Текст книги "Тот, кто знает. Книга вторая. Перекресток"

Автор книги: Александра Маринина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 39 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Наталья

Она только что проводила Вадима на работу. Шесть утра, мальчиков нужно поднимать в семь, чтобы в школу не опоздали, у нее есть еще целый час. Можно лечь подремать, но можно и не ложиться. Наташа постояла несколько минут в прихожей, глядя на закрывшуюся за мужем входную дверь, и решила все-таки не ложиться. Вчера она допоздна работала над текстом новой программы, понимала, что давно пора спать, но остановиться не могла. Текст за ночь вылежался, и теперь надо бы просмотреть его свежим глазом, пока не навалились ежедневные хлопоты и внимание не рассеялось.

Наташа вскипятила чайник и решила выпить кофе прямо на кухне. Все спят, и мальчики, и Иринка, и Бэлла Львовна, никто ей не помешает, а на кухне теперь так хорошо стало! Сделали ремонт, сменили всю старую мебель, и свою, и соседскую, даже плиту новую поставили. Не коммунальная кухня, а загляденье!

Она принесла из комнаты папку с написанным накануне текстом. Чтобы не тревожить уснувшего Вадима, Наташа не стала пользоваться пишущей машинкой, писала от руки. Прихлебывая горячий кофе, она внимательно читала, и с каждой строчкой в ней крепло убеждение, что это не то. Не то и не так. А как нужно? Ей хотелось сделать публицистическую программу о национальном вопросе, в частности об обществе «Память», о Баркашове и его Русском национальном единстве. Наташе казалось, что ей есть, что сказать по этому поводу, но теперь, перечитывая написанные вчера страницы, все сказанное казалось блеклым, неубедительным и размытым. Нет, это совсем не годится. Надо все переделывать с самого начала. Нужен стержень, на который будут нанизываться авторские слова, журналистские вопросы к интервьюируемым, зрительные образы и их цветовое решение.

Скрипнула дверь, к кухне приближаются шаркающие шаги, и появляется полусонная Иринка в ночной рубашке, растрепанная, с припухшими от сна глазами и губами. Что-то рано она сегодня.

– Ты чего? – встревоженно спросила Наташа. – Еще только половина седьмого.

– Таблетки забыла с вечера в комнату взять, – пояснила девушка. Она достала из навесного шкафчика пузатые пластиковые баночки с пилюлями «Гербалайф», налила в стакан воду из-под крана. Отсыпала в ладонь две пилюли из одной баночки и запила их водой. Пилюли из другой баночки положила на тарелку, туда же поставила заново наполненный стакан.

– Я скоро лопну, – жалобно произнесла Ирина, – в жизни столько воды не пила. Сначала одни таблетки со стаканом воды, через полчаса другие, и тоже со стаканом воды, а еще через полчаса коктейль. И так три раза в день. Умереть можно.

Она собралась было возвращаться к себе, но передумала, поставила тарелку с таблетками и водой на стол и плюхнулась на табуретку рядом с Наташей.

– Брось, – с улыбкой посоветовала Наташа, – зачем так себя изводить? Еще неизвестно, будет ли результат, а мучения – они уже сейчас во всей красе присутствуют.

– Ну да, брось! Как это я брошу? Мне обещали, что через месяц я похудею на восемь килограммов. Ты же знаешь, чего я только не делала, чтобы вес сбросить, ничего не помогает.

