Текст книги "Пуховый птенец пингвина"

Автор книги: Александр Моралевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Александр Моралевич
Пуховый птенец пингвина

Считается данью традиции, чтобы в кратеньком предисловии к книге автор сморозил что-либо юмористическое, как-нибудь оглушительно сострил на свой счет, раскошелился на какую-нибудь свежую мысль.

Но нету у автора ничего. Все, что было у него на данный момент, вложено в данную книжку. И, в стиле У. Фолкнера, распорядившегося сделать на своем надгробии всего только надпись: «Он писал книги и умер», – хочется автору сообщить: «Он пишет фельетоны и все еще жив».

Дружеский шарж и рисунки В.ШКАРБАНА

А был ли мальчик?

Если держаться канонов, то фельетону положен только один зачин, если он есть вообще.

Мы зачинов сделаем два.

Первым будет зачин еретический – за всемерное развитие бюрократизма на родине.

Вообще родина искореняла бюрократизм – где могла и как только могла. Лишь в одной щекотливой сфере родина насаждала бюрократизм всемерно. И настолько он там был могуч, что имелось всеобщее мнение: ну, его-то не перескочат, не одолеют.

Но оказалось, что тот специфический, наигуманный бюрократизм все-таки оставляет лазейки и, стало быть, растить нам его и растить, коли имеются случаи, как приводимый ниже.

Второй зачин: ведутся разговорчики в философской среде, что человечество много счастливее одного человека, потому что у человечества было куда более длинное детство. Это, признаем, высокие умствования, это пускай себе говорят в философской среде, на это нас зло не берет. А зло нас душит, когда сроки счастливого детства возмутительно разные у двух ровесников, проживающих в одной местности. Когда у одного детство длится положенный срок и счастливо, у второго же – по воле тамошних борцов с бюрократизмом – детство становится короче воробьиного носа.

Итак, сперва проживающий в Хабске Б. жену свою нежно кохал. Неземной она ему представлялась, а равно и он жене – полубогом. Но однажды полубог с прихлюпом выпил из блюдечка чай, что его развенчало в глазах жены пока еще просто в люди и неотесы. А неземная, за комплекс нерасторопностей с супом, понизилась в глазах мужа даже до заземленной.

Тут бы, конечно, иметься этому связующему звену, этому суперцементу семьи – ребенку, и подружили бы мать с отцом родительские собрания, совместное написание сочинений для пятого класса: «Павлик Морозов, ты в нас!»

А не было ребенка в семье. И до четырех раз каждый год покидал Б. семейный очаг, и все реже к очагу возвращался.

Документальность жанра урезает нас от живописаний одинокой у очага гражданки Б. Но поступки ее поддаются документированию.

За окном несовершеннолетние обоих полов, а среди них племянница Б. – Наташа, с большой самоотдачей играли в прятки. «Эники – беники ели вареники»... По порядку стояния Наташе полагалось быть «беники», но такая удача не состоялась, потому что «беники» были отозваны тетей в дом.

– Сядь! – повелела гражданка Б. – Извлеки ручку и умакни перо. Пиши. «Председателю Хабского горисполкома Колесову от гражданина Б. Прошу Вашего разрешения усыновить мальчика из Дома ребенка». Теперь учини подпись: «К сему гражданин Б».

И после учинения подписи егоза Наташа влилась в прятальную игру, а тетя ее поспешила в Хабский горисполком.

Там, в отделе попечительства и опеки, от гордости за высокий гражданский порыв супругов Б., заявление прочитали аж стоя.

– Волнительно, крепко написано, – сказали в отделе. – А чего же сам заявитель, товарищ супруга, не пожаловал к нам вместе с вами? В таких делах предписано супругам являться вместе.

Но тут же устыдились своего бюрократизма работники отдела опеки, тут же обрисовался в воображении их облик Б., заявителя, конечно же, занятого в данный момент ударным трудом, и причина неявки – именно в этом.

И в отделе опеки дали ход заявлению. Конечно, видели патронессы опеки и попечительства, что детским почерком написано заявление, никак не мужчиной-ударником. Однако не стали проверять, шарахнулись бюрократизма, волокиты и подозрительности.

