Текст книги "Приди и победи (СИ)"

Автор книги: Александр Васин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

Глава 5. Второй доктор

Первое, что увидел Бестужев, выйдя из здания, была его бежевая “четверка”. Странно, ведь он помнил, что в последний раз видел ее вчера вечером припаркованной у подъезда. Неужели он позволил себе гонять пьяным ночью за рулем? Это было на него не похоже. Впрочем, то, что происходило в последние несколько дней было ни на что не похожим.

– Олег, ты не знаешь, когда я приехал сегодня на работу?

– Да нет. Когда я пришел, тачка уже стояла здесь. А ты сам не помнишь?

– В том-то и дело, что нет. Эх, нервы ни к черту! Ладно, потом у дежурного узнаю.

Они подошли к машине, Бестужев ее открыл ключом.

– Падай.

До вотчины доктора Стрельцова было недалеко – километра два-три, можно было бы и пешочком пройтись, благо погода сегодня радовала. Но Бестужев не был уверен, что измученный алкоголем организм выдержит даже такой недлинный променад. Поэтому поехали на машине, и через пять минут уже парковались на Большой Нижегородской, совсем рядом со знаменитым Централом.

Здания, которые занимала судмедэкспертиза, в любой европейской стране уже лет двадцать назад были бы признаны аварийными. Но в нашей стране аварийными признают только жилые дома, да и то не всегда. А если здание административного назначения, то стоять ему веками – а там, глядишь, еще и историческую ценность оно приобретет.

Олег позвонил в звонок, щелкнул тумблер, и массивная железная дверь открылась на несколько сантиметров. Дальше – ручками. Сдвинуть с места этот массив металла – задача не для хиляков. Навалившись, Олег с ней справился, но поймал себя на мысли, что уже с самого входа настроение становится удручающим.

За дверью оперов ждал прохладный полумрак. Лампочки здесь висели высоко, и в целях экономии электричества были маломощными.

– Будто в пещеру вошли, – невольно приглушая голос пробурчал лейтенант.

– Ага, не хватает только кровавой надписи “Оставь надежду всяк сюда входящий”.

Привычной дорогой они дошли до зала, где Стрельцов разделывал своих “клиентов”. Кафельный коричневый пол и стены; плитка, судя по состоянию, осталась в наследство еще с советских времен. А вот каталки и столы для вскрытия выглядят почти новыми. Молодец, Серафимыч, что ему потолки да стены, главное, чтоб инвентарь был на уровне.

Сам хозяин помещения, прислонившись к одной из каталок, на которой лежал очень пузатый мужик, с упоением курил. Судя по задымленному помещению, он выкурил с утра уже не одну сигарету.

– А я уж думал, вы не придете, – поприветствовал он коллег.

– Да задержало нас тут одно заокеанское чудовище, – ответил Бестужев.

– Дружбан нашего сальвадорского парня?

– Он самый. Выглядит еще страшнее Пабло. Кстати, что удалось выяснить?

– Узнаю нашего капитана. Время болтовни прошло, походу, еще вчера, значит

будем работать.

Он подошел к столу, затушил в набитую пепельницу сигарету, надел очки и взял в руки распечатанную стопку бумаги.

– Итак, что нам поведал после смерти наш сальвадорский друг. Вскрытие черепной коробки ничего интересного нам не дало. Черепушка и внутреннее содержимое заокеанских хомо сапиенс ничем не отличается от наших. Следов насилия также не обнаружено.

А вот когда я раскрыл грудину, то, если честно, немного обалдел. Причем я не сразу понял, в чем дело. С одной стороны, все внутренние органы на месте, более-менее в пригодном состоянии. Сломанных ребер тоже нет. Что же не так? И тут меня как громом ударило – в теле практически не осталось крови. А сердце… Сердце выглядит так, будто кто-то сжал его, как губку, в кулаке, выцедил до капли и бросил обратно.

– Как такое может быть? – спросил Олег.

– Да никак, – отвернулся Стрельцов. – Часа два я бился над решением этой задачки – и в итоге плюнул. Кровь просто ушла, как вода сквозь песок жарким полднем. Воспримем это как факт и двинемся дальше.

