Текст книги "Утаенные страницы советской истории. Том 2"

Автор книги: Александр Бондаренко

Соавторы: Николай Ефимов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Юрий Жуков утверждал, что обнаружил в архивах вариант избирательного бюллетеня, который Сталин планировал использовать при организации выборов в Верховный Совет СССР первого созыва. Выборы с тайным голосованием должны были пройти на альтернативной основе. Правом выдвижения кандидатов наделялись не только партийные органы, но и широкий спектр общественных организаций (этим приемом Сталина в 1989 году умело воспользовался в борьбе со своими оппонентами в партии Горбачев, организовав выборы на Съезд народных депутатов на альтернативной основе).

5 декабря 1936 года на VIII чрезвычайном Всесоюзном съезде советов была принята новая Конституция СССР, которая позволяла уже на следующий год изменить систему управления страной. 9-ю главу Конституции «Избирательная система» написал лично Сталин, который, кстати, после XVII съезда партии (1934) не занимал уже поста Генерального секретаря ЦК ВКП(б) и к 1937 году был де-юре лишь членом Политбюро и одним из пяти секретарей ЦК – наряду с членами Политбюро Андреем Андреевым и Лазарем Кагановичем, кандидатом в члены Политбюро Андреем Ждановым и наркомом внутренних дел, председателем Комиссии партийного контроля Николаем Ежовым. Лидерство Сталина определялось лишь тем, что он вел заседания Политбюро.

В середине 1930-х годов Иосиф Виссарионович был первым среди равных, но еще не вождем и даже не единоличным правителем. Сохранилась фотография 1935 года, запечатлевшая момент подписания в Москве советско-чехословацкого договора о взаимной помощи. На заднем плане снимка видны два портрета на стене: на одном – первый руководитель Советского правительства Ленин, на втором – предсовнаркома СССР Молотов. Традиции вывешивать портреты партийного лидера товарища Сталина тогда еще не существовало.

Еще один малоизвестный факт: в 1934 году в беседе с представителями Чехословакии Сталин похвастался, что вскоре боеспособность РККА существенно возрастет в результате принятого решения о ее техническом перевооружении. Информация от немецкой агентуры среди чехов попала в Берлин. Об утечке информации в немецкую разведку узнали и в Москве и вскоре выяснили, что секретную информацию выдал Сталин (кстати, активную роль в «разоблачении» будущего вождя тогда, по поручению Куйбышева, сыграл замнаркома обороны Тухачевский). По инициативе Куйбышева и Орджоникидзе состоялся «разбор полетов» на закрытом заседании Полибюро, и если бы не заступничество Калинина и Молотова, Сталину грозило партийное взыскание. Самолюбие Сталина многие его соратники тогда не щадили. И, как вскоре выяснилось, напрасно...

Партия в новой, «сталинской», Конституции определялась как «ядро общественных организаций». Руководящая роль компартии основным законом советского государства тогда не была зафиксирована. Конституционное положение о руководящей роли компартии ввели в основной закон СССР значительно позднее – при Леониде Брежневе.

Выборы в Верховный Совет СССР первого созыва Сталин предполагал провести по новой избирательной системе сразу же после принятия Конституции. Но планы перестройки системы управления встретили сопротивление партийного аппарата, который лишался возможности вмешиваться в работу советских органов и судебной системы. Первые секретари региональных комитетов ВКП(б), обоснованно опасавшиеся не быть избранными депутатами Верховного Совета на альтернативной основе, всячески противились назначению даты выборов, оттянув их проведение на целый год.

Под давлением представителей партийной элиты Сталин пошел на попятную. Соотношение сил в партийном аппарате в 1937 году было не в его пользу, что вынуждало хитрого Иосифа Виссарионовича маневрировать. Тогда он мог рассчитывать только на поддержку НКВД и так называемой «центристской группы» в Политбюро, группировавшейся вокруг председателя Совнаркома СССР Вячеслава Молотова. Армия, даже после арестов Тухачевского и его единомышленников, представлялась ему политически не слишком надежной. Доверять он мог только «первоконникам» – группе Ворошилова – Буденного, и то без стопроцентной гарантии.