– А «Гербалайф» твой, думаешь, поможет? – Наташа не скрывала скепсиса, она с детства была убеждена в том, что похудеть можно только при помощи физических нагрузок и отказа от сладкого. Физические нагрузки у Ирины были немалые, одни занятия сценическим движением чего стоят, и от сладкого она больше года назад отказалась, а толку никакого, в вещи сорок восьмого размера она так и не влезла. И, по мнению Наташи, это означало только одно: такая у нее конституция, генотип такой, организму в этом весе комфортно, и он даже под угрозой смерти не отдаст ни одного килограмма на потребу моде. Но Ира эту точку зрения не разделяла и мужественно бросалась попеременно то в одну диетологическую авантюру, то в другую. То варила себе какие-то специальные супчики, якобы сжигающие жир, то сидела на двухнедельной «японской» диете без соли и сахара, то переходила на монопитание и ела по три раза в день либо только творог, либо только мясо, либо только рис. Сбрасывала она каждый раз два-три килограмма, и уже через две недели эти насильственно выкинутые из тела килограммы снова возвращались и прилипали к фигуре намертво. Теперь вот новомодное американское средство для очистки организма и похудения под названием «Гербалайф». Стоит сумасшедших денег, месячный курс – сто двадцать долларов. Ирка пьет эти разноцветные пилюльки и сладко пахнущие коктейли уже две недели, и Наташа слабо верила в то, что еще через две недели ее соседка похудеет на восемь килограммов, то есть на два размера. Однако Ира верила и продолжала вливать в себя бесчисленные стаканы с водой.

– Уверена, что поможет, – с горячностью произнесла она и тут же жалобно добавила: – Натулечка, ты меня не расхолаживай, а то у меня силы воли не хватит.

– Иди спать, – засмеялась Наташа, – это не я тебя расхолаживаю, а ты меня своим сонным видом. Мне нужно поработать.

– Да ладно, я уже проснулась, – Ира сладко зевнула, потянулась. – Все равно мне с тобой поговорить надо. Натулечка, я замуж выхожу.

– Да ну? – подняла брови Наташа. – Опять? За кого на этот раз?

– За Игоря Мащенко.

– Ты с ума сошла!

– Почему же? И вообще, чему ты так удивляешься? Ты же знаешь, что я с ним встречаюсь уже год. Вполне естественное развитие событий.

– Ирка, что ты говоришь? Ты же его не любишь. Как же можно выходить замуж без любви?

– Ой, до чего ты правильная – прямо противно. – Ира смешно наморщила носик и скорчила Наташе рожицу. – Тебя послушать, так весь мир должен быть устроен по принципу: если любишь – женись, если не любишь – не женись. А сколько на свете людей, которые любят друг друга и не женятся по разным причинам? Миллионы! Поэтому остальные миллионы имеют полное право жениться без любви. Тогда все справедливо.

– Но это нечестно, – запротестовала Наташа, – это же обман. Человек, который на тебе женится, сам тебя любит и надеется, что ты отвечаешь ему взаимностью.

– Да перестань ты! Какая взаимность? Думаешь, Игорь меня без ума любит, что ли? Ничего подобного. Я все прекрасно понимаю, ему нужно жениться на ком-нибудь, чтобы бабы не рассматривали его как потенциального жениха и не вешались ему на шею. Он нормальный взрослый мужик, у него есть свои физиологические потребности, но если он будет их удовлетворять с посторонними женщинами, то будет постоянно влипать во всякие там отношения, которые придется потом нудно выяснять и болезненно разрывать. Лучше пусть будет для этого дела жена, приличная и необременительная, которая нравится его мамочке и папочке. И ему самому, кстати, тоже. А любить наш Игорек вообще не умеет, понимаешь? В принципе не умеет. Ему эта способность от природы не дана. Он может увлечься, влюбиться, но на короткое время. А потом – все. Полный пшик.

– Ну хорошо, а ты? Зачем тебе это замужество? Ты что, тоже любить не умеешь?

– Интересно ты рассуждаешь! – фыркнула Ирина. – А как же я, по-твоему, буду отслеживать ситуацию? Если я откажусь выйти за него замуж, он найдет кого-нибудь другого, и мне тогда дорога в их дом будет закрыта.

