Текст книги "Боевая машина любви"

Автор книги: Александр Зорич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

2

Условный стук, на который отозвалась Анагела, Ларафу не мог быть известен. Не мог! Им пользовался молодой человек из крепости, бесшумный ночной гость, имени которого Лараф не знал и о котором едва ли узнал бы когда-либо, если б не его древняя подруга в деревянном окладе.

Анагела была шокирована и «раскололась» довольно быстро.

Полгода назад Лараф, как обычно перед сном, открыл книгу и попал в Синий Раздел, на разворот, обещавший «показать ближайший секрет». Краткий рецепт требовал немедленно проколоть указательный палец, написать прямо на этой же странице кровью слова «Отворяю врата свои» и лечь спать.

На той странице уже чернели четыре надписи. Лишь в одной из них Лараф смог узнать нечто, напоминающее харренские буквы. Однако не могло быть сомнений в том, что все эти надписи означали одно и то же: «Отворяю врата свои».

Лараф повиновался.

Той же ночью врата его сознания приоткрылись, и Лараф оказался в том самом знакомом до боли коридоре, который сегодня привел его к Анагеле. Лараф понимал, что должен подождать, поскольку никаких секретов пока что не видел.

Книга обладала своеобразным чувством юмора: Лараф прождал почти три часа, причем все это время по полу коридора ползала нечеткая, но, как ему казалось во сне, голодная тень. Такую тень, пожалуй, мог бы создать клоп или паучок, лазящий по стеклянному колпаку масляной лампы.

Пришлось стоять затаившись, чтобы призрачная тварь не отреагировала на движение и не присосалась к нему, ведь и сам-то он, Лараф, был всего лишь тенью. Откуда появилась мысль о том, что тварь обязательно захочет к нему присосаться, Лараф не брался судить. Однако проще было довериться этому подозрению, чем потом казнить себя за опрометчивость.

Наконец в коридоре, ступая мягче первого снега, появился некто в яловых сапожках. Вполне во плоти, вполне. Его появление сразу же спугнуло мелкую призрачную дрянь, а крупная призрачная дрянь в лице Ларафа продолжала стоять неподвижно.

Этот человек, которого Лараф видел со всей определенностью первый раз в жизни, постучал тихим семитактовым стуком в дверь Анагелы, Анагела открыла ему и… все понятно, казалось бы. Можно уходить.

Однако бесстыжий Лараф, отважившись просочиться в замочную скважину, битый час простоял в углу комнаты, созерцая альковную сцену во всех подробностях.

О том, что к его сводной сестре пожаловал именно «человек из крепости», легко было судить и по оружию, которое скрывалось под плащом, и по тому, с какой легкостью он переступал через Уложения Жезла и Браслета, нашептывая Анагеле, чтобы та ничего не боялась.

Офицер отправился восвояси не один, а в обществе Анагелы. Лараф хотел последовать за ними. Однако увиденное и услышанное, вся эта милая альковная возня и в буквальном смысле слова телячьи (собачьи?) нежности чересчур распалили его воображение. Лараф проснулся и уже не смог заснуть.

Тогда же пришел испуг: а что, если Свод пронюхает о его ночной прогулке-вне-плоти? Впрочем, к рассвету Лараф уговорил себя, что это была не магия, о нет, вовсе нет – так, просто невинный сон, да и страницу со своей кровью он отыскать больше не смог, как ни тщился. С книгой такое случалось: один раз открытая наугад страница куда-то пропадала, а прочитанное некогда предостережение «в хорошего друга закладки не пихают» Лараф не отважился нарушить.

Всеми этими подробностями Лараф не стал делиться с Анагелой. Он просто объяснил ей, что является ее преданным другом и не хотел бы, чтобы в одну из ночей ее застукали в обществе «человека из крепости» другие такие же «человеки». Свою осведомленность Лараф худо-бедно объяснил собственным любовным походом к Тенлиль.

– А он лгал мне, что с его появлением все в доме, кроме меня, даже против собственного желания проваливаются в глубокий сон, – всхлипнула Анагела.