– Согласен, – кивнул Бестужев.

– Таким образом, причина смерти – чудовищная потеря крови. Причем кровь ушла через отверстия на ступнях и ладонях. Вы можете видеть, какие это ужасные раны. Стигматы пробивались небрежно, удары наносились с огромной силой – кости раздроблены, края раны рваные.

– Как можно позволить так издеваться над собственным телом? Даже если человек находится без сознания, от боли он должен очнуться.

– Согласен с вами. Бьюсь об заклад, что в этот момент наш сальвадорец находился в состоянии эйфории. Я отправил на экспертизу те капли крови, которые мне удалось соскоблить от внутренних органов. Думаю, в дело пошел какой-то сильный наркотик.

– Таким образом, попытаемся смоделировать картину той ночи, – зашагал по залу мертвецкой Бестужев. – Пабло Ганадор, сальвадорец по паспорту, неизвестным нам образом появляется в Москве. Где арендует дорогущий автомобиль, чтобы совершить увлекательную поездку в жемчужину Золотого кольца России – стольный Владимир. Прибыв в наш город, он знакомится со своим будущим убийцей. Назовем его Мистер Х.

– Я думаю, что он познакомился с ним, или с ней, в одном из заведений, так как в желудке найдены остатки пищи, не успевшей как следует перевариться, – вставил Стрельцов.

– Возможно. Как раз за ужином Мистер Х мог подсыпать в пищу наркотик. Затем они покинули заведение, и на машине Пабло куда-то отъехали, не думаю, что далеко от центра. Но главное, что там находились заранее подготовленные костыли и крест – копия того, на котором распяли Христа, – Стрельцов на этом моменте аж присвистнул. – По-видимому, к тому времени действие наркотика достигло апогея, и наш убийца с помощью трех железнодорожных костылей пригвоздил Пабло к кресту. А затем каким-то образом перенес тело к Золотым воротам и подвесил его прямо в арке.

– Твою ж мать, будто сценарий какого-то триллера сейчас читаешь, – покачал головой Олег.

– Вот именно. Ах да, я забыл. Между тем, как поработать молотом и поиграть в грузчика, он на некоторое время превратился в вампира и выкачал из бедного Пабло всю кровь. Так кто же ты есть, Мистер Х? Или что же ты есть такое?

– Что ж так сложно-то?

– Вот и я думаю, что как-то все не по-людски получается. Все участники этой буффонады будто герои голливудского фильма с рейтингом R, где главное – побольше кровищи и абсурда. Ладно… – Бестужев снова повернулся к доктору, – Серафимыч, что можешь сказать про татуировки нашего Пабло?

– Безусловно, прежде, чем вскрыть нашего парня, я скрупулезно отфиксировал все части его кожи, так что все татушки тщательно задокументированы, – Стрельцов положил бумаги на стол и взял в руки старенький потертый айпад. – Ну здесь много интересного. Я потом Инге сброшу все файлы, поизучаете.

Но что хочу отметить сразу. Очень много надписей на теле. Прежде всего, это Mara Salvatrucha или просто MS-13 на разный лад и шрифт. Есть надписи про верность идеалам банды, несколько женских имен: одно из них “Козетта” – ну разве это не мило? Тоже мне Жан Вальжан выискался.

А вот строчка практически из наших широт. “Прости меня мама за мою шальную жизнь”. Понятно, что на испанском. Но перевод звучит практически по-домашнему. Кстати, есть одно слово и на кириллице. Это, скорее, сербский, чем русский. Но смысл здесь тоже банальный – написано “Сальвадор”.

В основном, надписи все старые, кроме одной. Ее сделали буквально несколько дней назад. И это латынь. Словосочетание “Vocamus Te,”. Я не успел загуглить, что оно означает, так что займетесь этим сами. После второго слова стоит запятая, так что могу предположить, что татуировку до конца не набили. Ну а теперь уж и поздно…

Также на теле нашего Пабло очень много черепов. Один – на переносице, между глаз, много на руках и ногах. На спине вообще изображена целая куча черепов.

– Инга говорила, что черепа означают убитых жертв, – напомнил Олег.

