Текст книги "Операция бюрократия"
Автор книги: Александр Заглядин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)
– Я-я-а-а СЛУ-ЖИ-И-Л…, СЛУ-Ж-У-У…, И БУДУ СЛУЖИТЬ… СОВЕТСКОМУ СОЮЗУ!
Как можно было сказать такое в 1995 году, когда все связанное с советским прошлым было предано анафеме? Но гром аплодисментов взорвал площадь. Люди не жалели ладоней, выражая свое восхищение, мужественному воину. А он, вытянутый в струнку, стоял, прижав одну руку ко шву, а другую держа под козырек, приподняв подбородок, молча ждал, когда стихнут овации. Подбородок предательски дрожал, а силы стремительно таяли, но солдат стоял словно на посту. Те, кто успели заглянуть ему в глаза были поражены сиянию, исходящему от них. В его взгляде читались гордость и счастье: «Я здесь…, я снова в строю, я снова на службе и нужен Родине!».
Зоя Константиновна восхищенно смотрела на полковника. Острые переживания переполняли взволнованную женщину. Вот почему мы победили, вот почему мы сломили ненавистного врага, потому что мы были сильнее духом, потому что на нашей стороне была правда. Нашу волю не может победить ни оружие, ни время. Ты герой, Петр Кузьмич, ты молодец! На глазах заблестели слезы.
Сегодняшний митинг прошел по тому же самому сценарию. Разговаривали, пробовали петь, читали стихи, вспоминали. Что еще нужно? Это же самый лучший день в году, для любого из собравшихся! Но все заканчивается, и миг расставания с однополчанами подошел незаметно. Как жаль, что все завершилось так быстро. Хотелось еще хоть немного побыть в обществе друзей, знакомых и незнакомых. Но пожилые люди сильно устали и начали расходиться, на целый год. Кто-то придет на следующую встречу, а кто-то нет, как получится. Но встречу назначили через день.
– Уважаемые товарищи генералы, офицеры, солдаты и сержанты, труженики тыла! – послышался твердый голос генерала, усиленный стереоколонкой, – послезавтра 9 мая нашей ветеранской организации предложено принять участие в параде, посвященном 51-ой годовщине Победы Советского народа в Великой Отечественной войне. Те, кто получили приглашения на трибуны, прибытие к 9.30, сбор около Исторического музея. Все, кто чувствуют, что могут пройти маршем по Красной площади, сбор в Александровском саду, возле могилы Неизвестного солдата. Всем удачи и здоровья! Собрание объявляю закрытым, до встречи!
Зоя Константиновна покинула площадь, как всегда со смешанными чувствами. Здесь была горечь и печаль, но больше радость и эмоциональный подъем. Именно он подтолкнул женщину к поездке в офис фонда.
* * *
За прошедшее время она много раз пробовала звонить по знакомым телефонам, но… всегда безрезультатно. Вернее, однажды ответила секретарша. Но разговор не состоялся. Зоя Константиновна спросила, как связаться с Брагиными, но получила отказ, потому что представлять подобную информацию фонд не имел права.
А потом несколько раз трубку брали, но не отвечали, после уже не брали, а вскоре телефон начал давать постоянную занятость. После месяца безуспешных попыток дозвониться, Зоя Константиновна поняла, что так больше нельзя, эти переживания ни к чему хорошему не приведут. Однако не думать об этом она не могла, плохие, подлые мысли преследовали ее постоянно.
Женщина созвонилась с лучшей подругой и договорилась о встрече. Не виделись давно, последний раз еще до истории с фондом. Старые стали, одиночество дороже общения. Стыдно то, как. Ведь вспомнила о ней, только тогда, когда стало плохо, очень плохо. А раньше и дня друг без друга не могли прожить.
– Зойка! Выглядишь как старое корыто, – возмутилась при встрече радостная подруга, – давай-ка по бокальчику винца хряпнем, пока рассказывать будешь.
Зоя Константиновна рассказывала все очень подробно, несколько раз глаза краснели, выдавая чувства, которые испытывала женщина. Выговорившись, она почувствовала облегчение, к которому приложился эффект выпитого вина, впервые за многие дни, подарив душевное равновесие.