– Значит, врал, – соврал Лараф. – Чтобы бабу раком ставить, надо бабе басню впарить. Хм, извини…

Анагела посмотрела на Ларафа с нескрываемой ненавистью. Странный у нее братец. Вроде бы и застенчивый, серьезный, когда хочет – вежливый и почти обходительный. Но временами совершенно несносен, хуже солдафона. Не говоря уже о выражении абсолютного превосходства, которое все чаще проступает у него на лице.

– Я не доносчик, я никому ничего не скажу, – примирительно пообещал Лараф. – Но, умоляю тебя, выведи меня из дома тем же путем, каким сюда приходит твой… друг.

И Анагела провела его, потому что понимала: запираться бессмысленно. Она еще подумает над тем, как поставить на место этого сопливого шантажиста. А пока что препирательства могут себе дороже выйти.

Все оказалось так просто, что он мог бы и сам догадаться. Впрочем, догадаться было мало. Потому что для всей процедуры требовался еще второй человек на башенке-голубятне, который вытравил бы канат обратно. В противном случае канат с хитрой кошкой-самохватом на конце так и остался бы болтаться до утра в воздухе. А значит, поутру был бы обязательно обнаружен прислугой.

Когда Лараф ковылял ночным лесом по колено в снегу, его как громом поразило: а как же в таком случае смог проделать это сам-один любовник Анагелы, когда приходил к ней среди ночи? Кто бросал ему канат через забор?

Ох, до чего же все странно здесь, в этом проклятущем Казенном Посаде! Прочь, скорее прочь отсюда!

Лараф уже углубился в лес не то что на сорок, а на все двести саженей.

Шел мягкий, неспешный снег. Это позволяло надеяться, что глубокий след, оставленный Ларафом, к рассвету окажется засыпанным в достаточной мере. Вряд ли кто-либо успеет обратить на него внимание до рассвета, поскольку окна жилых комнат дома выходят на три другие стороны. На лес смотрят только разные хозяйственные пристройки, да еще конюшня, кузница и заброшенная голубятня, соединенная с домом не менее заброшенной галереей…

Лараф остановился. Постоял немного, прислонившись спиной к стволу ясеня, чтобы сосредоточиться. Потом достал нож и сделал на коре кольцевой надрез. Чуть ниже сделал второй такой же точно кольцевой надрез и снял полоску коры.

С первого же раза ему удалось то, чего требовала книга: получить цельный «поясок», который был бы прерван лишь в одном месте. Его Лараф сразу же надел на голову, как шутовскую диадему.

С «браслетами» дело обстояло посложнее. Лараф перепортил с десяток молодых деревьев, пока не надел на запястья по три широких полоски коры.

Затем он примерился и начертил на снегу большой ромб, в который попали ровно семь деревьев. В вершинах ромба Лараф нарисовал по семиконечной звезде. Звезды получились неравновеликими и довольно кривыми.

«На кой ляд семиконечные? Насколько проще были бы пять или шесть лучей! Один-два росчерка – и звезда готова! А над этими до утра можно пропыхтеть».

Но Лараф был подкуплен дружеским настроем книги, который в действительности был бы при точном переводе предостерегающим. Он не знал, что мрачная тень-«паучок», которая полгода назад привиделась ему во сне, была вызвана серьезными огрехами в исполнении предписаний книги.

Лараф решил не утруждать себя перерисовыванием звезд. Вместо этого он стал в центр ромба, достал книгу и положил ее горизонтально на правую ладонь.

Указательным пальцем левой руки Лараф вывел на деревянном окладе книги заученное заклинание, одновременно произнося его вслух. Эти же действия он повторил еще два раза.

Книга полегчала настолько, что почти перестала чувствоваться на ладони как вещь. Казалось, что в воздухе повисло бесплотное видение.

«Действует, едрена неделя!» – обомлел Лараф. Он уже видел себя в постели с Тенлиль. А можно и с Анагелой заодно. Да, решительно: ему должны принадлежать обе сестры!

Теперь, как он помнил, нужно убрать руку за спину.