– Ну тогда я не хочу знать, после какого геноцида можно набить себе такую кучу, – поежился Стрельцов, демонстрируя на планшете спину Ганадора. Он перелистнул фотографию. – Также много изображений, связанных с Сальвадором: флаги, гербы, строчки из гимна. Как бы то ни было, этот парень был настоящим патриотом своей страны. Просто он понимал этот патриотизм довольно своеобразно.

– Ну очень своеобразно, – саркастически добавил Бестужев.

– Если говорить о самых высокохудожественных тату, я бы выделил венец на голове, – Стрельцов показал фото выбритого черепа операм.

– Ну здесь все понятно, его фамилия означает “победитель”, а венец – соответствующая регалия.

– Может быть, – согласился доктор. – И вот еще на плече красивое тату лука со стрелами. Будто и не рисунок, а фотография какая-то, – коллеги с минуту полюбовались, действительно, мастерски выполненной татуировкой. – Ну а самое сладкое я оставил напоследок, – доктор занес палец над планшетом, выждал театральную паузу и медленно перелистнул экран. – В нижней части спины выбит прелюбопытнейший сюжетец. Какой-то мелкий бес в леопардовых трусах прибивает к кресту ангела. Житель рая, естественно, висит вверх ногами, и под ним огромная лужа крови. Ничего не напоминает?

– Вот как, – оба опера прильнули к экрану. – Получается наш сальвадорец предсказал свою собственную смерть.

– И не просто предсказал, а запечатлел ее для потомков. В деталях, – усмехнулся Бестужев. Он увеличил изображение: – Серафимыч, это же не новая татуировка?

– Точно нет. Она сделана много лет назад.

– Понятно, что ничего не понятно.

Бестужеву вдруг нестерпимо захотелось оказаться на улице, подставить лицо теплому солнечному свету и просто дышать свежим воздухом. Все, что произошло в его родном городе за последние сутки, просто не должно было происходить. Ну никак. Бестужев крепко зажмурился, постоял так секунд пять и, наконец, взял себя в руки. Пора было здесь заканчивать.

– Серафимыч, что у тебя еще?

– Да по сути, я все сказал. В этой смерти много загадок, но самая главная – причина смерти. Как можно за короткое время выкачать из организма всю кровь? Да так, чтобы сосуды не разорвало в клочья. Я чувствую, если мы ответим на этот вопрос, сможем ответить и на остальные. Я продолжу проводить кое-какие эксперименты, может, и удастся понять.

– Эксперименты, Серафимыч, подождут. Тело Пабло Ганадора через несколько часов отправится в последний путь – на родину, где найдет упокоение.

– Да как же так? – всплеснул руками Стрельцов.

– Приказы высокого руководства обсуждению не подлежат, – устало сказал Бестужев.

– Это когда это ты так просто соглашался с Булдаковым? Или я?

– Это приказ не нашего полкана. Он пришел с московских высот.

– Ааа, ну тогда понятно.

– Так что у тебя не так много времени. Помозгуй, что еще можно сделать с трупом для пользы дела, и после этого примени все свое мастерство для придания Пабло более-менее нормального вида.

Стрельцов резко вытянулся в струнку и отдал Бестужеву честь. При этом второй рукой он накрыл голову планшетом:

– Слушаюсь, ваше капитанство!

Бестужев слишком устал, чтобы подыгрывать доктору. Он встал, махнул рукой Олегу и кинул на прощание:

– Не будем задерживать. Если что – звони.

Солнца на улице не было – его закрыли тяжелые тучи. Возможно, пойдет дождь, но может и пронести. Погода в последние годы во Владимире была капризной и непредсказуемой.

Время подкралось к обеду, и Олег предложил сходить в “Барин” – благо тут было недалеко. Это заведение не было в числе любимых у Бестужева, но свою твердую четверку заслужило уже давно. До “Барина” шли молча. Информация поступала слишком быстро, нужно было время, чтобы ее переварить и сделать правильные выводы.

