Текст книги "Амулет смерти"

Автор книги: Александр Жиров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

36

Лето ушло. Это уж точно. Оно еще сопротивлялось просветами ясного неба, полуденной жарой, рассыпанной всюду зеленью.

Но голубую бездну скоро заслоняли косматые тучи. К вечеру от полуденной жары не оставалось и следа, температура падала до пяти градусов. Дело шло к первым заморозкам.

Деревья, издали еще казавшиеся зелеными, тоже участвовали в заговоре протии лета. Просто мертвые, желтые листья облетали, и в кронах оставаюеь еще внушительное количество зеленых. Но они уже были тронуты желтизной и обречены.

Самое грибное время. Ветераны, пенсионеры, студенты, врачи, шахтеры, учителя, крестьяне-колхозники, офиперы крестьяне-фермеры, бомжи, инвалиды it безработные разбрелись по лесам. Уп стишь сезон – зимой будешь голодать.

Грибы по калорийности, содержанию белков и других ценных веществ не уступают мясу. Но мясо почем в магазине? А?! То-то же. А грибы – во г они.

По лесу даже без цели бродить приятно.

Ну а грибы собирать – просто праздник.

И для здоровья полезно. Чистый воздух, наклоны, приседания, сама ходьба, наконец!

Рассуждая таким образом вслух, школьный учитель литературы Павел Исидорович Петрухин вышел на большую поляну.

Ее со всех сторон обступала березовая роща. Павел Исидорович хорошо знал это место и месяца полтора назад нарезал здесь ведро отборных маслят.

Сейчас учитель литературы шарил глазами по опавшим листьям, надеясь обнаружить маховики с подрешетниками. Что еще надо старику для пропитания? Картошка в этом году уродилась, а на хлеб и молоко зарплаты плюс пенсии как раз хватает.

Дрова по распоряжению президента акционерного общества «Заря», как с некоторых пор назывался колхоз «Заря», учителям отпускались бесплатно. Электричеством старик старался вовсе не пользоваться.

Подрешетников на поляне не было.

Маховиков тоже. Лишь ярко-красные с ярко-белыми бородавками мухоморы. Павел Исидорович заглянул в лукошко. Десяток подберезовиков, два подосиновика. Места еще много…

В прошлом году был небывалый урожай опят, и опытный грибник предполагал, что нынче опят может совсем не быть.

Нет-нет, на опята рассчитывать нельзя.

Они. как яблоки, раз в два года родят.

Павел Исидорович оперся на суковатую палку, которой ворошил подлесок, и выпрямился. Следовало обмозговать, в каком направлении вести поиск дальше. Он поднял голову.

И остолбенел.

Перед ним в глубокой задумчивости стоял черт.

– Аааааааааа!!! – заорал учитель литературы. – Ааааааааааа!!!

– Аааааааааа! – подхватило березовое эхо. – Ааааааааааа!

Отшвырнув суковатую палку, Павел Исидорович Петрухин бросился наутек.

«Мамочки! Черт! Я черта встретил, мамочки!»

Он мчался, не разбирая дороги. Мелькали березы, заросли папоротника, овраги и ручьи. Под напором старого учителя трещал кустарник. Павел Исидорович перемахивал поваленные деревья и пни.

Березовый лес сменился хвойным, но и этот вскоре оборвался. Перешел в огром ное поле акционерного общества «Заря».

Павел Исидорович в изнеможении повалился в густые сорняки, среди которых кое-где виделись стебли картофеля Сердце колотилось так, словно собиралось вотвот выпрыгнуть, расстаться со своим владельцем.

Какое-то время, загнанно дыша, учитель литературы в ужасе наблюдал за опушкой. Возможно, черт немного отстал и сейчас выскочит из того же ельника, что и Павел Исидорович.

Прождав напрасно несколько минут и малость восстановив дыхание, Петрухин заглянул в лукошко, которое все время погони провисело у него на локте. Один, два, три, четыре…

Десять подберезовиков и два подосиновика. Слава Богу, добыча цела. Черту ничего не стоило отобрать грибы.

37

Борис Кондратьев подошел к другу и положил ему руку на плечо:

– Кто это так страшно орал?

– А черт его знает, – сказал Кофи. – Какой-то ненормальный. Никогда не видел, чтобы старики так быстро бегали.

– А-а-а, – понимающе протянул Борис. – Так ты небось грибника напугал.

