Текст книги "Последний (СИ)"

Автор книги: Александр Воронов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

  Кузнецов пил кофе за столиком на открытой площадке кафе, сперва один, потом незнакомый седой мужчина подошёл и, не спросившись, сел напротив. Кафе было почти пустым, и Кузнецов удивленно огляделся. К ним уже направилась было официантка, но пришедший остановил её движение мрачным покачиванием головы, непродолжительное время поизучал ногти на левой руке, пришел, очевидно, к неким неблагоприятным для себя выводам, вздохнул, поднял глаза на Кузнецова и сообщил:

  – Я не тот, за кого себя выдаю.

  – Кому? – поинтересовался Кузнецов.

  – Вообще. Хотя бы и вам.

  – Если мне не изменяет память, я вижу вас впервые в жизни.

  – И ровно ничего обо мне не знаете?

  – Разве только то, что вы не тот, за кого себя выдаете.

  – Вот-вот, и я как раз об этом, – совершенно удовлетворенно кивнул седой. Краткое время они смотрели друг другу в глаза, затем Кузнецов произнес:

  – Кажется, я начинаю понимать. Точнее, не понимать, что в данной ситуации вроде бы одно и то же. Вы выдаёте мне себя за того, кто не тот, за кого себя выдает. Следовательно, вы как раз тот, за кого себя выдаете. Но если вы именно тот, то, согласно вашему утверждению, вы в то же время кто-то другой...

  Кузнецов умолк.

  – Парадокс? – предположил седой.

  – Пожалуй, – согласился Кузнецов.

  – Как мы его можем назвать, просто для удобства, на тот случай, если он войдет в энциклопедию парадоксов?

  – Может, вашим именем?

  – Предложение ожидаемое, – ответил седой, – в любое иное время более чем разумное, но едва ли в данном случае. Вы не учитываете специфики ситуации. Насколько можно доверять моему имени? Допустим, я представлюсь Кузнецовым, но тот ли я, за кого себя выдаю?

  Кузнецов вздернул брови.

  – Вы меня знаете?

  – Судя по вашей реакции, вы тоже выдаёте себя за Кузнецова? – ответил седой вопросом на вопрос.

  – Я и есть настоящий Кузнецов.

  – Это что означает? Если наука даст нам, наконец, точную математическую модель Идеального Кузнецова, вы совпадете с нею в мельчайших деталях?

  – По крайней мере, в существенных. Скажем, именно эту фамилию носили мои предки.

  – Адам и Ева Кузнецовы?

  Чашка со звоном опустилась в блюдце.

  – Не стоит так раздражаться, – посоветовал седой. – Кузнецов – одна из самых распространенных русских фамилий. Это вполне тянет на случайное совпадение.

  – Но оно не случайно?

  – Я, с вашего разрешения, закину ногу за ногу, – объявил седой. – Страшно не люблю эту позу, но, говорят, она добавляет мне внушительности. Что касается вашего вопроса, то я понимаю ваше положение. В кафе к вам неожиданно подсаживается незнакомец, манеры его несколько необычны, цели не вполне ясны, причин его развязности с вами вы пока понять не в состоянии. Вполне возможно, что он знает вас, а вы его – нет, и это в совокупности с вышеперечисленным не сказать, чтобы приятно. В общем и целом поведением своим он недвусмысленно выдает себя за личность, которая в гораздо большей степени в состоянии повлиять на вашу судьбу, нежели наоборот. Это раздражает, это волнует, это совершенно понятно, непонятно другое – почему вы придаёте такое огромное значение субъективному фактору? Сказал ли я фамилию Кузнецов намеренно или она мною просто сказалась, какое это имеет значение, если вы уже отмечены? Почему вас так беспокоит, инициативное ли я звено или передаточное? Что знает о гвозде обрушивающийся с небес молоток плотника? Ровно ничего, и ровно ничего это для гвоздя не меняет. Неужели...

  – А если не выпендриваясь? – спросил Кузнецов.

  – Если не выпендриваясь, – ответил седой, – то да, конечно, я вас знаю.

  – И что же вам нужно?

  – Обычно в таких случаях сначала спрашивают «Кто вы?»

