Текст книги "На корабле полдень"

Автор книги: Александр Зорич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Но играть жизнями своих подчиненных – чьих-то единственных сыновей и чьих-то отцов, мужей, возлюбленных...

Она отдала приказ всем грузиться обратно на "Альтаир".

Сама задержалась на пляже и, как дисциплинированный офицер, вызвала по рации Иванова.

Однако вместо выволочки от начальника из эфира на Александру просыпалось только мелкое просо замогильных инопланетных пришепетываний.

"Ш-шап-шапанат! Шшшша! Шшапанат!"

Проклятые ягну методично глушили весь эфир на Грозном!

Это обстоятельство объяснило странное поведение Афины в глазах Александры – вероятно, сестра пыталась воспользоваться телефоном, но не смогла...

Но от этой мысли Александре легче не стало. Скорее напротив.

Ее лицо исказила гримаса невыносимой боли.

Вдруг рухнула, осыпалась некогда несокрушимая, отбеленная десятилетиями психологических ухищрений стена самоконтроля.

И обычно непроницаемая, невычисляемая и неранимая Александра Браун-Железнова... разрыдалась.

– Товарищ Александра, осталось семь минут, – негромким деликатным голосом прогугнил майор Слонов откуда-то сбоку. – Нам пора взлетать.

– Вы летите... А я не пойду... Не хочу... Не пойду я... Останусь... – повторяла Александра, сотрясаясь всем телом. На краю ее сознания промелькнула мысль о том, что колготки у нее на коленях теперь порваны.

Секунд тридцать застенчивый майор Слонов сохранял свою застенчивость. А затем вдруг отбросил ее.

– Я т-тебе не пойду! Я т-тебе останусь! – Рявкнул он.

Майор сгреб Александру в охапку, поднял ее с колен и силком потащил к трапу серого флуггера-лимузина "Альтаир".

Часть вторая. Пушкин

Глава 1. Я на красной трибуне

Август, 2622 г.

Линкор-авианосец "Суворов"

Район планеты Ветер, система Шиватир

Меня зовут Александр Пушкин.

Я – гвардии старший лейтенант ВКС России и, говорят, неплохой человек.

У меня есть невеста Таня и новейший истребитель РОК-17 "Орлан". И лучше не спрашивайте у меня, кого из двух я люблю больше. Всё равно правды вам не скажу.

Вспомнили меня? Нет? Тогда я вам немного помогу.

Первый раз на войну я попал еще будучи кадетом Северной Военно-Космической Академии. Тогда, в мае 2621 года, джипсы напали на конкордианцев – наших собратьев по Великорасе – и так ловко надавали им по их высоким персидским шапкам, что нам пришлось срочно вмешаться. Наше командование очень спешило помочь обиженным сироткам и не побрезговало даже кадетами – я был среди них.

К счастью, с джипсами мы разобрались сравнительно оперативно, и у моего потока даже появились шансы доучиться...

Однако наши собратья по Великорасе опередили наши учебные планы на полгода. Так что вместо подготовки к выпускным экзаменам мы попали в действующий флот, на борт авианосца "Три Святителя".

Мы воевали с клонами с января по июнь. Мы устали от этой войны.

Не стану говорить, что "повзрослел". Потому что правильнее сказать "постарел". По крайней мере, на моих висках появилась настоящая седина.

Не то чтобы я ею горжусь. Но и прятать не прячу. Таня говорит, можно закрасить краской для волос. Можно. Но только зачем?

После войны мы отдыхали беспрецедентно долго – месяц.

Я даже успел слетать на планету Екатерина – вы угадали, для знакомства с семейством Ланиных, родителей Тани. Родители эти показались мне людьми одновременно нелепыми, незлыми и бесцельными, то есть именно такими, какими их и описывала моя невеста.

Но уже во второй половине июля меня из отпуска экстренно отозвали. Заставили переучиться с "Дюрандаля" на "Орлан" и, утвердив на должности командира эскадрильи, направили в систему Макран – в одно из клонских галактических владений, оккупированных нашими войсками.