А вопрос усыновления – наисерьезный. И поэтому всесоюзными правилами, чтобы никакое легкомыслие тут не вклинилось, никакое усыновительское трали-вали, предусматривались перед усыновлением еще здравые бюрократические рогатки. В свете этих дополнительных рогаток горисполком должен был направить обследователя на квартиру супругов Б., человека умного, чадолюбивого, а равно и зоркого: живут ли супруги ладно, не ленятся ли зарабатывать, устойчивы ли морально... Ведь самое главное отечественное достояние будет доверено им – ребенок!

И прикатила обследовать учительница школы № 7 Цитриняк, и весь облик ее излучал: «Я преисполнена, потому что я с миссией!»

Села обследовательница, огляделась, обратила внимание на голубоватый торшер и узорную скатерть. Гению оперативного милицейского розыска столько не скажет ворох улик, сколько сказали Цитриняк торшер и скатерть. Ну, кто может завести такие предметы? Только люди с достатком, со связями, только люди прочных моральных устоев, только люди высокой еврокультуры. И вот еще какое заключение об интеллектуализме супругов Б. родила обследовательница: «Много выписывают литературной печати».

Позвольте, а обязательная беседа с В., за чьей подписью была просьба об усыновлении?

Не провела обследовательница этой беседы. Долой формализм, бюрократизм и безверие! И, тем более, удары в мягкое слышались с улицы, и хозяйка пояснила удары: он тут, благоверный, на задворках выколачивает ковер.

(А не было его на задворках. Вообще неизвестно, где последние месяца два пил Б. кисло-сладкую.)

Таким манером еще один положительный документ приобщили к делу. И коли так, горисполком вынес решение: «Разрешить супругам Б. усыновить несовершеннолетнего мальчика С. Присвоить усыновленному фамилию В., отчество – Юрьевич».

И все же нет. Не верится. Как хотите, не отдадут мальчика в Доме ребенка в обмен на кучку ротозейских и лживых бумаг. Восторжествует единственный любезный нам бюрократизм, оградит ребенка последняя категорическая инструкция: ребенок передается усыновляющим только в том случае, если наличествуют при этом муж и жена.

– Где же ваш муж? – спросила по форме главный врач Супоницкая.

– Там, – очертила в пространстве некий сектор усыновительница. – Он стеснительный, он за бугром.

И знаете, так конкретно выглядел этот бугор, что просто читался за ним усыновитель-отец, этот сгусток сознательности, с ноги на ногу мнущийся от волнения.

Ребенка к голубому торшеру отдали.

Далее так. Далее как-то забрел Б. в бывший свой дом – дорасплеваться с женой окончательно и оформить разрыв отношений. И здесь его огорошили, что он – вполне папа.

Бывший муж взвинтился от ярости, всосал воздух ноздрями поглубже и закричал:

– Это как?

Мальчик с отчеством Юрьевич, домывающий в это время полы, старался вникнуть в крики мужчины и женщины и, представьте, вникал.

И Б. в установленном порядке развелся. Но чтобы особенно не фордыбачил, положил ему суд удержание на сына из жалованья – четверть зарплаты.

И теперь как-то скрылся мальчик в развороте событий. Теперь в Хабске идет суд за судом. И в одном заседании, ввиду кругом подложного отцовства, признается усыновление незаконным. В другом же судействе – признается законным.

– А я по тебе кассацией!

– А на всякую кассацию есть апелляция!

И совершенно забыто в пылу борьбы: а был ли мальчик? Как живется ему? Почему в судах под странным углом рассматривается вопрос об истце и ответчике?

Ведь только один здесь истец – мальчик, а все остальные во множестве, истребители части детства его – махровые донельзя ответчики.

Эй, ухнем!

Из случайно случившихся случаев попытаемся сочленить как бы цепь, отметив сперва, что в людях все меньше проклевывается повадка жить общественно плохо, а все больше их тянет жить общественно хорошо. И случаем первым здесь помянем, что четыре года назад в московских Новых Бубенчиках был построен превосходный микрорайон.

