Текст книги "Прятки (СИ)"
Автор книги: Александр Воронов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Елин долго глядел на могильный камень, раздумывал, поглаживал по давней своей привычке пальцем висок, словно пытался стереть седину. Седина не стиралась. Наконец, обернулся и сказал:
– Как ни странно, у меня идея. Не лучше, чем они у меня бывают обычно, но тем не менее. Скорее даже идейка. Скорее даже деталь.
Он виновато и обезоруживающе улыбнулся, Свиридова послушно просияла улыбкой ему навстречу, воздержался только оператор, он возился с камерой, злобно вертел её, будто в первый раз видел, не вникал.
– Что, если нам снять вот так? – продолжил Елин. – Я подойду, положу руку на памятник и тихо скажу: «Туки-туки Олег!» Старый писатель, – на «старый» Свиридова улыбнулась снова, покачала лукаво головой, без слов оценила шутку, – возвращается в город своего детства, ищет друзей былых времён и находит их уже здесь, на кладбище. Не бог весть как оригинально, конечно, но, может, это не такая уж и скверная метафора? Символ стремительно проходящей жизни, детство в единый миг сменяется зрелостью, угасанием и смертью, а мы и опомниться не успеваем, и на последнем пороге душою всё еще дети... В конце концов, вечные истины по определению не оригинальны. Не знаю, со стороны виднее... Не слишком это пошло будет, как вы думаете?
– По-моему, прекрасно, – ответила Свиридова, кажется, вполне искренне. – Дальше мы пустим кадры из фильма, мой текст, мол, Олег Кривко стал прототипом Виктора в романе, вкратце о его реальной судьбе, дальше то же самое с Игорем Шенвальдом, его могила, – она сверилась с блокнотом, – сектор шесть бэ.
– Вы правда так считаете? Ну что ж, доверимся вашему вкусу. Только вот единственное, – заколебался Елин. – Прятки всё-таки очень детская игра. У меня ведь герои совсем юные только в первой части, а потом уже взрослеют. Как-то не очень соотносится история того же Игоря и Маши с прятками, нет? Признаюсь, мне лично тоже кажется, что вышел бы трогательный, цепляющий момент, но в те ли он ворота?
– О чём вы говорите, – замахала руками Свиридова, – это неважно, это тонкости, бросить из-за них такую идею... Потом мы перейдем к Маше...
– Ну Маша, слава Богу, жива-здорова, – засмеялся Елин.
– Я так и знал! – внезапно встрял оператор. – Вот прямо сердцем чуял. Потому что так всегда. Обязательно найдется кто-то и всё испортит. Как тогда с роупджамперами. Только о себе думают, эгоисты.
Елин со Свиридовой глянули на него, не нашли верного тона для ответа, потом писатель с сомнением произнёс:
– Я не знаю... Ну, был такой Шура Семерков, бедняга, утонул давно, ещё в школе... Прямым чьим-нибудь прототипом я его, конечно, назвать не могу... Но отдельные его черты... даже некоторые словечки встречаются у разных моих персонажей. Нельзя сказать, чтобы и он не повлиял... Его могила тоже где-то тут должна быть, туда дальше, на старом кладбище. В принципе, можно поискать... Надо подумать, может, вспомню кого-то еще...
– Обязательно, – кивнула Свиридова, записывая в блокнот, задумалась с застывшей над страницей ручкой, потом медленно оглядела бескрайнее могильное море по правую от себя руку. Потом по левую. Обернулась, долгим взглядом замыкая горизонт. Кругом было тихо, жарко и безлюдно. Свиридова перечла написанное и спросила:
– Хорошо, двинемся дальше. Катя?
– Катя?
– Катя Михеева? Сопливая?
– Я что-то... – начал Елин и прервался.
– Сопливые обычно долго не живут, – снова влез оператор, тоже посмотрел вокруг и смутился.
– Ах, ну да, припоминаю... – лицо Елина просветлело. – Но она, если можно так выразиться, не считалась полноценным членом нашей компании. Во-первых, она была намного младше, да, точно, смешная такая с этой родинкой под носом, вообще, знаете, гадкий утенок. Да и с чудинкой. Её, собственно, даже нет у меня в романе...
– Почему?
– Ну то есть как почему? Не мог же я, в самом деле, вместить туда всех...
– Плохо знали её? – Свиридова не отрывала глаз от блокнота.
– В общем, да.
– Не спали с ней?
– Ничего себе, – посуровел Елин. – Что это за?..