Бестужев понимал, что неизвестных в этом уравнении имени Пабло Ганадора слишком много. А ресурсов слишком мало. Поэтому нужно сосредоточиться на распутывании первостепенных задач. Что волновало капитана больше всего? Перечислив в уме все вопросы, он решил, что расследование должно двигаться в двух направлениях. Во-первых, где встретились Пабло и Мистер Х? В каком заведении они ужинали? Парочка должна была привлечь внимание хотя бы бармена или официантов: все-таки Пабло – уникальный для нашего города персонаж. А если видели сальвадорца, могли запомнить и его собеседника.

Во-вторых, где было совершено само убийство? В этом месте Мистер Х схоронил крест, костыли и орудие, с помощью которого вбил их в тело Пабло. Там же должен находиться аппарат или приспособление или, черт возьми, вампир в клетке, который лишил муравья всей его крови. И это хранилище должно быть одновременно недалеко от Золотых ворот, но и скрыто от посторонних глаз. Это место нужно найти.

В свою очередь Олегу казалось, что силы отдела Q нужно сосредоточить на поиске свидетелей непосредственно действа внутри Золотых ворот. Ну не может такого быть, чтобы никто ничего не видел. Может, стоит дать объявление по ТВ, назначить награду за информацию – в наш век бесплатно никто ничего не делает.

Занятый каждый своими мыслями, друзья подошли к “Барину”. На входе их встретила приятная хостес. На бэйджике значилось лаконичное “Ольга”.

– Добрый день. Вы к нам отметить или пообедать?

– Просто перекусить.

– Есть бизнес-ланчи, недорого. Есть блюда из меню.

– Давайте меню и столик возле окна.

Ольга проводила их до столика, подала меню:

– Я подойду, через несколько минут, вы пока определяйтесь.

Олег придирчиво несколько раз пробежал по меню.

– Не так чтоб уж очень… И я, пожалуй, буду говядину по-строгановски. Блюдо простое, испортить сложно.

Бестужев, прищурившись и легко улыбаясь, осадил лейтенанта:

– А я вот думаю, что тебе это блюдо не положено.

– Это еще почему? – искренне удивился Олег.

– Да потому, что рылом не вышел, – уже широко улыбаясь, сказал капитан.

– Саш, я, конечно, все понимаю, мы на взводе, но давай без оскорблений… – начал лейтенант.

– Да какие тут оскорбления? – Бестужев миролюбиво поднял руки вверх. – Да будет тебе известно, мой юный невежественный друг, что блюдо сие придумали при дворе графа Александра Строганова. Будучи неприлично богатым, он, как и другие олигархи своего времени, держал у себя в Одессе так называемый “открытый стол”. Суть этого нехитрого развлечения была в том, что на обед к графу мог придти, по сути, любой человек. Понятное дело, что желающих находилось достаточно. Тогда его повар Андре Дюмон и придумал подавать на сковородах обжаренную мелкими кусочками говядину. Позже в мясо стали добавлять различные соусы и овощи. Такая подача блюда была удобна тем, что мясо легко делилось на порции – и граф никого не оставлял обиженным.

– Это, безусловно, интересно, но причем здесь я?

– А при том, что сесть за стол к графу мог, как я сказал, любой человек. Но для этого необходимо было соблюсти лишь пару нехитрых условий. Во-первых, хорошо выглядеть, то есть надеть к обеду чистую одежду и не иметь косого рыла. А во-вторых, быть человеком неглупым и быть готовым поддержать светскую беседу. И если со вторым условием ты, мой друг, еще худо-бедно бы справился, то с первым у тебя вышла бы явная промашка.

Олег посмотрел на свои потертые, в некоторых местах порванные джинсы, снизу перепачканные засохшей землей, и растерянно воззрился на шефа:

– Но как же быть?

– Придется тебе, Олежек, отказаться от графской еды и довольствоваться плебейской: гамбургерами и картошкой фри. А я, пожалуй, отведаю каприччо из лосося.

Олег переводил взгляд со своих джинсов на шефа, открывал и закрывал рот, но никак не мог выдавить из себя и слова. Наконец, Бестужеву эта пантомима надоела, и он, смеясь, сказал:

– Да ладно тебе, Олежек, не переживай. Мы в конце концов не в 18 веке живем, так что расслабься. Ты все же не на халявный “открытый стол” к графу явился, а пришел в ресторацию тратить свои кровные. И здесь то, как ты выглядишь, дело десятое. Главное, чтобы платежеспособным был. Так что бери свою говядину и не дуйся.