  – Это я как раз понял. Вы – судьба, выдающая себя за Кузнецова.

  Седой удовлетворенно кивнул:

  – Я рад, что я в вас не ошибся. Что же до того, что мне от вас нужно, вы не поверите, но мне от вас нужно просто поговорить.

  – На тему?

  – Произвольную. Предлагаю, как учили мудрейшие, вернуться к предпоследнему замечанию. Итак, как вам нравится мой предположительно кузнецовский парадокс?

  – Средне. Сгоряча забавно, но, в общем, не Бог весть что. Таких парадоксов при желании можно насочинять тысячу.

  – Перечислите, пожалуйста, первые восемнадцать, – предложил собеседник. – Впрочем, не нужно. Я с вами совершенно согласен. Действительно, на первый взгляд забавно, при повторении и размышлении – скучно и в целом не стоит внимания и труда. Точь-в-точь как с человеческой жизнью. В конце концов, если живёшь достаточно долго, она неминуемо превращается в кошмар. Вы знаете, я бессмертен.

  – И сколько вам? – вяло поинтересовался Кузнецов.

  – Шестьдесят четыре.

  – Что-то не густо.

  – В следующем году будет шестьдесят пять, – признался седой. – В следующем веке – сто шестьдесят пять. Кащей тоже когда-то был дитя. Я пока не прожил срок нормальной человеческой жизни. Потом проживу.

  – В общем, конечно, просто и логично, – согласился Кузнецов. – Но для человека, решившего выдавать себя за бессмертного, все-таки как-то внешне малоубедительно.

  Собеседник огляделся, словно что-то ища, нашел.

  – Домам на этой улице более двухсот лет, – сказал он. – Материал, из которого они созданы, в десятки раз крепче материала, из которого были созданы их строители, и времени и сил для обработки он требует соответствующих, иными словами, совершенно избыточных. Призванные обезопасить жизнь своих творцов, они отняли от нее не меньше, чем сохранили. Уж не хотите ли вы сказать, что возводя эти троекратно пережившие их стены, каменщики думали о нас с вами? Не пытаетесь ли вы внушить мне совершенно абсурдную мысль, что им на нас, Кузнецовых, было не плевать?

  – Само благородство говорило сейчас вашими устами, но к чему это?

  – Это к тому, что все мы выдаем себя за бессмертных, и все малоубедительно. Разница лишь в том, что я собираюсь делать это до скончания времён. Давайте теперь поговорим об очереди.

  Кузнецов вздохнул. Тщательно не глядя на собеседника, он медленно обвел взглядом окружающее пространство, без энтузиазма попытался сосредоточиться на чём-то слева, потом еще чуть левее, потом он сдался:

  – Видимо, планируется, что я спрошу «О какой?»

  – Да, это было бы желательным. Не скрою, я надеялся именно на это. Искусство убедительного ответа почти полностью состоит в подведении собеседника к правильному вопросу. Давайте сначала поговорим об очередях в целом.

  – Я внезапно почувствовал, что именно для этого сюда и пришел. Вот прямо только сейчас. Может, вы, наконец, объясните, что вам нужно?

  – Как раз этим я и намерен заняться. Очередь, – сообщил седой, – в том разрезе, в котором это социальное явление нас сейчас интересует, есть строго упорядоченная последовательность индивидов, имеющих целью оказаться в определённом месте с минимальным количеством раздоров, конфликтов и разногласий. Согласны?

  – Думаю, мне будет проще ответить «да», – ответил «да» Кузнецов.

  – Прекрасно. Все мы стоим в очереди к смерти, – сказал собеседник, – и каждый пойдёт туда в свой черёд. То есть, почти все и почти каждый. Я не стою. Я бессмертен, я вам, кажется, уже говорил. Я ушёл из очереди, и это главная причина, почему я сейчас здесь и беседую с вами. Дело в том, что изначально хронологически именно вы должны были умереть непосредственно вслед за мною. Но я ушёл из очереди, и как всякий порядочный ответственный человек на моем месте я адресуюсь к вам, чтобы показать, за кем вы сейчас будете и кого вам держаться.

  – А то что?