– Ирочка, дорогая моя, это не аргумент. Я очень виновата перед тобой, я втравила тебя в эту историю, я согласилась на то, чтобы ты познакомилась с Игорем, а через него – с Виктором Федоровичем, потому что была напугана, была парализована страхом. У меня, наверное, мозги отказали, если я согласилась на такое. Но прошел год, и ничего не случилось, никакой катастрофы. Может быть, я сильно преувеличила опасность, ты же сама говоришь, что за весь этот год Виктор Федорович ни разу не упомянул моего имени и вообще проблему сотрудничества людей с КГБ ни в каком виде не обсуждал. Если тебе нравится Игорь – пожалуйста, встречайся с ним, спи с ним, живи. Но если ты делаешь это только ради меня, то не нужно. Ты собираешься принести себя в жертву, но это искалечит всю твою жизнь. Ты же сама мне потом этого не простишь.

Ира вскочила с табуретки, опустилась перед Наташей на колени, положила голову на ее бедро, как преданная собака.

– Натулечка, после всего, что ты для меня сделала, никакие жертвы не будут слишком большими. Мне ничего для тебя не жалко, жизни своей не жалко, только бы тебе было хорошо. Ты пойми, тебе, может быть, это все и не нужно, но это МНЕ нужно. Понимаешь? МНЕ. Я должна чувствовать, что искупаю свой грех перед тобой, иначе я не смогу жить спокойно. Я – преступница, и я не успокоюсь, пока не почувствую себя достаточно наказанной. А ты все время хочешь мне помешать. Неужели тебе меня не жалко?

Опять она заговорила о Ксюше. Это случалось нечасто, но Наташа твердо знала, что Ира все помнит, помнит каждый день, каждый час, винит себя и не знает, что ей делать с этим чувством страшной вины. Наташа давно уже научилась не плакать, вспоминая свою маленькую дочь, но до сих пор слезы наворачивались на ее глаза каждый раз, когда Ира заговаривала о своей вине и своем грехе.

– Жалко, – проглотив слезы, сказала она. – Мне тебя очень жалко. Поэтому я и не хочу, чтобы ты выходила замуж по такому подлому расчету. Ирочка, девочка моя, ты потом раскаешься в этом и будешь винить во всем меня. И мы с тобой попадем в замкнутый круг взаимных обвинений, из которого уже никогда не выберемся. Мы будем до самой смерти жить в аду. Ты этого хочешь?

Ира резко поднялась с колен, посмотрела на висящие на стене часы, бросила в рот очередные таблетки и залпом выпила стакан воды.

– Запомни, Натулечка, я никогда и ни в чем не буду тебя винить. И осуждать ни за что не буду. Хуже и страшнее того, что я сделала, сделать невозможно. Что бы ты ни делала, ни один твой поступок этого не перевесит. И вообще, чего ты сидишь? Уже семь часов, пора мальчишек поднимать. Давай, я завтрак приготовлю, мне все равно еще полчаса до коктейля ждать.

Наташа сложила бумаги в папку и отправилась в комнату к сыновьям. И как обычно, прежде чем их будить, несколько секунд разглядывала спящих мальчиков. Сашка уже совсем большой, ему тринадцать, голос начал ломаться, над верхней губой пушок виднеется, с каждым месяцем все более заметный. Густые темно-русые вихры закрывают лоб и уши. В прежние времена, когда Наташа училась в школе, с такой прической без разговоров выгоняли с уроков и отправляли в парикмахерскую, а теперь полная свобода, никто никого не заставляет стричься, волосы можно носить любой длины, даже школьную форму отменили. Хорошо это или плохо? Для ее сыновей, наверное, нормально, но ведь не у каждого ребенка в семье такой достаток, как у Вороновых, а дети есть дети, они хотят быть не хуже других и страшно комплексуют из-за того, что у них нет таких модных вещей, как у их одноклассников. В форме все были одинаковыми, благосостояние семьи на внешнем виде школьников практически не сказывалось, по крайней мере во время уроков. С другой стороны, одинаковость – это путь к потере индивидуальности. И неизвестно еще, что хуже. Можно, кстати, на эту тему передачу сделать, не только о школьниках, а вообще о проблемах равенства и различий. Любопытно получится…

