Текст книги "Боевая машина любви"

Автор книги: Александр Зорич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

2

Когда Эгин пробудился ото сна, Пиннарин уже погружался в сумерки.

Со скучающим видом Есмар сидел возле окна и в буквальном смысле считал ворон. «Две, еще две… четыре… много». Окно комнаты второго этажа, где они поселились, выходило на Внутреннее Кольцо, а значит, ничего интересного, кроме редких слуг, которые выносят помои и чистят господских лошадей, увидать оттуда было нельзя. Как вдруг Есмар заметно оживился.

– Гиазир Эгин, чудная штука!

– Что за штука? – поинтересовался Эгин, не вставая с кровати.

– Крыса там!

– Подумаешь, крыса…

– Но до чего чудная! Так и ползет по стене! Как жук какой!

– Ну… может, и ползет. Бывают такие крысы, – бездумно ответил Эгин, не отдавая себе отчета в том, что говорит.

– Но она, кажется, к нам ползет.

– Ну и хорошо…

– У нее ошейник! Гиазир Эгин, у крысы – ошейник!

– Ну и что?

Как вдруг до Эгина вдруг дошло. Дошло, где «бывают» такие крысы. И что это за «ошейник». Он вскочил с кровати, второпях натягивая штаны.

– Ты уверен, что она ползет к нам?

Но Есмар ему не ответил. Он уже высунулся из окна почти по пояс. Послышались звуки азартной возни. Есмар разогнулся, с гордым видом глядя на Эгина, спрыгнул с подоконника, как вдруг закричал «Шилол тебя пожри, проклятая!»

Зверек шлепнулся на пол комнаты, вырвавшись из рук Есмара.

Очутившись на полу, крыса принюхалась и, определив свое местоположение, со всех ног бросилась к Эгину.

У носков его сапог зверек остановился, сделал стойку на задних лапах и замер в покорном ожидании.

– Ученый… – обиженно процедил Есмар, облизывая прокушенный до крови палец.

Но Эгина теперь интересовал только зверек и его ошейник. Он взял крысу на руки, отцепил ошейник, при помощи кинжала раскрыл герметичный стальной футляр.

Такие крысы назывались в южном Ре-Таре «письмоношами». Они были запрещены в Варане специальным Уложением Свода как составляющие опасную и, главное, неконтролируемую конкуренцию животным-два и животным-пятнадцать.

Письмоноши ищут адресата по запаху и Следу, который дает им хозяин. Ищут до последнего. Двигаясь ночами, они преодолевают огромные расстояния, переплывают реки, бегут через безводные пустоши, хитрят, крадут пищу и обороняются. И лишь в скорости уступают они почтовым альбатросам Свода.

Призвав на помощь все свое самообладание – а Эгин был уверен, что письмоноша принесла ему послание от Овель, – Эгин развернул тончайшую тряпицу, на которой водостойкими чернилами был написан текст письма.

Буквы были крохотными. Эгину пришлось зажечь лампу, чтобы прочесть послание. Каково же было его удивление, когда обнаружилось, что письмо написано тайнописью Дома Пелнов. То есть официальным шифром первого уровня, используемым для закрытой переписки между аррумами, пар-арценцами и гнорром.

Под письмом стояла подпись: «Лагха Коалара, гнорр».

3

«Любезный Эгин!

Со мной произошло нечто, достойное быть писанным в Книге Урайна. Здесь я далек от того, чтобы над тобой подшучивать.

Не вдаваясь в подробности, поскольку никакого письма не хватит на то, чтобы донести их до тебя – животное попросту утонет с таким багажом в первой же луже, – скажу тебе, что тот человек, который сейчас называется гнорром, вовсе не гнорр.

Я же, тот самый Лагха Коалара, которому ты, Эгин, некогда съездил по лицу в Сером Холме ради спасения жизни Авелира, нахожусь сейчас в Нелеоте, в храме Кальта Лозоходца.

В силу некоторых причин я не могу писать. Это письмо написано рукой Ямера, жреца указанного храма, поэтому моего Следа это письмо не несет.

Я очень прошу тебя приехать в Нелеот не позднее двадцать восьмого числа месяца Ирг. Если ты читаешь это письмо, значит, ты в Пиннарине. И при должной расторопности ты сможешь успеть.

Рассчитываю только на тебя, Эгин. Моя жизнь, в сущности, стоит теперь не больше двух медных авров. И помни: моя благодарность будет простираться так далеко, как далеко ступит твое воображение.

Мой поцелуй.

Лагха Коалара, гнорр».