– Н-да, ситуация… тебя кинули, дорогая, – скорбным голосом сообщила подруга.
– Как это кинули? – удивилась женщина.
– Ну, обманули, понимаешь, об-ма-ну-ли! – подруга с жалостью посмотрела на Зою Константиновну.
– Я не верю, этого ведь не может быть! С таким же не шутят, это же не по-человечески, – по щекам потекли слезы, – они же про деточку невинную…
– Может, еще как может! Вспомни МММ, Чумака, Кашпировского и других, сколько их сейчас развелось! – подруга возмущенно развела руки в стороны, – и это с тобой сделали нелюди! Для них нет ничего святого, они проглотят любого, кто попадется им на пути.
– Ты-то как, Марина? – Зоя упрекнула себя в невнимательности, ведь не виделись долго.
Подруга до сих пор трудилась на очень сложной и ответственной работе. Она была директором детского дома инвалидов. В середине 90-х эта сфера пришла в окончательный упадок. Кому в это время были нужны дети, да еще инвалиды? Государственное финансирование просто издевалось над потребностями, этих сложных во всех отношениях учреждений. Такие директора, как Марина Викторовна, крутились как белки в колесе, стараясь правдами и неправдами выкроить хоть какие-нибудь внебюджетные средства, для того чтобы залатать очередную финансовую дыру.
– Да также плохо, как и ты. Наверное, воровать пойду или на паперть, если возьмет кто! Мне скоро детей кормить нечем будет, про лечение вообще молчу. Персонал не удержать, денег нет. Молодежь вон на рынки сбегает, спекулянты недоделанные. А такие как мы старперы, за идею бьемся, прости господи!
На следующий день Зоя Константиновна слегла. У нее жутко болела голова, в глазах время от времени темнело, слегка подташнивало. К вечеру терпеть головную боль не осталось сил, и женщина набрала телефонный номер дочери.
Буквально через час в квартире больной было достаточно тесно: дочь, сын, внучки и бригада скорой помощи. Осмотрев больную, врач поставил предварительный диагноз – гипертонический криз. Отвезли в больницу, в которой она провалялась около месяца. Диагноз подтвердился, плюс возраст, сердце и лечение затянулось. Помогали родные и близкие, навещали. Иногда по очереди, бывало вместе. Приходили подруги, близкие и старые, давно забытые, с которыми не виделись уже несколько лет. И она поправилась, такое внимание нельзя было обманывать, хочешь, не хочешь, нужно было вставать на ноги.
Зоя Константиновна не стала рассказывать детям свою историю. Не хотелось. Не хотелось по многим причинам, потому что здесь было все: наивность и доверчивость, граничащие с обыкновенной глупостью, слепой эгоизм, оставивший наследников без уникальной драгоценности, стыд и слабость…
Она тяжело все это переживала, но… пережила. После больницы, съездила на кладбище, попросила у родных прощения. Стала часто гулять, заходить к подругам и детям с внуками. Приезжала всегда без приглашений, неожиданно. Но видела: рады, любят. Рады совершенно искренне, и от этого становилось очень хорошо. От тепла семьи, осадок от пережитого обмана, потихоньку растворялся, уходил в забвение. Так прошло почти полгода, и казалось все позади. Но если бы так все и осталось, то это была бы не Зоя Константиновна!
После встречи с однополчанами, после воспоминаний о стойкости Петра Кузьмича, советских солдат и советского народа, она вдруг поймала себя на одной, четко сформулированной когда-то мысли: «Зло должно быть наказано. Наказано жестко и во чтобы то ни стало»!
* * *
Сидя на твердом, неудобном кресле электропоезда в метрополитене, женщина вспомнила пленных немцев, вернее одного единственного. Это было в 1945 году, за несколько месяцев до Победы. Первый Белорусский фронт проводил Восточно-Померанскую операцию[4]4
Восточно-Померанская операция – стратегическая наступательнаявоенная операция проводилась с 10 февраля по 4 апреля1945 г. В результате операции противник потерял свыше 190 тыс. убитыми и ранеными, освобождены 54 города и тысячи советских военнопленных и граждан других государств Европы, угнанных на работу в Германию, Исторические польские земли, в свое время занятые Германией, были возвращены Польше и польскому народу.