Алешка – совсем другой, совершенно на брата не похожий, темно-рыжий, как Наташа в детстве, коротко стриженный. Он и спит по-другому, не так, как Саша. Старший даже во сне, кажется, куда-то бежит, торопится, боится не успеть, широкие брови напряженно сдвинуты, губы сжаты, а младший уходит в сон глубоко и основательно, как и все, что он делает, поэтому и сны видит сладкие и приятные, вон какая улыбка на лице! Зато просыпается Алеша легко и быстро, с хорошим настроением, выспавшийся и отдохнувший, а Сашу приходится подолгу будить, вытаскивая из очередной погони или смертельной схватки, и потом еще следить, чтобы не отвернулся к стенке и не заснул снова. Наверное, напрасно Вадим купил видеомагнитофон, Сашка слишком увлекается боевиками.

Когда сыновья были совсем крошечными, Наташа видела их одинаково, оба они были для нее атласно-розовыми, как мягкая пуховая подушечка, в которую так приятно уткнуться лицом. Потом в мысленном образе старшего сына, Сашеньки, стали появляться желто-красные пламенные оттенки, с которыми ассоциировались подвижность и энергичность, часто чреватые травмами и опасностью. Алешин же розовый цвет постепенно темнел и превращался в терракотовый – цвет кирпичей, из которых строят уютные и надежные дома. Теперь же непоседливый и неутомимый Сашка прочно связывался у Наташи с бело-голубыми красками, именно таким она представляла себе электрический ток еще в школе, когда изучала физику. А спокойный и даже немного медлительный Алеша приобрел устойчивый темно-синий цвет, цвет покоя и надежности, точно такой же, в какой до сих пор для Наташи была окрашена комната Бэллы Львовны. Такие разные мальчики… И при всей своей несхожести они очень привязаны друг к другу, несмотря на то, что учатся в разных классах. У них даже друзья общие, но это уже заслуга Вадима, это он настоял, чтобы сыновей отдали в спортивную секцию, ведь там ребят разбивают на группы не по возрасту, а по умению, и если ты ничего пока не умеешь, если ты начинающий, то будешь тренироваться вместе с теми, кто пришел одновременно с тобой, независимо от того, сколько тебе лет, семь, восемь или десять. Саша и Алеша уже второй год ходили в бассейн, занимались плаванием и обзавелись общей компанией, в которую входили мальчики от двенадцати до пятнадцати лет.

Господи, да что же она стоит! Уже десять минут восьмого, а она тут мечтает неизвестно о чем…

– Ребята, подъем, – громко сказала она, подходя к Сашиной постели. Старшего придется потормошить, а младший и сам встанет, у него чувства ответственности на десятерых хватит, никогда в школу не опоздает. – Давайте, давайте, поднимайтесь, умывайтесь, сейчас Ира завтрак принесет.

Слова оказали магическое действие, но на это, собственно, и было рассчитано. Сашка все время хотел есть, возраст такой, наверное, и перспективой даже малейшей гастрономической радости его можно было выманить и из комнаты, где он смотрел очередной боевик, и из сна. Алеша к еде относился спокойно, зато ужасно стеснялся выползать из-под одеяла в присутствии Иры. В отличие от брата, спал он голым, без пижамы, но если присутствие матери переносил абсолютно спокойно и даже позволял ей мыть себя под душем, то Ира, равно как и все другие женщины на свете, его страшно смущала.

Через две минуты оба мальчика в трусиках и маечках чистили зубы в ванной, а Ира расставляла на столе чашки с чаем и тарелки с горячими бутербродами.

Утро шло строго по графику, в восемь часов ушла на занятия в институт Ира, в восемь пятнадцать – мальчишки помчались в школу, в восемь тридцать Наташа вышла из дому и поехала на Шаболовку, в старый телецентр, где у нее были назначены две встречи. Ее немного беспокоило, что к моменту ухода она так и не увидела Бэллу Львовну. Может быть, соседка плохо себя чувствует? Обычно Бэллочка встает около восьми, а сегодня что-то заспалась. Надо будет позвонить ей сразу же, как только Наташа доедет до телецентра.

Но позвонила она не сразу. Через три минуты после того, как она вошла в здание, на нее обрушилась новость.