Олег подтвердил официанту заказ, но во время обеда не перемолвился с Бестужевым ни одним словом. И говядина, и лосось оказались сносными, поэтому душевное расположение духа вернулось к Олегу довольно быстро. Он даже не поскупился на чаевые для Ольги.

– Телефончик не попросишь? – с хитрецой прошептал напарнику Бестужев.

– Да какие уж тут телефоны, – сокрушенно вздохнул Олег, – давай сначала эту бодягу с убийством закончим, а там уже о девушках будем думать. Я так чувствую, скоро “на поспать” времени не будет, не то что на свидания.

– Ну что ж, твой боевой настрой мне очень нравится. Вперед, нас ждут великие дела!

К машине они вернулись тем же путем. Разговор снова не клеился. Дважды молчание прерывали звонки. Оба раза звонили Олегу. Оба раза он нажимал на прием, подносил трубку к уху и говорил:

– Слушаю.

Выслушав абонента на той стороне, он давал “отбой”.

– Почему ты всегда так отвечаешь? – спросил Бестужев.

– Как – так?

– Всегда одинаково. Короткое и сухое «слушаю». Ну я пойму, если на том конце провода полковник Булдаков или твоя теща… А если тебе звонит милая девушка из какого-то банка со спецпредложением? Или милое курносое создание из магазинчика суши, желающая подарить лишний сет твоих любимых роллов? Разве твое угрюмое «слушаю» не разрушит всю магию ответа?

– Во-первых, я не женат, поэтому тещи у меня нет. Во-вторых, в последний раз сладкоголосая нимфа, позвонившая мне из доставки пиццы, оказалась двухсоткилограммовым монстром, свидание с которым я сам – понимаешь, сам – добивался, около часа провисев на телефоне.

– Ииии? – протянул Бестужев, давясь смехом.

– А давай без “и”, – отмахнулся Олег. – Перефразируя один известный фильм “Все, что произошло летними вечерами в парке Пушкина, останется в парке Пушкина”.

– Да лааадно, – еще больше развеселился капитан. – Неужели ты с ней того?

В этот момент телефон Олега снова зазвонил. Засомневавшись на секунду, он поднес его к уху:

– Слушаю.

По мере услышанного лейтенант менялся в лице в сторону белизны. Наконец, он нажал отбой, повернулся к Бестужеву и неслушающимся голосом произнес:

– Сань, звонил дежурный. У нас еще одно убийство. И похлеще вчерашнего…

Глава 6. Скалли в шоке

Секунду Бестужев пребывал в некоей прострации. Он не понимал, что его поразило больше всего: новость об еще одном убийстве или о том, что оно похлеще предыдущего.

– Куда едем? – взял он себя в руки. – Подробности по пути.

Ехать было недалеко. Впрочем, Владимир – не Москва, здесь все было относительно не далеко. За пять минут опера добрались от площади Фрунзе до сквера Гоголя, напротив которого, на Княгининской улице, располагалась Никитская церковь – красивое здание с необычным бело-зеленым фасадом и большими окнами. Совсем не похожее на традиционные владимиро-суздальские белокаменные шедевры. Но от этого церковь нисколько не проигрывала.

Вот только прямо перед входом в храм в землю верх ногами был врыт крест, к перекладинам которого был прибит человек. Территория была огорожена лентами, возле креста копошились полицейские, среди которых Бестужев узнал капитана Смирнова. Наспех припарковавшись, они с Олегом направились к нему.

– Вась, ну что тут у нас?

– Да почти все то же самое, что и вчера. С той лишь разницей, что убитый – не латинос, а вполне себе белый мужчина. Ну и есть свидетель, видевший убийцу.

– Да ладно, – Бестужев аж подскочил от нетерпения.

– Погоди радоваться. Свидетель – ночной сторож и несет всякую ахинею. По всей видимости, пребывает в состоянии шока.

– А что именно он говорит?

– Да пойди сам послушай. Он на заднем дворе, с ним сейчас работают психологи. И отец Илья, настоятель храма, примчался, тоже успокаивает.