  – А то, что иначе с вами, надо полагать, произойдет то же, что происходит в любых других очередях с людьми в вашем положении. Вы, скорее всего, попадете, куда собирались, но с большими трудностями, чем планировали.

  – Например?

  – Например, вам отрежут голову.

  – Что-то до боли знакомое, – усмехнулся Кузнецов. – И кто это будет враги, интервенты?

  – Да нет, двое наших граждан, из славного племени, которое принято называть отморозками. Однажды вы останетесь ночевать на даче, они будут проезжать мимо на автомобиле, находясь под воздействием химических средств, вызывающих галлюцинации и приступы неконтролируемой кровожадной агрессии. У них внезапно закончится бензин, они остановятся, выйдут и увидят вас. Они заберут вашу машину, но прежде найдут у вас в сарае двуручную пилу и попытаются перепилить вас пополам, вот здесь, – седой неожиданно склонился к собеседнику и коснулся его груди таким стремительным и мягким движением, что Кузнецов успел только вздрогнуть, седой выпрямился и улыбнулся.

  – Эта задача покажется им чересчур сложной, и они сойдутся во мнении, что быстрее и удобнее перепилить вам шею. Если удовольствие практически то же, к чему лишний труд?

  – И в самом деле, – сказал Кузнецов с некоторым усилием. – Но, как я понимаю, теперь-то я от этого спасен?

  – От этого, – сказал седой, – да.

  – Всё это в общем не сложно, – продолжил он. – Чтобы ясно понять наш казус, просто все время держите в уме аналогию с любой другой очередью в любое другое место. Кто-то перед вами исчезает, не предупредив. Вы чувствуете, что подходит ваше время, ищете своего последнего глазами, не находите, совсем поначалу это вроде бы касается только вас, но потом очередь начинает осознавать заминку, в ней возникает некий вопрос, легкое волнение, возмущение, подспудное или даже артикулируемое недовольство вами за вашу невольную неспособность поддерживать общесогласованный порядок. А я скажу вам, что хотя вся внешняя видимость говорит об обратном, но смерть – дело несравненно более важное, чем, скажем, получение визы в польском консульстве, и, как следствие, нервозность, возмущение и недовольство в этой очереди также превышают обычные в таких случаях в разы. Поверьте, подобные самоуправные изменения в структуре естественных процессов способны вызвать катастрофу.

  – Если верить вашим же словам, до настоящего момента я прекрасно существовал в этой очереди непосредственно за вами, и ровно ничего об этом не знал.

  – Это вам так кажется, – ответил седой. – Мысленно попробуйте вернуться на десять минут назад, пробежаться по нашему разговору... ну, скажем, до момента, когда я заинтересовал вас совпадением фамилий... и даже чуть далее того... Оцените его как сторонний объективный наблюдатель. На что это, по-вашему, больше походит – на разговор двух реальных людей или на зачин какого-нибудь художественного рассказа для какого-нибудь сетевого конкурса? Я – старый, наглый, неадекватный, незнакомый вам человек – плюхнулся, не спрашиваясь, к вам за столик со вздором, не имеющим внешних признаков разумности. Любой другой на вашем месте, и вы сами в любое другое время закончили бы этот разговор в течение пяти секунд. Однако вы сидели, слушали и вникали в мои сомнительного свойства парадоксы. Спрашивается, почему? В точности по той же причине, которая заставит вас внимательно выслушать любого, самого неприятного или малоинтересного для вас индивида в любой другой очереди, если только, явившись, вы обнаружили его последним, и теперь вы за ним. Как личность он вам неинтересен, но в настоящий момент вы зависите от него и вам важно, что он собирается вам сказать. Понятно, что на сознательном уровне этой информации обо мне у вас нет, но вопросы жизни и смерти редко переходят на сознательный уровень. Где-то глубоко внутри вас есть нечто, которое ЗНАЕТ. Решения о смерти принимает тело, ничто иное. Постичь разумом тщетность жизни или возмутиться душою от её бесплодной горечи способны лишь единицы. Но каждое тело уже годам к двадцати пяти прекращает рост, и, поколебавшись недолго на пике, начинает свой путь к разрушению, потому что проникается бессмысленностью своего существования, теряет надежду и приходит в отчаяние. Вы можете часами потеть в спортзале в надежде продлить свою сексуальную активность или записываться в полицаи, чтобы избежать расстрела, но внутри вас давно хозяйничает собственный предатель и ворота крепости открыты. Мы слепы. Он – нет. И сейчас, когда мы с вами по видимости просто болтаем ни о чем, главная наша беседа идет на ином, не осознаваемом вами уровне. Информация незримо перетекает из одного сосуда в другой, и, поправляя у вас на глазах манжету или поднося огонь к вашей сигарете, – он поправил манжету, протянул руку и чиркнул колесиком зажигалки, – на самом деле я говорю вам: «Видите девушку в красном? Я ухожу, будете за ней».