Так он и поступил. Книга обещала повиснуть в воздухе, раскрыться, воспылать негасимым огнем и одарить своего «друга» оракулами на предмет его дальнейших действий, благодаря которым он сможет достичь всего желаемого.

Чего же желал Лараф? Конечно же, любви и власти. Как можно больше того и другого.

Вместо этого книга начала падать – медленно, но неуклонно. За несколько ударов сердца застывшего неподвижно Ларафа она преодолела половину расстояния до земли. Он помнил: «будь статуей, что бы ни было». Лараф не шевелился.

Из-под оклада вырвался язычок оранжевого пламени. Вместо ожидаемого запаха серы или просто горелой бумаги в лицо Ларафу пахнуло земляникой. С тихим, но внятным железным скрежетом книга начала открываться, продолжая свое муторное, сонное падение на снег.

Ларафу захотелось закричать благим матом. Ларафу захотелось помочиться. Да какое там «захотелось»!

«Одно дело искать Силы, другое – с ней повстречаться». Из непереведенного Ларафом творческого наследия ледовооких.

Лараф бросился бежать, но почти сразу наткнулся на невидимую преграду, проходившую там, где по снегу шла одна из линий, составлявших ромб Большой Работы. Преграда отбросила Ларафа назад и он упал на снег.

Вскочил на ноги, затравленно огляделся.

Раскрытая книга лежала на снегу. Ее разворот лучился грязно-зеленым светом.

Снег вокруг книги пришел в движение. Будто большая рыба или исполинский крот ходил кругами под хладным пушистым покровом. Безжизненная стихия зимы оживала, вспучивалась волнами, снежинки собирались в желто-белые шевелящиеся сгустки и срастались, образуя пока еще неясные очертания чего-то или кого-то. Гамэри!

– Выпусти меня, подруга! – заорал Лараф во всю глотку. – Выпусти отсюда!

Он не думал о том, что его могут услышать в доме. Впрочем, в доме не услышали бы и рев Морского Тритона. Начертанная Ларафом на снегу фигура не только поглощала все звуки, но и вырезала из пространства само место Большой Работы.

Даже гнорр Свода Равновесия, находясь снаружи, не увидел бы ровным счетом ничего интересного. Проходя в одном локте от Большой Работы, он даже не заподозрил бы, что в ландшафте чего-то не хватает – например, семи деревьев, некоторого количества снега и ошалевшего от страха отпрыска семейства Гашалла.

Лыжный пикет Свода, совершающий свой еженощный обход Казенного Посада, безмятежно проскользил в полулиге от преступления века в процессе его совершения. Настроение и чувства у двух рах-саваннов Опоры Единства были самыми обычными, то есть никакими.

Лараф без разбора выкрикнул несколько заклинаний, которые подвернулись ему на язык.

С гневным пришепетыванием над его головой пронесся клочок непроглядно черной тьмы.

Три подснежника, выстрелив на высоту человеческого роста омерзительно мясистые стебли, мгновенно рассыпались кирпично-оранжевым туманом.

Один из ясеневых «браслетов» на запястье Ларафа разошелся на множество отдельных волокон, каждое из которых превратилось в женский волос, а каждый волос юрко вплелся между нитями ткани на манжете его рубахи.

«Семь Стоп Ледовоокого» прыгнули на грудь своему очумевшему повелителю. Да так и остались там висеть, прижавшись к его груди, словно бы книга чего-то смертельно испугалась.

Сразу же вслед за книгой на Ларафа надвинулось существо, не то выбравшееся, не то собравшееся из снега.

Лараф не успел его толком разглядеть, поскольку вновь попытался бежать. Он был уверен, что теперь-то сможет прорвать невидимую ромбическую завесу.

Не тут-то было! Он заставил себя обернуться, прижимаясь к завесе спиной.

Ветер, которого не было и быть не могло, развевал на удлиненной голове огромного мохнатого зверя змеистые космы. В глазах мельтешили оранжевые огоньки. Существо стояло на четырех лапах, но даже в таком положении было выше Ларафа.