Поэтому на июньском (1937) пленуме ЦК Сталин был вынужден согласиться с предложением кандидата в члены Политбюро ЦК, первого секретаря Западно-Сибирского крайкома партии Роберта Эйхе о создании печально знаменитых «троек» (первый секретарь регионального комитета партии, начальник управления НКВД и прокурор). Они, по требованию региональных партийных секретарей, на-делились чрезвычайными полномочиями для борьбы с антисоветскими элементами, которые, по мнению Эйхе, способны были негативно повлиять на результаты выборов (т. е. не Сталин, а партийные секретари, считает историк Юрий Жуков, требовали развертывания новой волны репрессий против населения собственной страны). А в октябре 1937-го, на следующем партийном пленуме, уже сам Сталин не возражал против решения провести 12 декабря 1937 года выборы на безальтернативной основе.

Уместно будет отметить, что борец с культом личности Сталина Никита Хрущев, возглавлявший московские городскую и областную организации ВКП(б), одним из первых региональных партийных секретарей обратился в Политбюро с просьбой санкционировать массовые аресты и последующие расстрелы или высылание «антисоветских элементов» по решению «троек» – в июльских (1937) списках Хрущева было более 41 тысячи человек...

Дело «Клубок»

В период борьбы между группой Сталина (Молотов, Каганович, Ворошилов) и догматиками, продолжавшими мечтать о мировой революции, последние, судя по косвенным данным, рассчитывали на поддержку некоторых военачальников. По мнению доктора исторических наук Ю. Н. Жукова, заговор против Сталина внутри самого партийного аппарата стал вызревать в 1934-1935 годах, его раскрытие и вылилось в так называемое следственное дело «Клубок», которое пока недоступно ученым. Как утверждает Жуков, протоколы допросов секретаря президиума ЦИК Авеля Енукидзе, а также бывшего наркома внутренних дел Ягоды и коменданта Кремля Петерсона свидетельствуют, что заговорщики планировали арестовать Сталина непосредственно в Кремле.

Согласно показаниям Петерсона, для «нейтрализации» Сталина и его ближайших сторонников в Политбюро ему требовалось не более 10-15 человек. После этого предполагалось созвать пленум ЦК и предложить на нем одному из известных военачальников, героев Гражданской войны стать «временным диктатором». И Петерсон, и Енукидзе назвали следователям НКВД двух кандидатов на этот пост – Тухачевского и Путну.

Подчеркнем, так выглядит версия доктора исторических наук Ю. Н. Жукова. В целом она мало расходится с результатами нашего журналистского расследования событий 1937 года. Вовсе не Тухачевский был инициатором интриг против Сталина. На партийном Олимпе шли ожесточенные споры о путях дальнейшего развития страны перед лицом прихода нацистов к власти в Германии и краха надежд на пролетарскую революцию в Западной Европе. Видя, что линия Сталина берет верх, ортодоксы, возможно не без идейного влияния и подсказок Троцкого, решились на заговор, в который они попытались вовлечь популярных в стране военных.

Амбициозный и считавший себя недооцененным Тухачевский гипотетически мог согласиться на участие в антисталинской акции, рассчитывая затем избавиться от «говорунов». Впрочем, и «идеологи», о чем свидетельствуют показания Бухарина на судебном процессе, также рассматривали военных как временных союзников, опасаясь появления «красного Бонапарта».

Из протокола допроса Г. Г. Ягоды в НКВД СССР 26 мая 1937 года

ЯГОДА. Весь 1935 год я тормозил, саботировал, оттягивал требование ЦК громить центры троцкистско-зиновьевских организаций и правых. Когда по прямому предложению Сталина я вынужден был заняться делом «Клубок», я долго его тянул, переключил следствие от действительных виновников, организаторов заговора в Кремле – Енукидзе и др., на «мелких сошек» – уборщиц и служащих, и тем самым опять спас свое положение.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Кстати, о деле «Клубок» и о Енукидзе. На допросе 4 мая вы показали, что во время следствия по этому делу к вам явился Карахан с предложением «выручить» Енукидзе и не проваливать его в этом деле. Как теперь устанавливается, вы были лично связаны с Енукидзе, и вовсе непонятно, зачем вам нужен посредник, Карахан, в ваших делах с Енукидзе? Вы, значит, где-то напутали, неправду сказали?

ЯГОДА. Нет, я говорил правду и в одном, и в другом случае. Верно, что я был лично связан с Енукидзе как с членом общего центра заговора, и верно также, что Карахан приходил ко мне, когда началось дело «Клубок», по поручению Енукидзе.