– Мой поцелуй! – в гневе отбросив письмо, воскликнул Эгин. На его устах еще не выветрились поцелуи жены гнорра госпожи Овель.

– Чтоб ты сдох, юноша небесной красоты, – произнес Эгин на полтона ниже.

– От бабы? – предположил Есмар, который наблюдал за этой сценой с нескрываемым интересом.

– Если бы от бабы, Есмар! Если бы! – воскликнул Эгин. – Да и вообще, где ты набрался таких выражений: «бабы»! Нужно говорить «дамы» или «барышни».

– Ну хорошо, я так и буду говорить.

«Что все это значит? Что именно „достойное быть писанным в Книге Урайна“ произошло с первым магом Варана? Все как сговорились: Альсим говорил сплошными недомолвками, теперь и Лагха. Да я же не уличный торговец сладостями какой-нибудь, чтобы не видеть дальше своего переносного лотка! Неужто мой ум столь скуден, что доверить мне хоть какие-то конкретные сведения ну никак невозможно?

Как это Лагха «не может» писать? Что у него – сломаны обе руки? Но для того чтобы оставить на письме След, совсем не обязательно хвататься за бумагу руками, можно приложить его хоть к заднице. Или у нашего кудрявого красавца перелом задницы?

А может, это вовсе и не Лагха писал? А кто? Покойный Альсим? Так нет же – никто, совершенно никто не видел, как я дал Лагхе по роже, когда он целился в Авелира, полагая, что перед ним его давний враг и по иронии судьбы учитель Ибалар. Кроме нескольких горцев об Авелире помним только я и Лагха. А ни одному даже самому вольнодумному служаке из Свода не хватит фантазии предположить, что аррум Эгин осмелился ударить самого гнорра Свода Равновесия! Так далеко фантазия у наших офицеров не простирается. Поскольку тех, у кого она туда простиралась, извели во время мятежа Норо окс Шина.

Наконец, почему я должен помогать человеку, по поводу которого, если быть абсолютно честным с собой, знаю только одно: я был бы рад, если бы он умер. Потому что, пока он жив, Овель будет принадлежать ему, и только ему.

Убежать от Лагхи с его женой – затея совершенно нереальная. Даже в Синем Алустрале, в Поясе Усопших или в Реме Великолепном, через год или через десять длинная рука Свода пересчитает позвонки в твоем хребте и нарисует раскаленными кинжалами на лице Овель Формулы Верности. Почему я? Почему не кто угодно другой? Кажется, Альсим уже сложил голову ради спасения нашего несравненного, нашего прозорливого… Теперь что, моя очередь?»

Весь этот монолог Эгин произносил про себя, расхаживая от окна к двери и обратно. Притихший Есмар следил за ним, степенно почесываясь – с горячей баней в гостинице были нынче большие проблемы.

Есмар понимал: гиазира Эгина лучше не беспокоить. И не перебивать.

Эгин схватил скомканное письмо и вновь перечитал его. На этот раз его внимание приковала к себе фраза «Моя благодарность будет простираться так далеко, как далеко ступит твое воображение».

Будучи переведенным на язык, понятный матросам и торговцам сладостями, это означало: «Проси что хочешь, вплоть до нереального».

И тут Эгина осенило. Он знал, что именно из «нереального» ему требуется от Лагхи: Овель. А это, в свою очередь, означало, что игра стоит свеч. При такой ставке можно поставить на кон и собственную жизнь. Можно переступить через неприязнь, можно переступить даже через ненависть.

Эгин закрыл глаза, чтобы успокоиться. По его виску поползла капелька пота.

Но Лагха не шел у него из головы. Спокойствия в душе не прибавлялось. «Съездил меня по лицу»… «жрец указанного храма»… А называть крысу «животное»? Насколько это все в духе Лагхи!

Гнорр, сияя своими холодными глазами северного божества любви и власти эпохи Звезднорожденных, вспомнился Эгину особенно отчетливо. Ненавидеть Лагху было так легко, ведь не любить его было невозможно!

– Я еду в Нелеот, – наконец выдавил Эгин.

– Я еду с вами, – не задумываясь ни на секунду, выпалил Есмар. – Вижу, тут сейчас ни в одну лавку не устроишься. Развал хозяйства!

– А что ты будешь делать в Нелеоте?

– То же что и вы. Помогать тому гиазиру…

– Какому еще гиазиру? – подозрительно осведомился Эгин.

Неужели двенадцатилетнему Есмару ведома тайнопись Дома Пелнов, которой он, Эгин, и сам не знал, пока не прошел Второе Посвящение и не стал аррумом? И когда это Есмар успел прочесть письмо, да так, что он этого даже не заметил?