От ужаса он так и не сообразил, на что же похожа эта грандиозная туша, хотя позднее понял, что в целом – на медведя. Только медведь имел невиданный белый цвет, непривычную, псовую форму головы и совершенно немыслимую для этого зверя конскую (женскую?) гриву.

Страшный гость подошел к нему вплотную и, не мигая, уставился на Ларафа.

– Добрый вечер, – выбили стучащие от страха зубы Ларафа.

– Исполнение заветных желаний… – глухо проскрипел медведь. – Считай, что твоим заветным желанием было в живых остаться, ублюдочное твое рыло…

– Да, да, да, да, да!

Лараф ожесточенно закивал головой.

Медведь небрежно махнул лапой, и Лараф почувствовал, что из его раскрывшегося настежь живота потоком хлещет кровь.

Следующим ударом медведь погасил сознание Ларафа.

Глава 9
Жезлы и браслеты

Сам воздух Пиннарина склоняет к любовным утехам.

«Эр окс Эрр, победитель нелюдей». Варм окс Ларгис

1

Фальмские гости находились в Пиннарине уже четвертый день.

Этого небольшого срока Лагхе вполне хватило, чтобы привыкнуть к искрометным встречам со Звердой, которые они умудрялись проворачивать едва не по пять раз на дню в самых неожиданных закутах города. В последний раз, например, три минуты назад – на бухтах корабельных канатов в Арсенале.

Лагхе хватило этих дней и для другого. Он окончательно уверился в мысли, что навязчивых послов следует выпроводить домой как можно быстрее.

А для этого нужно поторопить проклятую клику военных, магнатов и просто праздных аристократов-маразматиков, которые составляют Совет Шестидесяти и от которых зависит: быть союзу с Фальмом или не быть? Отправить ли экспедиционный корпус на северный полуостров для войны с бароном-оборотнем из Гинсавера или ограничиться ценными подарками баронам Маш-Магарт?

Окончательное решение постановили принять через десять дней.

«Что изменится за это время?» – гневно вопросил Лагха у Сайлы.

«За это время может хоть фальмская сучка тебя уломает», – ехидно ответила Сиятельная.

Она оказалась одновременно права как никогда, и неправа как всегда. Своим всепроницающим женским чутьем Сайла раскусила интрижку своего любовника с фальмской баронессой, она даже смогла понять, что Лагха влюблен, если только это слово вообще что-то значило применительно к гнорру.

И в то же время Сайла совершенно неверно оценила характер этой влюбленности.

Если бы Лагха был эдаким членоголовым идиотом, одномысленным Эр окс Эрром, который в рамках Уложения Жезла и Браслета вожделеет к каждой вертихвостке, а заполучив желаемое, готов одержать тридцать три буффонадных победы над грютами, колдунами и морскими чудищами ради эвфемистического «поцелуя», то Зверда еще в первый вечер добилась бы своего. То есть, подмахнув гнорру, уговорила бы его на союз с Фальмом.

Однако Лагха не был членоголовым идиотом.

Не был он и пылким влюбленным. Он чувствовал себя расколотым надвое, а отношения со Звердой оценил для себя как «колдовской магнетизм». Точнее, оценил бы, если б смог уловить хотя бы малейшее движение тех сил, искусство обращения с которыми его учили именовать «магией».

Стоило Лагхе увидеть Зверду, как его затопляло желание овладеть баронессой. Стоило попрощаться – и ему сразу же хотелось увидеть баронессу вновь. А увидев – незамедлительно овладеть. Выход из этого порочного круга Лагха находил только в одном: провести между собой и Звердой ров шириной в море Фахо. То есть решительно отказаться от любых сношений с Фальмом. Тем более от военного союза.

Проблема заключалась в том, что Лагха, к своей полной неожиданности, не смог задавить своим авторитетом собственных пар-арценцев. Не говоря уже о Сиятельной Княгине, Первом Кормчем и прочей шушере помельче. Все они, кроме Альсима, упорно твердили: надо помочь баронам, нельзя упускать такой чудесный шанс, необходимо показать всей Сармонтазаре нашу силу! Уступка Медового Берега аютцам подорвала авторитет княжества, так пусть же все увидят, что мы любое поражение умеем обратить в победу, мы сейчас сильны как никогда, у нас есть все шансы проучить Харренский Союз, мы круче всех, наши медные яйца – самые яйца от Када до Магдорна, мля-мля-мля… тьфу!

