного горя я не перенесу… Можно, я позвоню?

– Ну что ты все спрашиваешь? Можно, конечно.

Познакомившись по телефону с бабушкой девочки Юли, у которой есть компьютер, и взяв с нее клятвенное заверение, что Надюша Ларцева либо будет отправлена домой до наступления темноты, либо ее проводит до квартиры кто-нибудь из взрослых, Володя позвонил дочке и дал ей свое отцовское соизволение на визит к подружке. Настя смотрела на него и думала, что надо быть совсем бессердечным, чтобы упрекать его в плохой работе.

Нет, не повернется у Ольшанского язык поговорить с Ларцевым. И у нее не повернется.

Увидев издалека знакомую рыжую шевелюру, Настя удивилась. Пожалуй, впервые за много лет Леша Чистяков пришел вовремя. Они договорились встретиться в метро, чтобы вместе идти в гости к Настиному отчиму. Леонид Петрович, выполняя обещание, собирался познакомить Настю с женщиной, которая скрашивала ему соломенное вдовство.

Сама Настя ни разу в жизни никуда не опоздала. Она была ленива и медлительна, быструю ходьбу не любила, а о том, чтобы бежать вдогонку за автобусом, и помыслить не могла. Здоровье у нее было не очень крепкое, и порой в духоте и давке ей становилось так худо, что приходилось выходить из автобуса или вагона метро, не доезжая до нужной остановки, и отсиживаться на скамейке, поднося к лицу ампулу с нашатырем, которую она всегда носила в сумке. Учитывая свои слабости, Настя планировала маршруты передвижения с большим запасом времени и обычно приходила раньше намеченного срока. А вот о ее друге Леше Чистякове сказать этого было нельзя. Талантливый математик, ставший в тридцать лет доктором наук, он был по-профессорски рассеян и забывчив, чем порой доводил Настю до исступления, путая вторник со вторым числом, а Бибирево с Бирюлевом.

– Ты меня сразил наповал, – сказала Настя, целуя его в щеку. – Почему ты не опоздал, как водится?

– Несчастный случай. Больше не повторится.

Чистяков шутливо подергал ее за ухо и, взяв под руку, быстро повел к эскалатору.

– Что-то ты грустная, старушка. Случилось что-нибудь? – спросил он, когда они шли темными задворками от метро к дому, где жили Настины родители.

– Напрягаюсь, – коротко ответила Настя.

– Из-за чего? Из-за этой женщины?

– Угу.

– Ты же сама просила вас познакомить.

– Оно конечно, но все-таки… Нервничаю, даже не знаю, отчего. Вдруг она мне понравится?

– И что в этом плохого?

– А как же мама? Мне тогда придется как-то выравнивать свое отношение между ней и этой дамой.

– Ну ты загнула, Аська. А если она тебе не понравится, тебе придется пересматривать свое отношение к Лене, так, что ли?

– Именно. И вообще, ситуация какая-то… Двусмысленная.

Может, зря я это затеяла?

– Раз затеяла, значит, не зря. Ты же у меня умница, ничего зря не делаешь. Перестань дергаться.

– Не утешай меня, Лешик. У меня внутри все дрожит. Давай остановимся, я покурю.

– Слушай, ты повзрослеешь когда-нибудь или нет? Ведешь себя, как маленькая девочка: плохая – хорошая, нравится – не нравится.

Они остановились у подъезда родительского дома. Настя уселась на скамейку и вытащила из сумки сигареты. Сделав глубокую затяжку, она взяла Лешину руку и прижала к своей щеке.

– Лешик, я дура, да? Ну, вразуми меня, скажи что-нибудь умное, чтобы я успокоилась. Мне так стыдно, словно я маму предаю.

Леша сел рядом с ней, ласково обнял за плечи.

– Ты действительно еще ребенок, Аська. Тебе тридцать три года, а ты так и не представляешь себе, что такое семья и супружеская жизнь.

– А ты представляешь? Тоже мне, специалист по брачносемейным делам.

Ты же заплесневелый холостяк.

– Я – другое дело. Я до сих пор живу с родителями и наблюдаю их отношения каждый день. А ты уже давно живешь одна, и забыла, что это такое – ежедневно на протяжении многих лет делить с кем-то жилье и бытовые проблемы. И, между прочим, постель. Так что перестань маяться заранее. Докуривай быстрее, и пойдем.

– Лешик, знаешь, о чем я подумала?

– Если бы ты тогда аборт не сделала, нашему ребенку было бы сейчас уже тринадцать лет.

– Как ты догадался?

– А я сам об этом сейчас подумал. И потом, Асенька, мы с тобой знакомы почти двадцать лет. Я научился твои мысли читать.

– Да? Тогда читай дальше.

– Ты подумала, что если бы ты оставила ребенка и вышла бы за меня замуж, то сейчас ты не мучилась бы вопросом о том, насколько этично тебе знакомиться и сидеть за одним столом с любовницей отчима при том, что он все-таки остается мужем твоей матери. Тебе было бы просто не до этого. А может быть, и отношение к проблеме было бы иным. Правильно?

– Леша, хочешь, правду скажу?

– Говори свою правду, и пойдем, я окоченел здесь дожидаться, пока ты перестанешь нервничать.

Он встал со скамейки и потянул Настю за руку. Та медленно поднялась.

– Ну, где обещанная правда? – спросил он с улыбкой.

– Я очень тебя люблю. Но иногда ты меня пугаешь.

– Врешь ты все, – тихо ответил Леша и осторожно погладил ее по щеке.