Дело обстояло таким образом. Я уже говорил, что инициатива дела «Клубок» принадлежит Сталину. По его прямому предложению я вынужден был пойти на частичную ликвидацию дела. С самого начала мне было понятно, что тут где-то порвалась нить заговора Енукидзе в Кремле, что, если основательно потянуть за оборванный конец, вытянешь Енукидзе, а за ним и всех нас – участников заговора.

Так или иначе, но Енукидзе я считал в связи с этим проваленным, если не совсем, то частично. Поэтому было бы неосторожно с моей стороны продолжать свои встречи с Енукидзе именно в этот период, когда шло следствие по делу «Клубок». Поэтому я прекратил бывать у Енукидзе, как и он (по тем же соображениям) перестал звонить и приглашать меня. Но Енукидзе, должно быть, не очень в меня верил и опасался, что я могу его окончательно провалить. Поэтому он прислал Карахана для разговора со мной. А до этого по его поручению со мной говорил Петерсон.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. О чем вы беседовали с Петерсоном?

ЯГОДА. С Петерсоном я до этого несколько раз встречался у Енукидзе. Он знал о том, что моя связь с Енукидзе носит заговорщический характер. На сей раз, это было весной 1935 года, Петерсон сам начал разговор. Он заявил, что Енукидзе и он сам очень обеспокоены материалами о заговоре, которые попали в НКВД. Он говорил мне, что некоторые факты об их заговорщической деятельности, которые прорывались в стенах Кремля, он задержал у себя и никому их, конечно, не показывал. Я ознакомил его с данными НКВД, сказал ему, что особых причин к беспокойству нет, что я стараюсь выгородить его и Енукидзе. Наряду с этим я попросил, чтобы он прислал мне все имеющиеся у него материалы. Петерсон прислал. Это были отдельные рапорты и сводки о контрреволюционных высказываниях сотрудников Кремля и т. п. О материалах этих я докладывал в ЦК, заявив, что они были мною изъяты при нелегальном обыске в столе у Петерсона.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Зачем вы это сделали? Вы же обещали Петерсону выгородить его из дела?

ЯГОДА. В следствии я действительно покрыл Петерсона, но мне надо было его скомпрометировать, чтобы снять его с работы коменданта Кремля. Я все время стремился захватить охрану Кремля в свои руки, а это был удобный предлог. И мне это полностью удалось. Кроме того, я сообщил тогда же в ЦК, что Петерсон подслушивает правительственные разговоры по кремлевским телефонам (кабинет Петерсона находился рядом с телефонной станцией Кремля). Узнал я об этом из агентурных материалов, и мне вовсе не хотелось, чтобы и мои разговоры по телефонам контролировались Петерсоном. Петерсон был после этого снят, вместе с ним из Кремля была выведена школа ЦИК. В Кремль были введены войска НКВД.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Известно, что по делу «Клубок» в качестве обвиняемых были привлечены Каменев и Зиновьев. Что вы сделали для того, чтобы скрыть их участие в заговоре?

ЯГОДА. По отношению к Зиновьеву и Каменеву у меня была двойственная политика. Я не мог допустить, чтобы следствие по их делу далеко зашло. Я боялся их откровенных показаний. Они могли бы выдать весь заговор. Поэтому Молчанов рассказ об их участии в деле «Клубок» свел к антисоветским разговорам, которые имели место между Каменевым и его братом Розенфельдом.

Наряду с этим положение Зиновьева и Каменева, осужденных и находящихся в изоляторе, все время меня беспокоило. А вдруг они там что-либо надумают, надоест им сидеть, и они разразятся полными и откровенными показаниями о заговоре, о центре, о моей роли (Каменев, как участник общего центра заговора, несомненно, знал обо мне и о том, что я являюсь участником заговора). Я говорю, что это обстоятельство все время меня тревожило. Правда, я принял все меры к тому, чтобы создать Зиновьеву и Каменеву наиболее благоприятные условия в тюрьме: книги, бумагу, питание, прогулки – все это они получали без ограничения. Но чем черт не шутит? Они были опасными свидетелями. Поэтому, докладывая дело в ЦК, я, чтобы покончить с ними, предлагал Зиновьева и Каменева расстрелять. Это не прошло потому, что данных для расстрела действительно не было. Так обстояло с делом «Клубок».

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Выше вы показали, что во время следствия по делу «Клубок» вы из конспиративных соображений не встречались с Енукидзе. Следствие по «Клубку», как известно, началось с 1935 года. До этого вы виделись с Енукидзе?