[Закрыть]. Ее часть вела тяжелые бои по удержанию и расширению плацдарма на Одере.
Она хорошо помнила, как на большой скорости к месту расположения части примчалась запыленная машина с обломанными, обгоревшими бортами. В кузове находилось два раненых, наш и немецкий, оба тяжелых и оба без сознания.
Из кабины выскочил покрытый черной копотью, очень нервный человек, без знаков различия.
– Старший где? – нервно прокричал он, – кто главный?
– Старший лейтенант Блинов, – представился командир роты, – вы кто? Почему вы так нервничаете?
– СМЕРШ! – в руке человека появилась красная книжка, – раненые, прошу…, все, что можете…срочно, сначала фашист, э-т-о… очень, очень важно…, прошу…, пожал…
Не договорив, контрразведчик рухнул как подкошенный. При падении командирская сумка, прикрывающая левый бок, съехала с места и удивленным взглядам встречающих, открылось огромное кровавое пятно в районе почки. Его попробовали приподнять, отчего он открыл глаза и прошептал: «Немца надо…».
Зоя Константиновна в мельчайших деталях вспомнила, бледное лицо немецкого диверсанта. После первых прикосновений он застонал, а потом и вовсе пришел в себя. Он был молодой, на несколько лет старше ее. Короткая прическа была исполнена блестящим парикмахером и явно ему шла. Шла, несмотря на то, что в данный момент практически не имела формы. Череп был слегка вытянут, большие голубые глаза и твердый подбородок. Немец был симпатичным парнем, и его не портил даже сильный испуг. Да, воспоминания были отчетливыми: он сильно боялся, и невозможно было припомнить, видела ли она раньше такого трусливого человека.
Пленный просил о помощи, и что удивительно говорил по-русски, без акцента, но с сильным заиканием. Несколько раз у него текла слюна, ноги то и дело сводили судороги, а в глазах стояли слезы. Быть может, все это было от боли, но скорей всего от страха!
Почему она так хорошо это запомнила? Примерно через месяц, в начале марта, Зоя попала в госпиталь и встретила того самого смершевца, раненого в почку. Его товарищ, который лежал вместе с немцем в кузове грузовика умер. Он не выжил, возможно потому что первым спасали диверсанта.
Раненый контрразведчик рассказал, что фашист оказался матерым убийцей, которого не могли поймать с самого начала войны. Фамилия уже не помнилась, звали вроде бы Мартин, да и неважно уже, тут бы товарищей своих боевых упомнить.
Немец принес нашим немало бед, он был очень опасен и натворил много зла, безмерно много. Большая часть его преступлений была известна контрразведке и СМЕРШ очень долго за ним охотился. Диверсант знал очень много, и поэтому его нужно было спасти, даже жертвуя жизнью товарища. Вот как на такое решиться променять надежду на жизнь друга, чтобы спасти заклятого врага?
Фашист рассказал контрразведке все. Он «пел соловьем», и наши стенографистки не успевали записывать. Он предал всех своих, сдал всю резидентуру, которую знал, местную, в Польше и ту, что осталась в СССР. Своим предательством диверсант хотел выторговать себе жизнь, хоть какое-нибудь подобие на нее. Видимо, ему было неважно, как жить дальше, лишь бы жить. Но это не помогло, его все равно казнили. Повесили по приговору военного трибунала, даже несмотря на то, что он раненый.
– Зло должно быть наказано. Наказано жестко и быстро. Чего бы это ни стоило! – свирепо произнес тогда контрразведчик.
Она была поражена! Такой опасный диверсант и такой трус! Как такое может быть? Может потому, что такие как он, сильны лишь исподтишка. Только перед беззащитными людьми, они могут бравировать своей отвагой, а когда встретят на своем пути другую, противоположную силу, то сразу все! Они трясутся, как зайцы. Контрразведчик сказал тогда очень верно, и они, смершевцы, правильно тогда поступили.