– Ты слышала, какой у нас скандал? – возбужденно зашептала ее знакомая – администратор одной из популярных программ. – Синягина снимают с информационных выпусков.

– А что случилось? – удивилась Наташа.

Синягин был одним из самых «продвинутых» ведущих ежедневной вечерней информационной программы, его оценки событий были неожиданными и глубокими, а комментарии – мягко-ироничными и внешне вполне лояльными, но за этой лояльностью многие угадывали скрытое ехидство. Его любили в народе, и эту информационную программу по вечерам смотрела, без преувеличения, вся страна. Что же могло случиться такого, чтобы звезду телеэкрана Синягина отлучили от эфира? Неужели сам президент или кто-то из его окружения остался недоволен и оказал давление на руководство канала?

– Оказывается, Синягин когда-то сотрудничал с комитетом, – трагическим шепотом поведала администратор. – Ты представляешь? Какая гадость! Как он мог? Теперь ему руки никто не подает.

– Глупости это, – громко и резко сказала Наташа. – С чего вы это взяли? Кто-то брякнул, а вы и поверили. Неужели ты не понимаешь, что Синягин просто раздражает кого-то из высшего руководства, вот вам и слили эту дезу, чтобы вы своими руками его убрали. Вы же такие демократы, что дальше некуда, вы в своих рядах доносчиков не потерпите. Вот они вашим демократизмом и воспользовались. А вы идете у них на поводу, как послушные ослы. Проверить эту информацию невозможно, а поверить в нее очень хочется, да? Жареного захотелось, на постном пайке долго сидите? Стыдно.

Она не стала дожидаться ответа и быстро пошла дальше по длинному коридору, чувствуя, как пылают щеки. Она сказала то, что должна была сказать, но сама в своих словах была далеко не уверена. Конечно, Синягина убрали, он стал неугоден в верхах и для этого разыграли самую актуальную на сегодняшний день карту – сотрудничество с КГБ. Прошлогодний скандал с Прунскене вызвал настоящий ажиотаж, и тема негласного сотрудничества с силовыми ведомствами постоянно с тех пор возникала то тут, то там. Но до сих пор, насколько Наташе было известно, этим ключом не пользовались для того, чтобы открыть дверь кадровых перестановок. Возмущались, негодовали, пламенно обличали и людей, служивших системе, и саму систему, но без оргвыводов. И вот оно, начало. Был Синягин в действительности агентом КГБ или не был, никакого значения для Наташи не имело. Важно одно: метод опробовали. Потом его начнут применять. К кому? Кто будет следующим?

Обе назначенные встречи Наташа провела крайне неудачно, ни один вопрос не решила и ничего не добилась. Она вообще не очень хорошо понимала, что ей говорят, мысли все время перескакивали с Синягина на Ирину и обратно. Не рано ли она успокоилась, решив, что опасность миновала? И сколько еще времени, сколько месяцев, а может быть, и лет придется ей жить в этом постоянном, изнуряющем, выматывающем страхе?

Только после окончания всех переговоров Наташа спохватилась, что так и не позвонила Бэлле Львовне.

– Бэллочка Львовна, – нервно заговорила она в трубку, услышав неторопливый говорок соседки, – у вас все в порядке? Вы утром не встали, я уж забеспокоилась.

– Все в полном порядке, золотая моя, не волнуйся.

Но что-то в голосе пожилой женщины показалось Наташе странным, необычным. В нем проскальзывали давно забытые нотки, которых Наташа давно уже не слышала.

– И все-таки что-то случилось, – утвердительно сказала она. – Я же слышу.

– Случилось. Придешь домой – поговорим.

– Бэллочка Львовна, не мучайте меня, я и так вся на нервах! Что-то с мальчиками? С Ирой? Да говорите же.

– Я только что разговаривала с Мариком по телефону. Он скоро приедет.

– Когда?!

– Через два месяца, в ноябре. Золотая моя, ты можешь в это поверить? Мой Марик приезжает!