– Никого я не пугал. Просто стоял.

– Кофи, дружище, если б ты в мангровом лесу стоял, тебя бы никто не испугался. Но ты представь. Русский лес. Березы, подберезовики. Поляна. На поляне стоит черный человек. Хорошо еще, старика кондратий не хватил.

Кофи фыркнул:

– Типичный белый расизм. Если б я встретил белого в мангровом лесу, я бы не кричал и не убегал.

– Это оттого, что черные выглядят страшнее, – засмеялся Борис. – Ты ж на черта похож. Старичок, видно, верующий.

«Чур меня» не кричал?

– Дурак ты, Борька.

Кофи махнул рукой и пошел к берегу.

Березы скоро расступились. Открылся простор Вялье-озера. Осенняя мелкая рябь начиналась в камышах залива и уходила туда, куда едва доставал глаз, – к другому берегу. Гнусаво кричали чайки.

У самой воды доставал из большого мешка сети Константин Васильевич.

– Эй, малыды, – позвал он. – Идитека пособить. На трех лодках мы вмиг управимся.

– Командуй, дед, – попросил Борис.

– Держи вот. Неси в лодку.

К иностранцу, да еще черному, старик не решался обращаться. Кофи Догме был первым живым негром в его жизни. Вот как бывает. Живешь на свете семьдесят пять лет. В один прекрасный день приходишь домой с охоты, а тебя встречает родной внук. И черный-пречерный человек.

Вчера вечером Константин Васильевич испытал потрясение, от которого не оправился до сих пор. Несмотря на то, что пил с гражданином Бенина самогонку до упора. Вернее, пока жена не увела спать.

«Извините, бананов у нас нема, – крутилась в голове старика фраза и никак не удавалось от нее избавиться. – Извините, бананов у нас нема».

– А мне что делать, Константин Васильевич?

«Извините, бананов у нас нема».

– А ты, милок, вон в ту лодку полезай.

Грести умеешь?

– Грести?

– Ну, веслами шевелить?

– А! Умею. В моей деревне тоже есть лодки. И весла. Но у меня не озеро, а Зеленая река.

– А остров видишь?

– Этот?

– Точно, милок! Вот на остров и правь.

– Правь?

– В смысле греби… В смысле веслами шевели! А бананов, извините, у нас нема!

Кофи бросил на деда пронзительный взгляд, поднял с земли весла и пошел к лодкам.

Константин Васильевич перекрестился.

О Господи! Вот ведь сорвалось с языка.

Вот галиматья. Вот до чего перестройка довела.

Черт бы этого Горбачева побрал!.. Но как Антрацит глянул, мать честная! Может, он и вправду вождь. Говорит: «моя деревня», «моя река»… Вот вам и Беловежская Пуща!

Наконец флотилия из трех лодок направилась к острову. Эти лодки всякий на Руси знает. Киля у них нет, поэтому они неустойчивые и называются бескилевыми.

В народе их называют еще проще: «плоскодонки».

Заканчивался август, но вода уже утратила веселый летний цвет. Вода готовилась к самому худшему. Через три месяца ей суждено было замерзнуть, и она заранее приняла угрюмый, негостеприимный вид.

Кофи с Борисом оставили деда позади.

Они соревновались, кто быстрее. Борис греб размеренно, не давая веслам уходить глубоко в воду.

Молодой вождь никак не мог приноровиться. Ему казалось, что нужно делать гребки как можно чаще. Чтобы облегчить выполнение этой задачи, Кофи опускал весла почти вертикально.

Он вырос на берегу Зеленой реки, но грести умел лишь одним веслом. Сидя на корме. Народ фон не знал еще весел, которые вставлялись бы в уключины.

Кофи дышал как паровоз. Руки быстро устали. Пот лился градом. От неверного обращения дико визжали уключины. Лодку сопровождала стая чаек – всем им было любопытно, что за необычный субъект посетил их владения.

Борис, видя и слыша все это, улыбался.

Он достиг места, где пролив между берегом и островом был самый узкий. Лихо, гребя правым веслом и табаня левым, развернул и остановил лодку.

– Здесь, деда-а-а-а?! – закричал Борис.

В ответ дед лишь погрозил кулаком.

Борис смутился. Ах как он не прав. Мало того, что Кофи шумит не меньше колесного парохода, так еще этот крик. Вся рыба разбежится.