Для виду я, конечно, поворчал – чтобы Таня не подумала чего-нибудь нехорошего. Ну вроде того, что мне с ней скучно, или что я неисправимый солдафон.

Но в душе я был даже рад.

Потому что рожденный летать должен летать. А не, допустим, ползать. Или тем более – объедаться миногами под маринадом из яиц мафлингов, любимым блюдом гостеприимных жителей Екатерины.

Я прибыл в систему Макран шестого августа.

А уже седьмого числа снова вступил в бой!

Недобитые клонские фанатики из так называемой эскадры "Сефид" пытались вести партизанскую войну против нас. Какова наглость, а?

Но мы были настолько злы и умелы после битвы за Паркиду, что в ближайшие дни перебили их словно куропаток, с минимальными собственными потерями, как и положено закаленным ветеранам.

Я уже предвкушал отдых с Таней на десяти сотках у моря, выделенных мне в качестве особого поощрения на моем любимом острове Сокотра. Я предвкушал как мы будем планировать нашу дачу, и даже выписал два каталога со снаряжением для подводного спорта, когда... на нас снова напали!

Я, признаться, даже не удивился.

Вы не поверите, просто привык.

Битву за Тэрту, главную планету системы Макран, неплохо описал мой осназовский коллега Лев Степашин, даже по визору выступал соведущим цикла передач. Важный такой, в клетчатом пиджаке, трещащем на бицепсах. Никогда бы не подумал, что Лева умеет говорить так складно!

Поэтому двенадцатидневную мясорубку в черных небесах меж Тэртой и ее четырьмя спутниками я описывать не стану.

Скажу лишь, что, выполняя приказ товарища Иванова, специального уполномоченного Совета Обороны, мы смогли двадцать третьего августа захватить чоругские Х-ворота и вырваться из системы Макран к диким кабанам!

Точнее сказать, это мы – рядовые пилоты и комэски, капитан-лейтенанты и кап-три из авиатехнических дивизионов и истребительных полков – думали, что "к диким кабанам".

Но, насколько я понимаю, товарищ Иванов и приближенные к нему старшие командиры, с которыми он поделился своим сакральным знанием, располагали более определенными данными.

Так что, когда, совершив Х-переход, наши звездолеты один за другим материализовались где-то, мы, летный состав авиакрыла, лишь терялись в догадках. А вот наши командиры безо всяких колебаний сказали, что где-то – это звездная система Шиватир. (Острослов Лобановский подметил, что название у системы – как у кухонного гарнитура производства конкордианской мебельной фабрики имени Первых Звездопроходцев.)

Не успели мы вздохнуть с облегчением, как все радиоканалы наполнились зловещим пришепетыванием "шшшшап-шапанат"...

Да, как выяснилось по сути мгновенно, в системе Шиватир тоже хозяйничали ягну и их свежеиспеченные союзники – чоруги.

Нас по тревоге собрали в инструктажной линкора-авианосца «Генералиссимус Князь Суворов-Рымникский» – корабля, с которым мы за время боев в системе Макран уже успели сродниться. «Нас» – это не только летный состав второго гвардейского авиакрыла, но и большинство офицеров «Суворова», свободных от вахты.

Также присутствовала группа ученых во главе с запредельным в своем творческом безумии доктором Сильвестром Масленниковым и армейские офицеры: два танкиста, два десантника и какой-то невзрачный капитан со значками медслужбы в петлицах (скорее всего – контрразведчик).

Как и следовало ожидать, перед нами выступил кумир многих и многих, спецуполномоченный товарищ Иванов. Он обвел нас своим фирменным безрадостно-свинцовым взглядом и сказал:

– Буду предельно конкретен. Первое: мы по-прежнему одиноки во Вселенной. То есть Х-связи с Землей нет как не было. Второе: контакт с эскадрой контр-адмирала Арбузьева, которая осуществляла оккупацию системы Шиватир, установить не удалось. Третье: на основании первого можно заключить, что система Шиватир, как и система Макран, находится в Х-блокаде. То есть покинуть ее мы не можем. Вывод: любой ценой мы должны прорваться к Глаголу и, по возможности, установить контакт с выжившими. Альтернатива: почетная гибель в бою. Вопросы есть?

