Текст книги "Люби и властвуй"

Автор книги: Александр Зорич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Самеллан несколько мгновений молчал. Потом тяжело вздохнул.

– Я хотел взять этого зверя живым, – сказал он упавшим голосом. – Надо же! А я еще никак не мог взять в толк, зачем это стреляли с «Зерцала Огня»!

– Оторву голову исчислителю, – буркнул Самеллан напоследок.

Знахарь поднялся с корточек, сжимая в руке зловеще почерневшую «крылатую иглу», которую он наконец-то смог извлечь из плеча Дотанагелы.

– Если бы не исчислитель, милостивый гиазир Самеллан, – серьезно сказал Знахарь, – пар-арценц был бы сейчас мертв. И вместе с ним было бы мертво все наше дело. Так что потрудитесь смирить свою мстительность. Она вам еще пригодится. А исчислителя я бы рекомендовал представить к нагрудному отличительному знаку. Вот только не понятно к какому. Ясно ведь, что не к варанскому.

Глава 9
Месть Самеллана

1

Потом они долго собирали оружие, считали павших и под предводительством Иланафа рылись в трюмах на предмет чего-нибудь интересного. Интересного не сыскалось.

Змееживой бич Норгвана долго разглядывал Знахарь, а потом, пробормотав какое-то проклятие, вышвырнул его прочь в волны моря Фахо.

«Дрянь, – прокомментировал он свое действие, – лучше с ним не возиться. Слишком привязан к старому хозяину. Еще удавит ненароком».

Потом матросы расчехляли паруса, убирали бортовые щиты – переводили «Зерцало Огня» в обычное походное положение.

Подожженный победителями при помощи собственных снарядов к «огневержцу», «Сумеречный Призрак» растворялся за кормой в роении искр и хлопьев сажи. Этому кораблю-красавцу было суждено стать погребальным костром для останков двухсот сорока трех варанцев, долгие годы составлявших заслуженную гордость «Голубого Лосося» и Свода Равновесия.

Война началась. Первое сражение было выиграно мятежным пар-арценцем Дотанагелой.

Сам пар-арценц, синюшный, как умертвие, лежал сейчас на жесткой койке (так приказал Знахарь) и бредил под бдительным надзором Вербелины исс Аран.

«Она, похоже, действительно влюблена в это исчадие Хуммера, – подумал Эгин, мельком заглянувший в каюту Дотанагелы. – Впрочем, я бы, пожалуй, тоже, не ровен час, влюбился в человека, который вытащил бы меня из псового вертепа под названием „Сапфир и изумруд“.

Эгин, который после сражения был полностью предоставлен сам себе, пошел развеяться на корму. По дороге он встретил исчислителя, который с какой-то сумасшедшей полуулыбкой на изможденном лице плелся вдоль борта, то и дело сплевывая на палубу коричневые сгустки слюны. Эгина он совершенно проигнорировал.

– Милостивый гиазир! – тронул его за локоть Эгин.

Тот остановился, обратил к Эгину пустой взор и пробормотал:

– А-а, вчерашний рах-саванн…

– И сегодняшний тоже! – задиристо заметил Эгин.

Выходило довольно глупо.

Он хотел от всего сердца поблагодарить исчислителя за его отличную службу, которая в конечном итоге спасла жизнь не только Дотанагеле, но и ему, Эгину. Хотел извиниться за вчерашнее недоразумение на палубе, хотел…

Вместо всего этого прекраснодушия он стоит перед живым трупом, который обожрался «смолки», или «медка», или Шилол поймешь как эта дрянь у них называется, и с трудом различает черты своего собеседника сквозь блаженное радужноцветное марево…

Исчислитель молчал и бессмысленно улыбался ему, как дитя. Это немного смягчило раздражение Эгина. Он хлопнул «лосося» по плечу.

– Спасибо, друг, за меткий выстрел. И, клянусь Шилолом, лучше бы тебе пойти проспаться. У тебя сегодня был трудный день.

«Какая чушь! – ужаснулся сам себе Эгин. – Ведь он меня сейчас не понимает!»