Правильно нужно было поступить и сейчас! Нельзя прощать, надо наказывать! Ведь зло, с которым ей пришлось столкнуться сейчас, было совсем не лучше того…, самого-самого большого! То зло уничтожало советских людей физически, потому что не могло сломить их духовно. А это ломало человеческую психику, используя подлые, предательские, запрещенные приемы. Психику своих сограждан: дедов, отцов и матерей, братьев и сестер, друзей и соседей, знакомых и незнакомых, в конце концов, просто своих! Кто лучше: фашисты или эти?
Для того, чтобы наказать это зло, нужно было бороться, необходимо было сражаться. Вот теперь, Зоя Константиновна снова стала сама собой. За несколько минут она сбросила сразу пять десятилетий и снова была готова к бою! Она была в себе уверена и рвалась в битву с несправедливостью и злом, и, если бы кто-нибудь смог заглянуть в душу этой пожилой женщины, он бы поразился несгибаемой силе, исходящей от нее.
* * *
Зоя Константиновна подходила к зданию фонда. Навстречу шел молодой паренек, он улыбнулся и внимательно посмотрел ей прямо в глаза. Приблизившись к ней, юноша… поздравил ее с наступающим Днем Победы. Первый раз за день ее поздравил прохожий! Разве можно было представить себе такое, каких-то лет десять назад. Тогда поздравлял практически каждый встречный, милиционеры приветствовали под козырек, а бывало, люди дарили цветы. Что же случилось с ними, что случилось со страной? Почему вместо доброты и отзывчивости, граждане Великой страны стали черствыми и безразличными?
– Время такое, – подумалось женщине, – никакое!
На входе в фонд вместо знакомой таблички красовалась другая – «Фитнесс клуб». Что такое фитнесс женщина не знала. Буквально секунду посомневавшись, она уверенно толкнула вперед тяжелую дверную ручку. Ее встретил охранник, очень похожий на Володю. Похожий фигурой, манерами поведения и отсутствием интеллекта.
– Чего потеряла, старая? – нагло спросил он, – сюда обычно помоложе ходют!
– А вы бы повежливее не могли, молодой человек? – возмущенно ответила женщина, – что ни совести, ни уважения? Или вас поучить, как с пожилыми людьми разговаривать нужно? У меня на фронте получалось фашистов воспитывать!
– Но, но разошлась! Я-то вижу, что фронтовик, – верзила осмотрел награды, – я-то с понятиями! Ты это, мать, не сердися.
– Вы мне скажите, куда фонд подевался? И вообще-то, на Вы нужно разговаривать, молодой человек!
– Я-то откуда знаю, здеся вроде фитнесс всегда был. Я-то здеся вообще недавно, – охранник развел руками.
Зоя Константиновна прошла внутрь и переговорила с персоналом. Отвечали неопределенно. Про фонд, что-то слышали, но где он сейчас, никто не знал.
Немного походив по району, после расспросов прохожих, женщина, нашла кабинет участкового. Ей повезло – он был на месте. Видимо, он был неплохим милиционером, старой закалки. Ситуацию оценил сразу, но помочь не смог.
– Да, фонд был, помню. Ничего подозрительного. Денег у них было достаточно. Посетители? Да хватало…, в основном пенсионеры…, да разные приходили, – вспоминал он, – но организаторы порядок не нарушали, все приличные. А в деятельности копаться…, да у меня и прав таких нет. Вы уж извините…
– А что же мне делать? Посоветуйте хоть что-нибудь!
– Вам в отдел надо, к следователю. Он лучший сыщик, настоящий профессионал, – участковый взял ручку и написал адрес и фамилию на клочке бумаги, – вот к нему вам нужно попасть. Да, кстати с Праздником Вас!
* * *
Отдел нашелся быстро. Но, к сожалению, Зоя Константиновна не встретилась с тем человеком, которого рекомендовал участковый.