И быстрее, чем самый шустрый из нас успел издать хоть звук, Иванов сам себе ответил:

– Вопрос у вас должен быть один: что такое Глагол? Этот вопрос предлагаю осветить нашему ведущему специалисту по данной теме, гвардии старшему лейтенанту Пушкину.

Я вздрогнул.

"Специалисту", Господи... Не ожидал я такой чести!

Ну что ж... Настоящего гвардейца, товарищи, отличают находчивость и смекалка.

А значит, когда приказано – надо идти и освещать тему, а не вертеть головой туда-сюда, разинув рот и бессмысленно выпучив сонные глаза.

Я поднялся, машинально поправил мечевую перевязь. Вышел к трибуне с гербом России, которую мне с церемонным полупоклоном уступил Иванов. (В уголках рта спецуполномоченного, как мне показалось, пряталась ехидная усмешка.)

И, между прочим, ровно в ту секунду настроение мое резко улучшилось! Я вдруг сообразил, что дела наши пусть и плохи, но все-таки не ужасны и не безнадежны. В противном случае Иванов не давал бы мне слово, и вообще не разводил бы говорильню. А просто запустили бы всех нас в порядке готовности с катапульт "Суворова"... Спихнули бы со стыковочных узлов "Грифы" Кристиана Зальцмана... А иные машины попросту в спешке вытолкали бы на полетную палубу через посадочные лифты – по тревожному расписанию это допустимо.

И пошли бы мы, как миленькие, в атаку на какой-нибудь очередной астрофаг ягну и, скорее всего, погибли бы в полном составе. Потому что после непрерывной череды боев на орбитах Тэрты наши машины даже не успели пройти толкового техобслуживания, а сами мы держались одним только кофе и сеноксом...

Мысль о том, что прямо сейчас, немедленно, мне не надо втискиваться в скафандр "Гранит-3", раскочегаривать реактор "Орлана" и лететь куда-то воевать, так меня воодушевила, что я даже нашел в себе силы авторитетно улыбнуться. И вспомнить уроки сценической речи, что давал мне со стаканом портвейна в руке мой дорогой папа-режиссер.

– Тут товарищ Иванов попросил рассказать меня про Глагол, про его особенности... Ну что сказать? Глагол – это планета. Четвертая по счету в системе звезды Шиватир. Далее, Глагол – конкордианское владение... Бывшее владение, конечно. Мы захватили эту планету еще до Паркиды, в начале июня, и с тех пор она принадлежит нам. Глагол планета в принципе землеподобная, но – аномальная. Внутри него, как мы теперь знаем, вызрел огромный рой джипсов. Точнее, астероидов джипсов. Это вызревание сопровождалось, а, возможно, и обеспечивалось, формированием так называемых эсмеральдитовых масконов...

Стоило мне употребить первый научный термин, как лучшие представители нашей самой передовой в Галактике науки несказанно оживились. А вождь лучших представителей, уже упоминавшийся доктор физических наук Масленников, меня немедля перебил:

– Следует заметить, что насчет эсмеральдитовых масконов по сей день не получено убедительных экспериментальных подтверждений! При всем моем уважении к академику Двинскому...

Я остановил Масленникова мягким примирительным жестом:

– Вам, ученым, несомненно виднее, что там с масконами... Для нашего, военного, дела важно, что атмосферные и поверхностные аномалии на Глаголе объективно существуют, что аномалии эти опасны и, если хотите, – я кивнул лично Масленникову, – убедительно подтверждены экспериментально! В частности, крупнейшей и хорошо заметной из космоса поверхностной аномалией Глагола, – эти слова я уже адресовал своим товарищам в третьем и четвертом рядах, ведь всем нам, летунам, предстояло скорее всего с этими аномалиями в ближайшие дни столкнуться, – является так называемый Котел. Это – исполинская впадина, дно которой занято океаном. Глубина впадины – десять, диаметр – полторы тысячи километров. По форме это – идеальная окружность. Котел хорошо различим из космоса невооруженным глазом...