Как вдруг, к огромному своему удивлению, Эгин увидел в глазах исчислителя проблеск смысла – чуждого, непривычного, но все же смысла, и тот, разлепив губы, произнес ровным голосом:

– Ты ошибаешься, рах-саванн. Трудный день сегодня был у тебя.

«А ведь он прав, мерзавец, – думал Эгин, поднимаясь на боевую башенку. – По-своему прав. Ведь он, исчислитель, просто делал сегодня свою привычную работу, какую ему не раз и не два приходилось выполнять в боях со смегами и в стычках с задиристыми северянами близ дельты Ориса. Самеллан – тоже. Дотанагела, Иланаф, Знахарь – они прекрасно знали, на что идут. Я же вчера получил по голове шестопером, потом ночью на меня обрушились потоки новостей, а сегодня спросонья – эта огненная мясорубка. А я ведь думал, что подобные сражения гремели только шесть веков назад в Синем Алустрале. Да и то не в действительности, а на страницах насквозь лживых „Книг Урайна“.

Вход на боевую башенку теперь, как и положено по Морскому Уставу, охранялся двумя алебардистами, но Самеллан сверху крикнул им, что Эгина можно пропустить.

Эгин поднялся наверх и там впервые почувствовал, что ветер крепчает.

– Что вы здесь ищете, рах-саванн? – спросил Самеллан довольно дружелюбно.

– Не отрываю ли я вас от исполнения ваших прямых капитанских обязанностей?

Эгин был учтив до тошноты и тем сам себе противен.

Самеллан расхохотался:

– Куда они денутся, эти обязанности? Офицер парусов все прекрасно знает без меня. Он, – Самеллан ткнул пальцем в рулевого, – тоже понимает, что его дело крутить бублик туда-сюда, чтобы корабль шел строго по Персту Севера. Я бы мог сейчас спокойно идти жрать, да только что-то новый ветерок мне не по душе. Хочу посмотреть, к чему идут дела на небесах.

Казалось, не было сегодня убийственного грохота «молний Аюта», не было отчаянной абордажной бойни, не было Норгвана и его бегства в небытие от карающей десницы Самеллана.

Самеллан выглядел свежо и был на подъеме – похоже, успел сделать пару глотков гортело; впрочем, от него не пахло. Но как умеют пить иные виртуозы при исполнении служебных обязанностей, Эгин прекрасно представлял и поэтому не сомневался в том, что Самеллан навеселе. Это было ему в общем-то на руку.

– Я рад, Самеллан… вы позволите обращаться к вам по имени?

– Пожалуйста.

– В таком случае мне бы хотелось удовлетворить свое непраздное любопытство по поводу Норгвана.

Самеллан заметно помрачнел и многозначительно оглянулся на рулевого.

– Знаете, Эгин… – протянул он. – Если бы я не был уверен в том, что вы простой порядочный человек, отягощенный своими служебными предрассудками и искренними заблуждениями, я бы, пожалуй, предложил бы вам высосать знание о Норгване из обломков его паршивого панциря. Но поскольку вы явно облечены доверием уважаемого пар-арценца и не праздновали труса в сегодняшней битве, я готов ответить на любые ваши вопросы.

Говоря так, Самеллан начал спускаться с башенки. Он явно хотел поговорить без свидетелей в лице рулевого и алебардистов.

Прямодушие Самеллана вызвало в Эгине неожиданный прилив симпатии.

– Благодарю за доверие, Самеллан, – бросил Эгин в могучую спину капитана и последовал за ним.

2

Они стояли на корме, глядя, как медленно, но неумолимо набухают тяжелые тучи на юго-западе.

Это было зрелище! Жаркое, слепящее солнце над головами и кромка туч, горящая расплавленным золотом, которое медленно сходит на нет в густой фиолетовой темноте.

Эгин молчал. Теперь он знал многое, но не все. Сыпать словами на ветер не хотелось. Ему нужно было обдумать вопросы. Вопросов должно было быть мало, а ответов – много.

Самеллан был родом из Аюта – загадочного южного соседа Варана. Ают не имел почти никаких контактов с внешним миром. Только торговля. Очень ограниченная торговля лучшим вином во всем Круге Земель.

За свое вино аютские государственные купцы и купчихи (о да, женщины в Аюте имели едва ли не больше прав, чем мужчины) просили всегда одно и то же – оружие. Хорошее оружие! Больше хорошего оружия! Ласарская сталь? Нет? Тогда можешь засунуть свой клинок себе в тухлую задницу!