– Отец Илья? Вы знакомы?

– Да, он моих детей крестил, хороший мужик, пообщаешься – поймешь.

Бестужев отослал Олега разузнать, как там обстоят дела с крестом и трупом, а сам поспешил на задний двор. По опыту он знал: свидетельские показания лучше снимать как можно раньше, потом память притупит воспоминания, а отрицательные эмоции начнет блокировать сам организм. Это обязательно скажется на точности описываемых событий.

На лавочке, под раскидистой ивой, сидел сухонький человек. Плешивая голова и глубокие морщины на лице, вкупе с черной монашеской рясой, выдавали в нем глубокого старика. Рядом с ним сидел, по всей видимости, тот самый отец Илья. Чуть поодаль стояли две милые девушки-психологини. Бестужев сначала направился к ним.

– Как он? – капитан кивнул в сторону старика.

– Уже нормально, – ответила одна, откровенно разглядывая Бестужева. – Когда мы приехали, его всего трясло, он нес какую-то околесицу про бесов-убийц. Мы пытались его успокоить, но у нас мало что получалось, пока не приехал отец Илья. Кажется, знакомые лицо и голос сделали свое дело. Думаю, что сейчас с ним уже можно поговорить более продуктивно. Кстати, я Галя.

Весна в самом разгаре, подумал Бестужев, девчонки расцветают и хотят любви. Но ему было не до этого светлого чувства. Во-первых, второе убийство за два дня. А во-вторых, Лера, Лера, Лера…

– Красивое имя, – ответил он и отошел. Галя недовольно что-то сказала подруге, но это его уже не интересовало.

Он подошел к лавочке.

– Капитан Бестужев, можно с вами поговорить?

– Да, капитан, присоединяйтесь, – отец Илья, невысокий, тучный и бородатый мужчина, сделал приглашающий жест рукой. Настоящий поп из детских сказок Пушкина. Бестужев задержался взглядом на его лице: ничего необычного. Лет сорок, приличный живот, недешевый крест на цепи – вроде такой типаж должен вызывать негатив, но какой-то свет, исходящий изнутри, притягивал к этому человеку. – Садитесь с нами, можно прямо на землю, здесь земля намоленная.

Бестужев остался стоять.

– Ну как хотите, хоть в ногах и нет правды.

– А вы знаете, откуда пошло это выражение?

– Знаю, сын мой, знаю. В старые времена, когда и храма сего не было, бедных людей, чтобы взыскать с них долги и казенные недоимки, налоги по-нынешнему, ставили босиком в снег. Или били прутьями по пяткам и икрам. Таким образом от них добивались “правды”. Мол, на ногах она не раскроется. Только через мучения, через боль.

Бестужев удивился начитанности батюшки, но виду не подал.

– Ну так то ж годы темные, не как сейчас. Хотя и ныне зла в мире хватает. Вот Трофим еще войну Великую Отечественную помнит, до Польши дошел, пока осколком не ранило. А того ужаса, что сегодня ночью, узрел, говорит, и на войне не было.

– Что же вы видели, Трофим? – Бестужев все же сел на землю, чтобы не возвышаться над стариком.

Трофим снова задрожал, но, посмотрев в глаза отцу Илье, обрел покой и ответил капитану:

– Бес проклятый ночью приходил.

– А как он выглядел, бес этот?

– Как бес и выглядел: здоровый, весь в черном, силы немерянной?

– Как вы это поняли?

– Да я сидел в каморке своей, чай гонял. Бессонница к старости замучила – хорошо если часок-другой перед рассветом покемарю. А после полуночи обычно не сплю. Здесь, в храме, хорошо, покойно. Я иной раз книги читаю, сканворды страсть как полюбил отгадывать.

Трофим все больше успокаивался, его рассказ становился связным, и Бестужев незаметно включил на смартфоне диктофон.

– Я уже здесь шестой год дежурю, с тех пор как моя супружница, Татьяна Семеновна скончалась. Я тогда убивался очень, не знал, зачем дальше жить. Детей мы не нажили, хоть и жизнь долгую прожили. Но не оставил Господь, привел на порог храма, а тут отец Илья меня приютил. О Боге рассказал, и я, атеист комсомольский, хоть на старости лет узнал истину, принял ее. И снова жизнь моя наполнилась смыслом.