Руслан

Из окна палаты на третьем этаже он видел медные и бронзовые ветви деревьев. Сначала, когда он только попал сюда, деревья были черно-белыми, покрытыми шапками снега, потом, когда в апреле снег растаял, стали просто черными, потом нежно-зелеными, потом зелень стала наливаться сочностью и темнеть, а теперь вот жизненные соки уходят из листьев и веток, и их сжигает красно-золотое пламя осени.

Руслан попал в автоаварию через день после возвращения из Новокузнецка и встречи с бывшим следователем Дюжиным. Он пролежал в больнице с травмой черепа и множественными переломами весь остаток зимы, весну, лето и даже начало осени. Заканчивается сентябрь, и завтра, наконец, его выписывают. Кости почему-то все время неправильно срастались, их приходилось снова ломать и снова оперировать. Порой ему начинало казаться, что отныне он будет жить до конца дней только здесь, в этой палате на третьем этаже, на этой койке, только соседи будут меняться, да и то нечасто, это же травматология, отсюда быстро не уходят, месяцами лежат.

Времени Руслан Нильский даром не терял. Как только смог держать на коленях блокнот, а в руках – шариковую ручку, начал работать над материалом о бедственном положении медицинских учреждений, в частности больниц и станций «Скорой помощи». Нехватка врачей и фельдшеров, дефицит лекарственных препаратов, отсутствие финансов для закупки продуктов питания для больных и осуществления элементарных мероприятий по поддержанию санитарного состояния зданий. Чуть позже, когда начал ходить и знакомиться с больными из других палат, появилась новая тема: раненые и контуженые, ставшие инвалидами по воле и вине государства, пострадавшие во время выполнения воинских или служебных заданий, солдаты из «горячих» точек, милиционеры, спецназовцы, пожарные.

На все отделение был один телевизор, стоявший в коридоре, и смотреть его могли только ходячие больные, которые, вернувшись в палату, со вкусом и неизвестно откуда взявшимися подробностями пересказывали увиденное и услышанное тем, кто прикован к кровати. Руслан с интересом прислушивался сначала к рассказам, позже, когда начал вставать и имел возможность сам смотреть телевизор, – уже к пересказам, не переставая удивляться тому, как до неузнаваемости модифицируются факты и события. О степени искажения он мог судить вполне объективно даже тогда, когда еще не ходил, ведь к нему ежедневно прибегал кто-нибудь из редакции, приносил ворох свежих газет и делился новостями. Так, 11 чемоданов с компроматом, о которых говорил генерал Руцкой, как-то незаметно превратились сначала в 11 контейнеров, а в следующем пересказе – в 21 вагон, набитый ящиками с документами, компрометирующими ряд представителей власти. Когда созданная президентом комиссия по борьбе с коррупцией заявила, что сам генерал Руцкой причастен к некоему счету в швейцарском банке размером в 3 миллиона долларов, то в больничном дворике обсуждался уже личный счет самого генерала, на котором тот держал неизвестно где украденные миллионы, а будучи донесенной до палаты и пересказанной лежачим больным, новость обрела поистине раблезианский масштаб: оказывается, генерал держал на счету целых 300 миллионов единиц североамериканской твердой валюты.

Эти наблюдения натолкнули Руслана на мысль проанализировать механизм таких информационных метаморфоз. Ведь люди не глухие и не слепые, они отчетливо слышат то, что сообщает им диктор телевидения или радио, так почему же через полтора-два часа они подвергают это таким чудовищным искажениям? Первое открытие, которое сделал для себя молодой журналист, состояло в том, что люди слышат и видят вовсе не то, что им говорят и показывают, а то, что они хотят слышать и видеть. И вопрос на самом деле состоит в том, что именно они хотят слышать и видеть и почему именно это, а не что-то другое. Почему людям так хочется, чтобы все представители властных структур оказались ворами и взяточниками? Ведь по большому счету этого хотеть нельзя, иначе разворуется весь государственный бюджет, вся казна, и нечем будет платить зарплату и пенсию, и не будет средств на социальные программы. То есть, с одной стороны, люди, находясь в здравом уме, конечно же, не хотят, чтобы «наверху» все воровали, но, с другой стороны, почему-то очень этого хотят, причем хотят настолько, что зачастую принимают желаемое за действительное. Размышлениям над этим феноменом Руслан посвятил свою третью статью.