Стали ставить сеть. Дело было для Кофи, в общем-то, знакомое. Жители Губигу с незапамятных времен умели перегородить сетью Зеленую реку. Просто все было необычным – размер ячеек, грузила, поплавки.

– На тебе, Борька, один конец… А тебе, милок, другой… И гребите… то есть шевелите веслами. В разные стороны.

– Мне туда, дед?

– Правее возьми. А ты, милок вот так, прямо, держи.

Дед из-под ладони проводил взглядом черного рыбака. Запомнить его имя было выше стариковских сил. Такого озеро Вялье еще не видывало.

Вождь западноафриканского племени принимал участие в браконьерской ловле рыбы посреди Ленинградской области.

Полный атас.

Когда сеть была установлена, лодки вновь сошлись на свинцовой ряби пролива.

– Ну что, мальцы? О теле мы позаботились, пора подумать о душе.

Борис удивился:

– Ты что, дед?! Ты ж сорок пять лет в КПСС состоял! А сейчас в религию ударился?

– Ох и дурень ты, Борька! Я не из тех безбожников, кто нынче попам рясы целует. Я своих убеждений раз в пятилетку не меняю.

– О какой же ты душе толкуешь?

– Эх, внучек, да вы там, в Питере, простых вещей не ведаете. На рыбу, чтобы на еду добыть, ходят с сеткой. А чтоб душа отдохнула, рыбу ловят удочкой. Понял?

– Так точно! А ты посоветуй, деда, где нам лучше стать?

– Вокруг острова везде хорошо. Метров двадцать до камышей не догребай и лови.

– Я тогда за остров смотаюсь, – решил Борис, про себя думая, что с этой стороны рыба напугана их шумом и маневрами. – Погнали, а, Кофи?

– Ты гони, Борька, а я за тобой, – все еще тяжело дыша, сказал молодой вождь. – Руки отваливаюся.

– Во всем нужна сноровка, – успокоил его Константин Васильевич. – Мы в твоей Зеленой реке тоже, может, маху бы дали.

Кофи Догме посмотрел на старика с благодарной улыбкой. «Слава те, Господи, – подумал ветеран КПСС, – забыл он нескладуху мою с бананами!»

Борис уже удалялся мощными рывками. Кофи последовал за ним, но вскоре совсем выдохся и остановился метрах в ста от старика.

Деревенская самоструганая удочка весьма напоминала африканские орудия лова. Только вместо пальмовой бечевы жители Васнецовки пользовались леской.

Поплавки из пенопласта предпочитали поплавкам из пробки. Что касается грузил, то их прикрепляли совсем крошечные, так как лову здесь не препятствовал стремительный бег Зеленой реки.

Кофи наживил мотыля и забросил крючок. Белый поплавок торчал из воды неподалеку от камышового царства. Борис скрылся из виду.

Константин Васильевич уже вовсю ублажал душу. Начал он это с того, что опрокинул в себя двести граммов самогонки.

Без стакана. Прямо из солдатской фляжки, которую когда-то подарил ему сын Васька.

Лепота! А вот и первая поклевка…

Занырял поплавок и у Кофи. Выждав время, которое каждый рыбак определяет интуитивно, как фотограф устанавливает на глаз экспозицию, молодой вождь дернул удилище. Из воды вылетела, отчаянно трепеща, рыбешка.

Да тут же и сорвалась с крючка. Плюхнулась в свинцовую воду Вялье-озера.

Недодержал Кофи рыбешку у наживки, поспешил. Не дал заглотить приманку целиком. В Зеленой реке рыбы более темпераментны.

Он нацепил нового мотыля и решил повторить. Хотя заниматься этим совершенно не хотелось. Кофи знал, что будет сыт независимо от улова. Но зачем удить рыбу, если не для утоления голода?

Эти белые полны причуд. Катя Кондратьева улеглась позавчера с ним в постель.

Зачем, спрашивается? Чтобы мучить его и себя. О, как она хотела, как истекала соком! Он прекрасно помнит ее насквозь мокрые трусики.

Опять поклевка. Теперь он не ошибется. Кофи выдернул ерша. Кое-как содрал рыбку с крючка, сильно при этом уколол два пальца сразу и в сердцах забросил рыбку далеко в озеро.

Порыв ветра унес часть косматых туч.

Солнце уже касалось нижними своими протуберанцами верхушек деревьев на дальнем берегу.