– Ну… тому, про которого вы говорили, чтобы он сдох, и что у него перелом задницы… и про то, что игра стоит свеч…

Тут Эгину стало до крайности неловко. Он осознал, что, пребывая в душевном смятении, проговорил вслух все то, что со своей точки зрения произносил про себя… Наваждение! Не иначе как сам гнорр пошутил столь изысканным образом, вставив в письмо неизвестную Эгину магическую формулу с каким-нибудь внушительным названием типа «раскрепощенное освобождение языка»…

– Ладно, решено. Едем вместе, – бодро сказал Эгин, чтобы как-то замять тему своих неуместных излияний.

– Мы-то, конечно, едем. Но вот у меня осталось ровно шесть авров… – грустно сказал Есмар.

Тем временем крыса-письмоноша уже успела вспрыгнуть на подоконник, свалиться на кучу отбросов внизу и, отряхнувшись, отправиться строго на северо-запад. К Нелеоту. Она была обучена многому. Не обучена только говорить «до свидания».

4

– Дружище Эгин! Да возвеличится слава твоя в поколениях! – радушно взвыл Сорго окс Вая.

Есмар и Эгин, изрядно промерзшие на улице в ожидании, пока им позволят войти, перетаптывались в шикарной прихожей дома семейства окс Вая.

– И твоя… тоже… пусть возвеличится… – Язык Эгина еще не успел привыкнуть к теплу.

– Ба… А это твой сынишка? – спросил он, указывая на Есмара. – Похож, стервец… Как похож!

– Сорго, дружище… это… мой слуга. Есмар, – представил мальчика Эгин.

Против поименования себя слугой Есмар поначалу категорически возражал. Он был уверен, что его вайский учитель Сорго его помнит. Ведь все-таки учил его целых два года!

Но выслушав аргументы Эгина, Есмар смирился. В самом деле, кому как не ему было знать, что Сорго временами забывает завязать шнурок на штанах, выходя из уборной.

Было и еще одно соображение: Сорго, ставшему придворным поэтом, могло быть неприятно напоминание о том, что некогда он был всего лишь школьным учителем в самом захолустном из варанских захолустий.

А в их положении требовалось быть всецело приятными особами. Ведь от Сорго им нужны были деньги, кони и еда. Не такая уж малая плата за небольшое притворство.

– Слуга, значит… Тогда иди, мальчик, в людскую. Там тебе дадут каши, – указал Сорго Есмару на боковую дверь. – А мы с тобой, любезный мой Эгин, двинемся наверх, вкушать мед поэзии.

Эгин незаметно кивнул Есмару, мол, иди-иди, каша на дороге не валяется. Есмар нехотя поплелся.

– А ты стал настоящим барином! – отметил Эгин, от которого не укрылось, с какой воистину поэтичной гнусавостью произносил Сорго «людска-а-ая».

– Обстоятельства несказанно возвеличили меня, Эгин! Просто несказанно! – честно признался Сорго.

Эгин всегда считал Сорго придурком. Но относился к нему не в пример лучше, чем к прочим представителям этого многочисленного племени.

Такие пороки, как алчность, коварство и трусость, не были ведомы Сорго, а уже одно это представлялось огромным достоинством, перевешивающим недостаток респекта и жизненной хватки. Вдобавок Сорго был образован и знал, что такое вдохновение. А эти качества встречаются еще реже, чем хороший голос.

5

– Ну, как впечатление? – напустился на Эгина Сорго, окончив чтение поэмы «Кавессар». (Там, помимо прочего, Элиен Звезднорожденный назывался «жестоковыйным сатрапом», его военачальник Кавессар – «могучим бычком-однолетком», а будущая жена Элиена Гаэт – «сладчайшим из призраков света».)

– Восхитительно! Твои стихи, дружище, заставляют меня по-новому взглянуть на Героическую эпоху. «Призрак света»! Как это крепко сказано!

Сорго зарделся от удовольствия. Эгин давно заметил, что комплименты не вызывают у поэта подозрений, а всякая топорная лесть воспринимается всего лишь как уместный комментарий.

Эгину было не жалко. Он разделывал фаршированного черносливом тунца и запивал его терновой настойкой. Поэмы Сорго сказывались на его аппетите только в одном смысле: они его улучшали, вынуждая сосредоточиться на еде.

– Тогда, значит, прочту тебе из последнего. Из неоконченного. – Сорго прочистил горло. – «Испытание Пиннарина, или Стихия Неистовонравная». По мотивам недавних событий.

Поощрительно кивнув, Эгин снова отключился, хотя, наверное, там было что послушать.