Но, понятно, так сразу не окультуришь территорию диковидного московского холерного кладбища времен столыпинской реакции и крепостного права. И ушли строители, соединив дома гигантского жилмассива с городом чем-то таким, что сродни индейской военной тропе, но не в начале войны, а в самом разрушительном ее конце.

Долго, может, даже два года ничто дизельное и грязечерпательное не заглядывало в эту местность, отчего даже были два смертных случая утопления. Тогда сами жильцы вышли толпами из подъездов: впереди военнослужащие, как наиболее сознательный и сдруженный отряд, а за ними, обоеполо, все остальные категории наших квартиросъемщиков: государственные нотариусы, слесари, дипломаты, настройщики роялей и арф...

И всем миром в Новых Бубенчиках был дан бой непролазным грязям.

Так были в придомовых пространствах обузданы трясины, истреблены чертополохи и лебеда, и на складчинные деньги приобретена трава «персидский ковер», детские городки веселья и проч. А один даже жилец – ну, просто Финист – ясный сокол, а не человек! – перевернулся, ударился оземь и со своей южной родины, упакованные в дерюгу, доставил в московский двор горделивые туи!

Так красиво зажил самодеятельный микрорайон. Но еще много дальше пошли в сознательности автомобилисты домов.

– Негоже, – сказали они, – табуниться нам под самыми окнами зданий, негоже стартерной скрежетней истоньшать нервную систему жильцов. А надо своими силами строить в отдалении от домов культурные автостоянки. И милиция это приветствует, потому что со стоянок не прут машины угонщики, и машины не мешают жить населению, и преобразится антисанитарный пустырь.

И, признаем, сильны нынче правовые знания в массах. Сильна эстетическая подкованность. Однотипные, согласованные с архитекторами, ухоженные возникли перед домами стоянки. Любо для глаз и совершенно даром для государства.

Но как раз в этот момент перед домом номер пять затормозил жабьего цвета автофургон. Офицер милиции выпростался из него, за ним рядовой, за ними четверо в кацавейках. Рядовой напечатал три шага в сторону и как бы на посту встал во фрунт.

– Теперь рушь! – батально повел рукой офицер.

Созидателям, надо сказать, в их благородной работе никогда не удается достичь такого самозабвения, как разрушителям. Православный инок Паисий, доносит летопись, командированный в глубину Васюганских болот для сокрушения языческого идолища железного, построенного многолетним прилежанием многих, без подручных, один сокрушил его во мгновение ока. Но даже Паисия переплюнули в рвении кацавеечники, белым днем и единым махом разнеся автостоянку дотла.

Белым днем – в этом есть свой резон: население белым днем в основном на работе, а старушки воспрепятствовать разрушителям поопасутся.

Но все же скатились во двор несколько жильцов, а среди них один очень не рядовой в ряду советских тяжелоатлетов тяжелоатлет. Собственно, люди культурные, не самосудные, выбежали они задать вопрос: кто вы такие, варвары? Кем уполномочены сокрушать? По какому праву? Ваши документы?

– Не подходить! Уйдить! – закричал в ответ на это офицер. – Не твоего ума дело, кто мы есть. А разуй глаза, что находимся мы при исполнении, и попробуй встрять – тебе холку намнут! Подтверди, рядовой: ты при исполнении?

– Это самое... точно так, – потоптался рядовой на останках стоянки. И затем отбыл анонимный грозный отряд, не оставив уверенности, что вновь не вернется.

И лишь много впоследствии выяснилось: так бывает. Сидючи в нарукавниках за переучетом унитазных бачков, самовозгораний мусора и короблений конфорок, жэковский вершитель судеб, ожесточаемый жалобами жильцов и всегдашними выкриками в свой адрес: «Шишка на ровном месте!» – однажды вскакивает с блуждающим взором.

– Значит, на ровном месте? – говорит он зловеще. – Ну, будет вам ровное место. Это мы в силах, это мы разровняем, правое нам отпущено.