ЯГОДА. С Енукидзе я виделся после убийства Кирова, вскоре после ареста Зиновьева, Каменева и других в Москве. Разговор происходил, как обычно, в кабинете у Енукидзе. Он спрашивал меня, как обстоят дела в Ленинграде, нет ли опасности полного провала, и выражал свое негодование по поводу партизанских действий троцкистов и зиновьевцев, выразившихся в убийстве Кирова.

* * *

Так или иначе, Сталин был вынужден, борясь за сохранение власти, пойти при поддержке шефа НКВД Николая Ежова (бывшего, кстати, партийного работника, а не кадрового контрразведчика) на нейтрализацию группы военачальников, потенциально способных поддержать его оппонентов. Эти действия «на упреждение» вскоре привели, однако, к широкой волне увольнений и арестов. Нарком приобрел в ходе «чисток» огромную власть, будучи одновременно народным комиссаром внутренних дел, секретарем ЦК ВКП(б) и председателем Комиссии партийного контроля.

После основательной «зачистки» наркомата и его территориальных подразделений от «людей Ягоды» и успешного завершения «дела Тухачевского» позиции Ежова во властной пирамиде значительно окрепли. Он мог позволить себе самостоятельно принимать решения об аресте влиятельных лиц «кремлевского ареопага». В частности, арестовать члена Политбюро Власа Чу-баря – первого заместителя Молотова по Совнаркому, попытаться задержать первого секретаря ЦК компартии Грузии Лаврентия Берию, чудом спасшегося благодаря чрезвычайной аппаратной изворотливости и хитрости.

В этих условиях безжалостная логика борьбы за политическое (и не только) выживание требовала от Сталина «византийской игры», умения хладнокровно бить врагов – реальных и потенциальных – поодиночке, что он и продемонстрировал в 1936-1939 годах. Вначале удар был нанесен по некоторым чересчур амбициозным и неуживчивым военачальникам, затем по той части партийной номенклатуры, что противилась модернизации системы государственного управления и не желала считаться с новыми политическими реалиями, и, наконец, по НКВД, чей руководитель Ежов начал выходить из-под контроля.

Сталин, хорошо знавший историю, помнил о судьбе последнего российского императора Николая II и поэтому мог подозревать своих оппонентов в попытке использовать военных. Сегодня уже не секрет, что отречься от престола государя заставила группа высших военачальников русской армии, прежде всего генералы от инфатерии Михаил Алексеев – начальник штаба Ставки верховного командования и главнокомандующий армиями Северного фронта Николай Рузский, действовавшие во взаимодействии с политической оппозицией в столице. Через председателя Военно-промышленного комитета Гучкова и его единомышленников они имели выходы на французского и английского послов в Петрограде.

Знал Сталин и о предательстве одного из руководителей царского МВД генерала Джунковского. Тот, будучи товарищем министра внутренних дел, в 1913 году принял решение о ликвидации сети районных охранных отделений (аналог советских структур КГБ. – Авт.) фактически на всей территории империи. Жандармский генерал входил в тот же круг лиц, что и Алексеев с Рузским. В 1938 году Сталин вдруг вспомнил о старичке Джунковском, спокойно проживавшем в Москве, и он получил «свое»... (не спасли его и прежние заслуги – в первые годы советской власти генерал консультировал Дзержинского). Что касается Рузского, то его расстреляли еще в октябре 1918-го в Пятигорске с ведома того же Сталина.

История с отстранением Николая II от власти была еще свежа в памяти – с февраля 1917-го прошло всего двадцать лет. А на ошибках других Сталин учиться умел.

Сегодня в оценке историками политических процессов 1937-1938 годов доминирует точка зрения об их фальсифицированном характере. Не отрицая надуманность многих обвинений, все же хочется обратить внимание на то обстоятельство, что большинство следователей НКВД пришли на ответственные посты буквально за несколько месяцев до начала трагических событий. Они заполнили вакансии, образовавшиеся в результате арестов выдвиженцев Ягоды. Поэтому не стоит переоценивать интеллектуальный уровень и опыт новых следователей – многие из них не были способны на хитромудрые фальсификации.