Но я всегда знал, что раз на свете сила светлая существует, значит и зло недалеко бродит. И ночью оно ко мне заявилось. Я встал чайник перекипятить, а розетка аккурат под окном у меня. Вдруг гляжу: тормозит машина – красная такая, красивая.

– Номер не запомнили? – быстро спросил Бестужев.

– А чего его запоминать? Машина, вон, так и стоит перед церковью, – капитан вспомнил, что видел красный пикап, неаккуратно припаркованный перед храмом.

– Понял, дальше что было?

– Выходит из той машины бес. Берет из багажника крест здоровущий, а на том кресту человек висит. Тут у меня ноги задрожали, честно признаюсь. Бес схватил крест, словно грабли, на плечо закинул, по холмику взбежал, и – ей-богу, клянусь, – с размаху всадил его в землю. Верх ногами.

– Вот просто так взбежал с крестом и человеком на нем и с одного раза вкопал его в землю? – не поверил капитан.

– Вот вам крест, – Трофим трижды перекрестился.

– Ну а дальше что было?

– Потом это дьявольское отродье танец какой-то изобразило, трижды вокруг креста обежало и молитву сатанинскую какую-то выкрикивало.

– Слов не разобрали?

– Разобрал, да не понял. Не по-русски кричал бес-то. Дурной язык, грубый.

– Английский? Немецкий?

– Нет, я этого добра на войне наслушался, так что отличить смогу. Это, мне кажется, латынь была, фашисты любили на танках надписи краской писать на таком. Также по-дьявольски звучала.

– И что бес после своих танцев сделал?

– А это самое страшное. Хотел я его пугануть, дескать, ружье у меня есть, стрелять буду. Но язык мой присох к небу, смог лишь прохрипеть что-то неразумное. А бес будто бы и услышал. Повернулся ко мне и – не поверите – подмигнул. Тут меня силы-то и покинули. Потерял я сознание и провалялся на полу до рассвета. А утром очнулся, беса и след простыл. А крест на месте остался. Ну я сам выходить на улицу не рискнул, сначала полицию вызвал.

– Это вы правильно решили. Спасибо, что согласились поговорить, понимаю, что пережили. К вам еще художник подойдет, попробуете вместе нарисовать портрет убийцы. Можно с вами поговорить наедине? – переключился Бестужев на отца Илью.

– Конечно, – батюшка поднялся, погладил Трофима по голове. – Не бойся, сын мой, я скоро освобожусь, и мы пойдем с тобой помолимся.

Они отошли метров на пятнадцать.

– Скажите, как мне относиться к показаниям вашего сторожа? У него с головой все нормально?

– Настолько нормально, насколько может быть у восьмидесятилетнего человека, – ответил священник. – Понятно, что Трофим пребывает в глубоком шоке, так и я на его месте долго бы приходил в себя. Ну а в целом, его словам доверять можно. Он человек честный, старой закалки.

– Спасибо. Ну а сами что думаете по поводу убийства?

– Ну а что думаю? Зло большое пришло на нашу землю. Это ведь не первый распятый на кресте, так, капитан?

Бестужев мысленно выругался про себя: кто-то в конторе постоянно сливал информацию журналистам. Но вслух сказал:

– Да, это так. Но без подробностей.

– Я понимаю. Конечно, никакого беса тут не было. Но я верю Трофиму, что убийца был один. Если бы с ним приехал кто, наш сторож бы заметил это. Но какой человек в одиночку может совершить такое: сначала убить, прибить к кресту, а потом хладнокровно привезти тело в багажнике сюда… Уму непостижимо.

Неожиданно их беседу прервала громкая ругань. Ее автором был, конечно же, полковник Булдаков.

– Да что же это за напасти на мою голову? Да кого ж я так обидел? Кто мою карму проклял?

Бестужев наскоро поблагодарил отца Илью за беседу и поспешил успокаивать бурю. Полковник, увидев его, стал кричать еще громче.