И, обуреваемый периодическими вспышками грозности (вполне уже зарегистрированное профзаболевание громовержцев из жэков), выбегает громовержец к летучке жабьего цвета. С ним верные слесаря при баграх и ломах, а для важности и поскольку милицию уважают – громовержец втискивается в мундир офицера милиции, где в младые годы работал. После чего – айда на блицкриг какого ни есть устрашения. Ну, а что касается рядового милиции, так он просто поверил мундиру офицера, просто первый попавшийся на улице рядовой был прихвачен в машину при следовании к месту карания:

– Рядовой, влезайте в машину, поедем искоренять, что я укажу.

...Некрасивости, понятно, бывают. Непозволительно, скажем, портить лик городов произвольным зарешечиванием первоэтажных лоджий.

С другой стороны, можно понять и жильцов. Когда сидят жильцы за вечерним чаем с брусникой и требуховыми пирожками, мирно ведут беседу о найденном где-то в Сибири трехтонном образчике астрокультуры древних – как вдруг вместе с карнизом отдирается занавеска, в комнату всовываются три не в салоне «Чародейка» причесанные мужские башки, и одна башка голосом, в котором дружелюбие трижды подспудно, говорит:

– Вечеряете, цуцики? А вот щас мы вас вдоль ушей!

Точно так не раз и не два на окраинной улице Розы Люксембург в Баранске потемну всовывались внутрь жилищ диковинные хулиганские хари.

– Надо стеклиться, – тревожилось население. – Вы глядите, что происходит: по Розе Люксембург от испугов образовалось в домах больше всего детишек-заик.

Но, опять же, сильны правовые знания в массах. И пошли по инстанциям баранские люксембуржцы: мы понимаем, что, всяк на свой лад зарешетившись, мы фасадную испортим эстетику. Так приведите нас к общему знаменателю, адресуйте нас в мастерские для изготовления однотипных решеток и рам.

Да, за многие годы положительно надоели своими хождениями насчет решеток и рам жители баранского Юго-Запада. Никаких мастерских им не дали, но озлобление от их притязаний возникло.

И накануне лета затосковал А. Петтух, начальник баранского домоуправления номер двенадцать. Да, знавал он лучшие времена. Бывало, что на сто встреч с жильцами наблюдалось от них восемь раболепии, тридцать семь вскриков ужаса и пять шараханий в сторону, – а где все это теперь?

– По машинам! – выплеснул протуберанец гнева Петтух. – Будем прищучивать!

И грузовик известного жабьего цвета пронесся по улицам Воронежской, Героизменной, Розы Люксембург. Конечно же, белым днем проводилась акция, когда взрослые на работе. К стене дома, где возможен подъезд, подпячивал грузовик, и кацавеечники, стоя в кузове, с уханьем вырывали стальными баграми остекление лоджий и рамы. А в домах, к которым подъезд затруднителен, петтуховцы с короткой дистанции высаживали рамы булыжниками.

– Стойте! – закричал ветеран войны В. Настасьин. – Кто вы? Что вы делаете? Ваши документы!

– Мать честная! – ужаснулись люди из жэка. – Вот до чего дошло. Он спрашивает, кто мы. Выходит, он позволяет себе не знать товарища Петтуха? А ну, не то зашибем! Мы при исполнении!

И, с мясом вырвав остекление в квартире Настасьина, грузовик двинулся дальше, осыпая стеклянно-булыжным крошевом дома, стариков и детей.

Тогда как в городах Киеве, Броварах, Саратове, Ростове-на-Дону давно уже планово и архитектурно-ансамблево людям остеклили первоэтажные лоджии. Тогда как Пенза продает специальные рамы для лоджий. Тогда как Хабаровский горисполком просто ввел в современное домостроение эстетическое обрешечивание лоджий, и дома с этим видом удобств поступают прямо с домостроительных комбинатов. И хотя в ведении горисполкома находится много грузовиков и много багров, хотя есть даже повод для вспышки грозности (представляете? в школьном спектакле дочери ответственного сотрудника исполкома отвели роль феи червей и лягушек) – грузовики исполкома выезжают на местность исключительно для созидательных целей.