Приблизительно так общались купцы из Аюта со своими торговыми партнерами. Их ненавидели, но почти никогда не трогали. Потому что аютское вино – настоящее аютское вино, разумеется, а не те варварские подделки, которыми полнился Круг Земель по обе стороны Хелтанских гор, – это вино пьянило, не опьяняя.

Самые неприступные красавицы, опорожнив кубок «зимнего аютского», могли пасть в объятия своего пажа по первому щелчку его пальцев. Мужчина, выпив аютского, становился неукротим в любовных схватках и неистов в сече. Голова наутро после аютского оставалась чиста, как холодные небеса над Северной Лезой, где лето не знает ни дождей, ни глухих ночей.

Кроме винодельческих секретов, в Аюте около ста лет назад был открыт еще и секрет огнетворительного зелья. Там же были созданы первые, крайне несовершенные «молнии», которые, невзирая на все их несовершенство, оберегались аютцами как зеница ока. Лазутчикам из Опоры Вещей, равно как многомудрым северянам и многохитрым южанам, не удавалось подступиться к секрету «молний» на протяжении восьмидесяти лет.

И вот тогда появился Норгван. Двадцать лет назад он был сравнительно молодым и сравнительно бесталанным эрм-саванном Опоры Вещей, которого в один прекрасный день посетило очень простое, но от этого отнюдь не становящееся бесполезным прозрение. Если секрет огнетворительного зелья и «молний» не удается выкрасть, значит, надо сделать так, чтобы люди Аюта сами вверили его в руки бдительных аррумов Свода Равновесия.

Самеллан был найден довольно быстро.

Он тогда тоже был молод, но, в отличие от Норгвана, обладал незаурядными талантами купца, а заодно и собственной торговой посудиной. Торговал Самеллан, разумеется, аютским вином. Его компаньоном была его собственная молодая жена, что для Аюта особой редкостью не являлось. А двоюродная сестра Самеллана служила в аютской Гиэннере.

«Вам, конечно, рассказывали, что такое Гиэннера», – полувопросительно-полуутвердительно заметил на этом месте своего рассказа Самеллан.

Эгин молча кивнул. Разумеется, он сразу догадался, что именно принадлежность двоюродной сестры Самеллана к тайной службе Аюта сыграла в его судьбе роковую роль.

Опора Вещей сработала топорно, но надежно. Когда корабль Самеллана прибыл на традиционную весеннюю ярмарку в Нелеоте, которая всегда приурочивалась к празднику Тучных Семян, жена Самеллана была похищена Норгваном и преданными ему людьми Опоры Вещей.

Перед Самелланом были поставлены очень простые условия: молчание, покорность, секреты «молний Аюта» и огнетворительного зелья (которое, кстати, по словам Самеллана, называлось «даггой») в обмен на жизнь его жены. Самеллан, разумеется, тогда даже не догадывался, что виновником его злоключений является варанский эрм-саванн по имени Норгван. Самеллан тогда вообще был уверен в том, что имеет дело с харренской коллегией жрецов Гаиллириса, а не со Сводом Равновесия.

Все это, впрочем, сути вопроса не меняло. Самеллан, конечно, принял условия и получил свидание с женой.

Убедившись, что она жива-здорова и кормят ее хорошо, он отплыл в Ают с навязанной ему легендой, что его супруга повстречала на ярмарке какого-то грютского богатея-табунщика, наставила ему, Самеллану, рога и бежала с проклятым грютом в Гердеарну. К сожалению, печаль Самеллана по возвращении домой была вполне непритворна, ибо его сердце действительно было разбито.

Во имя спасения жены Самеллану предстояло решить очень непростую задачу: как выудить из своей двоюродной сестры самые сокровенные секреты Аюта? Это при том, что Гиэннера охраняет свои тайны ничуть не хуже, чем Свод Равновесия.

И тогда Самеллан сделал то, что в «Геде о Герфегесте» сделал пресловутый Стагевд, ведомый одновременно и похотью, и властолюбием. Самеллан соблазнил свою сестру.