  – И что же, это действительно девушка в красном?

  – Это девушка в разном, – ответил седой. – Это вообще крайне примечательная история. Я полагаю, вы понимаете и сами, что очередь к смерти есть чрезвычайно рассеянная в пространстве структура. Вы совершенно спокойно можете умереть практически в один миг с кем-то, находящимся от вас за двадцать тысяч километров, и чаще всего именно так и бывает. Но не в вашем случае. Лицо, непосредственно за которым вы будете стоять в очереди, вам суждено узнать лично. Мало того, оно станет самым дорогим для вас человеком, фактически субъективным смыслом вашего существования.

  – Вообще-то я женат, – усмехнулся Кузнецов, и седой ответил:

  – Забудьте.

  – У меня дочке полтора года.

  – Что ж, тело ее поймет, что всё кончено, лет через двадцать.

  – Идите к черту, – сказал Кузнецов и раздраженно затушил почти целую сигарету.

  – Что интересно, – продолжил седой, – изначально все это должно было выглядеть несколько иным образом. По сложным законам очереди, моя смерть разделяла ваши не только хронологически, но и территориально, я бы даже сказал – эмоционально. Вам предстояло быть совершенно чужими друг другу людьми, пусть и случайно живущими в одном городе, и смерть планировала настигнуть вас в разных местах и в силу разных причин. В течение ваших жизней вам удалось бы увидеться только один раз, тоже случайно, и вы не обратили бы друг на друга особого внимания. Она на вас – чуть-чуть больше. Вы на неё – чуть-чуть меньше, вы женаты и прекрасный семьянин. Кроме того, у нее несколько нетипичная внешность и она принадлежит не к тому социальному кругу, в котором вы прежде были склонны искать себе пару. Но теперь всё изменилось. Вы умрете вместе. Я познакомил вас, и когда настанет момент той самой планировавшейся разовой встречи, она заинтересует вас беспредельно. Вы решите, что это так называемая любовь с первого взгляда. На самом деле, это будет та же самая сила, которая заставляет вас поддерживать нашу странную беседу уже столь длительное время. Любовь придет потом, когда вы узнаете её ближе, в момент же вашей первой встречи вы просто будете, не отдавая отчета, знать внутри себя, что она – последняя, а вы – за ней.

  – И, как я понимаю, мы будем жить долго, счастливо и умрём в один день?

  – Обратимся по этому поводу к логике, – предложил седой. – Мне, как уже говорилось выше, шестьдесят четыре. Вы сами понимаете, что планировавшийся срок окончания моей жизни вряд ли может быть слишком далеким, следовательно, вам, стоящим в очереди спереди и сзади меня, вряд ли суждена золотая свадьба. Да и серебряная, честно говоря, тоже. Насколько вы будете счастливы, зависит от слишком многих обстоятельств, в том числе и от того, удастся ли вам убедить друг друга относиться к этой беседе и к моим пророчествам с достаточной долей скептицизма. Ну и, разумеется, вам суждено умереть не просто в один день, а в единый миг, люди умирают беспрерывно, движение очереди не прекращается ни на секунду.

  – Та же логика подсказывает, что это, скорее всего, будет несчастный случай? – предположил Кузнецов.

  – Можете быть уверены, счастливым его не назовешь.

  – В любом случае, спасибо, что не пара отморозков. Судя по всему, это какой-то взрыв, катастрофа?