Пуховый птенец пингвина

Сперва ряд картинок с претензией на художественность: как начинается это? Начинается это так: человек живет в изношенном домостроении. И от самовозгорания медицинских брошюр на соседнем складе домостроение сгорает дотла. Однако страховка дает погорельцу возможность внести полностью пай в кооператив и зажить себе в свое удовольствие.

Как еще прибиваются люди к идеям строительной кооперации?

А так: на родном предприятии лишь через восемь лет подойдет твоя очередь получать жилплощадь, а с тещей, ввиду антиподных взглядов на жизнь и ввиду совместного проживания, уже теперь наметились данные для поножовщины и членовредительства.

Или еще каким образом человек вступает в кооператив? Да пожалуйста: неуклюжее врачебное диагностирование, затем не был заранее подготовлен, оповещен местком – и вот вместо одного ребенка рождается тройня, и сиюминутно у вас нуждаемость в площади, а у месткома нет ничего.

Или вступают в ЖСК, оставляя квартиру предыдущей жене, но желая вить гнездо с новой.

Или вступают, проживая в коммунальной квартире, на руинах, так сказать, унитаза – и вдруг наследство приваливает через «Инюрколлегию» или бешеный выигрыш в «Спортлото-2».

Да мало ли что!

И наш соотечественник, сослуживец начинает звонить, начинает читать объявления о недоборах где-нибудь в пайщики. Здесь, неприязненно передергиваясь, он обнаруживает закономерность: во всех ЛССК на Арбате, по ул. Станкевича, в прилежащих к ул. Горького и большим гастрономам зонах – пайщиков аж перебор. Поэтому дебатироваться могут только: Теплый Стан, Черемушки Новые, Матвеевская, Лианозово.

Но пусть! Ведь дом возведут очень быстро. И не страшна отдаленность, в какой-нибудь из пятилеток и здесь будет метро!

Так человек подает заявление. Человек утверждается как кандидатура. Он обязуется внести пай своевременно. Он обязуется не зажилить прежнюю площадь с руинами унитаза, оплатить освежительный ремонт этой площади и амортизацию – только стройте скорее это новое светлое здание, проживая в котором так и хочется пересмотреть себя целиком: стать лучшим, чем был, мужем, отцом, производственником.

Вскоре уже человека приглашают на учредительное собрание пайщиков кооператива «Корунд» (или «Астра», «Квартет», «Мезальянс», «Добрый атом»). Нервозно толкая жену в бедро, цокая языком от восторженных предвкушений, слушает пайщик доклад председателя ЖСК: какой у них будет замечательный дом, и будет еще замечательней, если собрание примет в покуда пустующие квартиры первого этажа гражданку Варакуш (гражданка вполне налаженных связей, она пробьет для дома вместо линолеума неподдельный румынский паркет), гражданина Стяблова (скоротечная телефонизация дома), гражданина Палладиева (голубые раковины на высокой ноге и кафель в симпатичную крапочку).

– Принять их! – бушует собрание. И их принимают.

А потом в период приятных волнений погружается пайщик. Ничто не страшно ему. Пусть сводка погоды предвещает на завтра ветры и обложной снегопад – пайщик в субботу утром высадится на станции метро «Новые Черемушки» с женой и дитем на руках, преодолеет колоссальную свалку, овраг, болото – а там! Там пять сваебоек, плюясь черным дымом, колотят бешено сваи.

Да, в стадии нулевых циклов и цоколей бурно строятся здания.

Но потом визитеры, наблюдая издали стройку (чтобы не раздражать строителей пустяковостью и непрофессионализмом вопросов), замечают, что темп затухает, что все меньше следов обуви валяной и строительных бутс отпечатывается на снегу стройплощадки.

– Что? что? что? – загружает пайщик звонками телефонную сеть. – Что стряслось? Почему заминка? Ведь немалые мы кровные деньги вносили, почему же сдвигаются сроки?