– Если бы ты меня любила, то не держала бы на холодной улице, когда нас ждут знаменитые папины цыплята. А человек, способный тебя напугать, еще на свет не родился.

Настя прислушалась к ровному дыханию Леши. "Кажется, заснул, – подумала она. – Ну почему природа так неравномерно распределяет свои милости? Одни досчитают до десяти и тут же засыпают. А другие, вроде меня, без снотворного могут пролежать до рассвета с открытыми глазами".

Она встала с постели, накинула теплый махровый халат и на цыпочках вышла на кухню. В квартире было холодно, несмотря на то, что отопление работало вовсю, потому что щели в оконных рамах, а также между балконной дверью и косяком были огромными. Приводить их в порядок было некому, а затыкать ватой или поролоном Настя, по обыкновению, ленилась. Она зажгла на плите все четыре конфорки, и через несколько минут кухня наполнилась удушливым теплом.

Настя перебирала в памяти события прошедшего вечера.

Леша прав, не надо смешивать отношения отцов и детей с отношениями родителей с другими людьми. Напряжение, сковавшее Настю перед дверью родительской квартиры, постепенно прошло, подруга Леонида Петровича оказалась симпатичной и славной женщиной, совсем не похожей на мать, Надежду Ростиславовну. Лешка изо всех сил старался быть остроумным и галантным, и это ему вполне удалось. Во всяком случае, новую знакомую он совершенно очаровал. Отчим, казалось, был всем доволен, кормил их восхитительными цыплятами «табака», никаких вольностей и панибратства по отношению к своей гостье не допускал, и под конец Настю «отпустило». Но неясное чувство вины перед матерью продолжало давать о себе знать и сейчас.

Она нерешительно сняла телефонную трубку и набрала длинный код и номер телефона в далекой Швеции, где было еще не так поздно, как в Москве.

– Настя? Что случилось? – встревоженно спросила Надежда Ростиславовна.

– Ничего не случилось. Просто ты давно не звонила.

– У тебя все в порядке? – продолжала настойчиво спрашивать мать: уж очень необычным было то, что дочь сама позвонила ей, да еще в такой час.

– У меня все хорошо, мама, не волнуйся. Я в полном порядке.

– А отец?

– Он тоже. Мы с Лешкой сегодня были у него. Он кормил нас потрясающими цыплятами.

– Ты меня не обманываешь? У вас точно все в порядке?

– Точно. Неужели должно непременно что-то случиться, чтобы мы друг другу позвонили? Просто я соскучилась.

– Я тоже скучаю по тебе, доченька. Как у тебя на работе?

– Как всегда. Двенадцатого декабря лечу в Рим с делегацией наших милиционеров.

– Да что ты! – радостно воскликнула мать. – Как здорово!

Поздравляю. Когда, ты говоришь, улетаешь?

– Двенадцатого. Девятнадцатого возвращаюсь.

– Что же ты раньше не сказала? – В голосе Надежды Ростиславовны послышалось огорчение. – Вряд ли я успею сделать визу, но я попробую. С четырнадцатого по семнадцатое во Франции будет симпозиум лингвистов, мое выступление запланировано на пятнадцатое, и если я успею обернуться с визой, то встречу тебя в Риме. Где тебя искать?

– Не знаю. А тебя?

– Тоже не знаю, – рассмеялась мать. – Сделаем так. Если у меня все получится, встречаемся шестнадцатого в семь вечера на площади у собора Святого Петра. Площадь круглая, большая, хорошо просматривается. Не потеряешься. Договорились?

Настя несколько оторопела от материнского напора.

– Но, мама, я же не одна еду, а с группой сотрудников. Откуда мне знать, какой у нас будет распорядок. Вдруг именно шестнадцатого я не смогу оторваться?

– Глупости, – решительно перебила ее мать. – Я буду ждать тебя до восьми часов. Если не придешь, встречаемся на следующий день, и так далее. Я постараюсь все организовать и буду ждать тебя, доченька, ты слышишь?

– Хорошо, мама, – Настя судорожно сглотнула, стараясь скрыть от матери, что по щекам ее градом текут слезы. – Я обязательно приду.

– В каком состоянии у тебя язык? – строго спросила мать. – Ты хоть что-то еще помнишь или уже все напрочь забыла?

– Не волнуйся, там можно вполне обойтись английским.

– Нет, детка, так не годится. Дай мне слово, что подтянешь итальянский. В детстве ты прекрасно знала язык.

– Мама, мое детство давно кончилось. Я работаю с утра до вечера и не уверена, что найду время для занятий. Не сердись, пожалуйста.

– Я и не сержусь, – Настя была уверена, что мать улыбается, произнося эти слова. – Я горжусь тобой, Настюша. И не смей плакать. Думаешь, я не слышу, как ты носом хлюпаешь? Иди спать и не разоряй свой скудный бюджет глупыми переживаниями. Запомни, каждый вечер в семь часов, у собора Святого Петра. Отца поцелуй, Лешу тоже.

Настя медленно опустила трубку на рычаг и только тут заметила Лешу, неподвижно стоящего на пороге кухни.

– Ну? Успокоилась? – с усмешкой спросил он. – Убедилась, что мать тебя по-прежнему любит?

– Я тебя разбудила? – виновато пробормотала она. – Извини.

– Господи, какой ты, в сущности, еще ребенок, – вздохнул Чистяков.

Они просидели на теплой кухне еще полчаса, пока Настя окончательно не успокоилась.