Командир "Суворова", капитан первого ранга Бык, который как будто был чем-то недоволен в моем выступлении и морщился, точно от зубной боли, вдруг не выдержал:

– Старлей, ну и как это прикажете понимать? Впадина на полторы тысячи километров, имеющая форму идеальной окружности? Вам известно определение окружности?

– Так точно, товарищ капитан первого ранга, – сухо ответил я. – Именно поэтому мы и называем Котел аномалией. Почти наверняка его геометрически правильная форма объясняется искусственным происхождением.

Кап-раз, которого мой ответ не удовлетворил, хотел продолжить общение, но Иванов остановил его:

– Товарищ Бык, прошу вас, давайте дослушаем докладчика.

Я, наскоро додумывая неуместную мысль о том, что внешность и манеры Быка находятся в поразительной гармонии с его фамилией, продолжил:

– Итак, Котел – это крупнейшая аномалия, но сам по себе он безопасен. Опасность для всех типов летательных аппаратов на Глаголе представляет особый физический феномен, который мы именуем Мутью. Это самая распространенная атмосферная аномалия Глагола. Полет через Муть на флуггере субъективно воспринимается как прохождение особо плотных облаков с зонами сильной турбулентности юпитерианского типа. Поэтому без надобности в Муть лучше не залетать. Также следует упомянуть натриевые гейзеры, а точнее сказать – псевдогейзеры, выбросы которых достигают высот в несколько сотен метров. Натрий извергается с достаточной скоростью и в достаточных количествах для того, чтобы нанести флуггеру фатальные повреждения. Поэтому в отсутствие тактической необходимости рекомендую всегда держать превышение над местностью в тысячу метров и более...

Хотя капитан первого ранга Бык всё равно хмурился и смотрел на меня своими маленькими глазками как на чоругского шпиона, в целом мое выступление имело успех. Так уж воспитан наш офицерский корпус, что столкновение с неведомым, с таинственными физическими явлениями всегда будоражит умы и горячит сердца, каким бы косноязыким и застенчивым ни был докладчик...

Молодой пилот Яськин не сдержался и восхищенно спросил:

– Наверное, вы лично много на Глаголе налетали?

– Я всё больше на своих двоих, – честно ответил я. Черт уже тянул меня за язык добавить "я там вообще-то в плену сидел", но хитрюга Иванов поспешил вернуть себе инициативу.

– Что ж, поблагодарим старшего лейтенанта Пушкина за интересную, хотя и несколько затянувшуюся лекцию. Теперь личный состав отправляется в кают-компанию завтракать. Ну а мы тут пока форму грядущей операции нащупаем...

Глава 2. «Эрван Махерзад»

Август, 2622 г.

Х-крейсер "Ключевский"

Район планеты Глагол, система Шиватир

В ангаре Х-крейсера «Ключевский» было сумрачно и неимоверно тесно.

Казалось, что среди "Орланов" со сложенными крыльями, среди тележек, волокущих ракеты и дополнительные топливные баки, меж сорвиголов из местного авиатехнического дивизиона с их неизменными черными платками, не сможет протиснуться и мышь.

Мы вшестером – я, Княжин, Лобановский, Цапко, Баков и Пак – словно шесть воронов уселись на демонтированный ствол авиапушки Г-85 "Настурция" и, попивая из закрытых кружек с трубочками зеленый коктейль (сельдерей, салат фризе, фейхоа), заслушивали полетзадание.

Его давал эскадр-капитан Трифонов, что было, прямо скажем, безмерно лестно. Лучащееся мощью костистое лицо эскадр-капитана едва умещалось в экран моего планшета, что сообщало каждому его слову особый вес.

– Товарищи, принято решение произвести разведку подступов к Глаголу. Разведку начнем издалека, чтобы не напороться случайно на превосходящие силы противника. Вы будете доставлены Х-крейсером "Ключевский" в точку, удаленную от Глагола на семь миллионов километров. После чего пойдете эскортом к "Асмодею" и флуггеру инфоборьбы "Андромеда-Е". Оперативно подчиняетесь кап-три Булгарину на борту "Асмодея". Вопросы есть?