Арсений Петрович Хатьков был следователем по особо важным делам, одного из районных отделов внутренних дел Москвы. Это была фигура! Это была гроза всего уголовного мира столицы, перед которым воры союзного масштаба кололись[5]5
Кололись (сленг) – давали показания.
[Закрыть], словно юная шпана. На его счету было несколько особо крупных дел, прогремевших на весь Союз. Его дважды награждал сам Щелоков. Он был сыскарь от Бога, познавший все тонкости и нюансы своей работы. Хатьков мог вести одновременно несколько дел и везде его ждал успех. Но самое главное он был ЧЕСТНЫМ, идейным следователем, стоящим на страже народных интересов.
Где в настоящее время найти таких милиционеров, извините полицейских? Остались ли такие сотрудники, для которых кумирами являются не деньги и выгода, а Жеглов и Шарапов? Есть ли еще на свете такие правоохранители, для которых служба – самое главное?
Есть…, поверьте, они есть…, куда же им деться? Просто не так много их сейчас…, меньше, чем раньше. Но они остались, ученики старой, советской милицейской школы, люди в погонах, для которых мораль – значит много больше, чем деньги, знакомства и все земные блага вместе взятые. Поверьте, что есть еще в уголовном розыске профессионалы, для которых главное в жизни дело – это СЛУЖЕНИЕ народу, это жизненное кредо и истинная цель! Слава им таким милиционерам!
Если бы судьба соединила их вместе: ее, героя Великой Отечественной войны и его, почетного работника министерства внутренних дел, эта история завершилась. Она закончилась бы, потому что сыщик с первых бы секунд разобрался в деле и сделал все, что нужно.
Несмотря на 96-й год, он был еще в силе. Для защиты этой пожилой, красивой и обаятельной женщины, он напряг бы все свои силы и связи. Он поставил бы на уши своих начальников, сослуживцев, друзей и учеников, прессу и телевиденье. И это бы дало результат, аферистов достали бы из-под земли и наказали. По совести, наказали, по справедливости!
– Нет сегодня Арсения Петровича. Сдал старый, приболел…, сердечко поизносилось. Теперь, наверное, уволят по здоровью, – с сожалением констатировал дежурный по отделу, – проходите в 14-ый кабинет, по лестнице второй этаж направо.
Кабинет нашелся сразу, однако пришлось ждать хозяина. Зоя Константиновна присела на жесткое складное кресло и принялась с любопытством рассматривать окружающее пространство. Туда-сюда сновали люди в форме, просители, потерпевшие, подозреваемые… В коридоре стоял оглушающий гомон человеческих голосов, создавая убаюкивающую атмосферу. Такой шум кого хочешь, утомит, а на пожилую женщину, которая ночью от предвкушения встречи с однополчанами и не спала толком, он оказал просто убийственное действие. Глаза закрылись сами собой, и она за годы войны, привыкшая спать в любых, даже самых сложных и неподходящих условиях, заснула глубоким, но очень чутким сном.
Нужно отметить, что на войне люди, измотанные духовно и физически, были способны отдыхать, где угодно и как угодно. Они могли спать стоя, сидя на безумно трясущейся повозке, облокотившись на ледяную стенку окопа или на переполненных людьми жестких деревянных нарах. Можно перечислить еще тысячу обстоятельств, при которых красноармейцы могли немного отдохнуть. Им не мешал ни свет, ни шум. Солдаты могли задремать под канонаду орудий или гул моторов, вой вражеской авиации или ружейно-пулеметный стрекот. Вот что значит настоящее хроническое переутомление. Вот как измотанный до предела, но закаленный в жесточайших схватках, человеческий организм борется за восстановление.
Нет, конечно, спали не перед боем и не в бою, а только тогда, когда обостренный до предела инстинкт самосохранения разрешал несколько минут тревожного отдыха. Как правило, после этого минутного расслабления, воин был готов вновь к службе.
Прошло минут пятнадцать, и Зоя Константиновна почувствовала, что нужно просыпаться и открывать глаза. Вот так, несмотря на пропасть времени, отделяющую ее от военного прошлого, инстинкты продолжали работать. Перед ней стояли два молодых сотрудника в форме. Они улыбались, но женщине их улыбки почему-то не понравились.