Ают – не Варан. Ают не знает понятия «обращение». В Аюте мужчина и женщина могут делать все и более чем все, и это отнюдь не порицается. Да и ласкать неистово и безудержно свою двоюродную сестру он мог на вполне законных основаниях, ибо по обычаям Аюта подобная связь не считается кровосмесительной.

Времени у Самеллана было вполне достаточно. Люди Норгвана договорились с ним, что их следующая встреча произойдет все в том же Нелеоте ровно через год. На следующем празднике Тучных Семян. Разумеется, Самеллан был волен не возвращаться. Но в этом случае, помнил Самеллан, голова его жены не замедлит прибыть в Ают в несколько подпорченном виде.

Самеллан успел. По его уверениям, после первых же ночей, проведенных со своей сестрой, он получил над ней безраздельную власть. Эгин был уверен, что тут не обошлось без приворотной магии. Но Самеллан этот вопрос обошел, а Эгин спросить постеснялся.

Сестра Самеллана просто сходила с ума от любви, если по каким-то причинам (служебным, разумеется; Гиэннера есть Гиэннера) ей приходилось провести день без страстных объятий Самеллана.

Самеллан тоже сходил с ума, но совсем по другому поводу: что будет с его подругой, когда ему придется перейти от поцелуев к вопросу о дагге и «молниях Аюта», а потом навсегда покинуть страну? И Самеллан не нашел ничего лучше, кроме как рассказать своей сестре и любовнице всю правду о страшной встрече на нелеотской ярмарке.

Самеллан не ошибся в своей сестре.

По долгу своей службы в Гиэннере она должна была сразу же убить Самеллана, убив тем самым, разумеется, и его жену, дабы пресечь в корне попытки Свода завладеть секретом сокрушительного аютского оружия. Но она не убила Самеллана, о чем Эгин догадался несколько раньше, чем капитан сообщил ему это не без определенного самодовольства. Вместо этого сестра почти сразу предложила Самеллану свое решение.

На следующую ярмарку Тучных Семян торговый корабль Самеллана прибыл еще до ее открытия. Самеллан решил, что лучше проторчать в Нелеоте лишних три дня, чем опоздать хотя бы на час. Люди Норгвана сами отыскали корабль Самеллана, и начались торги.

Самеллан не был доверчивым простачком. Он понимал, что стоит ему полностью раскрыть секреты, полученные им от сестры, – и он покойник. А его жена, соответственно, – покойница. Выводы напрашивались сами собой.

Самеллан рассказал людям Норгвана почти все. Он показал им даггу. Он продемонстрировал им на миниатюрной модели работу «молнии Аюта».

Железный шарик, выпущенный из запаянной с одного конца трубки, пробил толстую переплетную кожу тома «Земель и народов» и завяз в первых же страницах. А потом Самеллан сделал так, что тот же самый шарик разорвал толстенные «Земли и народы» в клочья.

Разница была в том, что в первом случае Самеллан пользовался «молнией Аюта» как обычный невежа, а во втором – как просвещенный аютский маг.

Самеллан знал Слова. Но главное, он знал образ-ключ.

«Образ-ключ – это предмет, который надлежит вообразить себе, а затем очень прочно удерживать в сознании, когда произносишь заклинания», – пояснил Самеллан несведущему в таких тонкостях Эгину.

Без Слов и образа-ключа даже самая мощная из созданных в Аюте «молний» была в военном отношении ничем не ценнее хорошего осадного камнемета, созданного мастеровыми варанского Казенного Посада.

После второго испытания в глазах людей Норгвана разгорелась неподдельная детская алчность. Вот это да! Вот что нужно поставить на службу Князю и Истине! И тут Самеллан понял, что пришла пора торговаться.

Он отдал варанцам (которых больше не принимал за харренитов, поскольку двоюродная сестра еще в Аюте по его рассказам совершенно справедливо опознала в них офицеров Свода) все цепи слов, необходимых для того, чтобы «молния Аюта» работала, и предложил им попробовать самим.

Они очень старательно повторили все заклинания и совершили все действия над щепотью дагги. Ни-че-го! Шарик не вспухал пламенем и не разлетался раскаленными каплями расплавленного железа. Нет. Он просто завяз в «Геде о Герфегесте», которая пришла на смену разодранным в клочья «Землям и народам». Чуда не случилось.