– Есть, товарищ эскадр-капитан! – Неожиданно громко сказал Пак, близоруко щуря свои и без того узкие глаза. – А кроме нас кто-нибудь будет принимать участие в разведке?

Трифонов замолчал. Как мне показалось, подавленно. А может быть, просто устало.

– Да. Мы высылаем еще две группы, одну под прикрытием эскадрильи Румянцева, другую – Белоконя. Но они будут действовать на других направлениях... Так что в случае чего поддержать вас не смогут.

– Получается, вообще никто поддержать нас не сможет? – В голосе Пака зазвенели нотки тревоги.

– Ну почему же. У вас за спиной будет "Ключевский" и его авиакрыло. Это не менее пятнадцати боеготовых "Орланов". Всех бы так поддерживали, откровенно говоря.

Мне показалось, Трифонов начал сердиться.

По-видимому, почувствовал что-то такое и Пак. По крайней мере, он прекратил свои инфантильные расспросы в стиле "мамочка, я боюсь без тебя идти в школу, там старшие мальчики возле гастронома стоят".

В отличие от многих других операций, взлетели мы не сразу после Х-перехода.

Мы просидели полчаса в кабинах полностью готовых к вылету флуггеров, дожидаясь пока "Ключевский" как следует прощупает пространство своими масс-детекторами из позиционного положения. То есть не выходя в обычное пространство из граничного слоя Х-матрицы.

Наконец руководитель полетов корабля кап-два Зубок, не скрывая вздоха облегчения, произнес:

– Ну что, ребята, валяйте полегоньку. И – ни пуха ни пера!

– К черту, Вова! – Жизнерадостно отозвался Булгарин.

– К черту, товарищ капитан второго ранга! – Сказал я без всяких фамильярностей и в ту же секунду корабельная катапульта отпустила моему "Орлану" добрый стартовый пинок.

Нигде, кроме как в системе Шиватир, не встретишь такого мутного звездного неба. Космос словно бы мукой присыпан. Притом мука эта – гнилая и грязная.

Это – ошметки нескольких туманностей, они укутывают звезду Шиватир газопылевой ватой, изолируя ее от сторонних взглядов.

Я со своим ведомым Баковым вышел на острый курсовой угол наших подопечных –"Асмодея" и "Андромеды-Е". Флуггеры эти – они же "горбатые", они же "коровушки" – принадлежали к семейству громоздких, но критически важных для грамотного ведения боевых действий спецмашин на базе популярного тяжелого транспортника "Андромеда".

"Асмодей" тащил на спине внушительный блин обзорного радара "Периметр-5", способного засечь цель вроде астрофага ягну на расстоянии в миллион километров даже в очень сложной помеховой обстановке. "Андромеда-Е" ощетинилась по обоим бортам батареями мощнейших излучающих антенн, при помощи которых эту самую помеховую обстановку супостату создавала. А еще "Андромеда-Е" прекрасно справлялась с задачами пассивной радиоразведки, чутко вслушиваясь в эфир четырьмя неприметными, но весьма совершенными антенными приемниками.

Цапко с Лобановским пошли на правом фланге.

Княжин с Паком – на левом.

Операторы асмодеевского "Периметра-5" сразу раскочегарили свою бандуру на полную мощность. В сотне метров от "Асмодея" можно было не то что курицу запекать, но, пожалуй, и сталь плавить – такая была плотность электромагнитного потока!

Наши родные радары на "Орланах" тоже были включены. Радары эти, к слову, страсть как хороши, заметно мощнее тех, что стояли на "Дюрандалях" и "Горынычах". Но все-таки дальнобойность у них была поскромней асмодеевской. Вот почему рассчитывать на то, чтобы упредить "Асмодей" в обнаружении противника, мы, конечно, не могли.

Но чтобы флуггеры-истребители в подобных ситуациях не чувствовали себя неполноценными, чтобы владели информацией в полном объеме и без задержек, существует протокол обмена тактическими данными. Так что с первой же минуты полета "Асмодей" раздавал нам по направленным каналам целеуказания картинку со своего монструозного "Периметра-5".

И на картинке этой не было ничего, достойного упоминания. Только наши собственные флуггеры да за кормой у нас – ползущий к радиогоризонту Х-крейсер "Ключевский"...