Потом, набрав нужное количество информации в беседах с такими же, как он сам, пострадавшими в автоавариях, он разразился материалом об ужасающем состоянии дорожного покрытия и о недобросовестности некоторых автошкол, выдающих водительские права людям, не прошедшим надлежащий курс обучения и не сдавших на должном уровне экзамены. Вслед за этим Руслан написал отдельную статью о взяточничестве в Госавтоинспекции. Этим вопросом он интересовался давно, а теперь, наслушавшись рассказов о том, как ведут себя работники ГАИ на местах дорожно-транспортных происшествий, просто не мог удержаться.

Писал он ради собственного удовольствия, чтобы чем-нибудь занять себя, но обязательно показывал написанное приходившим к нему сотрудникам редакции. Они забирали текст, и через некоторое время статья появлялась в газете. Особенно много похвал Руслан получил по поводу статьи о слухах, ее даже перепечатали несколько газет в Томске, Иркутске и Новосибирске.

Одним словом, все было отлично. Статьи публиковались, авторитет Руслана Нильского как журналиста рос не по дням, а по часам, кости наконец срослись как положено, и завтра он вернется домой. Только вот уголовное дело по обвинению Бахтина в убийстве ему так и не удалось посмотреть. Не успел, в больницу попал. Ну ничего, все впереди, торопиться ему некуда. Мать, похоже, забыла о ссоре, как только Руслан оказался на больничной койке, тут же взяла отпуск, приехала в Кемерово, поселилась у подруги и целыми днями сидела возле сына, выхаживала, приносила еду, меняла белье. Когда отпуск кончился, ей пришлось уехать, но каждую неделю на выходные она снова приезжала в Кемерово. И ни разу за все эти долгие месяцы не вернулись они к тому разговору, будто и не было его никогда. Вот выйдет Руслан из больницы, осмотрится немного на работе и свяжется с Дюжиным. Только вряд ли это будет сразу, похоже, ситуация в стране накаляется до предела. Три дня назад, 21 сентября, Президент Ельцин подписал Указ номер 1400: прервать съезд народных депутатов и распустить Верховный Совет России. Через полчаса заседавшие в здании Верховного Совета на Краснопресненской набережной депутаты назначили руководителя обороны Белого дома, а на другой день утром Президиум Верховного Совета постановил: Президента Ельцина от руководства страной отстранить, его полномочия передать вице-президенту Руцкому. Белый дом оцепили, и с тех пор ни один депутат оттуда не вышел, так и заседают беспрерывно, назначают новых министров и вырабатывают стратегию борьбы с Президентом. На уступки, похоже, ни Президент, ни парламент идти не собираются, и мирным путем такое противостояние кончиться просто не может. В любой момент может грохнуть взрыв, и тут уж журналисты должны денно и нощно собирать и подавать информацию, а не заниматься детективными изысканиями в сугубо личных интересах. Так что дел в редакции у Руслана Нильского будет невпроворот.

* * *

– … Мы прекращаем вещание… Кругом рвутся снаряды… – в голосе диктора звучала с трудом сдерживаемая паника.

Изображение исчезло, на телевизионном экране замелькали пестрые полоски. Лена Винник вцепилась в подлокотник вертящегося кресла и с ужасом посмотрела на Руслана.

– Там что, война? Господи, какой ужас! Снаряды рвутся… Они штурмуют Останкино. Что же будет?