Краем уха он улавливал что-то напыщенное про «тверди стенанья», про «присномудрую Сайлу» и про «гнорра, чей взор отверзает семнадцать дверей мирозданья».

Как же без гнорра, чей взор отверзает буквально что попало?

Теперь без него не обходится ни один эпос, ни один витраж. Канули в прошлое времена, когда гнорра видели считанные доверенные лица из числа наиболее могущественных людей Свода. Теперь о первом маге Варана можно рассуждать в гостиной. Правда, исключительно в залоге крайней почтительности или экзальтированного восхищения.

– Сорго, дружище, ты превзошел сам себя! – воскликнул Эгин и наполнил кубок Сорго терновой наливкой. Поэту определенно нужно было промочить горло.

А когда горло было промочено еще дважды, Эгин решил, что честно исполнил свой слушательский долг. И что Сорго самое время исполнить свой долг дружеский.

– Твое «Испытание Пиннарина» навело меня на невеселые мысли… – понуро начал Эгин.

– Да ведь это и не развлекательный жанр. Это вещь серьезная, трагическая! – быстро перелицевав высказывание Эгина в комплимент, Сорго навострил уши.

– Теперь я даже не знаю, как подступиться к тому прозаическому делу, которое привело меня к тебе.

Сорго понимающе кивнул. Противопоставление «поэтическое-прозаическое» со времени жизни в столице стало даваться ему все легче и легче. «Сейчас будет просить», – вздохнул придворный поэт.

– Хочешь сынишку при дворе пристроить? – предположил Сорго.

По его опыту, это был самый расхожий мотив из тех, которые приводили к нему в дом дальних родственников, знакомых и родственников знакомых после его нежданного возвышения.

– Нет, хочу занять денег, – открылся Эгин, не сразу сообразивший, какого сынишку имеет в виду Сорго.

– Денег?

– Денег.

– Сколько?

– Сто авров. Золотых.

– Ого!

– Вот то-то и оно, что «ого».

– Дружище Эгин, да зачем тебе столько?

– Хочу съездить в Нелеот.

– Да помилуй, Нелеот – город пошляков… – замялся Сорго. Давать деньги ему не хотелось. Эгин прекрасно его понимал. «Мой кошель – не погремушка», – говорил он сам в аналогичных случаях.

– Я отдам ровно через три месяца. Обещаю. Конечно, я мог бы занять у Лагхи. Но дело в том, что цель моего визита как раз и связана с ним. Я хочу прикупить ему в подарок одну вещь.

Упоминание имени Лагхи подействовало на Сорго магическим образом. Он тут же вынес деньги.

– Подарок Лагхе – это святое. На такое дело занять не жалко.

– Кроме того, мне понадобятся две лошади.

– Помилуй, Эгин, но в моей конюшне их всего четыре!

– Но Лагха будет так расстроен, если не получит той вещи, за которой я еду! – гнул свою линию Эгин. – Зато когда я привезу этот подарок, я не премину обратить внимание Сиятельной на то, что без твоей помощи никакого сюрприза не состоялось бы.

– Ты серьезно? – задумчиво спросил Сорго, прикидывая, как получше оформить свою скромную помощь в очередной поэме к случаю.

– Я совершенно серьезно. У меня полно друзей в Пиннарине, – соврал Эгин. – Но я отправился прямо к тебе. Ведь ты – благородная душа, прекрасное тебе не чуждо.

– Тогда бери любых. Во дворец я все равно предпочитаю ходить пешком, это способствует вдохновению, – согласился Сорго.

Эгин помнил, что Сорго не умеет держаться в седле еще пуще, чем не умеет фехтовать. Но он, конечно, промолчал насчет вдохновения и его связи с «пешей ходьбой».

– И еще было бы очень неплохо провизии. Дня на три хотя бы. Мы с Есмаром отправляемся прямо завтра утром. А купить сейчас в Пиннарине что-нибудь съестное не так-то легко…

– Ну за этим-то дело не станет! Мои кладовые – к твоим услугам. Пища в равной степени требуется и душе, и телу.

– Как это верно сказано, – кивнул Эгин. Его клонило в сон.

– Знаешь, дружище, – начал Сорго, поднимаясь из-за стола, – ты, наверное, устал… А я бы еще поработал. Знаешь, твой визит как-то во мне все поэтически взбудоражил! Так и слышится грохот подземный… вот он ползет… этот наш шардевкатран… гнорр обнажает свой меч… а я безмятежно наигрываю «комаров писчанье, светляков порханье»!

– О чем речь, Сорго. Вдохновенной тебе ночи!