У ног старика Кондратьева на дне лодки разевали рты плотва, два окуня и подлещик. Старик чувствовал усталость. Годы брали свое. Неожиданное солнечное тепло легло на плечи. От самогона, рыбалки и солнца сделалось так уютно, так покойно, что Константин Васильевич сладко зевнул и подпер голову большими, разбухшими от тяжелой работы руками.

Житель тропической Африки видит вдвое дальше любого белого. Безо всякого бинокля Кофи догадался, что старик задремал. То взмахивал удочкой, насаживал мотыля, снимал добычу, а теперь вдруг замер.

Что, клевать перестало? Нет, у Кофи поплавок то и дело дергается, только Кофи плевать на него хотел. Он не понимает этого развлечения – ловить просто так, не для еды.

Кофи расстегнул на груди пуговицу и впервые после отъезда из Губигу достал то, что дал Каплу. Черную пластину, покрытую черными же полосами.

Как увидеть черное на черном? Никак.

Наличие черных полос ощущается. Смотришь и понимаешь, что полосы есть. Так опытный музыкант безошибочно сыграет мелодию, даже если белые клавиши рояля перекрасить в черный цвет. Кофи поднес амулет к носу. Большие ноздри раскрылись навстречу.

Легкий запах тлена. Запах смерти. Так пахнет, когда покойник пролежал в комнате одни сутки. Кофи Догме поднял голову.

Не моргая стал смотреть на солнце.

– Помоги, Солнечный бог! – воскликнул на родном языке и взялся за весла.

38

Костю Кондратьева и Пашку Петрухина принимают в комсомол. Тридцать шестой год. Райцентр. Небольшой зал районного комитета коммунистического союза молодежи. Пашку, отличника, спрашивают о трех источниках и трех составных частях марксизма.

В отутюженных гимнастерках и белых сорочках сидит приемная комиссия. На кандидатах пока алые галстуки. Пашка уверенно отвечает: и про немецкую классическую философию, и про английскую буржуазную политэкономию, и про французский утопический социализм.

Пашке вручают билет, значок, жмут руку. Пашка в пионерском салюте чеканит:

«Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!»

Наступает Костина очередь. Ему предлагают сформулировать триединую задачу построения коммунизма в Советском Союзе.

Костя четко начинает отвечать. Первая часть задачи: создать материально-техническую базу коммунизма. Вторая: воспитать человека нового типа. На основе морального кодекса строителя коммунизма.

Третья…

Костя молчит. Вопрос легкий. Всех кандидатов заранее предупреждают, какие кому будут вопросы. Что-то с памятью… Заклинило. Костя безудержно краснеет. Члены комиссии смотрят сурово. Ждут.

В зале райкома – тягостное молчание.

Отличник Пашка Петрухин пытается чтото сартикулировать, подсказать, но Костя ничего не разбирает по его губам.

Мир рушится, а пионер Костя из Васнецовки пытается его спасти. "Я сейчас вспомню, я же знал! Раз знал – значит, есть что вспоминать! – шепчут упрямые губы. – Дайте миру шанс! Я вспомню!

Третья задача построения коммунизма в СССР состоит в том, чтобы…"

Константин Васильевич вздрогнул от стука. Словно задел бортом другую лодку.

Скрючившись на лодочной банке, не очень удобно спать. Двухсот граммов тут недостаточно. Некрепок такой сон.

Он открыл глаза и увидел багровый закат.

– Нет! – крикнул он и поднял руки. – Нет!!!

На фоне багрового неба стоял рослый плечистый негр с веслом в руках. Старик успел увидеть, как весло обрушивается на него.

Успел услышать хруст костей собственных рук. Весло взмыло вверх и тут же рассекло воздух опять. Старик повалился на дно лодки. К плотве, окуням и подлещику.

Весло взметнулись в третий раз. Старик уже не защищался. Кофи Догме точно врезал весло в седую голову. Чвак! Еще раз.

Чвак! Еще! Ну еще разок!

Весло рассекло багровый воздух и впечаталось в багровое месиво. Минуту назад это было лицо Константина Васильевича Кондратьева. Пенсионера акционерного общества «Заря». Ветерана КПСС, колхозного строительства и Великой Отечественной войны.

Кофи огляделся. В Багдаде все спокойно. На берегах ни души. Бориса не видно даже издали. Он зачерпнул ведерком за бортом и выплеснул воду на разможженную голову в соседней лодке.