  – Не забивайте себе голову, – посоветовал седой. – Иначе эта катастрофа начнется для вас много раньше необходимого. Тем более, если рассуждать действительно логически... То, что двое умирают в одной точке пространства практически в одно и то же время, вовсе не обязательно означает, что единомоментной их смерти не предшествовала долгая агония, субъективно вообще стремящаяся к бесконечности.

  – В таком случае, что за смысл был спасать меня от отрезания головы? – спросил Кузнецов. – Какая мне разница?

  – Вам, может, и никакой. Но вы у меня не один. И вас у меня даже не двое. Вас бесконечная очередь, и, не зная своего последнего, вы помимо воли можете внести смятение и хаос в целую череду смертей, превратив их в кошмар. Мне представляется разумнее и справедливее превратить в кровавое месиво вас двоих, чем тысячу, десятки тысяч или миллионы. Может быть, вам по вкусу уйти, хлопнув дверью, и вы не отказались бы по этому поводу и от Третьей Мировой, но я предпочитаю воздержаться. Кроме того, если я не укажу вам ваше место в очереди, есть небольшой, но реальный шанс, что с вами может случиться самое страшное.

  – Что, ещё более самое страшное?

  – Да. Вы можете вообще не умереть.

  – Ну, хорошо, – решительно сказал Кузнецов. – Все это было крайне интересно, и даже местами по-человечески впечатляюще. Бог свидетель, вы недооцениваете своего красноречия, если полагаете, что с вами можно беседовать только в силу мистических причин. Могу я теперь попросить вас о небольшом одолжении? Я понимаю, что предсказуем, но не могли бы вы сойти со ступенек, пройти чуть дальше к бордюру и броситься хотя бы вон под тот грузовик?

  – И зачем? – вздохнул седой.

  – Ну, это стало бы неплохим доказательством истинности или ложности ваших слов.

  – Вы сами можете пройти несколько шагов в другом направлении, зайти на кухню этого замечательного заведения, взять там нож, вернуться и воткнуть его мне в живот, это тоже стало бы неплохим доказательством.

  – Представьте себя, я не идиот.

  – Представьте себе, я тоже. Бессмертие – это не то, что вы думаете. Это не эффектная регенерация после того, как вас раздавило грузовиком. Бессмертие – это знание всех путей, по которым движутся все способные раздавить грузовики, поезда, кирпичи, раковые опухоли или простая всеразрушающая сила времени. Знание и простое пребывание в стороне от этих путей.

  – То есть, если я правильно понял, ваше бессмертие – вопрос вашего личного выбора? И вечная жизнь, как я заметил, вас привлекает не слишком? Кстати, почему? По мне, вы недостаточно стары для синдрома струльдбруга.

  – Никто не достаточно стар для синдрома струльдбруга, и это обстоятельство не остановило еще ни одного самоубийцу. Для того, чтобы отречься от жизни вечной, совершенно необязательно быть раздавленным грузом личных столетий. Вполне хватает быть просто несчастным.

  – Ну и как же вы дошли до жизни такой?

  – До несчастья?

  – Корни ваших несчастий видны мне уже прямо сейчас, они прямое следствие вашей манеры общения. Считайте, что я о них уже споткнулся. До бессмертия.

  – Случайно. Побочный эффект. Я, видите ли, ученый. Так сказать, часть той силы, которая вечно желает блага и вечно творит зло. Вообще, я вам скажу свое честное откровенное мнение, наука и технический прогресс были бы замечательной штукой, если бы не эти самые побочные эффекты. Изобретает кто-нибудь какую-то безусловно нужную, полезную вещь, например, двуручную пилу... Или, скажем... – седой неожиданно замолчал и странно посмотрел на Кузнецова. – Впрочем, лучше вам пока об этом не задумываться. Я химик, фармаколог, работал над препаратом, стимулирующим умственную деятельность...

  – И?

  – Стимулирует, – мрачно подтвердил он. – Но последствия чрезвычайно зависят от правильной дозировки. Которую чрезвычайно сложно подобрать. Неконтролируемое употребление приводит к бредовым видениям и высвобождению садистских наклонностей...

  – Стоп, – сказал Кузнецов. – Стоп. Уж не то ли это средство...

  – То, – ответил седой. – Как же оно может быть не то? Ну а правильно подобранная доза требует расчетов, сопоставимых с проектированием звездолета. И знания пары секретов...