Терять Самеллану было нечего. Издевательски улыбаясь в лицо разъяренным варанцам, Самеллан сообщил, что без образа-ключа ничего не выйдет.

Пока они обдумывали сказанное, Самеллан выложил свои условия. Свод Равновесия берет его самого и его жену под свою защиту. Самеллан лично – и никто другой более – будет отвечать за применение «молний Аюта» там, где угодно Князю и Истине. А образ-ключ останется его сокровенной тайной и уйдет вместе с ним в небытие.

А чтобы варанцы, змеиная кровь, не понадеялись добыть образ-ключ у него под пыткой или дурманом, он, Самеллан, покажет им один поучительный трюк. Сказав так, Самеллан прикрыл глаза, а когда он их открыл, варанцев уже не было. На столе в его гостевой каюте, где происходил разговор, осталась записка: «Решение через неделю в том же месте в то же время».

«Что значит „прикрыл глаза и открыл“?» – хотел переспросить Эгин, но вспомнил, что ему некогда доводилось слышать о редком искусстве, которое в Своде называют «сном Звезднорожденного». Тот, кто владеет «сном Звезднорожденного», может по своей воле впадать в состояние очень близкое к смерти. Сердце у «спящего» бьется не чаще двух-трех раз за короткий колокол, сознание отключается, и человек перестает воспринимать и окружающий мир, и собственное тело.

Пытать «спящего» – сущая бессмыслица, ибо боль для него ничто. Конечно, можно его изувечить, но ведь суть пытки в том, чтобы развязать язык, а не отрезать. Выходят из «сна» по-разному, но Эгин слышал, что просвещенные в этом деле могут настраиваться на определенное количество ударов сердца…

Так или иначе, Эгин был восхищен сразу двумя вещами. Тем, что Самеллан оказался мастером столь редкого искусства, и тем, что он не струсил перед варанцами. Варанцами! Он, Эгин, поймал себя на том, что строй его мыслей о княжестве и его коллегах из Свода Равновесия меняется в последние дни буквально от часа к часу, и притом отнюдь не в лучшую сторону.

Варанцам очень хотелось убить Самеллана, предварительно вырвав у него тайну образа-ключа, а затем – и все члены тела по очереди. Медленно и с расстановкой. Очень хотелось.

Норгван пребывал в слепом бешенстве. Тогдашний гнорр, который получил донесение иноземной разведки из Нелеота, тоже негодовал. Десятки, сотни «молний Аюта», которые разносят в щепу и пыль ненавистные харренские галеры, которые одним залпом опрокидывают грютские орды, которые, в конце концов, гвоздят прямо по надменному Магдорну…

Все это великолепие, распалявшее мозги каждого варанского патриота, обращалось в сущую ерунду. В несколько стволов на борту одного корабля, полностью зависящих от воли одного человека, да и то инородца!

Но бешенство, уйдя в несколько разрубленных удалым гнорром золотых кубков, уступило место благоразумию. Гнорр принял решение, достойное многомудрых персонажей древней истории. Условия Самеллана приняты, ему гарантируется жизнь и должность капитана в варанском военном флоте.

Это, так сказать, морковка, чтобы ему, Самеллану, жилось добротно и вольготно, а равно и веселей стрелялось в недругов Князя и Истины. Но жена Самеллана останется в руках Свода Равновесия. Самеллан будет встречаться с ней раз в неделю, а если зарекомендует себя лучше – то смотря по обстоятельствам. Это, так сказать, палка, чтобы он, Самеллан, не вздумал буянить…

Так и случилось. Так они и жили.

Жена Самеллана умерла в своей постели полтора месяц назад. Капитан узнал об этом от Дотанагелы совсем недавно, когда вернулся с очередного боевого дежурства у Перевернутой Лилии.

3

Тучи заволокли всю западную половину неба. Ветер крепчал. «Зерцало Огня» грузно переваливалось с волны на волну – на корме качка была особенно чувствительной. Но Эгин был полностью поглощен услышанным и почти не обращал внимания на непогоду. У него вдруг возникло ощущение, что если он не выспросит все как следует у Самеллана прямо сейчас, то ему не узнать некоторых загадочных подробностей уже никогда.