– Ну скажи мне, Саша, что это за жесть такая. Тут Малдер вообще отдыхает. Тут, я бы сказал, сама Скалли просто в ах…, – он не догромыхал, так как краем глаза зацепил приближающихся журналистов. Когда воздуха в легких стало не хватать, он со свистом прошипел: – В шоке. Скалли просто в шоке.

Бестужев покачал головой, понимая, какой ценой Егорычу далась цивилизованная речь. В данный момент он сам готов был выматериться по полной. Журналисты были сейчас, конечно, ни к чему, но капитан понимал, что долго от них скрывать убийства не получится. Тем более из слов отца Ильи он понял, что город уже вовсю судачит об этом деле.

Журналисты сумели пройти недалеко. Спасибо капитану Смирнову, вовремя оценившему угрозу, и выставившему небольшое оцепление. Они сумели сдержать наплыв акул пера. Но те так просто не сдались и теперь пытались докричаться до Булдакова.

– Товарищ полковник, “Зебра-ТВ”, нам нужен ваш комментарий, мы все равно не уйдем.

– “6 канал”, а правда, что это уже восьмое убийство?

– Газета “Томикс”, связываете ли вы эти убийства с новой властью, пришедшей не так давно в регион?

– Слушай, Егорыч, скажи ты им что-нибудь, а то они сами такого понапишут, разгребать замучаемся. Кстати, я смотрю, вы успели спрятать труп?

– Да, Стрельцов уже погрузил его в свой катафалк. Сказал, что тебя ждать не будет, дел много. Как будет информация, он тебя наберет. Ладно, ты давай уж, соберись, без запоев, надо это дело разгребать как-нибудь. А не то съедят нас с тобой, Саша, и не поморщатся. Пойду я, успокою этих стервятников.

Полковник начал спускаться, телевизионщики засуетились, выставляя камеры, газетчики приготовили диктофоны. Бестужев отметил, что Егорыч немного сдал за эти два дня, но чувствовал, что запас энергии у полковника еще имеется.

Бестужев решил вернуться к отцу Илье и старому сторожу, но обнаружил, что те уже ушли. Скорее всего, молиться. Прерывать это таинство капитан не решился. Он сел под иву и попытался сосредоточиться. Но получалось плохо. Если одно вчерашнее убийство походило на театр абсурда, то два – это уже сюрреализм какой-то.

– Нет, ребята, это не уже не лезет ни в какие ворота. Даже в Золотые.

– Зато спокойно укладывается в ворота Серебрянные.

– Чего-чего? – от неожиданности Бестужев аж подпрыгнул. Повертев головой, он увидел у стен храма красивую женщину средних лет. Она стояла к нему в пол-оборота, положив правую руку на стену церкви. Казалось, она говорила не с Бестужевым, а с храмом. Но нет – повернулась, смело посмотрела капитану прямо в глаза. Высокая, темные волосы до плеч, правильное лицо, на котором выделялись большие карие глаза с длинными ресницами. Приличное весеннее пальто бежевого цвета, черные полусапожки.

– Я говорю, что ворота тут были раньше. Но не Золотые, а Серебряные, – улыбнулась женщина.

– Кто вы? И как сюда попали?

– Меня зовут Вера, я журналист. Обмануть ваших держиморд не составляет большого труда.

– И из какого вы издания?

– Ни из какого, я фрилансер. Собираю информацию, пишу, потом предлагаю сюжеты разным изданиям.

– И про это убийство тоже будете писать.

– Придется, – вздохнула она. – Хотя изначально я планировала большой материал про древние ворота нашего Владимира.

– Кажется, я не совсем понимаю…

– Не знаю, помогу ли вам, если скажу, что место убийства выбрано необычное. И этого убийства, и вчерашнего.

– Вы и о нем знаете?

– Знаю.

– Если не секрет, кто вам рассказал?

– Журналисты свои источники не разглашают. Но вернемся к моему исследованию. Я поясню, чтобы сразу понятно было. Во времена Андрея Боголюбского наш город опоясывался валом и имел семь входных ворот: Золотые, Медные, Оринины, Ивановские, Торговые, Волжские и Серебряные. Причем внешне Серебряные ворота, видимо, были похожи на Золотые.

– А почему видимо? – спросил Бестужев.