Командование хотело получить свежие разведданные как можно скорее. Не теряя ни часа, ни минуты.

Оно и неудивительно. Поскольку мы знали, что ягну собирались подорвать двойную звезду Макран (и, как лично я в ту минуту думал – уже подорвали, использовав для этого планету Алборз), логично было предположить, что и в системе Шиватир они преследуют ту же цель.

А именно: их астрофаги углубляются в недра одной из планет. Для примера, закапываются в Глагол, или там в Енисей.

Астрофаги оставляют там, в глубине планеты, мощнейшие автономные Х-двигатели. После чего планета переносится через Х-матрицу в хромосферу звезды Шиватир, что приводит к ее взрыву. Звезда превращается в сверхновую, ее раскаленная газовая оболочка мчится через систему, сжигая планету за планетой, а астрофаги ягну используют этот катаклизм – а точнее, результаты катаклизма в виде высвободившейся колоссальной энергии и дармовой плазмы нужной им кондиции – для выработки эсмеральдита.

"Промедление в одну-единственную минуту может быть смерти подобно!" – так резюмировал Масленников свой апокалиптический прогноз и в данном случае совершенно не преувеличивал.

Вот поэтому мы перли прямиком на Глагол. Пря-ми-ком. Шли самым, самым опасным курсом.

С гигантского расстояния в миллионы километров планета казалась мячиком для большого тенниса, который сначала обваляли в желтой краске, потом – разрисовали коричневой, а напоследок прострелили из пистолета (пресловутый Котел в таком масштабе походил именно на входное отверстие от пули).

В наушниках раздался голос моего друга Цапко.

– Ты, Саша, нас так пугал этим своим Глаголом, что я думал там реально ад какой-то. А так, смотрю, ничего особенного. Скажем, планета Вентус производит куда более инфернальное впечатление...

– Вентуса не видел, – ответил я. – Да и Глагол, конечно, не ад. Но на чистилище вполне потянет. Просто надо воздух его легкими вобрать... Из космоса оно... не то немножечко.

После Цапко свое архиважное мнение об аномальной планете – Глагол ему даже нравился, видите ли – высказал необычайно болтливый от страха Пак, всем известный любитель парадоксов.

Однако развить свою мысль о том, что Глагол напомнил ему родной Марс в окрестностях Емельяновска, Пак не успел. Потому что на обзорные экраны тактической обстановки рука судьбы щедро просыпала зернь разноцветных отметок.

По центру, почти ровно перед нами, обнаружились несколько упитанных желтых козявок.

Подковой обхватывая желтых, трясли задами красные.

По мере срабатывания запросчиков "свой-чужой" (а срабатывали они быстро) желтые отметки зеленели и обрастали пояснительными надписями.

Что же до красных, то они цвет, к сожалению, не меняли. Только напитывались, наливались кровью.

А надписи возле красных меток появлялись по мере того как парсер "Асмодея", сравнивая увиденное с эталонами своей базы данных, уверенно распознавал конструкцию вражеских летательных аппаратов.

И только одна, самая большая и жирная желтая цель не сменила цвета в течение двух минут и не обрела пояснительную надпись.

– Это что еще за кашалот? – Спросил я у Булгарина. – Какая-то новая чоругская пакость? Или просто глюк программы?

Булгарин в своей бронированной цитадели с десятками экранов на борту "Асмодея" видел куда больше нас. Например, он получал СИР-образ неопознанной цели – примерную, ориентировочную трехмерную модель, синтезированную парсером на основании всех мыслимых данных и замеров.

– Это не глюк, а наш звездолет, – ответил Булгарин. – В смысле, не обязательно наш, русский, но построенный Великорасой. Моя оптика разрешила уже две башни главного калибра. И посадочную палубу.

– Линкор-авианосец, что ли? Как наш "Суворов"? – Спросил я.

– Как "Суворов", да... Только длиною в полторы "Славы". Можешь себе представить?

Я подумал. Взвесил услышанное на внутренних весах. И решительно бросил:

– Не могу.

В разговор неожиданно вмешался Лобановский.