– Послушайте, Самеллан, вы только постарайтесь не обижаться на мои слова… я вот подумал-подумал и понял, что вы говорили много, а сказали едва ли половину.

Эгин не ставил прямого вопроса. Эгин провоцировал. Этому учили в Четвертом Поместье.

– Это была лучшая половина. – В сузившихся глазах Самеллана Эгин увидел глухую стену отторжения.

Он, Самеллан, не хотел сообщать ему всего. Поскольку это все было явно не самым лучшим, что может рассказать о себе человек.

– Но, – заметил Самеллан, плотно сцепив пальцы, – лучше, чтобы вы узнали мою историю из моих собственных уст, чем, например, от Дотанагелы. Уважаемый пар-арценц, скажем мягко, питает отвращение к Аюту и, увы, ко всему аютскому. А я сделан в Аюте, и двадцатилетняя перековка у вас в Пиннарине едва ли пошла мне на пользу. К тому же я преступник, а пар-арценц очень не любит преступников.

Самеллан грустно улыбнулся. Эгин, который давал себе зарок молчать и слушать, испытал неожиданный прилив жалости при виде этой улыбки, совершенно неуместной на красивом жестокой красотою воина лице Самеллана.

– Вы действительно считаете преступлением похищение секрета дагги? – спросил Эгин нарочито небрежно. Дескать, все нормально, Самеллан, какой из вас преступник!

– Нет, Эгин. – Лицо Самеллана окаменело. – Я не считаю преступлением похищение секрета дагги в том виде, в каком оно было мною произведено.

Слова Самеллана падали за корму как железные ядра «молний Аюта». Отрывисто и веско, глухо и зловеще.

– Я считаю преступлением собственноручное убийство доверившейся мне всем сердцем двоюродной сестры. Я считаю преступлением убийство восьми офицеров Опоры Единства, служивших до вчерашнего дня на «Зерцале Огня» и двадцать лет оберегавших мою скромную персону от мести Гиэннеры. Я принимал в их избиении весьма деятельное участие наряду с Дотанагелой, Шотором, Эльгом-исчислителем и вашим другом Иланафом.

При этих словах Самеллана на западе утробно заворочался далекий гром. Но и Эгин, и Самеллан остались глухи к нему. Потому что последние слова Самеллана прозвучали для обоих значительнее любого грома.

– Зачем? – только и смог выдавить Эгин.

– Зачем что? Зачем сестра или зачем офицеры?

– Зачем вы убили свою сестру? – спросил Эгин, кое-как справившись с голосом.

– Вам не пришлось бы задавать этот вопрос, рах-саванн, если бы вы побывали на моем месте или даже просто удосужились поразмышлять не как молодой и честный человек, а как офицер Свода Равновесия. Посудите сами. Я понимал, что даже один-единственный корабль с «молниями Аюта» при всех трудах Опоры Единства не мог оставаться тайной. Очень скоро Гиэннера узнала бы, что тайное стало явным. Так оно, кстати, и случилось. Рах-саванны Опоры Единства, будь они сейчас с нами, многое могли бы порассказать о покушениях на мою жизнь. Но это не важно. Важно, что установить мою личность для Гиэннеры не составляло никакого труда, и, значит, проще простого было и вычислить источник моей осведомленности – мою сестру. Разумеется, она понимала это и бежала из Аюта вместе со мной. Я уже не говорю о том, что расставание со мной разбило бы ей сердце отнюдь не в поэтическом смысле.

При этих словах Самеллана Эгин вновь вспомнил о приворотной магии и вновь промолчал.

– Но самого ужасного моя сестра не понимала, а скорее, ослепленная своей страстью, просто не хотела понять. Дело в том, что двое людей, знающих образ-ключ за пределами Аюта, – это уже слишком. Я – мужчина. Благодаря этому мне удалось показать варанцам власть над своим телом и над своими чувствами. Я не хотел говорить вам, рах-саванн, но перед тем, как обратиться «куколкой» (Эгин догадался, что речь идет о «сне Звезднорожденного»), я вручил варанцам голову своей сестры. Я рассказал им, как я добыл секрет дагги, не утаивая ничего. И тем самым я спас свою жену, потому что даже такие сволочи, как Норгван, понимают, что после такого…

Умом Эгин понимал, что Самеллан поступил единственно правильным образом. Но его сердце отвратилось от капитана навсегда. Лучше бы он соврал, что убил свою сестру из ненависти к ее ополоумевшим от похоти глазам, чем во имя спасения своей жены…

– Самеллан, вы чудовище, – неожиданно для самого себя сказал Эгин.