Показания арестованных выглядят по многим позициям вполне логичными и объяснимыми, если принять во внимание реалии того времени. Вот, например, что говорил на процессе 1938 года бывший нарком внешней торговли СССР А. Розенгольц: сторонники Троцкого большие надежды в планах по свержению Сталина возлагали на «группу Тухачевского», связь с которой поддерживал первый заместитель наркома иностранных дел Н. Крестинский (обратим внимание – и Розенгольц, и Крестинский по роду работы имели возможность регулярно выезжать за рубеж, что позволяло им тайно встречаться с эмиссарами Троцкого). В конце марта 1937 года на квартире Розенгольца собираются Крестинский, Тухачевский и сам Розенгольц (в 1923-1924 годах – член Реввоенсовета СССР, начальник главного управления ВВС). Тухачевский сообщает товарищам, что рассчитывает на возможность переворота в первой половине мая. У него имеется несколько вариантов возможных действий.

Все это выглядит весьма правдоподобно. Все недовольные Сталиным знакомы со времен Гражданской войны, вместе мечтали о революции в Западной Европе, поддерживали взгляды Троцкого на необходимость наступательных действий против «мировой буржуазии».

Конечно, многое о тех судебных процессах могли бы прояснить записи Сталина, которые он вел в своих рабочих тетрадях на всех заседаниях Политбюро и Совнаркома, в ходе встреч с соратниками, в том числе и в 1937-м. Последние годы жизни вождь хранил эти рабочие тетради на ближней даче в Кунцево, где предпочитал проводить большую часть времени. Сразу же после его смерти Берия, ставший вновь руководителем МВД, распорядился провести тщательнейший обыск дачи и изъял все документы. Были уничтожены сталинские тетради, хранившие ответы на многие загадки того времени, или где-то перепрятаны – до сих пор неизвестно...

У последней черты

22 мая 1937 года Тухачевский был арестован в Куйбышеве в перерыве заседания окружной партконференции и 24 мая доставлен в Москву. Протоколы его первичных допросов и очных ставок не обнародованы. Судя по показаниям других арестованных, маршал поначалу отрицал свое участие в «заговоре». Но жесткие методы допроса быстро сделали свое дело.

Арестованный в 1938 году – после прихода в НКВД Берии – помощник начальника 5-го отдела ГУГБ НКВД СССР капитан госбезопасности Ушаков (настоящая фамилия – Ушамирский) показал на допросе: «Фельдман Б. М. у меня сознался в участии в антисоветском военном заговоре... 25 мая мне дали допрашивать Тухачевского, который сознался 26-го, а 30 я получил Якира. Ведя один, без помощников (или «напарников»),зту тройку и имея указание, что через несколько дней дело должно быть закончено для слушания, я, почти не ложась спать, вытаскивал от них побольше фактов, побольше заговорщиков. Даже в день процесса, рано утром, я отобрал от Тухачевского дополнительное показание об Апанасенко и некоторых др.»

26 мая Тухачевский написал письмо наркому внутренних дел Ежову: «Будучи арестован 22 мая, прибыв в Москву 24-го, впервые был допрошен 25-го и сегодня, 26 мая, заявляю, что признаю наличие антисоветского военно троцкистского заговора и что я был во главе его. Обязуюсь самостоятельно изложить следствию все касающееся заговора, не утаивая никого из его участников, ни одного факта и документа.

Основание заговора относится к 1932 году. Участие в нем принимали: Фельдман, Алафузо, Примаков, Путна и др., о чем я подробно покажу дополнительно».

29 мая его допрашивал сам Ежов, после чего маршала окончательно «сломали». Некоторыми исследователями утверждается, что на отдельных листах его показаний (от 1 июня) были обнаружены в 1956 году, когда разворачивалась борьба с «культом личности», пятна крови. Однако в действительности пятна крови присутствуют не на собственноручных показаниях маршала, а на третьем экземпляре машинописной копии.

Приведем фрагмент показаний Тухачевского: «Еще в 1928 году я был втянут Енукидзе в правую организацию. В 1934 году я лично связался с Бухариным, с немцами я установил шпионскую связь с 1925 года, когда ездил в Германию на учения и маневры... При поездке в 1936 году в Лондон Путна мне устроил свидание с Седовым...»

Признательные показания маршала, написанные его собственной рукой, составляют 143 страницы. В этих показаниях, вырванных у маршала в результате психологического давления, а возможно, и физического воздействия, приводится немало фактов, которые сегодня невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть. Были ли встреча с находящимся в опале Бухариным в 1934 году, беседа с Львом Седовым – сыном Троцкого?! Возможно, эти встречи были зафиксированы сотрудниками НКВД, но архивные документы по этим вопросам современным историкам неизвестны.