– Вы зачем же здесь, поспать решили? – ехидно спросил один из них, – надо было в кабинет зайти, у нас там раскладушка имеется.
Ему казалось, что это смешно и остроумно. Он был доволен своей шуткой, совершенно не задумываясь, с кем он шутит и как. Ему не было и тридцати, но сразу бросалось в глаза, что за собой он практически не следит. Разве можно так запустить фигуру, в таком возрасте так сильно располнеть может только по-настоящему ленивый человек. Полное круглое лицо с обвисшими, несколько дней небритыми щеками, несоразмерно маленькими глазами и вздернутым носом, напоминало поросячью морду. «Хряк», – мысленно окрестила его женщина.
– Пойдемте, юноша, в ваш кабинет, на раскладушке подремлю раз вы так добры, – с достоинством ответила Зоя Константиновна, приподнимаясь с очень неудобного кресла.
– Да, вы и вправду боевая женщина, – после нескольких секунд раздумий пробубнил следователь. Он покраснел и почувствовал некоторую неловкость от неожиданного отпора старушки.
– Следователь…, старший лейтенант Хромов, – представился он, уже в кабинете, – присаживайтесь, что у вас?
Зоя Константиновна принялась рассказывать все по порядку. Рассказ получился достаточно стройный и немного жалостливый, потому как ни старалась, женщина скрыть эмоции, они то и дело брали вверх. Однако несмотря на неприкрытую боль, читаемую в каждом слове Героя войны, Хромов слушал ее не очень внимательно. Он постоянно отвлекался, брал в руки какие-то бумаги, авторучку и вообще не был заинтересованным слушателем. В середине рассказа следователь открыл с виду богатый портсигар и закурил.
– Без спросу закурил?! Вот это офицеры…, – подумала женщина и добавила уже вслух, – вы не могли бы не курить, для меня папиросный дым, хуже ножа. В наше время офицеры в присутствии женщины всегда спрашивали разрешения.
– Вообще-то, вы у меня в гостях, а не я у вас! – возмущенно ответил следователь, но сигарету потушил.
– Вообще-то, я не у вас в гостях, а в отделении народной милиции! У меня такое впечатление, что вы меня не слушаете, вам это не интересно?
– Вот зануда старая, откуда же ты свалилась на мою голову? Ты же мне всю плешь проешь, – думал Хромов, – цацками обвешалась и думаешь, что все можно? Ты только подумай, курить нельзя! Разрешения у нее спроси! Одной ногой в могиле, а все посмотри, характер свой показывает! Кинули ее…, сейчас заплачу. Правильно сделали, я бы тебя тоже кинул куда-нибудь подальше…
– Продолжайте, Зоя Константиновна, продолжайте, – невозмутимо ответил он, – интересно, очень интересно, просто манера у меня такая, никак не могу избавиться. Продолжайте, пожалуйста.
Женщине не повезло, старший лейтенант Хромов оказался следователем новой формации, из «свежей» перестроечной молодежи. В школу милиции он попал благодаря протекции, в самый разгар разложения советского общества. Еще в курсантские годы он хорошо понял, какие дивиденды можно будет извлекать из будущей профессии. После выпуска и назначения на должность, он очень быстро разобрался в положении дел.
Через два-три года работы, Хромов научился безошибочно определять перспективность заведенного уголовного дела, по собственной изобретенной именно им шкале. Молодой следователь, несмотря на небольшой стаж службы, успел ощутить вкус легких денег, которые можно было заработать, не выходя из собственного кабинета.
В его шкале все уголовные дела делились на несколько категорий. Первые и самые лучшие, те, которые можно было развалить[6]6
Развалить (сленг) – закрыть
[Закрыть]. За деньги, конечно, потому что люди, которые сильно боятся уголовного преследования, готовы платить. Представьте себе!