– Да, – как-то очень небрежно кивнул Самеллан. – Но имя настоящему чудовищу – Свод Равновесия. Есть и другие имена – Варан, Князь и Истина. Потому что в отличие от меня, Самеллана, жалкого человечишки в жерновах Судьбы, эти имена существуют уже века и просуществуют, возможно, тысячелетия. И золотая секира Свода Равновесия всегда будет обагрена теплой человеческой кровью. Как вы думаете, Эгин, в чем разница между Сводом и Гиэннерой, между Вараном и Аютом? – Самеллан бросил на Эгина испытующий взгляд.

– В сорока лигах Наирнского пролива меж ними, – огрызнулся Эгин, который ожидал от Самеллана какой-нибудь людоедской демагогии.

– Ответ философа, – усмехнулся Самеллан. – И, Шилол мне на усы, если в нем нет смысла. Ают и Варан в действительности очень похожи. Хотя бы уже тем, что ни мы, ни вы, в отличие от всей прочей Сармонтазары, по сей день не порабощены ни харренитами, ни южанами. Так вот, не мне вам рассказывать, что Варан уцелел исключительно благодаря Своду. А Ают – благодаря Гиэннере, «молниям» и другому превосходному оружию, которого у нас несколько больше, чем кажется даже самым алчным мечтателям из Опоры Вещей. Но разница, Эгин, в том, что Ают никогда, вы понимаете, Эгин, никогда со времен Эррихпы Древнего не покушался на покой соседей. Вы думаете, Аюту сложно сокрушить, к примеру, Варан? С двумя сотнями «молний», не говоря уже о лучницах Гиэннеры? Сложно?

– Не знаю, – честно пожал плечами Эгин. – Теперь уже не знаю. Я не уверен, но мне кажется, что такие люди, как Дотанагела, могут…

– Ни хрена они не могут, – перебил Самеллан Эгина. – К счастью. Вас просто так воспитали, Эгин. «И наступит день, когда княжеские знамена будут трепетать от Када до Магдорна, от Океана до Хелтанских гор…» Верно ведь? И под каждым кустом от Када до Магдорна будет сидеть офицер Опоры Единства. Ваш Варан, Эгин, в правление несравненного Шета окс Лагина уже имел счастье отличиться на поприще больших увеселительных прогулок с барабанами и развернутыми знаменами. Только мало, очень мало людей вернулось тогда домой. Про битву в солончаках Сумра я вообще молчу, чтобы не обижать ваше самолюбие варанского офицера. Ну а сто лет назад вам просто очень повезло. Если бы харренитам в один прекрасный момент не насолили под хвостом южане, вашего Сиятельного князя сейчас звали бы каким-нибудь Неферналламом Восемнадцатым и был бы он родным братом харренского наместника в Ре-Таре. Но вот что действительно могут такие люди, как Дотанагела…

Самеллан демонстративно понизил голос.

– …так это вырывать признания у слабых духом. Моей сестре могли просто пригрозить моей смертью. И, коль уж скоро она ради своей любви выдала этот секрет мне, она, конечно, выдала бы его и варанцам. Я имею в виду образ-ключ. И этот день стал бы началом конца того самого Равновесия, которое всякие Норгваны призваны по идее оберегать. И вот тогда ваши княжеские знамена стали бы трепетать где ни попадя. Возможно, действительно от Када до Магдорна. А ваши коллеги, Эгин, стали бы ссылать людей на рудники за то, что они занимаются любовью в той позе, которую находят самой прекрасной. Двадцать лет каторги за Двойное Сочетание Устами! И разумеется, смерть за заговоренный нагрудник.

Эгин не сразу сообразил, что Самеллан намекает на гибель Арда. Но в свете данных, сообщенных ему Норо окс Шином при последней встрече, убийство Арда представлялось Эгину вполне оправданным.