Лагха сплюнул.

Он удивлялся сам себе, ибо логика была на стороне «партии войны». Действительно, его эрхагноррат был ознаменован звонкими победами варанского оружия. И это при том, что ни одной объявленной войны Вараном не велось уже многие десятилетия.

Пять лет назад близ Перевернутой Лилии случилось большое по меркам мирного времени морское сражение, в котором были утоплены или захвачены сорок два пиратских судна смегов.

Три года назад удалось сокрушить крепость-розу, магическую цитадель и столицу разбойничьей вольницы смегов. Более того, цинорские ренегаты впервые за сто лет согласились подписать тайный трактат о военном союзе. С тех пор варанцы стали единственным народом Севера, который ходил по морю-океану без боязни напороться на пиратские фелюки смегов.

Через год после победы над смегами Варан с огромным трудом избежал войны с Тернаунской империей. При этом, благодаря дерзким операциям флота и Свода Равновесия, у Дракона Юга удалось вырвать его самые опасные, тройной закалки клыки. Багряный Порт был временно оккупирован, флот цельножелезных «черепах» пущен на слом, убиты заклятые недруги Варана. Агрессию Тернауна удалось перенаправить против юго-западных провинций Харренского Союза.

За эти успехи была заплачена удивительно низкая цена. Пара-тройка хороших боевых кораблей, несколько кораблей поплоше… Горстка высокопоставленных офицеров Свода, три-четыре сотни морских пехотинцев, кое-какое секретное, но дешевое оружие… И один-единственный уезд, Медовый Берег, который пришлось сдать в аренду Аюту. Ерунда! Особенно если учесть, что аютская Гиэннера могла бы отобрать уезд силой, безо всяких церемоний и компенсаций.

Из этого вроде как сам собой, чистейшим саморазвитием тезиса, вытекал вывод: пока усиление Варана не осознано на Севере и на Юге, надо усилиться еще больше. То есть заключить тайный, конечно же тайный, союз с баронами Маш-Магарт, вслед за которым после уничтожения Вэль-Виры последует союз и с другими, менее значительными владетелями Фальма.

И ведь сам Лагха радостно приветствовал начало конфликта вокруг Медового Берега… Еще два года назад сам хотел большой заварухи… И вот теперь, когда запахло чем-то, как нельзя лучше отвечающим представлениям о Трижды Большой Заварухе, теперь Лагха против! И чем больше времени он проводит в объятиях Зверды, тем сильнее его уверенность: союзу не быть!

– Милостивый гиазир, вы всегда имеете обыкновение терять дар речи после любовного сношения? Или к тому побуждаю вас лишь я одна?

Зверда говорила с легкой хрипотцой, без тени жеманства. Так, возможно, она обращалась бы к испытуемому на дыбе.

Зверда уже вполне привела в порядок свое платье и неприязненно смотрела на гнорра, который не очень-то ловко застегивал пояс канцеляриста-учетчика Морского Дома.

Это переполнило чашу терпения Лагхи.

– Любезная Зверда велиа Маш-Магарт, я в последний раз прошу вас не как гнорр, а как частное лицо: убирайтесь прочь из моего города, из моей страны и из моего будущего!

В лице гнорра не было ни кровинки. Ему казалось, что еще один такт, сыгранный Звердой по прежней партитуре, – и он набросится на баронессу с голыми руками. Задушит, не поморщится.

Самонадеянный гнорр и не подозревал, что его хищная подруга предусмотрела именно такую реакцию.

Зверда неожиданно перегнулась, будто бы ее ударили сапогом под дых. Опустилась на корточки и закрыла лицо руками.

Лагха сразу же стушевался. Но с мужской увещевательной чушью тоже не спешил.