6

Очутившись в гостевых покоях дома Сорго, Эгин, однако, долго не мог заснуть. Всякая чепуха лезла ему в голову: нелепые предположения относительно судьбы гнорра, воспоминания, грустные улыбки Овель и ее горькие слова… Вдруг входная дверь тихонько заскрипела и на пороге возникла женская фигура с плетеной корзинкой в руках.

– Эгин, ты не спишь? Это я, Лорма, – прошептали из темноты.

«Только бы она не стала мне сейчас рассказывать про то, что она наконец-то поняла, какое золото потеряла в моем лице! И о том, что пересмотрела свои взгляды относительно любовных сношений с друзьями мужа», – взмолился Эгин.

К счастью, ничего из вышеперечисленного Лорма рассказывать не стала.

Эгин сразу заметил огромный живот своей бывшей подруги, отвечавший чуть ли не десятому месяцу беременности. У Эгина сразу отлегло от сердца, да и за Сорго он был очень рад. Значит, цель визита Лормы была иной. Какой?

– Эгин, душка! Как я счастлива тебя видеть! В кои-то веки что-то напомнит мне о родимом крае! – Лорма припечатала к щеке Эгина очень дружеский поцелуй.

– Если ты так счастлива, милая, отчего же ты к нам не вышла? Сорго сказал мне, что тебе нездоровится. Но, кажется, он меня просто обманул!

– Видишь ли, – смутилась Лорма, – мне было стыдно, этот живот… Ты же знал меня такой стройной, такой красивой!

– Что за чушь ты городишь, моя милая. Ты и сейчас очень красивая, только по-другому, – пристыдил ее Эгин.

– Правда? – с надеждой переспросила Лорма.

– Правда.

Вот за что Эгину всегда нравилась Лорма, так это за простодушие. Его нечасто встретишь в столице!

– Но, знаешь, я все время подглядывала за вами. В щелку двери. Я не хотела показываться, но потом… знаешь, потом я не выдержала. Только что мне приснился такой ужасный сон про тебя! Такой ужасный! – В голосе Лормы послышались неподдельные нотки испуга. – И я подумала, что, наверное, дело, из-за которого ты едешь в Нелеот, – очень опасное.

– Да ну?

– Да. И я подумала, что просто деньги тебе в случае чего не помогут. И я сразу стала думать, что я могу для тебя сделать, чтобы хоть как-то…

– И что же ты придумала? – Эгин был тронут такой заботой со стороны Лормы. К слову сказать, заботы совершенно неожиданной.

– Я придумала вот это. – Лорма поставила на кровать Эгину корзинку, накрытую крышкой.

– Что это? – шепотом спросил Эгин. Отчего-то ему показалось, что из корзинки пахнет пирогами.

– Это доспехи. Из кожи шар… де… девкатрана. В прошлом году их пожаловали Сорго аютские девушки. Он посвятил госпоже Вирин свою поэму…

Эгин был поражен великодушием Лормы, которая не могла не знать, сколько стоит в столице такая диковина. А стоила она буквально столько, сколько закажет продавец. Потому что такие вещи не продавались.

Во всем Варане доспехов из кожи шардевкатрана не сыскалось бы и десятка. Доспехи эти были живыми и отражали удары всех видов оружия. В то место, которое защищалось доспехами, можно было вколачивать стальные клинья. Вколачивать без малейшего успеха, поскольку клинья выскакивали обратно с той же скоростью, с которой стремились войти.

У доспехов был лишь один недостаток: поскольку они были живыми, их следовало кормить. И насколько помнил Эгин, в еде они были очень привередливы. Помнила об этом и Лорма.

– Вот этот горшочек – на первое время. Этого доспехам хватит на три недели, а потом все это варево скиснет. Тебе придется делать его самому.

– А рецепт?

– Рецепт я тебе тоже написала, – сказала Лорма, гордая своей предусмотрительностью.

– Лорма, милая, я тронут до глубины души. Но только что скажет Сорго?

– Он их все равно не носит! – махнула рукой Лорма.

Эгин посмотрел в корзинку. От доспехов исходило слабое бледно-фиолетовое свечение. Такое же, только более явственное, исходило от кожи живых шардевкатранов.

Эгину очень хотелось взять эти доспехи. И ему было очень стыдно брать их из рук Лормы – что-то малопочтенное виделось ему в этом ночном сговоре за спиной у Сорго. Но Эгин не нашел в себе сил отказаться.

– Когда я вернусь… а я обязательно вернусь… я принесу их тебе в целости и сохранности, – пообещал Эгин, отмечая, что за прошедший день надавал столько обещаний, сколько не придумал за весь предыдущий год.