– Ард был опасен, – сказал Эгин голосом рах-саванна Опоры Вещей.

За их спиной раздавались гортанные команды офицера парусов. «Зерцало Огня» убирало почти все паруса. Идти под ними становилось чересчур опасно – крепнущий с каждым мгновением ветер грозил положить корабль на правый борт. Самеллан был прав – на «Зерцале Огня» прекрасно управлялись без него. Управлялись со всем, кроме «молний Аюта».

– Да, Эгин, – усмехнулся Самеллан. – Ард был очень опасен. Ард был задиристым упрямцем, в котором странным образом сочетались любовь к женщинам, кровопролитию и книгам. Дотанагела давно присматривался к Арду окс Лайну, собираясь сделать его членом нашего заговора. Он подбрасывал ему простые находки и наблюдал за его поведением. Но Ард, в отличие от Иланафа, проявил одновременно и большее честолюбие, и большую рассудительность. Он быстро учился. Свой нагрудник он заговорил сам. Из очередного похода к Перевернутой Лилии он вернулся изменившимся. Дотанагела почувствовал это. Ард стал вести себя так, будто он – гнорр. Он бросил свою предыдущую любовницу. Тогда к ней пришел Дотанагела и продиктовал ей донос. Если бы не остатки добрых традиций в вашем Своде, благодаря которым вы без особых причин избегаете пытать благородных, нам пришлось бы убрать Арда самим. Но Свод избавил нас от этой неблагодарной работы…

Солнца больше не было. Прогрохотал близкий гром, и первые градины размером с вишню застучали по палубе «Зерцала Огня».

– Ну это уже слишком! – зашипел Самеллан.

В этот момент откуда-то из чрева «Зерцала Огня» донесся страшный вопль. Его не смогли приглушить ни переборки между каютами, ни гобелены и палубные доски.

Вопль принадлежал человеку, который стремительно утрачивает остатки человеческого.

4

Кричал Дотанагела.

Перепуганная Вербелина стояла в узком коридоре между двумя рядами кают и, придерживаясь за распахнутую дверь, смотрела полными отчаяния глазами на приближающихся Эгина и Самеллана.

Из другого конца коридора неторопливо приближался Знахарь. На его лице была написана бесконечная усталость. Таким Эгин его еще не видел.

– Что с пар-арценцем? – спросил Самеллан, подойдя к Шотору вплотную.

Эгин услышал в голосе капитана неподдельную тревогу. Действительно, мало ли чем была снаряжена хвостатая игла Норгвана? С другой стороны, Знахарь тоже не мальчик, хотя и мальчишка…

Вербелина не смогла вымолвить ни слова. Она только судорожно кивнула в темный проем двери, ведущей в каюту. Самеллан, Знахарь и Эгин вошли.

Было довольно сумрачно, несмотря на распахнутое оконце. «А вот его не мешало бы задраить», – подумал Эгин, но решил, что без него разберутся.

Дотанагела сидел на койке в идиотской позе, словно бы окоченевший прямо в своих санях охотник из Северной Лезы.

Его глаза были широко распахнуты, но совершенно пусты – глазные яблоки закатились под лоб. Розовая пена двумя дорожками стекала от уголков его губ к подбородку. С каждым вздохом из легких Дотанагелы вырывался натужный хрип.

– Всем выйти. Немедленно.

Это сказал Знахарь.

5

Наверное, из такого хаоса когда-то появились Хуммер и Лишенный Значений. И наверное, именно такой хаос принесла в Круг Земель их первая встреча.

«Зерцало Огня» полностью потеряло управление.

Последние паруса, с уборкой которых опоздали матросы, были сорваны вместе с реями ударом неистового ветра, обрушившегося на них с запада как неумолимый кузнечный молот размером с само «Зерцало Огня».

Волны перехлестывали через палубу. Вода, не успевая вытекать через специальные проруби в фальшборте, просачивалась внутрь даже сквозь плотно задраенные палубные люки. Кожаный пластырь на месте пробоин, оставленных стрелометами «Сумеречного Призрака», сорвало как кусок промокательной бумаги. Обреченные матросы под началом обреченного офицера пытались завести новый. Тщетно.