Вторые дела чуть похуже, но тоже вариант. В таких делах потерпевший очень хочет, чтобы преступника непременно наказали. В этом случае бывает, что люди оказываются принципиальными и совсем не против, отблагодарить следователя. Второй вариант хуже тем, что нужно вкалывать, рыть, искать и тем, что платят не так щедро, как в первом случае. Впрочем, раскрываемость время от времени требует начальство, а тут еще и не бесплатно.
Третьи дела в финансовом плане были бесперспективны, потому и толка от них Хромов не видел. От таких дел он при любой возможности старался увиливать, перекладывать на чужие плечи или просто закрывать, занимаясь уговорами, приписками и другими следовательскими хитростями.
Но были еще и четвертые – примерно вот как это, с этой безумной старухой. Ведь она все нервы выпотрошит, она пойдет к начальству, к генералам и в газеты. Куда угодно, потому что ума у нее давно нет, даже чисто теоретически, зато маразма сколько хочешь. И вот теперь из-за нее ввязываться в никому не нужное, неблагодарное дело, которое займет уйму времени, сил и нервов и все равно развалится. Развалится, потому что те, кто ее кинул, даже если их найти, имеют очень крутую крышу. А если нет, то они просто откупятся…, но все деньги пройдут уже мимо него.
Примерно так рассуждал следователь постперестроечного формата. Сколько же раз он мысленно обидел благородного заслуженного человека, сидящего напротив него?
Если бы Хромов только представил, что каждая, по его словам, цацка, – это боевая награда, которая обильно полита кровью самого кавалера или кровью его товарищей. Это нужно было понимать, чтить и уважать! Но молодой человек был, мягко сказать непорядочным, его поступки были лишены морали и принципов. К большому сожалению, самостоятельный жизненный путь следователя был направлен только на извлечение материальной выгоды и получение от жизни удовольствий. В нем было мало человеческого, и он не мог понять одной простой истины: эта женщина проливала на фронте кровь, в том числе за него – за следователя Хромова!
Проливала для того, чтобы он мог родиться, вырасти, получить образование и радоваться жизни, не слыша ужасающий вой мессершмитта, не видя колючую проволоку концлагерей и наполненные безумным блеском глаза фашистских карателей…
– Ну что ж, все понятно. На лицо мошенничество. Но вы знаете, Зоя Константиновна, вряд ли мы сможем что-нибудь сделать. Даже если мы их найдем, мы ничего не докажем, – следователь старался казаться убедительным и начал уговаривать посетительницу не ворошить это дело, – тут нужно…
– Я хотела бы написать заявление по факту мошенничества, – уверенно перебила следователя женщина.
– Но, очевидно…
– Вы, что меня не услышали, товарищ старший лейтенант, я хочу написать заявление! – кто бы мог подумать о том, что в такой хрупкой женщине, присутствует подобная твердость и непреклонность.
– Вот сволочь старая! – мысленно выругался Хромов, – вот что такое не везет и как с ним бороться. Ведь с утра день не задался: какая-то тварь поцарапала машину на парковке прямо возле дома. Узнаю гада, новую купит, начальник наорал, раскрываемость ему подавай, а тут еще и это – старое безобразие.
– Ну что ж давайте паспорт, будем оформлять ваше заявление, – обреченно предложил он.
– Ой, а я его с собой не взяла, позабыла. От волнения, наверное, на встречу ветеранов ведь собиралась, – расстроилась Зоя Константиновна, – товарищ следователь, может я за ним съезжу?
– А успеете? Куда вам ехать? – настроение Хромова начало подниматься.
– В Раменское, туда-сюда, часа три будет, – понимая, что до конца рабочего дня не обернется, сама себе ответила женщина, – а завтра во сколько можно?
– Ну что вы, Зоя Константиновна, завтра не получится, у нас же усиление, вы же понимаете: День Победы. Мы по объектам, у нас так всегда! Давайте на следующей неделе, в понедельник, хорошо? Мы все для вас сделаем. До понедельника…, – начал прощаться Хромов, даже не пытаясь скрыть своей радости.