Он вылил еще пять ведер, прежде чем смог разобраться, где там эти уши. Оттянул пальцами одно ухо, взял в другую руку нож старика и стал резать. Потихоньку, чтобы не испачкаться.

Потом отрезал второе ухо. Они были еще теплые. Большие. Внутри рос седой пух, похожий на кисточку для бритья.

Вождь достал из джинсов полиэтиленовый пакетик, сунул уши туда. Бросил пакет за пазуху.

Теперь можно было заняться всем остальным. Сперва Кофи попытался пробить дно лодки старика ножом. С виду у этих белых все такое хлипкое.

На поверку дно оказалось довольно прочным. Кофи не сразу обнаружил, что в одном месте в лодку понемногу сочится вода. «Где тонко, там и рвется», – пришла на ум русская поговорка.

Он принялся долбить в этом месте тяжелым якорем. Расширяя отверстие. Не забывая посматривать по сторонам. Вода уже не сочилась, а резво вбегала в суденышко.

Скоро мертвое тело наполовину лежало в воде. Кофи заметил, как лодка старика садится все ниже и ниже по сравнению с его лодкой. Что ж. Он обмотал якорной цепью шею старика. Той же цепью закрепил одно весло… второе… И даже стариковскую удочку.

Самодельная плоскодонка быстро погружалась в пучину Вялье-озера. Она тянула на дно весла и своего создателя. Старика Константина Кондратьева. И даже его удочку. На крючке которой уже битый час болтался здоровенный карась.

Когда свинцовая вода сомкнулась над плоскодонкой, Кофи внимательно осмотрел свою одежду, лодку, весла. И даже удочку. Он нашел несколько пятнышек крови и смыл их озерной водой. Свежая кровь легко смывается.

Затем он медленно направил свое судно к тому месту, где пытался удить рыбу. Наживил мотыля, закинул удочку. Еще раз огляделся.

Встал на колени лицом к гаснущему светилу. Воздел руки.

– Слава тебе, Солнечный бог! – воскликнул молодой вождь на языке племени фон. – С твоей помощью я сделал это!

Прими эту священную жертву мести!

«Я сделал это! – гремело в его голове. – Да, я это сделал!»

Он испытывал небывалый подъем. Радость. Он излучал бешеную энергию. Он был счастлив.

Он встал с колен и уселся в позе смиренного рыбака. Набросил ня плечи куртку. Хотя был разгорячен и ликовал. Вытащил одну за другой пять мелких рыбешек.

Бросил их на плоское дно лодки.

Стемнело так, что поплавок едва был виден. Кофи задрал голову. Там, где недавно висел красный солнечный шар, уже ясно сияла крупная звезда с огненным хвостом.

Разъехались к ушам углы широких коричневых губ. Добрый знак! «Там-тамтата-там, тра-та-тата-тат-гам!», – грохотали барабаны судьбы.

Жертва принята.

39

Борис подгреб к своему другу, когда тот продрог до костей. У Кофи зуб на зуб не попадал.

– Борька, я совсем замерз! – взмолился он. – Я есть хочу. И спать.

– Держи, – Борис протянул флягу. – Сейчас станет тепло. Где дед?

Кофи сделал глоток. Вонючая жидкое гь вмиг обволокла рот, полезла в нос, уши, глаза, пищевод и легкие. Во рту у Кофи словно загорелась бочка с бензином.

Самогон!

Это не водка. Это шестьдесят градусов плюс сивуха. Как нЬ очищай, на чем нЬ настаивай, все равно: отрава есть отрава.

Сейчас она очень кстати.

Отдышавшись, Кофи сказал:

– Дед? Я его давным-давно не видел.

Как и тебя. Уже руки не гнутся. У тебя сигарет нету? Я от холода полпачки скурил.

– Держи… Во дед дает, во фанат. Деда! – заорал Борис. – Де-ед!

Крик долетел до близкого острова, отразился от кустов и вернулся эхом.

– Может, он сеть осматривает, – сказал Кофи, жадно затягиваясь.

– А что ее осматривать. Ее вытаскивать надо. Ладно, греби за мной.

– Подожди, я сперва еще глоточек, а то руки не гнутся.

– Достал ты со своими руками…

Кофи отхлебнул еще. Уффф! Вот это напиток. Будто кувалдой по лбу!