Скоро сутки, как никто из сотрудников редакции не уходит домой, все либо висят на телефонах, принимая информацию из Москвы, либо смотрят телевизор и слушают радио. Противостояние Президента Ельцина и Верховного Совета, возглавляемого Хасбулатовым, достигло своего пика. Вчера, 2 октября, произошло массовое столкновение с милицией на Смоленской площади в Москве, сегодня сторонники Верховного Совета прорвали оцепление вокруг Белого дома, и телевидение на всю страну показало, как генерал Руцкой призывал взять мэрию и Останкино, а сам Хасбулатов кричал в микрофон, что нужно штурмом брать Кремль и выгонять оттуда узурпатора-Президента и прочих преступников. Боевые группы генерала Макашова отправились на захват мэрии, а вот сейчас штурмуют телецентр. Что же это, если не война? Останкинский телецентр выведен из строя, но хорошо, что есть еще Шаболовка, оттуда вещает Российский канал.

В Москве поздний вечер, в Кемерове – глубокая ночь, но все сидят в редакции в ожидании новостей. До самого утра смотрят прямой эфир с Шаболовки, куда приглашены видные политики, общественные деятели и просто известные и уважаемые люди, призывающие поддержать Президента Ельцина. Даже Руслан, несмотря на ломоту в костях и сильную головную боль (врачи предупредили, что после такой травмы боли будут преследовать его всю жизнь, особенно при перепадах давления), не уходит. Только одна Лена Винник периодически убегает домой кормить малыша и снова возвращается, оставив ребенка с мамой и мужем. Все голодны, но редакционный буфет откроется только в десять утра.

– Вот! – вбежала запыхавшаяся Лена, вернувшаяся после очередного кормления. Она положила на стол полиэтиленовый пакет и стала вытаскивать из него продукты. – Хлеб, помидоры, соленые огурцы, сало и «Сникерсы». Больше ничего нет.

Все радостно накинулись на еду. Как хорошо, что есть свобода торговли! Теперь можно в любое время суток купить с рук хотя бы нехитрую еду, а то раньше как было? Не успел купить продукты до восьми вечера, пока магазины открыты, – сиди голодным до восьми утра.

– Ну что там? – с тревогой в голосе спросила Лена, сняв плащ и усевшись на свое место. – Есть что-нибудь новое?

– Говорят, в Москву ввели армейские части, но они пока ничего не предпринимают, – ответил сидящий рядом Руслан, с вожделением вонзая зубы в мясистый помидор, который он ел не разрезая, как яблоко.

– Кошмар! Неужели они допустят, чтобы на улицах шли бои? Люди же пострадают!

– Ленка, их не волнуют люди, их волнует власть. Люди – мусор.

– А зачем тогда нужна власть? Чтобы управлять мусором?

– Риторический вопрос, – вмешался завотделом новостей. – Власть – самоценность, ее добиваются не для того чтобы, а потому что. Цели никакой, важно самоосознание себя как носителя власти. Тебе этого не понять.

– Это почему же? – обиженно поинтересовалась Лена. – Вроде бы я не тупее вас, Николай Игнатьевич.

– Дело не в тупости, а в особенностях менталитета. Стремление к власти свойственно мужскому менталитету, а не женскому. Ты вот задумывалась, почему так мало женщин у власти? Вроде они и не глупее мужиков, а чаще даже и умнее, и образованнее, и сила воли у вас почти всегда мощнее, чем у нас, а во власть не ходят. Знаешь, почему?

– Ну и почему?

– Да потому, что вам это не нужно. Вы к этому не стремитесь. У вас совершенно другие ценности, и вы никак не можете понять, зачем мы рвемся к власти. А мы, со своей стороны, не можем понять, почему вы хотите такое же платье, как у, допустим, Мани или Тани, и в то же время смертельно боитесь появиться в общественном месте одинаково с ними одетой. То есть пусть у меня такое платье будет, но пусть никто об этом не знает. С нашей, мужской, точки зрения – полная бредятина, а для вас, девушек, это важно, и вы там чего-то себе переживаете, интригуете, выстраиваете.

– Интересно вы рассуждаете, Николай Игнатьевич. Вас послушать, так получается, что мы – такие умницы, а расходуем свой интеллектуальный ресурс на мелкие глупости, так, что ли?