Сегодня невозможно документально подтвердить также свидетельство генерала А. И. Деникина о тайной встрече в Париже Тухачевского с руководителем Русского общевоинского союза генералом А. П. Кутеповым в 1929 году и информацию о доверительной беседе между советским военным атташе Путной и агентом НКВД бывшим командиром Корниловской дивизии генералом Н. В. Скоблиным в Лондоне в июле 1936-го.

Невыяснены и обстоятельства появления в 1960 году в итальянском журнале «Джорнал д’Италия» статьи некоего эмигранта Виктора Александрова «Дело Тухачевского», который без ссылки на источник информации утверждал, что генерал Скоблин встретился в 1936 году с главой имперской службы безопасности Германии Гей-дрихом и, стремясь подтолкнуть немцев к провокации против Тухачевского, сообщил нацисту, что маршал не только заклятый враг национал-социализма, но и «масон 23-й степени».

Нет также документального подтверждения показаниям арестованных советских военачальников, якобы признававшихся следователям на допросах, что они во время официальных дипломатических приемов передавали военному атташе Германии в Москве секретные сведения об оборонном потенциале СССР. Уже после войны, в 1947 году, в МГБ СССР был подвергнут допросам генерал-майор вермахта Карл Шпальке, который служил в немецкой военной разведке и руководил отделом, занимавшимся шпионажем против РККА. Немецкий разведчик показал, что военный атташе Германии в Москве Кестринг не получал никаких агентурных материалов от советских «врагов народа» и его информация в Берлин основывалась на официальных данных и сообщениях немецких офицеров, приезжавших в СССР для участия в военных маневрах РККА.

Не способствует исследованию обстоятельств гибели Тухачевского и тот факт, что он привлекался к проведению тайных операций против белой эмиграции в Западной Европе. Еще с санкции Дзержинского советской контрразведкой на территории страны создавались «антисоветские организации» – приманки для эмигрантов и внутренних врагов советской власти, к участию в которых для «солидности» и правдоподобия привлекали военачальников из числа бывших царских офицеров. Поэтому вопрос о зарубежных контактах Тухачевского с представителями эмигрантских центров весьма запутан.

Встречи между Тухачевским и секретарем президиума ЦИК СССР Енукидзе, настроенным оппозиционно по отношению к Молотову и Кагановичу, естественно, могли происходить и происходили (и здесь следователям не надо было ничего придумывать), особенно если учесть их знакомство с весны 1918 года. Но втягивал ли Енукидзе военачальника в «правую организацию» – это вопрос, тем более что деятелям, недовольным политической линией предсовнаркома Молотова и секретаря ЦК Сталина, незачем было создавать какие-либо организации. Складывались неформальные группы, и шла скрытая от посторонних глаз аппаратная борьба сторонников различных взглядов на методы решения стоящих перед страной задач. И лишь изредка она становилась гласной на пленумах ЦК, заседаниях Политбюро и Совнаркома. При этом, если Енукидзе и других «бакинцев» не устраивала жесткая линия Молотова внутри страны, то Тухачевского внутриполитические проблемы мало интересовали. Хотя известен факт, когда Ворошилов вместе с Тухачевским и Гамарником на заседании Политбюро выступили за ослабление репрессий в деревне в период коллективизации, чтобы сохранить надежность и управляемость армии.

Но подобные выступления Тухачевского были скорее исключением из правил. Его куда больше занимала внешнеполитическая проблематика. Несостоявшийся победитель Польши был одержим идеей сокрушения Запада наступательной классовой войной и, быть может, именно за это и поплатился жизнью, попав в хитро расставленную западню неких спецслужб.

Антизападными и прогерманскими устремлениями Тухачевского и были продиктованы, видимо, далеко не всегда санкционированные Ворошиловым и Сталиным контакты с представителями вермахта. Сам факт ознакомления немецкого генералитета с оперативным планом РККА, о чем 2 июня 1937 года говорил Сталин в своем сумбурном выступлении на расширенном заседании Военного совета при наркоме обороны СССР, можно трактовать не как проявление шпионской деятельности Тухачевского, а как его стремление согласовать усилия двух армий в случае войны с Польшей или Францией.

Надо учитывать и то, что и немецкие генералы также знакомили Тухачевского со своими оперативными планами, что позволяло ему лучше других советских военачальников разбираться в возможностях вооруженных сил Германии. Это подтвердила командно-штабная игра в наркомате обороны в 1936 году.