– Разрешите обратиться, товарищи командиры? – Спросил он.

– Валяй.

– Это клонский, – сказал Лобановский. – Не помню как называется. Какой-то Ферван... Или вроде того... Герой, в общем.

– Какой еще герой?

– Национальный. Звездопроходец, который Паркиду открыл... В честь него этого исполина и назвали.

– Откуда данные? – Сухо осведомился Булгарин.

– Так прямиком из последних "Крыльев Родины"! Там статья была. Про наши богатые трофеи! – Радостно щебетал Лобановский. – Мол, теперь у нас не только то и сё, но и этот линкор-авианосец. Я чего запомнил-то? Там в статье было написано, что он длиной в полторы "Славы", как вы только что и сказали. Вот я и впечатлился. Ведь я-то на "Славе" был, имеется с чем сравнить...

– Молодец, Лобановский. Внимательный. Не ожидал, – похвалил моего подчиненного обычно не слишком ласковый Булгарин. – Я тут смотрю, похоже ты прав. Особенности архитектуры выдают клонские вкусы. Эти никчемные художества... Надстройки ступенчатыми пирамидами... Самая заотарская мякотка!

Булгарин, наверное, говорил бы еще, благо тема была богатая. Но внезапно оборвал сам себя:

– Отставить болтовню! Меня на командном канале вызывают.

Пока командир принимал новую вводную, я с растущим беспокойством наблюдал приближение "Эрвана Махерзада" (как выяснилось вскоре, именно так звался сей сверхтяжелый линкор-авианосец) и вцепившейся в него своры разномастных ягну.

О-о! Там было на что поглазеть!

Тут тебе и наши старые знакомцы паладины. И боевые машины их, скажем так, комэсков, которых мы в боях над Тэртой прозвали "белыми кайрами" за характерный силуэт водоплавающей птицы. И, конечно же, крупные убийцы авианосцев – корветы, оснащенные, в отличие от малых боевых экзоскелетов паладинов, не пропульсивными антигравитационными, а мезонными двигателями. И позитронными лазерами декагигаваттного класса.

– Эскадрилья, внимание, – сказал я с деланной непринужденностью. – Противник имеет подавляющее численное преимущество. Поэтому я запрещаю вам даже думать об инициативной тактике в бою. Наша задача – прикрывать "горбатых" и на ней мы должны сосредоточиться полностью.

Послышался голос Княжина:

– Приняли чисто... Вот только скажите пожалуйста, товарищ командир... Почему их корветы еще не разделали клонов под орех? Ведь не из врожденного миролюбия, правильно?

– Не знаю, – честно признался я. – Поэтому давайте сообща держаться за версию про миролюбие! Долой, так сказать, цинизм!

В эфире послышался хохоток. Мои орлы всегда радовались моему нестандартному чувству юмора.

Между тем я в глубине души был уже близок к панике. Мы продолжали сближаться с ягну очень быстро. Пилоты "Асмодея" и "Андромеды-Е" не сбрасывали скорость и не меняли курс. В то время как и моя интуиция, и элементарные расчеты во весь голос вопили: "Идиоты! Уходим на полной! Тут нечего ловить!"

Наконец в наушниках раздался голос командира.

– Здесь Булгарин. Сворачиваем лавочку и ложимся на курс отхода...

Но легко было сказать "сворачиваем". Ведь для начала требовалось погасить немалую инерцию движения!

Пока мы оттормаживали маршевыми, развернув машины на сто восемьдесят градусов, на тактические экраны вползла еще одна группа красных меток.

А "Эрван Махерзад" – его двигателисты, казалось, решили побить все рекорды скорости для сверхтяжелых звездолетов и топили, что называется, "на расплав хризолина" – приблизился к нам настолько, что я уже невооруженным взглядом видел игру сотен радужных сполохов на его дюжем защитном поле; то рассеивались, нисходя в ничто, смертоносные потоки антиматерии, исторгаемой корветами ягну.

– С "Ключевского" передали, – голос Булгарина звучал спокойно, но я уже знал цену этому спокойствию, – в их квадрате – до сотни паладинов ягну. Поэтому Х-крейсер уходит в позиционное положение. Мое решение: сближаемся с клоном, садимся на него.