– Спасибо, – он вернул флягу.

Они провели свои лодки вдоль сети. Ее хорошо видно в темноте благодаря белым поплавкам из пенопласта. Третьей плоскодонки не было видно.

– Во фанатик, – повторил Борис. – Целыми днями готов рыбачить и охотиться. Спрятался от нас в прикормленном месте и дергает сейчас подлещиков одного за другим. Ну и черт с ним. Я и без него шестнадцать штук поймал. Причем мелочь выкидывал! А у тебя как улов?

– Восемь рыб. Только я не знаю, как они называются.

– Ну, это мы завтра разберемся. Погнали домой. Выпьем, пожрем.

– А сеть?

– Пускай стоит. Я надеюсь, спереть некому. Утром проверим.

Через час усталые, но довольные, рыбаки сидели за столом. Бабушка Бориса, Любовь Семеновна, ухватила в печи горшок, вытащила и поставила между друзьями.

Сняла крышку. Кофи завороженно следил за ее действиями.

Повалил пар.

– Гвоздь программы! – объявил Борис. – Картошка из русской печи! Бабуль, а ты с нами разве не махнешь маленькую?

– Сейчас, сейчас, ребятки… Вот только огурчиков еще принесу. И грибков– этого лета маслята.

– Бери, Кофи. Это очень вкусно. – сказал Борис, передавая ложку. – Почти как ямс.

– И маслица, маслица подложи, милок.

– Спасибо большое, – Кофи поднял стопку. – У меня созрел оригинальный тост… За хозяйку этого дома!

Любовь Семеновна выцедила напиток меленькими глотками.

– Ну как самогоночка? – с гордостью спросила она. – Двойная перегонка! Через уголек пропущена, марганцовкой осаждена, на листьях смороды настояна. Чуете смороду, мальцы, а?

Кофи чувствовал страшную вонь. Вспомнилась родная деревня. Соплеменники, ведрами дующие брагу на похоронах великого Нбаби. Если перегнать ямсовую бражку, получится настоящий русский первач.

– Да, – дипломатично кивнул Кофи. – Крепкая штука.

– Отлично, бабуль!

Борис отправил в рот сразу пять соленых маслят и налил по второй.

– Не то, что эта ваша водка городская, – сказала Любовь Семеновна. – Из чего ее делают? Сплошная химия.

Старушка села на своего конька. Стала живописать преимущества сельской жизни. Будущий создатель бенинской химической промышленности коварно спросил:

– А марганцовка разве не химия?

– Какая ж это химия? – удивилась Любовь Семеновна. – Это ж марганцовка!

После третьей стопки Борис почувствовал такую усталость и негу, что готов был прилечь тут же, у стола. На давно крашенных досках пола. Вот что делает с горожанином сельский воздух, сельская еда и сельский самогон.

– Вы как хотите, а я пойду, – поднялся он. – Как дед сутками напролет может рыбачить, ума не приложу. Где ложиться, бабуля?

– Господи, внучек! Да где хочешь, там и ложись. Печку вот не занимай. Дед заявится озябший, полезет кости отогревать.

Это завсегда так. Оттого, должно быть, и не болел никогда. А ведь как только не промерзал! И под лед проваливался, и в тридцать градусов мороза весь день над лункой сидел, и зверя на мокрой земле часами караулил… С русской печкой не пропадешь.

– Ну так я в задней комнате, – пробормотал, засыпая на ходу, Борис.

И оставил Кофи на растерзание своей бабке. В лице молодого вождя она нашла благодарного слушателя. Во-первых, он плохо понимал деревенскую речь и потому не перебивал вопросами. Только на марганцовку его и хватило.

Во-вторых, он был первым в жизни Любови Семеновны собеседником-иностранцем.

В-третьих, он был первым в ее жизни живым негром.

В-четвертых, он никак не мог извиниться, встать и отправиться вслед за Борисом. Это было бы неприлично для молодого гостя.

Поэтому Любовь Семеновна представляла себя в почетной роли эмиссара всей сельской России. И вела свой монолог, обращаясь ко всему мировому сообществу.

Народы необходимо было убедить в том, что самым верным образом жизнь налажена именно в Васнецовке.

При этом старушка не забывала подставлять гостю свою стопку. А тому ничего не оставалось делать, как наливать. И пить вместе с энергичной хозяйкой. Наливать и пить. Наливать и пить.