– На чердаке у нее дома? Пьяный, как свинья, ночью после вашего восемнадцатого дня рождения? Когда вам Машин прототип не дала, целку из себя строила, не поглядела, что парень именинник и скоро в сапоги?
– Довольно интересное у вас интервью получается... – озадаченно начал оператор, глянул на Свиридову и по-рыбьи закрыл и открыл рот.
– Известно ли вам, – продолжила Свиридова, всё так же словно читая, – что она не назвала вашего имени ни родным, ни милиции, чтобы спасти вас от уголовной ответственности за связь с несовершеннолетней?
Она, наконец, подняла глаза от страницы и глянула белому Елину прямо в лицо.
– Известно ли вам, что она любила вас больше жизни?
В горле у Елина что-то громко стиснулось, он отшагнул назад, оператор сделал то же самое, и один из них, кажется, не Елин, спросил:
– Женщина... Вы кто?
– Вы не признали не только будущего ребенка, вы не хотели признать даже ее саму. Вы сгорали со стыда, что снизошли до Сопливой. Знаете ли вы, что ваше предательство сломило её, вы сбежали, дубоголовые родители устроили ей жизнь адову, она ушла из дома, пошла по рукам, пила, и восемь лет все тут держали её за последнюю? Пока в конце концов тройка малолеток, силой пытаясь ее поиметь, не сломала ей случайно руку, и, перетрусив, не задушила одеялом, чтобы она не подала заявления? Возможно, вы удивитесь, но и её могила где-то здесь, на кладбище. В принципе, тоже можно поискать.
Медленно поднимая руку, она шагнула к Елину, и тот закричал и побежал. Женщина не бросилась вдогонку. Склонив голову, словно мыслях о своём, но стремительно и уверенно, почти летя по земле, она пошла по параллельной дорожке, на перекрестке переломила свой полет направо, и Елин, шарахнувшись от синего её платья, кинулся к старому кладбищу. Ужас вытеснил из него все прочие чувства и этим придал поначалу сил, но обманул, извернулся и заржал в лицо. Тело не ощущало боли, однако ноги онемели, воздух вокруг закончился, и куда бы Елин в панике ни сворачивал, женщина тут же пресекала его путь, сосредоточенная, неумолимая, несомая незримой грозой. Ещё несколько раз Елин метнулся, не видя дороги, но зигзаги его агонии становились всё короче, женщина вдруг оказалась совсем рядом, неясно как, разом смотав в клубок разделяющее их пространство, и блокнот, словно выхваченный из руки внезапным шквалом, взорвался позади неё облаком белых страниц. Кончиками пальцев она коснулась елинского затылка, Елин завопил, в последнем отчаянном рывке споткнулся о край заросшей могилы, рухнул и вывернулся на спину. Женщина молниеносно склонилась над ним, будто упала с неба, и, вырвав пуговицы, распахнула ему рубашку. Тут же выпрямившись, сбросила босоножку и наступила там, где сердце; раздался неожиданный звук, словно треснуло толстое стекло, и Елин стал мёртв и страшен. Убрав маленькую босую ступню, женщина впилась глазами в труп, искала что-то в чертах его, долго, внимательно, жадно, а затем вдруг осела на подогнувшиеся колени, обхватила, прижала к себе его голову и зашлась в немом бабьем вое; потом умолкла и только долго раскачивалась, закрыв глаза и баюкая белеющее в подоле оскаленное елинское лицо.
Раздались шаги, сначала частые, бегущие, потом ритм их сбился, прервался паузами, наконец наступила тишина. Женщина подняла голову. Метрах в десяти от нее застыл оператор, без камеры, запыхавшийся, красный, бледный, всякий, не похожий на себя, словно помолодевший от потрясения.
– Карина, – жалобно крикнул он, привстав на цыпочки и тут же присев. – Вы мне, пожалуйста, только скажите, Карина Свиридова, это ты или не ты? Карина Свиридова, если только это ты, ты что, бля, уже совсем, что ли?
Женщина с болью усмехнулась, положила голову Елина на землю, то ли аккуратно и бережно, то ли уже немного нет.
– Вы подождите, – ответила она, поднявшись. – Карина скоро будет.
Затем неестественно задрала голову, так, чтобы и краем глаза не видеть могил, вообще ничего, только небо вверху. Постояла так, безобразная, с поехавшим от тоски лицом. Со всхлипом вытерла ладонью нос. Что-то вспомнив, перевела взгляд на старый могильный крест с неразличимой уже надписью на табличке и, коснувшись её легонько рукою, сказала:
– Туки-туки, сама за себя.