Из тюрьмы Тухачевский направил Сталину письмо, вторая часть которого была озаглавлена «План поражения». Судя по всему, этот документ был подготовлен маршалом самостоятельно, без участия следователей НКВД. Письмо выдержано в спокойном тоне, содержит многочисленные фактологические данные, к нему были приложены карты. Фактически показания Тухачевского – это завещание военачальника, в котором изложены его соображения относительно возможных направлений боевых действий немецкой армии против РККА и стратегических операций на первых этапах войны. Хотя до конца непонятно, как Тухачевский предполагал начало войны между Германией и СССР, разделенными территорией суверенной Польшей, которая к 1937 году начинала все более тяготеть к военному сотрудничеству с Францией. Видимо, он исходил из того, что Польша выступит все же против СССР в союзе с Германией.

На позицию Сталина письмо Тухачевского никак не повлияло. 5 июня Сталин вместе с Молотовым, Кагановичем и Ежовым отобрал из большой группы арестованных военачальников восемь подсудимых, которым было суждено войти в историю как участникам «военнотроцкистского заговора». Из русских по национальности там оказался один Тухачевский.

Надо отметить, что весной 1937-го с психикой Сталина что-то происходило. И, возможно, дело не только в болезни его матери. Интересную версию странностей поведения советского лидера выдвинул в Интернете некий автор, скрывающийся под псевдонимом Алекс Норк. Он утверждает, что в марте 1936 года в Москву по дипломатическому паспорту в порядке очередной ротации работников посольства Германии прибыл «странный маленький человек в закрывавших половину лица очках» ( «наружка» занесла в отчет его описание: «человек японского или монголоидного типа»). С территории посольства он ни разу не выходил вплоть до начала войны.

Той же весной 1936-го германское посольство в Москве получило большие грузы. Советскому наркомату иностранных дел объяснили, что ввозятся различные книги, предназначенные для проживающих в СССР этнических немцев, чтобы их дети не забывали язык предков. Спустя пять лет, всего за два дня до начала войны, германские дипломаты срочно вывезли в Берлин несколько контейнеров с близкими весовыми параметрами. И уже после 22 июня при осмотре посольства были найдены непонятного назначения металлические каркасы – саму начинку каких-то технических устройств немцы успели вывезти.

Предполагается, что немцы из посольства пытались как-то дистанционно влиять на Сталина. Версия выглядит, признаем, фантастически. Но куда сгинул человек японского или монголоидного типа (как стали догадываться в 1970-х – тибетец), прибывший в Москву из Берлина, до сих пор неизвестно. Высказывается предположение, что он был исключительно одаренным экстрасенсом, использованным немецкой спецслужбой для попыток управления сознанием подозрительного Сталина и внушения ему выгодных Берлину мыслей. Специальная аппаратура, скрытно доставленная в Москву, усиливала этот «волновой энергетический поток».

Версия выглядит, повторимся, неправдоподобно. Но известно, что в ближайшем окружении Гитлера в качестве его советника в 1930– 1940-е годы был таинственный «лама в голубых перчатках», а в личной охране фюрера – «тибетские братья», переодетые в немецкую военную форму. Все они погибли в апреле 1945-го, предпочитая плену смерть. Существовавшая в нацистской Германии организация СС, оплот режима Гитлера, по сути была тайным оккультным орденом, построенным по типу тибетского братства...

«Сначала расстрелять...»

Обстоятельства гибели Тухачевского неизвестны. Официально он расстрелян 12 июня 1937 года. Когда маршал погиб на самом деле, неизвестно. Заместитель начальника Иностранного отдела НКВД Александр Шпи-гельгласс, рассказывая в октябре 1937 года в Испании своему коллеге А. Орлову о «деле Тухачевского», привел слова заместителя наркома внутренних дел М. Фринов-ского: «Весь советский строй висел на волоске. Действовать обычными методами мы не могли – сначала провести процесс, а затем – казнь. В данном случае нам пригилось сначала расстрелять, а затем вынести приговор».

Но не всех военачальников, проходивших по делу Тухачевского, ждал расстрел. Удивительно, но жизнь сохранили начальнику Военно-химического управления наркомата обороны Якову Фишману – тому самому, на полигоне которого маршал Буденный нашел в 1937-м спрятанные винтовки и пулеметы.