Потому и сдвигаются, что разонравился строителям данный проект. Да, проект согласован, но теперь неприятно стало строителям, что в первом этаже замыслены магазин и кафе. Ну, зачем они тут? Хочется, знаете ли, однородности, чтобы дом был – сплошное жилье, в этом случае можно явить рекордный рывок, а так...

И много месяцев стоит дело. Однако же инстанции убеждают строителей, что магазин и кафе очень кстати этому микрорайону.

– Ладно, – соглашаются хмуро строители. – Вовлечемся. Приступим.

Снова пайщики, через плечо держа термос на лямке, а за пазухой в фольге бутерброды, устремляются в пересеченную местность, – стать свидетелями трудового рывка.

А снова нету рывка. Сдавшись насчет кафе с магазином, сказали теперь строители: а почему нам предписан такой типовой проект? В мире есть лучше проекты. Вот в городе Бразилиа или на тех же Гавайях...

– Мы умоляем, – обращаются в инстанции тысячи граждан. – В конце концов, за внесенные свои сбережения требуем: докажите строителям, что проект нашего дома очень хорош.

И солиднейшие инстанции, уже чуточку гневаясь, велят подрядчикам прекратить волокиту.

– Ну, пускай магазин и кафе, – запальчиво говорят строители, – пускай этот проект отличный и современный, а вот грунтовые работы в этой точке опасны. Никоим образом там нельзя беспокоить пласты! – Так снова множество месяцев нет на снегу отпечатков строительных бутс. Зато, нетревожимая, уже плотно обжила стройку стая бродячих собак из семи особей. Однако, вспугнутая клаксонами и визгом буксующих шин, свора тикает в овраг. То, высадившись из пяти лимузинов, прибыла сформированная за полгода комиссия компетентнейших лиц при одном корифее. Лица и корифей сей же миг устанавливают: все строительские отговорки насчет здешних грунтов – азартное беспочвенное вранье. Здесь можно копать взахлеб, в любое время суток и года.

И все. И через некоторый исторический срок, потребный, скажем, главной молдавской футбольной команде для того, чтобы побыть спервоначалу «Динамо», потом «Буревестником», потом «Авангардом», потом «Молдовой», потом уже «Нистру», – начинается стройка. Переможены все невзгоды, в одночасье вымахивает каркас, днем и ночью вертят клювами краны.

Точно так наметился оживляж среди пайщиков кооператива «Астра». Краска вернулась на щеки их, и уже примерял себя пайщик к двухкомнатной идеальной квартире, как сидит он у телевизора с чашечкой чая и кричит жене в современную кухню:

– Ты посмотри только, Нина! Нет, «В мире животных» совсем перестало быть «В мире животных», а стало какое-то «В мире В. Пескова и кандидата наук В. Флинта»!

Наивные астровцы. Право слово, пай-мальчики.

– Денюжки! – грянул им домостроительный комбинат. – Гоните добавочно денюжки. Потому что у нас в строительстве по разным не вашего ума причинам удорожился дом, и гоните плюс двести тысяч рублей.

– Как? – застонала кооперация. – Мы вам все внесли до копейки, какие двести тысяч еще?

Признаем: прокуратура вступилась за «Астру». И Госплан сказал свое слово в защиту.

Но никто не ответил ни прокуратуре, ни Госплану. Зато трест капитальных строителей прищучил «Астру» угрозой: если в десятидневный срок не дадите денег сверху положенного, дом отберем, отдадим другим. Другое страшное письмецо обрушил на «Астру» домостроительный комбинат: коль не дадите денег, сколько нам хочется, мы не разрешим выписку ордеров, не выдадим вам ключи, а поскольку в Москве лютует мороз и тепло не подано в дом – мы снимаем с себя ответственность за действие на отделку дома мороза, а уж он там подействует!

Так строитель ломает хребтину кооператорам и председателям ЖСК, выцарапывающим в инстанциях защиту и правду.