* * *
Зоя Константиновна не смогла попасть к нему ни в понедельник, ни во вторник и даже в среду. Дежурные по отделу, проинструктированные Хромовым, отказывали посетительнице в приеме под различными предлогами. По их словам, Хромов выехал на убийство сегодня уже не будет, потом он работал в прокуратуре, сидел в засаде, был в суде. Что только ни услышала женщина за эти три дня о героическом старшем лейтенанте. В какой-то момент она даже усомнилась в своем мнении относительно следователя, но это был только момент. В среду, к вечеру, Зоя Константиновна утвердилась в мысли о том, что следователь от нее просто прячется и только лишь для того, чтобы не делать свою работу.
В четверг, ближе к обеду, Хромова вызвал непосредственный начальник. Зануда, каких свет не видывал, одной ногой гад на пенсии, а вторую туда же переставить никак не желает. Цепляется за работу, как клещ и мешает нам, молодым…
– Разрешите, товарищ полк…, – Хромов растерялся, потому что никак не ожидал увидеть в кабинете начальника надоедливую старушку.
– Заходи, заходи, родимый, расскажи-ка мне, как ты смеешь, так невнимательно относиться к нашим дорогим ветеранам? – жестко спросил начальник, – ветераны Великой Отечественной войны – это самое дорогое, что есть у нашего народа сейчас!
Дальше последовал гневный разнос, и Зое Константиновне стало почти жаль непутевого следователя. Начальник в ее глазах был неплохим человеком. Он с уважением относился к фронтовикам и скорее всего был хорошим сотрудником, внимательным и порядочным. Но бедная женщина не могла догадываться, что все далеко не так, как кажется.
Начальник Хромова, действительно, был хорошим, честным милиционером…, когда-то, давным-давно…, в совершенно другой стране. А в этой? В этой безумной жизни, начала 90-х он вскоре четко осознал, что со своей честностью и принципиальностью, он быстро окажется за бортом системы МВД, где его ждет только мизерная пенсия и нищая старость. За доказательствами не нужно было ходить далеко: примером этому служили сотни его коллег, уволенных после распада Союза.
На пенсии будет хорошо. Можно будет гордиться стопкой почетных грамот, небольшой кучкой юбилейных медалек и значков, а также радоваться походу на День милиции в чебуречную, с такими же как и он неудачниками.
Он этого не хотел, очень сильно этого не хотел и поэтому изо всех сил старался обеспечить себе достойное будущее, для чего постоянно находил схемы для заработка. Заработка «левого» и незаконного, потому что связанного с превышением служебных полномочий, взяточничеством или откровенным вымогательством. Чутье старого, опытного сыщика вовремя подсказывало ему, как обойти острые углы, когда не стоит связываться, а когда нужно просто остановиться.
Превращение честного мента в многочисленного представителя современной российской коррупции, далось ему нелегко. Первый раз всегда бывает трудно: прыгать с парашютом, идти на экзамен или выходить на новую работу, тяжело все это. Но вот такое перевоплощение, после двадцати с лишним лет безупречной службы, еще тяжелее.
Первая взятка привела его к жуткому, трехдневному запою. Он пил безудержно, сам с собой, и уже на первое утро проснулся в ванной комнате, в довольно странном виде: в парадном кителе и трусах, с пистолетом в руке и бутылкой водки за пазухой. Три дня он не слушал жену, не обращал внимания на детей и пытался заглушить отвращение к самому себе большим количеством алкоголя. Однако с каждым последующим разом совершать должностные преступления становилось все легче и легче, а потом перерождение и вовсе благополучно завершилось.
У него было несколько проверенных помощников среди следователей, оперуполномоченных и в патрульной службе. Он был очень осторожен и весьма умело применял приемы и способы маскировки своей преступной деятельности. Поэтому в отделе практически никто не догадывался о его двойной жизни и внешне начальник продолжал оставаться настоящим борцом с преступностью.
О деятельности фонда милиционер хорошо знал. Кроме того, он принимал в нем некоторое участие. Однажды ему позвонил бывший сослуживец, который сделал политическую карьеру и занимал определенный пост в комитете Государственной думы по безопасности и противодействию коррупции. После нескольких дежурных фраз знакомый перешел к делу, суть которого состояла в оказании содействия хорошим людям.