– Будь по-вашему, гнорр. Однако знайте: вы и ваша помощь – это еще не все, ради чего я рисковала жизнью, силой прорываясь в Пиннарин.

Голос у Зверды стал совсем другим – стонущим, почти плачущим, замогильно чуждым.

– Продолжайте. – Лагха поймал себя на том, что тронут. Если Зверда играет – значит, она Мастер Игры. Хотя бы только из уважения к работе мастера ее стоит дослушать.

– Мой дед был убит под Ордосом. Под Старым Ордосом, конечно. Я знаю… там большое, огромное кладбище… и обелиск… я должна поклониться праху своего предка. Есть прорицание…

«Харренский Курган. Семь лиг юго-восточнее деревни Сурки. Четыре года назад, во время сильнейших осенних ливней курган частично размыт», – это Лагха вспомнил мгновенно. Потом одна за другой, уже чуть медленнее, поползли перед его мысленным взором строчки отчета.

– …прорицание гласит, что род Маш-Магарт войдет во славу и простоит еще тысячу лет…

«Обнажены множественные человеческие останки. Среди опознанных особо интересен „благородный барон Санкут велиа Маш-Магарт“, как гласит надпись на крышке классического древнехарренского „гроба-лодки“. На момент осмотра крышка гроба лежала отдельно. Сложное сочетание магических и произвольных знаков по периметру гроба. Зрак Истины не возмущается, что не позволяет сделать определенных заключений в силу беспрецедентности подобного прецедента». (Этот перл аналитического мышления в свое время сразил Лагху наповал; он даже вызвал к себе из Старого Ордоса автора отчета, Гастрога, опытного аррума Опоры Писаний, и чуть было не разжаловал его в наставники Высших Циклов.)

– …будет собрано по горсти праха с могилы каждого предка до седьмого колена…

«…Барон похоронен в боевом облачении соответствующей эпохи, полностью отвечающем Определителю Занно. К нагруднику на уровне нижнего ребра приклепаны две цепочки, на которых находится позолоченный книжный короб. Короб изнутри частично покрыт плесенью и не содержит книги, которая в нем некогда помещалась. Останки барона перезахоронены вместе с прочими на нижнем кладбище.

По делу о пропаже книги предпринят широкий розыск. Уезд закрыт, область Казенного Посада оцеплена. Однако частые дожди не позволили животным-восемь выйти на след похитителя. Два сильных потока икры Тлаут, проходившие в первый день розыска, в некоторых местах нарушили оцепление и парализовали на время работу наших пикетов. Повальные обыски, предпринятые в Сурках и Казенном Посаде, не принесли результатов.

По поступившему доносу временно заключен под стражу сын хозяина мануфактуры, Лараф окс Гашалла. Принимая во внимание его молодость и дворянское происхождение, а также за отсутствием улик, безусловные меры к нему не применялись. Отпущен через два дня после ходатайства отца, объяснившего причины доноса. В возрасте пятнадцати лет Лараф подложил доносчику в суп дохлую сколопендру».

– …и весь этот прах перемешается под корнями сикоморы во дворе нашего замка.

– Что ж, езжайте. Я вас не держу. Что вам нужно? Подорожная, эскорт, хорошие лошади? Вы получите все.

Зверда отняла руки от лица, но по-прежнему сидела на корточках, глядя на Лагху исподлобья с обезволенной, словно бы забеленной штукатуркой гримаской глубокого горя.

– Эскорт не обязателен. Я возьму только барона и наших стражей. Не хотелось бы занимать внимание ваших офицеров такими пустяками, как частное путешествие взбалмошной баронессы из диких краев. Кроме этого мне нужна бумага с вашей подписью – гроб барона Санкута я собираюсь взять с собой на Фальм.

– Бумага не проблема. Может, все-таки эскорт?

Зверда отрицательно повела головой.

«Без наших людей там очень опасно, – хотел возразить Лагха. Но подумал: – А и ладно. Нарвутся на Жабу, катунцов или жуков-мертвителей – пусть пеняют на себя. Будут не понаслышке знать, что Свод – это не только воспитанные щеголи с шикарными мечами».