Они разошлись за полночь. Винтами.

Цепляя и опрокидывая все на своем пути.

Кофи своротил ведро, стоявшее под рукомойником. Старушка шлепала по луже и повторяла, доказывая что-то своему мужу:

– Осень, батюшка, осень…

Не дожидаясь, пока черный гость отыщет нужную дверь, Любовь Семеновна подняла ведро, присела над ним и задрала юбку.

Уже из комнатки, где храпел Борис, Кофи обернулся на странный звук. Так струя звенит о полый металл. Даже когда население Губигу проживало в пальмовых хижинах, при малой нужде люди выходили к околице. Там, в сторонке, делали свои дела.

Кофи было невдомек, что русские писают в ведра под рукомойниками из-за сурового климата. Ну какой дурак в мороз пойдет в сортир на край огорода? А если в мороз не пойдет, то и в дождь. А если в дождь, то и в ясную, теплую погоду.

К хорошему быстро привыкаешь.

Изумление увиденным отняло последние силы молодого вождя, и донести себя до железной и такой желанной кровати он уже не сумел. Рухнул как подкошенный на пол. Уснул еще в падении.

Наутро гадко моросил дождик. Борис встал первым. Некоторое время изучал распростертое на полу тело друга. Перешагнул через него и прошел в горницу.

Брезгливо переступая через разлитые помои, подобрался к печке. Заглянул на лежанку. Там была лишь смятая рогожа, да сладко спали две кошки.

Поеживаясь, в одних трусах, вышел на крыльцо. Не спускаясь со ступеней, пописал на темно-зеленую стену дома. Вспомнил шлюшку в цыплячьем сарафане в особняке Димыча. До чего ж хороша, чертовка!

Несмотря ни на что…

Из будки выбрался Тузик поприветствовать молодого хозяина хвостом. Распахнулась дверь и едва не сшибла полуголого Борю Кондратьева. Он, в свою очередь, едва успел поправить трусы.

– Доброе утро, бабушка!

– Ой, Борька, ой, стыд какой! Я ж курей еще не кормила! А в горнице какой срам! Сейчас, сейчас…

Старушка бросилась в курятник. Борис вернулся в дом. Попытался растолкать Кофи. Тот лишь что-то мычал.

«По крайней мере жив, – подумал Борис; он заметил, сколько осталось самогона в трехлитровой банке, которая к началу ужина была полной. – После такого зверского эксперимента и коньки откинуть недолго».

Студент сходил в сени, зачерпнул ковшиком воды из питьевого ведра, перелил в большую алюминиевую кружку. Опустил ее возле черной головы друга.

Скоро Борис, закутанный в дедов плащ, греб в лодке по направлению к поставленной вчера сети. Может, дед решил пошутить? Вытащил из сети всю рыбу, а скажет, что он это за ночь на удочку наловил.

Борис принялся вытягивать сеть… Есть!

Есть рыба! Тут и там в ячейках били хвостами красноперки, плотвички, подлещики и караси. Борис складывал их на плоское дно лодки. Медленно двигаясь вдоль сети, напевал шаловливый рефрен: «Рыба есть, а деда нету, рыба есть, а деда нету…»

Улов пришлось сложить в здоровенный полиэтиленовый мешок. Сгибаясь под его тяжестью, Борис миновал калитку и увидел в саду своего чернокожего друга. Тот с трудом стоял, прислонившись к яблоньке.

По черному лицу лениво текли капли дождя.

Завидев Бориса, Кофи дернулся ему навстречу. Оттолкнулся спиной от ствола.

Одно за другим сорвались с верхних ветвей два крупных яблока.

Первое упало Кофи точно на макушку.

Второе в тот же миг шандарахнуло по темечку. Гражданин Бенина с глухим стоном повалился в мокрую траву. Обхватил руками бедную головушку.

Борис не выдержал, скинул мешок с рыбой и стал xoxoTaib.

– Ой, не могу, – орал он, – бабуля, иди посмотри, твоего собутыльника яблоками зашибло… Он, не могу… А если б кокос упал, а, Кофи?

Потом помог другу подняться.

– Спасибо, – попробовал произнести Кофи, но губы ссохлись и вышло неразборчиво.

Молодой вождь лишь хотел напомнить, что кокосы растут не в Африке, а в Южной Америке.