– Потому что больше некуда? – Спросил я без обиняков.

– Да, – подтвердил Булгарин. – Как видно, у клона отменное защитное поле. Оно – наш единственный шанс. Я постараюсь докричаться до их руководителя полетов. А вы сделайте так, чтобы моей коровушке не оборвали хвост...

Последнее замечание Булгарина было тем более актуально, что все рекомендованные курсы на "Эрван Махерзад", насчитанные парсером, пересекались с ватагой боевых машин ягну.

Ровно две секунды назад эти аппараты были распознаны как комтуры. (К слову, то был единственный известный мне вид индивидуальных летательных аппаратов ягну, которые до сего момента не засветились возле клонского гиганта. Но вот и они решили поучаствовать в веселье.)

Лобановский, который в тот вылет вообще проявлял чудеса сообразительности, оценил значение этого факта первым.

– Товарищ лейтенант! – Голос Лобановского дрожал. – Это же комтуры! На каждом – по четыре пенетратора! От них уже никакой щит не спасет! Ими ягну астероиды джипсов как консервные банки вскрывали!

Я ответил Лобановскому не сразу.

Мне потребовалось время, чтобы овладеть собой. Потому что, черт возьми, Лобановский был прав и его правота не сулила нам ничего хорошего! Одно удачное попадание пенетратора – и "Эрван Махерзад", исчадие клонских милитаристов-гигантоманов, может уже не принять нас на свою бескрайнюю посадочную палубу. Некуда будет принимать.

Я решил эту задачу неожиданно быстро.

– Значит надо комтуров валить! Ва-лить. Что неясно?

Мои орлы восприняли приказ с радостной кровожадностью.

– Я ждал этих слов! – Воскликнул Княжин. – С нетерпеньем!

– Слава Богу! А то я уж думал, будем сейчас ветошью прикидываться, как когда-то с чоругами, – счастливо заурчал Лобановский.

– Покажем агрессивной расе ягну, что есть расы не менее агрессивные! – С бравурностью пропагандистской передачи отчеканил Баков.

– Разведем супостату педали!

Ну а бывалый Цапко мрачно процедил:

– Горжусь Россией.

– Твое решение одобряю, Пушкин, – сказал Булгарин, который, конечно же, всё слышал.

– Если одобряете, товарищ капитан третьего ранга, прикажите, чтобы "Андромеда-Е" помехами помогла.

– Дельно! Сейчас обеспечим.

Комтуров было девять. Нас – шестеро.

К счастью для нас, ягну имели своеобразные представления о тактике. Их комтуры ходили в бой без прикрытия паладинами. (В чем была причина – не знал ни один ксенопсихолог.)

Но комтур – он на то и комтур, чтобы иметь толстенную броню.

– Бьем по каждому четырехракетным залпом! – Приказал я. – А там видно будет...

На сей раз озорных комментариев не последовало вовсе. Да оно и понятно – счет времени шел на секунды.

Из центрального отсека моего "Орлана" вывалились ракеты "Гюрза" и с немым остервенением унеслись к ближайшей цели.

Зная цену каждому мгновению при перехвате вражеских ударных флуггеров, я немедленно переключил свое внимание на визир полуавтоматического наведения башенных пушек Г-85.

Если бы мы атаковали вражеские танки, то тумблер выбора боеприпасов был бы установлен в положение "бронебойные". Но поскольку речь шла о космических целях, я предпочел осколочные с установкой на дистанционный подрыв.

Мы недостаточно хорошо знали особенности комтуров. Но действовать надо было так, словно перед нами – тяжелые конкордианские "Гэдиры", утыканные огневыми точками самообороны, как ёж – иглами.

Поэтому я, выдохнув в эфир "Маневр уклонения!", пошел вправо-вниз с хаотичным кувырканьем, в наивной надежде сбить с толку два-три из восьми мозгов пилота ягну...

Да, я не ошибся. Комтуры располагали плазменными пушками – для самообороны.

И я снова же не ошибся, когда счел свое кувыркание нелепым...