Не будем, для краткости, уточнять, что было в «Астре», а что было в «Корунде». Одно и то же там было. Именно вот что: нервические председатели Товстоляк и Птитёв на экстренных общих собраниях говорили пайщикам:

– Граждане! Насчет двухсот хулиганских добавочных тысяч дело может утрясаться еще бесконечно, а в дом вступили отделочники. Из ста двадцати кранов для ванн уже украдено девяность пять. Еще из дома украдено: двадцать восемь дверей вместе с проемами, бессчетно паркетной плитки, фурнитуры, облицовочной пленки. Стало быть, скорость достройки дома и скорость его разворовывания совпали. Причем скорость последнего нарастает лавинообразно, а первого – угасает. По этой причине, товарищи, мы должны установить ночные дежурства в доме.

– Оружие брать свое или предоставляет правление? – раздается непраздный и панихидный вопрос.

Три месяца полуночных бдений выдерживают многострадальные пайщики, а тем временем строители выкручивают руки правлению: подпишите акт о приемке дома.

В эти дни председателям ЖСК звонят невероятных калибров люди, невероятная приходит им почта.

– Алло! – раздается звонок. – Не товарищ ли это Птитёв из ЖСК «Корунд»? Говорит антарктический летчик Ценципер. Могу подарить вам пару пуховых птенцов из породы пингвины Адели.

– А я подписываю акт о приемке дома?

– Так точно!

– Ценципер! – говорит сатанеющий председатель. – Становитесь тропическим летчиком. Обещаю подпись за двух бородавочников.

И только забудется человек, углубится в вечернюю прессу, скажет жене:

– Лидия, вот интересно: 1/189 оборота ротора нового генератора достаточно, чтобы выработать электроэнергии в количестве, достаточном для приготовления семисот двадцати восьми новогодних индеек в электроплите типа «Томь», – как выпадает из газеты письмо, в котором написано обгорелыми спичками: «Председатель! Подпиши акт приемки, не то будет секир-башка. Строители брат и сестра».

Да, стояли еще председатели против угроз и увещеваний, а зачем? Ведь без Товстоляка из «Астры» был подписан акт, и в архитектурном контроле – чудо! – не было этого списка. (Беда ли, что в доме нет никакой вентиляции? Акт показывает, что есть и страшно отсасывает.) И уцепили строители изрядную премию вместо начетов и штрафов.

А теперь, как мы замечаем по перелинявшим домашним животным, скоро снова зима. И как в «Астре» прошлой зимой, как в «Корунде» говорят председатели пайщикам:

– Мы сломлены, граждане. Мы подписали приемку дома. Здесь из окон свистит, не работают лифты, в восьми квартирах под дождями, хлеставшими в разбитые окна, горбом вздулся паркет. В доме нет горячей и холодной воды. Нет подводки телефонного кабеля к дому и разброски по дому провода. Но вселяйтесь, товарищи! Призываем вас вселяться без ордеров во все этажи! Целый месяц выписывают ордера в исполкоме. За этот месяц дом разграбят дотла. Нет воды? Можете в чайнике растопить овражного снега. Не работают сливные бачки? Так опять же в овраг! Все кооперативы, друзья, проходили через горнило оврага и, заметьте, никто не умер. С новосельем, друзья! А если придет милиция – на каком основании вы тут проживаете? – рыдания всех членов семьи объяснят патрулю лучше всякого ордера, что семья законна в квартире.

Так начинаются жития пайщика, и еще много лет будет он приводить квартиру в порядок. Хотя, с точки зрения английской пословицы, гласящей: «Когда дом построен – человек умирает», – это и хорошо. Многая лета жизни строитель гарантировал пайщику.

И жизнь более-менее развивается.

Возмущает же в этой жизни теперь только одно: метод продажи в рассрочку цветных телевизоров. Вот членство в ЖСК – та же покупка в рассрочку, а что мы здесь видели? Тогда почему же, в свете такого членства и отношения к деньгам граждан, телевизоры продаются возмутительно готовыми к употреблению? Это недопустимо и вредно. Надо цветной телевизор продавать с половины конвейера, а в случае претензий давить на владельца:

– Ты чего? Геть отсюда! Контрастность тебе мы наладили, линейность по вертикали – терпимая, а цвета дошлем по отдельности.