– Пойдем рыбу чистить и солить. Самая мужская работа. А потом дома в духовке на маленьком огне с открытой дверцей подсушим. Получится отличный корм. Горячего копчения.

– Ой, какой улов! – всплеснула руками Любовь Семеновна, пробегая из курятника в сарай. – Вот молодцы, вот добытчики… Ну что, деда не видал?

– Нет, – хмуро мотнул головой Борис и помрачнел. – Куда он мог деться?

– От паразит! Небось опять у Пашки заночевал. Вот ведь повадка лисья. Не предупредит никогда, потому что знает: не пущу.

– Что за Пашка еще?

– Да Петрухин этот, не помнишь? Павел Исидорович, учитель.

– А, учитель русского языка и литературы! Из васнецовской школы?

– Ну конечно! – Любовь Семеновна радостно закивала. – Сходил бы ты к нему, Боренька.

– В школу, что ли?

– Ну какая школа, еще ж каникулы!

– А, блин! Точно, – сказал Борис. – Сейчас рыбу расковыряем, и схожу.

. – Никакой рыбы! Сперва за стол, живенько! – приказала Любовь Семеновна и умчалась.

Сидя на траве, Кофи Догме с ужасом смотрел ей вслед. Она пила с ним рюмка в рюмку. Он был словно полон жидкого металла. Голову сверлила тупая боль.

После яблочной бомбардировки голова просто раскалывалась. Вчерашний день вспоминался кошмарными обрывками, как фильм ужасов.

Борис помог другу подняться и вручил покушавшиеся на его жизнь яблоки:

– Держи. Поешь кисленького. Очень помогает. Хотя, если честно, клин можно вышибить только клином.

За завтраком все выпили по две стопки и повеселели. Остатки мутной жидкости плескались на дне трехлитровой банки.

Особое облегчение испытал Кофи. Правда, первая порция самогонки не пошла, и он метнулся за дверь с полным ртом.

Вторую порцию помог проглотить Борис. Он щелкал пальцами высоко над столом и кричал:

– Смотри, Кофи, смотри, вот птичка выскочила! Вот птица полетела… Вот птица пролетела, и ага!

Когда пьешь яд, лучше думать о чем-7о отвлеченном. О пролетающей над головой птице. Или о полете над гнездом кукушки.

Главное – не думать о том, что пьешь яд.

Иначе инстинкт самосохранения выпихнет этот яд наружу.

После завтрака парни уселись на завалинку потрошить рыбу. Немедленно сбежались все васнецовские кошки. Им не было дела до цвета кожи необычного гостя. У кошек на уме было только одно.

Зато Тузик на рыбу даже не посмотрел.

Он не сводил глаз с молодого вождя и скалил желтоватые клыки. Кофи орудовал длинным кривым ножом в рыбьих кишках и все более приходил в себя.

Мелкие капли дождя падали на раскаленную вчерашним и сегодняшним самогоном голову. Было странно, почему капли не шипят.

– Это кого я потрошу? – спрашивал молодой вождь.

– Это красноперка, – пояснял Борис. – Видишь, плавники красные?

– Угу, – кивал черный друг. – А это?

– А это карась. Его мы бабуле на жаренку отдадим. Пальчики оближешь!

– Борька, а почему твоя бабушка не пускает твоего дедушку к его другу… ну, к учителю? Почему дед вынужден тайно убегать из дому?

Разделывая очередного подлещика, Борис задумался. Если у супруга отнять право держать и не пущать, то что останется от семьи?

– А у вас в семьях разве не так? – Борис решил уйти от ответа, прикрывшись вопросом.

– Ну, ты сравнил… задницу с пальцем! – в очередной раз выказал блестящее знание русского фольклора Кофи. – Нет, конечно. В свободное время у нас общается кто с кем хочет.

– Что, и замужняя женщина может перепихнуться с женатым мужчиной, и за это им обоим ничего не будет?

– Чего-чего сделать?

– Ну, Кофи, мне за теоя стыдно. Поговорками нашими сыплешь, а простых слс-j HS понимаешь.

– Да, мы таких словек не прохода ли, – серьезно сказал молодой вождь.

– Перепихиваться означает делать динь-динь, – нашелся Борис.

– А, динь-динь! Так бы сразу и сказал, – обрадовался Кофи Догме. – Женщине и мужчине ничего, как ты говоришь, не будет. Неприятности будут у тех, кому они изменили.