  – А в случае успеха?

  – В случае успеха прежние локальные бредовые видения сливаются, разрастаясь в общую картину мира, и вы начинаете понимать, что бредовыми видениями они не являлись. Вы постигаете мир, как он есть, знание его до сей поры сокрытых законов дает вам нечто во многом похожее на всемогущество... и во многом похожее на бессмертие...

  – А во что во многом похожее на что... – начал Кузнецов и запутался.

  – Что с позывами к жестокости? – наконец просто спросил он.

  – Переходят в новую фазу. В фазу понимания, что мир – это кошмар, и спокойного принятия этого факта. По сути, – продолжил седой, – широко распространяя свой препарат в упрощенной форме и систематически принимая его в точной дозировке, я способен наводнить мир бесами, воссесть над ними на престол вечной безжалостной мудрости, и превратить Землю в Царство Адово, а себя во Владыку его. Но пока предпочитаю воздерживаться. Пока так, потихоньку прогуливаюсь, выдаю себя за разнообразных Кузнецовых... и позволяю миру выдавать себя за место, в котором можно жить.

  – И почему же?

  – И потому же, почему вы не раскраиваете череп своей полуторагодовалой дочери, – ответил седой. – По внутренним свойствам характера.

  Кузнецов покачал головою.

  – Хорошо, последуем совету мудрейших и вашему, вернемся к предпоследнему замечанию еще раз. Почему все-таки вы выбрали вечную жизнь, если несчастны и ваш выбор свободен? Я так понимаю, что ваша форма бессмертия не мешает вам броситься все под тот же грузовик и покончить с этим раз и навсегда?

  – Теоретически да, – после не совсем оправданной паузы ответил седой.

  – А в чем прикол?

  Собеседник непонятно помедлил снова.

  – Прикол в том, что грузовик для меня слишком легкая смерть, – он, кажется, улыбнулся, на этот раз явно зря. Кузнецову вдруг захотелось оглянуться, трудно сказать, почему.

  – Как я уже говорил, держите в уме аналогию с обычной очередью, и вам многое станет ясно. Проблема в том, что я уже ушёл. Я порвал многие необходимые связи. И специфика ситуации в том, что лично для ушедшего безболезненно восстановиться на прежнем месте ничуть не легче, чем в любом другом. Разумеется, мне всегда хватит моих знаний и сил, чтобы растолкать ждущих и занять место на любом участке. Но если простая заминка в череде ожидающих способна вызвать такие колебания в ее структуре и настроении, что в результате вам отпилят голову, то представляете, что сделают со мной, когда я наглым образом вклинюсь туда, где меня не стояло или всё равно что не стояло? – голос его внезапно истончился и зазвенел, и Кузнецов все-таки оглянулся. За спиной не было ничего, стена, а седой тут же взял себя в руки. – Вы не представляете. Вы не можете, вы не способны. Я, – он, возможно, что-то сглотнул, – представляю.

  – Но кто...– Кузнецов не договорил, потому что седой мотнул головой – не договаривай, не надо.

  – Два отморозка. Три отморозка. Десять. Судьба. Стечение обстоятельств. Кто угодно. Кто всегда – кто-то, выдающий себя за кого-то другого, – он немного посидел, массируя глаза кончиками пальцев.

  – И что вы, в таком случае, намерены делать?

  -В таком случае я намерен ждать. Ждать, пока не окажусь в очереди последним. Пока за мною не останется никого, кто вправе будет возмутиться моим вторжением. Вообще никого. Никого в принципе.

  Он подумал и болезненно усмехнулся:

  – Впрочем, может быть, я намерен ждать всего лишь пока не накопится отчаяние.

  – А может статься так, – совсем тихо закончил он, – что я намерен радикально ускорить продвижение очереди путем широкого распространения моего препарата. Откуда мне знать? Говоря по правде, я твердо планирую поступить так же, как вы и как все – жить, и посмотреть, что из этого получится.

  – Будьте добры, – повысив голос, позвал он официантку, и когда та подошла, не глядя на её бэйдж, седой сказал:

   – Знакомьтесь, это Ольга.